В напряженном ритме

При создании обложки использовано изображение с сайта https://pixabay.com/ru/%D1%84%D0%BE%D1%80%D1%82%D0%B5%D0%BF%D0%B8%D0%B0%D0%BD%D0%BE-%D1%80%D0%BE%D1%8F%D0%BB%D1%8C-%D0%BC%D1%83%D0%B7%D1%8B%D0%BA%D0%B0-218367/

Тетя Софа

 "10 августа покончила с собой известная пианистка Софья Кардашевич. Её тело было обнаружено лишь два дня спустя. Причины самоубийства выяснит следствие. Из достоверных источников нам известно, что уже найден дневник великой пианистки. В последней записи, сделанной 10 августа, есть такие строки: "Я слишком устала, я не могу больше жить в напряженном ритме, растворяясь в звуках. Я хочу сделать паузу. Может быть, вечную".

Софье Кардашевич было пятьдесят семь лет. Её знали и ждали с концертами в двадцати семи странах, её искусством восхищались…"

Андрей закрыл ленту новостей и выключил компьютер. Несколько месяцев назад он нашёл между книгами в шкафу дневник своей именитой тетки. Тётя Софа депрессовала всю жизнь – погружалась в унылое настроение часто, но ненадолго. Нужно было лишь дождаться, когда она напишет в своей заветной тетрадочке что-нибудь подходящее. И тогда можно просто кое-что добавить ей в кофе и уйти.

Андрей умел ждать. До этого он годами ходил к одинокой тётке, приносил ей вкусняшки и лекарства, когда она болела, слушал её бредни о музыке, которая "может исцелять или убивать", о ритмах, от которых устаёт тётя Софа, о том, что ему нужно, наконец, найти нормальную работу и остепениться… Тётка подбрасывала деньжат – не так много, как могла бы. Потом, когда Андрей обмолвился, что мог бы подрабатывать таксистом, купила ему машину – всего-навсего "киа".

Дождался он лишь через шесть лет: тётка написала завещание, где единственным наследником числился он, Андрей Крепнев. Дорогущий рояль, правда, отписала какому-то концертному залу, зато весь тёткин двухэтажный музей с картинами, статуэтками, коврами и хрен знает чем ещё достаётся любимому заботливому племяннику.

Всё прошло, как было задумано. Тётя Софа даже облегчила ему задачу. В начале лета она пожаловалась:

– Так одиноко в этом доме, Андрюш. Приезжаю с гастролей – и остаюсь наедине с роялем. Может, переселишься ко мне? Прописку тебе здесь сделаем. Если вдруг что со мной случится – ты здесь и останешься.

– Что ты, тётя Софа, живи до ста лет! – отмахнулся Андрей.

Но от прописки, конечно, не отказался.

Угостить тётку кофе с коньяком и подходящим случаю препаратом, вызывающим в больших дозах остановку сердца, не составило труда. Андрей тут же уехал – шумно, прощаясь со всеми соседями. Все наблюдали, как тётя Софа с улыбкой машет ему из окна.

– Через два дня вернусь! – кричал он на всю улицу.

А когда вернулся, давно остывшее тело тётки лежало в зале, у открытого рояля.

– Не исцелила, значит, музыка? – пробормотал Андрей.

Хоронили тётю Софу через неделю, и скорбящий племянник, как положено, не отходил от гроба. Он где-то читал или слышал, что если к убитому подойдёт убийца – из глаза покойника может выкатиться слеза. Чушь собачья! Тётя Софа и в гробу улыбалась этой своей умильной улыбочкой, которая так бесила Андрея.

– Как же она так? – причитала рядом мать. – Ни записки теперь в церковь подать, ни отпеть…

Андрей печально кивал:

– Недоглядел я… Надо ж было мне именно в тот день на море уехать! А она стояла, махала мне, а потом – такое…

Он честно отыграл свою роль перед толпой народа на похоронах и поминках. Всю ночь после похорон ему снились звуки рояля. Покойники являются во сне убийцам? Неотпетые души бродят по земле? Ерунда! Андрей не видел тётю Софу – ни во сне, ни наяву.

Он снял со стены огромный тёткин портрет работы какого-то модного художника и отнёс в зал, к роялю. Видеть и то, и другое было неприятно. А если кто заглянет и спросит, где картина, всегда можно сказать, как ему тяжело смотреть на тётю Софу и вспоминать случившееся.

Да, тётю Софу он не видел, но музыка являлась в его сны каждую ночь. Сначала – гармоничные мелодии Шопена, Чайковского, Рахманинова. Потом – сложная тягомотина Скрябина, шумные, напрягающие пьесы двадцатого века, словно передающие ритм работы гигантского механизма. Потом – медленные, ползучие мелодии с въедающимися в мозг аккордами. Они сменялись вихревыми, оглушающими арпеджио и глиссандо под аккордовые удары, такие, словно кто-то колотил по клавишам кулаком.

На четвёртую ночь после похорон Андрей проснулся и понял, что музыка из сна не смолкает. Через стену грохотал всеми клавишами рояль. Андрей чувствовал, как сердце колотится всё быстрее, ускоряясь вместе с ритмом дикой, потусторонней музыки.

В полусонном мозгу промелькнуло: "Музыка может убивать и исцелять…" Одна из любимых фраз тёти Софы. Андрей схватился за сердце. Впервые в жизни он ощутил усиливающуюся боль в груди. Воздуха не хватало, Андрей жадно хватал его ртом. Пришло осознание: если он ничего не сделает, останется на месте – музыка его убьёт. Окна зарешечены, чтобы выйти из дома – надо пройти по коридору мимо зала. Там звучит рояль.

Андрей сел и нащупал под кроватью гантели. Только бы хватило сил…

Он выбрался из комнаты, хватаясь за стены. Дрожащая рука включила свет в коридоре, другая изо всех сил сжимала гантели, ставшие вдруг невыносимо тяжёлыми. Впереди коридор, лестница, ещё коридор до входной двери… Не дойдёт, он просто не дойдёт, упадёт по дороге – и тогда конец.

Андрей рванул дверь зала. Крышка рояля была открыта. В полумраке лунного света поблёскивали желтоватые клавиши, поднимаясь и опускаясь под чьими-то невидимыми пальцами.

Андрей двинулся на рояль, как полуоглушённый боксёр на сильного противника. От двери до рояля пять шагов. Каждый шаг отдавался всё усиливающейся болью.

Андрей взмахнул гантелями и тяжело опустил их на клавиатуру. Удар и крик ломающихся клавиш слился с кошмарной пляской смерти – музыка зазвучала ещё громче, ещё скорее, ещё мучительнее. Снова удар, и снова… Темп ускорился настолько, что вместо мелодии мелькали какие-то обрывки, отдельные ноты.

"Я не могу больше жить в напряжённом ритме…" Откуда эти слова? Андрей уже не помнил. Он лишь раз за разом наносил удары роялю. Все слабее и слабее…

Его тело нашли на следующий день. Окостеневшие пальцы крепко сжимали гантели. У входной двери мягко улыбалась с портрета великая пианистка Софья Кардашевич. В центре зала скалился в щербатой усмешке её разбитый бесценный рояль.

История жизни – история смерти

Маленький большеголовый человечек с гномьей бородкой корчился от боли. Порог семидесятилетия – не шутки, возраст уже сказывается. Подумать только – из-за какого-то скандала с женой начался сердечный приступ!

Мир погрузился в темноту, закачался, качка становилась все сильнее.

– Зачем я только к тебе вернулась, Рихард?! – раздался во тьме драматический шепот. – Бежим неведомо куда, как воры, прячемся от всех, кому ты задолжал…

– Хватит, Минна! – отмахнулся он. – В Париже меня ждет успех!

– Успех?! – румяная темноволосая красавица тихо саркастически рассмеялась. – Для успеха оперы нужна не только музыка, нужен сюжет! У тебя нет ярких сюжетов, да и композитор ты не лучший…

Рихард вылетел из каюты, за спиной револьверным выстрелом громыхнула дверь. Палуба под ногами качалась, что-то скрипело, как старая, несмазанная телега, порывы ветра пытались сбить человечка с ног. В темноте черными тенями носились матросы, сквозь негодующий вой ветра слышались обрывки ругательств. Разъяренное море ревело, словно требуя жертвы.

Небо над головой Рихарда пронзил сверкающий зигзаг молнии. Грохот с небес соединился со звучаниями ветра и моря, создавая страшную и прекрасную симфонию разрушения. Рихард зачарованно вглядывался в темную бескрайнюю даль. Там проявлялся силуэт парусника – без единого сигнального огня он несся навстречу кораблю, подгоняемый разбушевавшейся стихией.

Снова полыхнула молния, и стало видно, что паруса у близко подошедшего судна – черные. Рихард с интересом следил, как парусник проходит мимо всего лишь в нескольких метрах.

– Повезло, месье! – Рядом остановился пробегавший мимо матрос. – Уйдите лучше в каюту, не для прогулок погодка!

Словно в ответ на его слова с неба стеной хлынул дождь.

– Что это за корабль? – Рихард с трудом оторвался от созерцания уходящего парусника.

– "Летучий голландец", месье! Корабль-призрак, проклятье морей! Он редко дает уйти тем, кого встречает.

– Проклятье морей? – в глазах Рихарда вспыхнул фанатичный блеск. – Расскажите…

– Утром, месье, утром, – матрос смотрел на человечка, как на помешанного. – Уходите!

Рихард ворвался в каюту вместе с потоком дождя.

– Кажется, у меня есть сюжет, Минна! "Летучий голландец"!

Последние слова прозвучали неожиданно хрипло и слабо. Вместо резкого, недовольного голоса Минны ответил совсем другой, но тоже знакомый голос:

– Да, Рихард, да, ты давно написал его. Потерпи немного, за доктором уже послали.

За каким еще доктором? Кому нужен доктор? Рихард давно не был так счастлив. Он уже представлял, как зазвучит музыка новой оперы. Корабль-призрак – это должно понравиться публике!

Тьму рассеял тусклый свет фонарей. Рихард прогуливался по набережной Рейна. Швейцария гостеприимна, но почему, почему он не может вернуться на Родину и воспитывать своим искусством умы и души бюргеров? Воистину, нет пророка в своем Отечестве!

А сколько пришлось выслушать от Минны! Жена никогда не понимала его. Как объяснить ей значение революции в искусстве и в жизни страны? Как рассказать, зачем ему, Рихарду, понадобилось примкнуть к восставшим?

– Что это ты насвистываешь?

Перед Рихардом стояла девушка в длинном белом платье. Ее распущенные светлые волосы до колен были настолько мокрыми, будто девушка только что купалась в реке. С прекрасного лица на Рихарда смотрели глаза цвета моря.

– Ищу тему, чтобы изобразить духа воды, – рассеянно ответил Рихард, прикидывая, откуда на ночной набережной могла появиться странная красавица с отвратительными манерами.

– Для духа воды? – девушка переливчато рассмеялась. – Нет, духи воды совсем другие! У тебя получилась интересная песня, не слышала ничего подобного. Ты хороший музыкант. Хочешь, я расскажу тебе о настоящих духах воды? Только не даром. Взамен ты подаришь мне эту мелодию и больше никому ее не покажешь. Я спою эту песню лучше, чем любой человек. Вот послушай!

Рихард оцепенел. Странная девушка с глазами цвета моря тихо запела то, что он невнятно насвистывал под нос. Казалось, музыка звучит в разных регистрах, наполняется диковинными аккордами, шумом ветерка и клекотом плавающих днем в Рейне лебедей, шелестом тростника, свежестью речной воды, ее легким плеском…

– Ундина! – выдохнул он, глядя в глаза цвета моря.

– Да, меня иногда так называют, – ответила девушка, оборвав пение. – Если я расскажу тебе старую легенду о золоте Рейна, подаришь мне эту мелодию?

– Да, конечно! Только расскажи побольше. А музыка у вас есть?

Переливчатый смех ундины перешел в чьи-то рыдания и крики:

– Рихард! Рихард!

Ах да, это же Козима! Он не рассказывал ей об этой встрече, когда диктовал свою автобиографию.

– Козима, запиши, я встретил ундину… – прохрипел Рихард.

Во тьме вспыхнул огонек. Он мгновенно разросся, в пламени проступили очертания человеческой фигуры.

– Логе! – выдохнул Рихард.

– Мое имя – Локи, – поправил человек. – Благодаря тебе, меня многие будут помнить на земле, пусть даже с измененным именем. Я пришел за тобой. Дай мне обнять тебя, и мы вместе отправимся в Валгаллу. Ты ведь хочешь увидеть тех, о ком дерзнул написать?

Рихард кивнул. Почему-то он был слаб, очень слаб.

– Не знаю, смогу ли дойти до Валгаллы, – с трудом выдавил Рихард.

– Тебе не придется идти. Я все устрою, только дай мне обнять тебя.

Гость приблизился и заключил Рихарда в огненные объятия. Боль пронзила все тело. Корчась в муках, маленький человечек по прозвищу "саксонский гном" слышал отдаляющиеся женские рыдания.

– Рихард! Рихард!

А совсем рядом смеялся известный обманщик, бог огня Локи, прославленный Рихардом в "Кольце нибелунга".

Рихард Вагнер скончался от сердечного приступа 13 февраля 1883 года в собственном доме в Венеции, не дожив трех месяцев до своего семидесятилетия.

Баркарола

Утро было свежим, теплые волны мягко накрывали берег прозрачными ладонями, играли с мелкими камушками на пляже. Тишина и покой окружали маленький приморский  поселок, казалось, кто-то свыше поместил его под теплый, уютный колпак.

Сон этого тихого местечка был нарушен, когда с берега моря к ближайшим домам понеслись громкие скрипучие звуки. Те, кому посчастливилось жить недалеко от пляжа, сползли с кроватей и поплелись закрывать окна – кто с легким раздражением, а кто и с откровенной злобой, ругая на чем свет стоит приезжего студента-музыканта. Ну да ничего, потерпят: скрипач прогостит у бабушки всего несколько дней. Не стоит портить из-за него отношения с хорошей соседкой.

Время от времени музыкант подкручивал что-то на узкой шейке скрипки и снова начинал терзать несчастный инструмент. Наконец, звуки перестали напоминать о несмазанных дверных петлях. Скрипач картинно взмахнул смычком.

Крики чаек смешались с мелодией – светло-печальной, певучей, то в уходящей в грудной, низкий регистр, то паутинкой зависающей на предельно-высоких нежнейших нотах. Начинающий композитор уже два года представлял свою "Баркаролу" на разные конкурсы – студенческие, профессиональные, Всероссийские, Международные, – но оценивали его труд лишь дипломами за участие. Чего им не хватает, маститым мэтрам в жюри? Может, море подскажет, что добавить в "песню на воде", чтобы она зазвучала, чтобы заиграла так же, как блики раннего солнца резвятся сейчас на легких волнах?

Музыкант смотрел туда, где прозрачное, еще не потревоженное купальщиками серо-голубое море сливается с ясным небом. Неподалеку чайка ринулась вниз за неосторожной рыбкой, на горизонте показались плавники дельфинов. Тихие волны мягко гладят разноцветные камушки на берегу. Как передать красоту воды и ее мира в звуках?

За спиной послышался всплеск и смешок. Музыкант обернулся. Какая досада! Он специально вышел на пляж ранним утром, чтобы побыть наедине с морем, и вот – уединение прервали.

Из отступающей от берега волны выходила девушка в длинном белом платье, с которого ручейками струилась вода. Незнакомка на ходу выжимала длинные, почти до колен, распущенные светлые волосы. Девушка подняла взгляд. Глаза у нее были прозрачные, серо-голубые, глубокие, как само море.

– Что это за музыка? – спросила блондинка.

– Моя пьеса. Нравится? – не удержался музыкант.

Странная девчонка, почему-то плавающая в неудобной одежде, конечно, не разбирается в искусстве, но так приятно слышать редкую похвалу…

– Еще не знаю, – протянула девушка. Она грациозно опустилась на мелкую гальку. – Сыграй еще раз, с самого начала.

Скрипач вновь картинно вскинул смычок. Единственная слушательница застыла, взгляд ее стал внимательным, словно девушка, как и мэтры жюри, оценивала его произведение среди сотни других.