Помоги проекту - поделись книгой:
Однажды мы косили поле. Едва мы закончили свою работу вечером, как койот уже стоял в поле, опустив голову, и медленно двигался, словно пасся. Он пришел поедать трупы мышей, случайно попавших в косилку. Внезапно собаки заметили незваного гостя и рванули к нему. Опасаясь, что собаки могут получить серьезные раны, я попыталась отозвать их. Но они никогда не были особенно склонны к послушанию, особенно если чувствовали, что делают что-то важное. Мои собаки продолжали мчаться, в койот стоял, выпрямившись, и напряженно ждал их приближения. Будучи уверенной, что страшная драка неизбежна, я тоже побежала, думая напугать койота. Но, к моему великому удивлению, собаки остановились метрах в десяти от койота, рассеявшись по только что скошенной траве, и стали спокойно есть убитых полевок. Койот тоже вернулся к своей трапезе. Оказалось, собаки и этот койот были знакомы!
С наступлением осени я иногда видела, как Сьюсси и койот бежали друг за другом в тени на опушке леса. Очевидно, это была самка. Когда пришла зима, я как-то нашла их следы на снегу. А лунной февральской ночью, когда охотились лисы, я услышала в лесу голос койота и подумала, не зовет ли она Сьюсси. Очевидно, и он так подумал: когда я пошла искать его, чтобы узнать, слышал ли он голос, я обнаружила, что собачья дверца распахнута, а Сьюсси исчез.
Что же дальше? Пришла весна, а самка койота больше не появлялась. Я даже не замечала ее следов. Само по себе это неудивительно – как и большинство диких животных, она старалась оставлять как можно меньше следов. Мы заметили, что когда на земле лежал снег, она ждала снегопада, чтобы перейти через дорогу. Любые следы, которые она оставляла на дороге, были видны очень недолго, а потом их скрывал снег. Тем временем, однако, на наше поле приходили и уходили другие койоты, часто в сопровождении своих разведчиков, северных воронов.
Но куда делась приятельница Сьюсси? Наверняка она забеременела, поскольку к весне большинство взрослых самок койотов беременеют. В ее случае супругом, похоже, был именно Сьюсси. Но это означало, что ей предстояла трудная задача воспитывать своих щенков в одиночку, без помощи их отца. С этой проблемой неизбежно сталкиваются самки койотов, спаривающиеся с собаками, что способствует смертности щенков. Это, в свою очередь, объясняет, почему популяция койотов остается относительно чистой, с очень малым количеством метисов.
Так что, возможно, она была особенно осторожна и не показывалась никому на глаза, поскольку была единственной опорой для своих детей. Койоты, конечно, знают, что многие люди их ненавидят.
Однажды бывший местный егерь даже похвастался, что откопал логово самки койота и убил ее вместе со щенками в национальном заповеднике, который граничит с нашей землей. Он даже не осознавал, что нарушил закон. Мы, конечно, не знали, какого именно койота он убил, но «супругу» Сьюсси мы больше не видели. Тем не менее со временем мы начали думать, что наша знакомая самка койота не только выжила, но и вырастила как минимум одного щенка. Через год на краю поля мы заметили великолепного молодого койота с очень светлым мехом, как у Сьюсси, и с одним упавшим ухом, как у Миши, отца Сьюсси. Мы убедили себя, что это сын Сьюсси.
Однажды три ворона прилетели на поле и весь день бродили там, охотясь на кого-то – может быть, на полевок. В тот же вечер светлый койот вышел в поле с этими воронами, что навело нас на мысль, что он, возможно, намеренно ассоциирует себя с ними, как будто у него есть свои разведчики.
Или так мы решили для себя. Когда собаки стареют, хочется думать о преемственности. Кто будет похож на них в будущем? Кто был похож на них в прошлом? Например, когда Инукшук поседела от старости, на ее боках появились длинные темные полосы, похожие на тени. Очевидно, эти полосы были у нее всегда, но их очень трудно было различить. Насколько мне известно, ни у одной другой собаки в этом полушарии нет таких полос. Они шли в правильной очередности и располагались по диагонали, как полосы ниже талии зебры, разве что полосы Инукшук были направлены вниз и назад, от холки к паху, тогда как полосы зебры имеют наклон вверх и назад, от грудины к бедрам. Такие полосы на собаке я видела только в Австралии, у динго. Этот динго лежал на склоне холма, выслеживая телят в пересыхающем водоеме. Его темные полосы прекрасно маскировали его, но не настолько, чтобы коровы не могли его видеть. Помня о своих детях, они стояли в напряжении и вытягивали шеи, подозрительно глядя на динго. Мне нравилось думать, что полосы передались Инукшук от ее матери-динго. Во всяком случае, это казалось более вероятным, чем наследственность ее здоровенного отца-хаски, хотя у большинства динго нет полос, и они, конечно, цвета красного золота, цвета австралийской травы. Тем не менее у азиатских бродячих собак иногда попадаются полосы, и время от времени даже сегодня азиатские дворняги попадают в Австралию, обычно в качестве пассажиров какого-нибудь судна. Так что об азиатском предке тоже было приятно думать – это было напоминанием о том, что с древних времен представители разных собачьих рас контактировали и смешивались.
Чего хотят собаки? Они хотят друг друга. Как мы все знаем, люди – это всего лишь киноморфный суррогат. Собаки, живущие в обществе друг друга, спокойны и прагматичны, они никогда отчаянно не нуждаются в том, чтобы сообщить о своих потребностях и чувствах или делиться своими наблюдениями, как это, вероятно, делают некоторые истеричные собаки, которые знают только общество нашего вида. Собаки, живущие в компании друг друга, знают, что их понимают. Инукшук в конце своей жизни забыла почти все, что когда-либо знала о людях, от нашей идентичности до ее собственных навыков соблюдения порядка в доме. Тем не менее она продолжала жить со Сьюсси и Фатимой, принимая на себя ответственность перед ними как свой долг и свое место с ними как свое право. Фатима также ощущала самые большие свои обязательства перед сводным братом Сьюсси и сводной сестрой Инукшук. После ночевки в Школе ветеринарной медицины в Корнелле, куда я отвезла ее, чтобы посмотреть, что можно сделать с ее диабетом, она вышла из своей больничной клетки, прошла прямо через дверь клиники к машине, которая должна была ее отвезти назад к своей семье. При этом она даже не взглянула ни на меня, ни на кого-либо еще. Это стало большой неожиданностью для ветеринаров, которые ожидали восторженного воссоединения. А Сьюсси, который к концу жизни тяжело страдал от болезни Альцгеймера, почти забыл, что люди вообще существуют. Он знал койотов в лесу и полевок в полях, он знал о своих сестрах, о самках динго, но иногда он с недоумением смотрел на нас, словно забыл, кто мы такие.
Сьюсси умер зимой от смертельной инъекции, призванной положить конец его страданиям от артрита, который на момент его смерти стал настолько серьезным, что он уже не мог встать. Я отвезла его к ветеринару в нашем городе, и его смерть была почти такой же умиротворенной, как смерть дерева.
Дома я показала оставшимся собакам его ошейник. Я стояла с ними в своем кабинете – пустой, неотапливаемой комнате, примыкающей к нашему гаражу.
Изучив ошейник, Фатима и Инукшук медленно потянулись носами ко мне, тщательно исследуя все запахи, прилипшие к моим рукам и одежде. Закончив, они обе отступили назад и спокойно посмотрели на меня, как бы обдумывая что-то или вникая. Затем, когда мы стояли вместе в холодной, светлой комнате, просто глядя друг на друга, они вдруг начали выделять запах. Это был запах псины, мокрой собаки. Он поднимался, как облако холодного пара, от одной или обеих сестер динго, просачиваясь сквозь их кожу, становясь все сильнее и сильнее, пока комната не наполнилась им. Я никогда раньше не испытывала ничего подобного и понятия не имела, что происходит.
Я и сейчас не имею понятия. Но когда мы стояли там, спокойно глядя друг на друга в ледяной комнате, в густеющем облаке запаха, мне пришло в голову, что смерть и запах идут вместе не как тление, а как память, – или, по крайней мере, это так для собак. Как голоса путешествуют туда, куда не могут попасть их создатели, так и запахи остаются там, где их создатели не могут остаться. Запах – это собачья вещь. Я не могла притвориться, что понимаю его. Но интересен тот факт, что мое тело отреагировало на это: волоски на моей коже приподнялись.
Инукшук умерла через несколько недель, тоже без сознания и мирно. Потом Фатима жила одна. Я знала собак, которые искали, звали или ждали своих мертвых хозяев, но Фатима не делала ничего подобного. Она знала, что случилось со Сьюсси и Инукшук. По мере того как ее диабет усиливался, она, конечно, становилась менее активной, но в остальном она, казалось, разумно смирилась с тем, что происходило. Она даже поняла, что инсулин помогает ей чувствовать себя лучше, хотя инъекция начинала действовать только через час или даже больше. Каким-то образом ей удалось связать инъекцию с покоем, который наступал гораздо позже, так что когда приходило время укола, она напоминала нам об этом, словно о кормежке.
Я думаю, Фатима чувствовала, что ее жизнь подошла к концу. Однажды она просто ушла в лес и исчезла. Конечно, мы не сразу обнаружили ее пропажу, а потом усиленно искали, причем нам помогали другие люди с тремя собаками. Мы позвонили в местную полицию и полицию штата, общество защиты животных и всем ветеринарам, повсюду расклеили объявления, дали объявления во все газеты и на радио, предлагая вознаграждение. Но наши усилия были абсолютно бесполезны. Несомненно, Фатима почувствовала приближение своей смерти и отправилась встречать ее. Наши поиски продолжаются уже несколько лет, но мы так и не нашли ни ее следа, ни ошейника.
Когда эта книга была впервые опубликована, она привлекла к себе внимание СМИ. Однажды корреспондент одного издания спросил, считаю ли я, что собаки попадают в рай. Ответ для меня был очевиден: конечно, попадают. Если бы они не попадали туда, это был бы не рай. Я также думаю, что у Святого Петра должен быть комитет из собак для оценки кандидатов-людей. Были ли мы верны животным, которых взяли? Заботились ли мы о них в меру своих возможностей, как они неизменно заботились о нас? Поскольку мы занимаемся своими повседневными делами, нам следует подумать о встрече с собачьим комитетом, если мы хотим пройти в райские врата.
Когда возникают вопросы о Небесах, я вспоминаю о популярной истории, которую в свое время рассылали по электронной почте, а также распространяли по всему Интернету. Она появлялась в различных версиях на тысячах веб-сайтов. Это история человека, который хочет остаться со своей собакой даже ценой того, что не попадет в рай. По сюжету человек и его собака попадают на тот свет. Они идут по дороге, и обоим хочется пить. Они подходят к сверкающим воротам с надписью «Рай». Мужчину приветствуют, но когда он просит воды, ему говорят, что он может войти и напиться, но собака останется за воротами. Мужчина отказывается оставить свою собаку и поэтому не входит, хотя ему говорят, что это его единственный шанс попасть в рай. Вместо этого он и собака продолжают идти и вскоре приходят к другим воротам, совершенно обычным. Здесь мужчине показывают питьевой фонтанчик для людей и миску с водой для собак. Становится ясно, что собакам здесь рады. Эти вторые ворота, как выясняется, и есть настоящие врата рая. Первыми были врата ада. Мужчина задается вопросом, как жители Небес относятся к обманчивым вратам ада с их блеском, надписью «Рай» и всем остальным. Ему отвечают, что обман поощряется. В ад попадают люди, которые бросают и предают своих собак.
Я не очень люблю сентиментальные рассказы, но конкретно в этом есть глубокий смысл. В начале истории мужчина понимает, что умер и попал в загробный мир, когда видит, что его собака, которая умерла задолго до этого, идет рядом с ним. Есть что-то очень глубокое в этом образе, и многие из нас не смогут представить его без печали. Я лично не могу. Семнадцать моих собак находятся в загробном мире, включая Брюса, который умер, когда мне было десять лет, а также собак, описанных в этой книге. Совсем недавно умерла Перл. Она есть в этой книге, но не упомянута по имени – это собака во вступлении, которая разрывалась между купанием и дружбой со своим народом. Иногда я активно думаю об этих собаках – иногда об одной, иногда о другой, но чаще всего о Перл. Я мысленно вижу, как она лежит на полу клиники для животных в Джамайка-Плейн, Бостон, и ей делают смертельную инъекцию, потому что она неизлечимо больна.
Все эти собаки живут в моем сердце, они так же дороги мне, как и тогда, когда я видела их в последний раз. Я храню их пепел. Но что, если бы загробный мир, где меня могли бы ждать эти собаки, действительно существовал? Я бы обрадовалась, и, надеюсь, они тоже. Но сейчас, из-за того что я не придерживаюсь общепринятой религиозной веры, наша разлука кажется постоянной. И хотя мне тогда было всего десять, я почувствовала это, когда умер Брюс. Я горевала неделями, пока мне не приказали перестать плакать. Мне сообщили, что наша соседка потеряла мужа и гораздо лучше справляется со своей потерей. А ее муж был профессором Гарварда – куда более важная персона, нежели мой пес по кличке Брюс. Моей семье надоел мой плач. Что ж, это было шестьдесят восемь лет назад, а я до сих пор мысленно вижу Брюса. Я все еще люблю его и все еще скучаю по нему.
Анонимная интернет-притча напоминает нам о том, в чем заключается наша добродетель: если мы будем хотя бы наполовину так же верны своим собакам, как они нам, мы, вероятно, войдем в райские врата. Кроме того, эта история является метафорой важности связей, которые собаки формируют со своими людьми, и говорит о чем-то, о чем не написано в книге, она о самих собаках, об их поведении и желаниях, которые они сохранили со времен, когда были волками. Другими словами, это книга о том, чем собаки являются друг для друга, а не для нас. Один мой знакомый сильно возражал против моих взглядов на это. «Вы действительно имеете в виду, – часто спрашивал он, – что моя собака охотнее выберет общество с другой собаки, нежели мое?» Я, конечно, не знала наверняка, но понимала, что в этой книге не хватает чего-то важного. Я сильно подозреваю, что его собака скорее будет с ним, чем с кем-либо еще во вселенной. Итак, о чем я говорю здесь, так это о том, что мы значим для собак и что они значат для нас, или что они значат для тех из нас, кто отверг бы эти первые заманчивые врата и попытался найти вторые врата, где есть миска с водой, из которой собака могла бы напиться. Такой человек может очень сильно привязаться к собаке.
Несколько вещей способствуют нашей потребности в такой связи, а также нашей способности формировать ее. Поскольку эта книга посвящена собакам, обсуждение ограничивается ими, но, как знает каждый, кто любит кошку, белую крысу, попугая или любое другое существо, наши связи с ними могут быть столь же сильными. Итак, принимая во внимание, что животные, с которыми мы связаны, сильно отличаются от нас – у нас не было общего предка с собаками или кошками в течение семидесяти миллионов лет или с птицами в течение ста пятидесяти миллионов лет, – что дает нам возможность формировать эти связи?
Наверное, тот факт, что мы разные. Для любого вида, включая наш, большинство правил поведения применимы к нашему собственному виду. Наш человеческий радар улавливает человеческие сигналы точно так же, как собачий радар улавливает сигналы собак. Вот почему собаки могут смотреть, как мы поступаем неправильно, не придираясь, и почему собаки могут делать то, что другие собаки считают неправильным, не указывая на ошибку.
Как, можно сказать, собаки попадают в поле действия нашего радара, так и мы попадаем в поле действия их радара. Таким образом, мы можем быть вместе, не раздражая и не осуждая друг друга. Мы можем быть самими собой без ограничений и при этом иметь полноценные дружеские отношения.
Если подумать, собачий комитет может и не помочь Святому Петру. Весь комитет угрожал бы нам, когда мы подходили, но затем, познакомившись с нами поближе и, может быть, получив пару кусочков лакомства, они рекомендовали бы принять всех и каждого, несмотря на наши отвратительные поступки.
Возможно, собаки не судят людей или, по крайней мере, не строго, но точно судят друг друга. Собака в присутствии других собак может чувствовать потребность сохранять лицо во всем – быть начеку, проявлять либо смирение, либо уверенность в зависимости от того, как она оценивает себя по сравнению с другими собаками, бдительно следить за тем, что делают другие собаки. Наедине со своим хозяином пес расслабляется и может просто свернуться калачиком и уснуть, уверенный в том, что ему не нужно ничего доказывать. А вот и миска с едой. У меня всегда было более одной собаки, что придает большое значение миске с едой. Я могу подойти к миске любой из моих собак и убрать ее, и собака не будет возражать. В нашем доме кошки могут попробовать еду в собачьей миске, и собака будет просто смотреть в смятении. Но если к миске подойдет другая собака, все изменится. Уши и шерсть поднимутся. Если у приближающейся собаки высокий статус, хозяин миски может отступить, но обидится. То, что кошка или я можем отобрать еду у собаки, происходит не потому, что мы вряд ли вылижем миску дочиста. Это потому, что мы – не собаки. (Хотя в целом может быть рискованно тянуться к миске с едой, когда собака ест. Не пытайтесь пробовать сделать это.)
Что касается человеческой стороны этого, подумайте о том, что мы делаем наедине, например одеваемся или принимаем душ. Мы делаем это в присутствии наших собак точно так же, как если бы мы были действительно одни, даже не думая об этом, естественно, без стыда или колебаний. Рискну сказать, что многим из нас было бы трудно определить хотя бы двух-трех человек, с которыми мы чувствовали бы такую степень комфорта в ситуации уединения, не говоря уже о ситуации, требующей предельного уединения.
Или представьте, что у вас звонит телефон. «Я вас не беспокою?» – спрашивает звонящий. «Нет, я один», – отвечаете вы, но ведь вы совсем не один. Ваша собака смотрит прямо на вас, чтобы увидеть, приведет ли звонок к чему-нибудь. Иногда ты идешь на прогулку, потому что ты хочешь побыть один. Но действительно ли ты один? Разве это не ваша собака позади вас или впереди, разведывает местность от вашего имени? Вы можете чувствовать себя одиноким, но в хорошем смысле, свободным от общения с другими людьми, счастливым в компании собаки. В моем случае, хотя я редко разговариваю сама с собой, даже если я еду одна в машине, я озвучиваю свои мысли, если со мной рядом собака. Люди видят, как я еду и шевелю губами, и думают, что я схожу с ума, не понимая, что на пассажирском сиденье лежит внимательный пес. Я одна, но не одна, как если бы я и собака были единым целым.
Многие из нас любят всех собак, любых собак, но для большинства из нас, конечно, наиболее значимой является наша собственная собака. Возьмем, к примеру, то, как мы относимся к собственной собаке, а не к собакам других людей. Нам нравятся чужие собаки, но мы не знаем их как следует. И не смогли бы узнать. Это просто собаки. Наша собственная собака, напротив, является частью нас насколько, что ничто другое не может с этим сравниться. Одна очень хорошая подруга как-то сказала мне, что даже представить себе не могла, что ее собака не сможет отдать ей свою кровь для переливания, или наоборот. И хотя я, возможно, чувствовала то же самое по отношению к своим собакам, мне даже в голову не пришло бы перелить кровь от чужой собаки.
Возможно, модель «человек-и-собака» может быть описана как симбиоз, подобно раку-отшельнику и актинии, постоянно связанным друг с другом ради взаимной выгоды, причем каждый из них оказывает второму большую помощь и имеет для него большое значение. Любой, кто идентифицирует себя с человеком из истории «Небесные врата», хотел бы постоянно быть со своей собакой, возможно, оставляя ее дома или в конуре на определенные периоды времени, но беспокоясь о ней в разлуке. Если бы у наших собак была свобода выбора, они бы всегда были с нами, если бы, конечно, не ушли куда-нибудь в поисках собственных приключений, что для собаки не разлука, а разведка, обязательное действие с тех времен, когда они еще были волками.
Собаки, кажется, даже способны проникать в наш разум, точно читать наши мысли или предсказывать наше поведение. Это, конечно, происходит потому, что они настолько проницательные наблюдатели, что способны обнаружить крошечные изменения в нашем голосе и поведении. Я читала даже об экстрасенсорных связях, когда возникает впечатление, что собаки знают, что происходит с их хозяевами, даже если этих людей нет рядом.
У меня было несколько таких связей – они упомянуты на страницах этой книги. Я не уверена, что именно происходило во время этих событий, но, по крайней мере, они выглядели как экстрасенсорные. Я знаю точно, что это явление, чем бы оно ни объяснялось, вызвано чувством единства, разделяемым как собакой, так и человеком.
Единство проявляется наиболее трагично, если ваша собака умирает раньше вас, что часто бывает, поскольку жизнь собак слишком коротка. Когда это происходит, проявляются определенные вещи. Например, ваши отношения с собакой не имели культурного значения. У нас есть множество терминов для обозначения других людей – друг, коллега, работодатель, учитель, родитель, кузен, брат, сестра. Каждое из этих понятий определяет наше отношение к этому человеку. Но мы всегда называем собаку только собакой. В случае смерти существа с таким невысоким статусом не требуется никакого публичного уведомления, не будет официальных похорон или периода траура. Как бы ни была велика ваша потеря, вы не возьмете несколько выходных на работе и не получите открытки с соболезновании или цветов. А если получите, то их подарят вам ради вас, чтобы поднять вам настроение или показать, что другие беспокоятся о вас. Вы – единственный, кто будет скорбеть.
Так что я утверждаю, что ваша собака может быть для вас чем-то большим, чем обычный морской анемон для вашего рака-отшельника. Ваша собака может быть практически как часть тела. Если эту часть ампутируют, то похорон ей, конечно же, не устраивают. Часть тела каким-то образом утилизируется. Семья и друзья испытывают огромное сочувствие к вам и вашей утрате, но к самой части тела они ничего не испытывают. Оторванная от вас, она потеряла всякое значение. Для многих из нас потеря собаки выглядит именно так: это частная, глубоко личная утрата, которая причиняет боль только нам.
Не имея системы управления своим горем, большинство людей, потерявших собаку, просто продолжают жить дальше. Это, конечно, не означает, что им легко, просто у них нет другого выхода. То же самое относится и к собакам, которые теряют своих людей. Последствия для них тоже непростые. Некоторых подвергают эвтаназии, а других отправляют в чужой дом или в приют местного общества защиты животных, где, если это приют, где не применяют усыпление, для них могут найти новых хозяев. В этой книге Мэри – пример собаки, которая приспособилась. После того как она потеряла Мишу, хотя он и не умер, она была очень несчастна, но продолжала жить, как поступил бы любой из нас в подобной ситуации.
Не все собаки могут приспосабливаться. После смерти моей матери ее собака Мисти, которая изначально была моей собакой, но «удочерила» мою мать, когда та переехала жить ко мне, не приспособилась. Мисти, конечно, не увозили из дома – она всегда жила с нами и продолжает жить – но все это было не то. Она не могла понять, где моя мать, хотя была в комнате, когда умерла моя мать, и была на похоронах: и в похоронном бюро, где она видела мою мать в гробу, и у могилы, где она видела, как гроб опустился в землю. С самого начала неуверенная, сомневающаяся в себе собака повсюду искала мою мать, но не нашла ее. Она бродила, пугаясь всего, не зная, что делать. Пытаясь сосредоточиться, она проводила большую часть времени, сидя на диване, где она сворачивалась калачиком и спала, когда моя мать была с ней. Она всегда сидела на одном и том же месте, подходя к дивану определенным образом и всегда с одной и той же стороны, с полуулыбающимся выражением морды, как будто ее мысли доставляли ей беспокойство. Она тоже была там одна, так как диван стоял в маминых апартаментах, а все остальные находились в другой части дома. Мисти не любила оставаться одна, но, похоже, боялась встать с дивана и присоединиться к нам.
В этом она была похожа на Вайолет, описанную в этой книге, которая, удрученная потерей Бинго, редко покидала то место, где видела его в последний раз. Эти две собаки – единственные известные мне собаки, не сумевшие справиться с горем. Вайолет умерла еще до рождения Мисти. Они никогда не встречались. Но оба были неуверенными в себе собаками с низким статусом, которые, похоже, очень сильно зависели от присутствия выбранных ими партнеров.
Кто-нибудь сделал что-нибудь, чтобы помочь Мисти? Мы хотели, конечно, но мы были не теми людьми. Если кто-нибудь из нас пытался обнять или погладить ее, она отстранялась, испуганно и полудико поворачивая голову. Короче говоря, мы были для Мисти после потери ее человека тем, чем большинство людей являются для того, кто потерял любимую собаку. У нас не было таких отношений с Мисти, которые могли бы ей помочь, да и не смогли бы, потому что ее связь с моей матерью была глубокой и очень личной. Мы сделали все возможное, но наших усилий было мало и недостаточно. Всю оставшуюся жизнь, которая была не очень долгой, Мисти, как и Вайолет, ни минуты не чувствовала себя комфортно.
Практически все животные, которые завязывают успешные связи, принадлежат к социальным видам. Поэтому могут дружить слоны и собаки, слоны и козы, собаки и кошки, кошки и кролики, собаки и попугаи и так далее. Обычно, но не всегда, они делают это тогда, когда лишены общества себе подобных. Однако им нужно с кем-то сблизиться, и поэтому они сближаются с теми, с кем могут.
Из всех этих видов собаки и их предки, волки, пожалуй, самые социальные. Они не только живут группами, но и рождаются группами. Даже в утробе матери они находятся близко друг к другу. Все волки живут группами, если могут, удерживая территории, охотясь на крупную дичь, воспитывая молодняк, защищаясь от других хищников. Когда члены стаи находятся далеко друг от друга – например, если охотятся порознь, – они часто поддерживают связь, устраивая перекличку. Волк в одиночку может испытывать значительные затруднения, он не в состоянии тащить крупных животных, как это может сделать стая. Он вынужден спать в одиночестве, что чревато опасностями.
Волчьи стаи часто довольно малы – в основном от шести до двенадцати особей. И в целом члены стаи считают себя единицей, которая очень отличается от любой другой. На самом деле присутствие другой стаи волков представляет угрозу. Новички могут сместить их. Собаки генетически настолько близки к волкам, что на самом деле являются разновидностью волков. Именно поэтому собаки стараются исключить незнакомцев. Мои собаки пытаются отогнать всех чужаков: проезжающих по дороге велосипедистов и бегунов, оленей и диких птиц в поле, машины, подъезжающие к въезду, – кого угодно. Мои собаки твердо убеждены, что это наше место, а другие – захватчики. Группа, состоящая из двух особей – собаки и человека, – нормально воспринимается собаками, и группа большего размера также приемлема; но в эту группу точно не войдут люди, живущие по соседству, или курьер, привезший вам заказ из интернет-магазина.
И люди, и собаки – чрезвычайно социальные виды. Тем не менее у общительных видов есть древние правила касательно статуса, которые могут включать жестокое обращение и изгнание. Я бы хотела вернуться к Вайолет и Мисти. Мисти была одной из четырех собак в нашем доме, когда она потеряла мою мать, а Вайолет была одной из шести собак, когда она потеряла Бинго. В глазах других собак обе обладали низким статусом, что значило бы, если бы они все еще были волками, что их связи с группой не были прочными. Подобно древним людям, отставшим от своей группы, которых были вынуждены оставить во время путешествия, обе собаки понимали опасность такой ситуации для себя. Но обеим удалось установить связи с кем-то более сильным: Мисти – с моей мамой, Вайолет – с Бинго. Обе собаки, конечно, были опечалены своей потерей, но также, как это им представлялось, они рухнули из безопасности своей надежной связи в абсолютную бездну. Их разрушила собственная глубокая неуверенность. Я не могу представить себе более показательного примера того, что значит быть социальным существом или насколько важна группа.
Подумайте об этом, когда будете ложиться спать. Ваша собака запрыгнет и разместится рядом с вами. Часто, когда собаки ложатся вместе, они прижимаются друг к другу. Таким образом, ваша собака может прижаться к вам, чтобы ощутить тепло вашего тела. Вы тоже можете почувствовать себя спокойнее. Сначала пес может положить голову рядом с вашей, но ночью он, вероятнее всего, повернется мордой в другую сторону. Почему? Потому что, если вы оба смотрите в одном направлении, что-то может подкрасться к вам сзади. По этой причине большинство групп социальных животных во время отдыха смотрят в разные стороны. Собака делает все возможное, чтобы защитить и себя, и вас.
Ее забота – часть большого богатства ваших отношений. Вы и она будете получать пользу от присутствия друг друга каждый день ее жизни. Вы будете учиться у нее так же, как она будет учиться у вас. Вы дадите ей пищу и кров, и она защитит вас от посторонних и незнакомцев. И если она спит на вашей кровати, вы оба будете спать спокойно. Эта книга и особенно это послесловие предназначено для людей, у которых есть такое единство с собаками. Такие люди не пройдут через врата, даже если они сделаны из золота и обозначены как врата рая, если их собаки не смогут пройти туда вместе с ними. И ни одна собака не отказалась бы сознательно от своего человека.
Мы не можем всегда чтить наши узы с собаками, поскольку другие трагедии, не только смерть, могут заставить нас разорвать их. Однажды мне пришлось усыпить собаку, которая вскоре после того, как я ее усыновила, укусила шестерых человек и проявляла опасную агрессию по отношению к маленьким детям, в том числе младенцам в колясках. В местном обществе защиты животных, где эта собака жила и была очень дружелюбной и исключительно умной, ее очень ценили, и меня попросили забрать ее. Находясь в своем загоне в приюте, эта собака кого-то укусила, что для собаки часто является смертным приговором, ведь пса, который кусается, нельзя предлагать в качестве обычного домашнего питомца. Люди в приюте не знали всей степени агрессивности этой собаки. Ее дважды забирали: первый раз люди, которые выпустили ее на улицу, второй раз люди, которые вернули ее в приют, но не указали в анкете об укусах – и укус в приюте мог быть случайным. Но она был такой исключительной собакой, и люди из приюта хотели ее спасти. Они знали, что у меня был опыт работы с собаками, что у меня были собаки той же породы, и что я успешно справилась с другими проблемными собаками. Поэтому они попросили меня посмотреть, что я могу с ней сделать.
Мне не повезло. Ее нападения, хотя и нечастые, были непредсказуемыми и происходили совершенно без предупреждения. Она была ласковой и послушной, когда люди приходили и уходили, и как будто все было хорошо, а потом вдруг – бац, и собака ни с того ни с сего вдруг кусала кого-то, причем молниеносно. Я отвезла ее в ветеринарную больницу Тафтса в Уолполе, штат Массачусетс, к очень известному ветеринарному врачу, специализирующемуся на коррекции поведения. Но после получаса общения с собакой врач сказал, что его тип агрессии не снижается и не поддается дрессировке. Единственное решение, предложенное доктором, заключалось в том, чтобы постоянно держать эту собаку под воздействием сильных транквилизаторов.
В приюте я подписала бумагу о том, что не буду передавать собаку кому-либо еще, но мне также сказали, что если я не смогу справиться с ней и вернуть ее, то ее обязательно усыпят, поскольку ее нельзя предлагать кому-то еще. Выбор был нелегким. Я выбрала усыпление. Я сделала это в офисе моего собственного замечательного ветеринара, которого эта собака знала и любила. Я не могла вернуть ее в приют. Она бы поняла, что это значит, и ее сердце разбилось бы. Я не хотела, чтобы ее последними переживаниями в жизни были разочарование и чувство покинутости. Пока мы с ветеринаром весело разговаривали, чтобы создать впечатление, что все в порядке, собака была спокойна и счастлива. Ей сделали инъекцию, от которой она мирно заснула, а затем сделали еще один укол, и она умерла без всякой боли. Несмотря на это, мой выбор никогда не переставал преследовать меня, тревожа мою совесть.
Она была блестяще умной собакой. Ничто не ускользало от нее. Когда я пошла в общество защиты животных, чтобы посмотреть на нее, я взяла ее на прогулку на поводке. Мы прошли через парковку, где стояло около тридцати машин. Когда мы проходили мимо моей машины, она внезапно остановилась, посмотрела на машину, а потом на меня: «Разве это не твоя? Мы едем?»
Как она узнала, что это моя машина? Возможно, у нас с машиной был общий характерный запах. Но каким бы ни был сигнал, она сразу его поняла. Это решило все. Я взяла эту собаку.
Она с трудом могла поверить своему счастью. Ей все в нас нравилось. Ей нравились другие собаки, нравилась еда, нравился дом, нравились люди, и больше всего ей нравились наши прогулки по полям. Она продиралась сквозь высокую траву с остальными собаками, бегающими вокруг нас, время от времени высоко подпрыгивая, чтобы заглянуть за траву и сориентироваться. Она была счастлива. Мне было очень нелегко расстаться с ней.
Иногда мне звонят женщины, часто в слезах, которых новые мужья или бойфренды просят отказаться от собаки. Мой совет этим женщинам всегда один и тот же: бросайте парня и оставляйте собаку, потому что никто не должен требовать такого от вас.
Но если вы один из тех новых мужей или бойфрендов, то вот что я вам скажу. Если вы бросите свою собаку у первых ворот с надписью «Рай», вы упустите особую радость общения. Вы, наверное, даже не уловили смысла истории с небесными вратами. Собака для вас – всего лишь раб, которого можно выбросить в любой момент. Наверное, уже поздно на это указывать, но это послесловие написано не для вас. Вы должны придерживаться своего собственного вида. Собаки – это не ваше.
И вот еще одна история напоследок. В бар заходит мужчина с лягушкой на плече. Бармен спрашивает: «Где ты это взял?» И лягушка отвечает: «В Нью-Джерси. Их там миллионы». Так что единомышленника вы всегда найдете.
Я в огромном долгу перед другими людьми за материал, изложенный в этой книге. Начало в виде благодарности своим сородичам напомнило бы, скажем, о работах по антропологии, в которых ученый с благодарностью признает помощь своих коллег и колониальных чиновников, но забывает поблагодарить людей, оказавших большую помощь в изучении, терпеливых жителей деревень, которые научили его, что говорить и делать, позволили ему увидеть свои церемонии и ответили на все его вопросы. Но я не хочу продолжать в этом духе.
Я знаю, кто помог мне больше всего. В моем случае это десять собак и динго, и поэтому я начну с благодарности им, особенно Мише, Мэри и Коки, а также Сьюсси, Фатиме и Виве.
Теперь, возможно, я все же похожа на начинающего антрополога. В реальной жизни в антропологии самые полезные люди часто происходят из крайних слоев социума. Это высокопоставленные шишки, потому что они начальники и без их содействия ничего не делается, и низкоранговые люди, потому что то, что их клеймит в их собственном обществе, не отмечается сторонним исследователем, который, будучи чужаком, дружит с ними без предрассудков. В обмен на признание и дружбу люди с низким рангом вознаграждают исследователя ценнейшей информацией. Интересно, что большинство людей, по-видимому, ведут себя так почти везде, по всему миру. Что еще интереснее, собаки тоже. Собаки высокого ранга могут монополизировать человека, отгоняя тех, кто ниже по социальному положению. Человек, в конце концов, – ценный товар, почти трофей. Между тем человек плохо приспособлен к различению рангов у собак и с такой же вероятностью подружится с собакой низкого ранга, как и с любой другой. Низкий статус не означает низкий интеллект; стигматизированная собака обычно сразу понимает ситуацию и пользуется высоким статусом человека.
В моей «деревне» вождями были Миша и Мэри, Коки, Сьюсси, а годы спустя Фатима. Таким образом, признавая их вклад и выражая им благодарность за него, я делаю то, что, в конце концов, сделал бы начинающий антрополог: преклоняюсь перед силой.
А Вива? Динго Вива была похожа на собаку, но не только. То, что собаки делали незаметно, Вива делала драматично. В результате, как лучший информатор начинающего антрополога, она показала мне много неожиданных вещей, которые я в противном случае могла бы пропустить, – например, тот факт, что собаки по-разному относятся к своим передним и задним лапам. Однажды, когда вокруг нее хлынула вода из шланга, она подняла одну за другой передние лапы, чтобы встряхнуть их, не обращая внимания на задние, которые стояли в воде по щиколотку. Вива также использовала свои передние лапы как руки, чтобы манипулировать предметами.
Будучи из другого племени, не из того, что другие собаки, Вива была изолирована от них. Изоляция придавала ей низкий статус, и поэтому она была одинока. В обществе собак я тоже была чужаком, и Вива это видела, и часто льнула ко мне для компании. Однажды, когда мы переезжали в новый дом, я посадила ее в загон, чтобы она не убежала или не попала под колеса фургона.
Толпа незнакомых людей плюс суматоха и неразбериха так расстроили ее, что она попыталась укусить и выцарапать себе путь к свободе. Она показывала мне, что собаки, когда очень расстроены, должны что-то делать, что угодно, лишь бы предпринимать какие-то действия. Я боялась, что Вива выберется, и пошла чинить проделанную ею дыру. Когда она поняла, что я собираюсь сделать, она отчаянно попыталась прорваться через дыру, прежде чем я смогла помешать ей. Когда я засунула ей голову и плечи обратно внутрь загона и начала заделывать дыру проволокой, она схватила меня за рукав, откинулась назад и потянула изо всех сил, пытаясь втянуть меня внутрь с собой. Она была такой сильной, что прижала меня к проволоке, но я была слишком большой, чтобы пролезть в дыру. Она перестала тянуть, но не ослабила хватку. Она просто крепко прижала меня к клетке и некоторое время смотрела на меня. Чуть позже Вива признала, что ее план потерпел неудачу. Затем постепенно и неохотно она открыла пасть и отпустила меня.
Не все, что она делала, было понятно, по крайней мере, людям. Например, когда она ехала со мной в машине, она знала, когда мы приближались к пункту назначения, даже если она не бывала там раньше. Очнувшись от долгого сна, Вива заметно оживлялась и смотрела в окно. Автомагистраль переходила в ухабистую проселочную дорогу, и это было подсказкой, хотя и не единственной; часто до пункта назначения приходилось преодолевать многие мили пересеченной местности. Машина постоянно делала повороты на все более узких дорогах, и это тоже было подсказкой, но часто Вива радовалась прибытию еще до того, как машина начинала поворачивать. Когда я поняла, что она точно предсказала большинство наших приездов, я попыталась убедиться, что сама не подавала ей знаков, ни словом, ни действием, и я думаю, что мне удавалось скрывать свои чувства. Тем не менее, динго это знала, и я так и не сумела понять, как она это делала.
Шестое чувство у собак? Возможно. Когда-то способность слонов общаться на больших расстояниях полушутя относили к экстрасенсорному восприятию. На самом деле слоны общаются с помощью звуков – громких, но на слишком низких частотах, чтобы люди могли их услышать. Однако, хотя люди приручали слонов более 2500 лет, об инфразвуке никто не знал до 1983 года. Так что, возможно, собаки, которые являются непревзойденными наблюдателями, могут воспринимать вещи о нас или о мире, которые удивили бы нас. Возможно, несмотря на всю мою осторожность, я, в конце концов, делала что-то, с собой или с машиной, что давало маленькой Виве подсказку.
Итак, я всегда буду ей за многое благодарна, и особенно за то, что она открыла мне существование этой тайны. Без таких животных, как Вива, мы не можем даже определить то, чего не знаем.
Я также в долгу перед многими людьми, прежде всего перед моим мужем, моими детьми, Питером Линчем, Пэт Стеррет Стоукс и Питером Томасом, выдающимися владельцами собак, чье сотрудничество и терпение сделали эту работу возможной. Я глубоко признательна Дэйву Хьюстону и его семье, за то что они показали нам, как собрать упряжку ездовых собак. От Дейва я узнала о ездовых собаках больше, чем от кого-либо другого, и этот вид спорта доставил огромное удовольствие всем нам – людям и собакам. Я также хотела бы выразить свою благодарность доктору Форресту Ф. Тенни, который в 1940 году, будучи молодым ветеринаром, ухаживал за моей первой собакой. Я хочу поблагодарить доктора Майкла Маки и доктора Чарльза Де Винна за их выдающийся опыт, дружбу и сострадание. Собакам действительно нравилось посещать этих ветеринаров, и они являлись на прием с высоко поднятой головой и хвостом. Я также хочу поблагодарить Мерта Дайера, нашего депутата в законодательном собрании штата и по совместительству аптекаря, за его чрезвычайную доброту и за инсулин в крошечной дозировке, который был нам нужен для Фатимы. Прибыль аптеки, вероятно, была нулевой, а достать инсулин было очень тяжело. Было бы легче сказать, что достать инсулин невозможно, и тем самым избавиться от многих проблем, тем более что пациент был всего лишь животным. Но вместо этого месяц за месяцем Мерт доставал нам необходимый инсулин, и Фатима продолжала жить. За великодушную попытку помочь мне найти Фатиму после ее исчезновения я хотела бы поблагодарить Гретхен Пуассон.
Мой долг перед иллюстратором этой книги Джаредом Уильямсом очевиден, но я хотела бы поблагодарить его не только за его искусство, но и за интерес. Я хотела бы поблагодарить фотографа Питера Швайцера, за то что он щедро разрешил использовать фотографии, которые вдохновили меня на некоторые рисунки. За ее неизменное совершенство в качестве редактора, как обычно, я хотела бы поблагодарить Лиз Дюваль. Хочу также выразить благодарность Говарду Мэнсфилду и Сай Монтгомери за прочтение рукописи и их прекрасные советы. Я также хотела бы поблагодарить Сай за то, как она пишет о животных, представляя их как индивидуумов. За это же, а также за знакомство со способностью животных к наблюдению, я бы хотела поблагодарить Вики Хирн, написавшую многочисленные книги о собаках. Также я хотела бы поблагодарить моего агента Айка Уильямса и издателя Питера Дэйвисона не только за их участие в создании этой книги, но и за то, что с обоими джентльменами было очень приятно работать. И, наконец, я хотела бы поблагодарить Боба Готтлиба – возможно, самого одаренного редактора в мире, чей щедрый энтузиазм очень воодушевлял меня и многих других людей.
Следующий список включает несколько классических работ, которым я особенно обязана.
Ackerley, J. R. 1965. My dog Tulip. New York: Poseidon Press.
Beck, Alan. 1973. The ecology of stray dogs: A study of free-ranging urban animals. Baltimore: Yor k Press.
Clutton-Brock, Juliet. 1987. A natural history of domesti cated mammals. London: British Museum.
Crisler, Lois. 1958. Arctic wild. Boston: Little, Brown.
Hearne, Vicki. 1986. Adam’s task: Calling animals by name. Ne w York: Knopf.
Mech, L. David. 1966. The wolves of Isle Royale. Fauna of the National Parks of the United States, Fauna Series, No. 7. Washington: Government Printing Of fice.
– 1970 The wolf: The ecology and behavior of an endangered species. New York: Natura l History Press.
Murie, Adolph. 1944. The wolves of Mount McKinley. Fauna of the National Parks of the United States, Fauna Series, No. 5. Washington: Government Printing Office.
Scott, J. P., and J. L. Fuller. 1965. Genetics and the social behavior of the dog. Chicago: University of Chicago Press.
Zeuner, Frederick E. 1963. A history of domesticated animals. New York: Harper & Row.
Поделиться книгой: