DEFCON-1. Туман в тоннеле

– Говорить где ходить!– Пискнул коротышка. Вялость и забвение немного притихли, удивлённые разворотом событий.– Или ты убивать их!

– Ничего не говори им!– Гневно крикнул Стивен, за что поплатился ударом кулаком в челюсть.

– Говорить!– Крис ощутил как его телом завладевает паника и страх. Сейчас ему было поистине страшно, даже когда с его руками решили поиграть в «Адскую хирургию» ему не было так страшно. Череп Криса приобрел способность ловить радиочастоты, но пока он что он натыкался на белый шум, который разрастался и ширился с каждой секундой. Стивен, морпехи, коротышка загалдели в неразличимом гомоне.

– Нет, пожалуйста, нет…– Растеряно бормотал Крис. Картинка доплыла до берега жуткого абстракционизма. Последнее, что он запомнил это гром выстрела….

Дальнейших подробностей никто не знал. Из того отряда в плену выжили только трое, включая Криса. Один демобилизовался и застрелился на родине. Второй загремел в психушку. Крис же остался служить дальше. Дослужился до капрала, стал командиром отделения, командование сулило ему и сержанта в будущем. На авиабазу ту все равно напали. Бен предположил, что южане раскололись и выдали, все чего требовали чурбаны….

– Сигнал! Есть сигнал!– Радостный вопль среди ночи эхом раскатился по тоннелям, да так громко, что его на поверхности можно было бы услышать. Уэйд не спал. Точнее, то состояние с трудом можно было назвать сном. Он был в сознании, сквозь приоткрытые, веки он видел брезжащие очертания казармы, слышал любой шорох поблизости, но морпех лежал так же не подвижно, как и мешок картошки. Однако крик Андерсона выдернул его из этого состояния так же резко, как рыбак, вытаскивающий из воды свой лучший улов. Сам не помня как, он оказался в душном, низком лазарете, где уже столпились свободные от дежурства капрал, Манчини, вернувшиеся недавно сержант, Бен и Поляк. Андерсон, чья голова была похоронена под слоями грязных бинтов, нервно вслушивался в постукивающую среди белого шума морзянку и судорожно записывал какие-то цифры карандашом. Закончив, он отдал листок капралу и, жадно выхватив его, Уинтерс принялся сверять цифры с картой, лежащей рядом на койке.

– Это высота 844, артбатарея.– Грязный палец скользнул к указанным координатам, где был отмечен холм с соответствующими цифрами высоты.

– Из новых. Эти снабжены убежищами на такой случай…– Пробормотал сержант, почесывая щетинистый подбородок.– Можешь с ними связаться,?

– Никак нет, эта рухлядь может лишь принимать сигнал.– С досадой ответил радист.

– А что-то ещё кроме координат есть?– Рассматривая карту спросил капрал.

– Никак нет, только цифры.

– Узкоглазые могут услышать сигнал?– Спросил Поляк.

– Не, канал закрытый и еще нужен наш приемник и частоты.

– Капрал, что с расстоянием?– Обратился сержант. Уинтерс недовольно морщил лоб.

– Юго-восток, 17 километров….– Тяжелая тишина плотным туманом опустилась на морпехов и лишь попискивание в эфире морзянки издавало хоть какой-то звук.

– Было бы слишком хорошо, если они были ближе…– процедил сержант.– Значит готовимся к походу. Надо будет подняться на поверхность, узнать уровень заражения, собрать по минимуму припасов и выдвигаться.

– Отсюда ходы на верх завалены. Придется идти через территорию гуков.– Подметил капрал.– Все отделение там поляжет, их же там тьма.

– Уинтерс, сколько раз мне надо повторить, что я запретил использовать контейнер, а?– Тон сержанта стал строгим.– Нет и ещё раз нет, неизвестно как он подействует на наши противогазы, тем более они нам пригодятся на верху.

– Сэр, избавится от врага в несколько минут и спокойно найти проход на поверхность, так будет гораздо меньше риска для нас всех.– Взгляды двух офицеров скрестились, как шпаги и в каждой шпаге горел огонь уверенности в собственной правоте.

– Нет и ещё раз нет. А ещё раз услышу от тебя это- поставлю к стене за не повиновение приказу, ясно?– Сурово отрезал сержант. Его глаза буровили капрала чистейшим раздражением.

– Есть, сэр…– Неохотно выдавил капрал. Сержант поморщился с схватился за левую руку, из рукава которой проступала вязкая субстанция.

– Значит так. Я, Мэтьюз, и остатки моего отделения идем на разведку. Уинтерс и остальные готовьтесь к отходу, соберите припасы, амуницию, проверьте противогазы, разделите и раздайте каждому радиопротекторы, для тех, кто идти не может соорудите носилки. За место химзы берите по два дождевика и бронежилет. Приступаем сейчас же!

Глава 6.

Предательство.

Раз уж Уэйд такой везучий на неожиданные находки провизии, он собирал последние порции риса и консерв. Склад оборудовали в лазарете. Андерсон, Филипс и Гарднер, все ещё дохлые от лихорадки, помогали чем могли. Капрал, не спав всю ночь, исчертил всю карту карандашом в попытках выстроить кратчайший путь. О'Нил был совсем плох, из состояния бреда он не выходил уже дня три. Притронуться к нему можно было разве что в специальных кузнечных перчатках. Морпех горел, как белый фосфор. Если честно, черт его знает, как он ещё жив. Поляк в темпе возился с препаратами, бурча что-то на польском, дёргая бровями и время от времени задаваясь риторическим вопросом: куда делась большая часть бёрнэйда (противоожогового средства и правда было очень мало, буквально четыре пачки). И каждый раз, когда Поляк спрашивал полупустые лекарственные ящики, Уэйд вспоминал ту ночь. Но без страха, что его раскроют. Они наконец то покидали чёртовы тоннели. Провизию и медикаменты складывали возле прохода небольшими, рассчитанными на каждого порциями. Для раненых и больных больше. Но рядом с этими порциями все ещё лежали не разложенные медикаменты и провизия.

Слабый вопль вырвался из раскалённых недр О'Нила. Безумный кукловод дёргал его за нитки агонии. Поляк, Филипс и Гарднер кинулись к нему, пытаясь удержать потерявшее контроль больное тело. Уэйд резко направился к неразобранным припасам, поискать обезболивающее, но в проходе лазарета встала беспокойная тень Манчини.

– Уэйд, сюда.– Шепотом позвал он его. Обернувшись на склонившихся над содрогающимся от боли О'Нилом морпехов, Уэйд незаметно выскользнул из лазарета.

– Ты почему не на посту?

– Там эта припёрлась. Ещё и с какими-то инвалидами. Я их винтовкой шугал, а им все равно, сейчас в тоннеле засели.– Манчини волновался.

– Чёрт возьми, этого ещё не хватало.– Уэйд закатил голову и тяжко выдохнул.– Ладно. Дуй обратно на пост, никого не пропускай к укреплениям, а я сейчас подойду.– Манчини скрылся в ту же секунду, а Уэйд боязливо заглянул внутрь лазарета. Гарднер и Филипс сдерживали О'Нила, а Поляк рылся в ящиках в поисках обезболивающего. Шаги Уэйда тонули в хрипах О'Нила. МакКингли жадно и тихо грёб медикаменты. Две пачки бёрнэйда отправились в карманы.

Уэйд исчез также незаметно, как появился и побежал к укреплению. Поляк, перерыв ящики вверх дном так и не нашел нужного.

– Уэйд, кинь обезболивающее! Уэйд!– Ответа не было, как и самого Уэйда, что вызвало у него лёгкий гнев. Добравшись до кучи медикаментов сам, он заметил, что их стало гораздо меньше. Плиту гнева залили бетоном недоумения. Выцепив ампулу морфия из этой медицинской кучи, он кинул ее Филипсу, а сам вышел из лазарета, осмотрелся и решил сходить на заставу в ближайшем тоннеле. Вдруг его Манчини позвал.

– Вот. Бери и уходи скорее. Беги!– Уэйд всучил пригоршню медикаментов в тонкие руки вьетнамки. За ее спиной, в тени тоннеля скрывались пять забинтованных с ног до головы, тощих силуэтов. Даже в густой тьме легко можно было увидеть их проступающие сквозь изрытую багровыми язвами кожу тонкие и ломкие скелеты. Девушка все воодушевлено трещала на своем, маленькой ножкой подпихивая мешок с рисом.– Не надо, просто беги отсюда, беги!– Уэйд перешёл на крик, совсем забыв об акустике в тоннелях.

– Уэйд?– Раздалось недоумение с польским акцентом где-то около заставы. Подземная тьма расплавилась в озаренном ужасом лице МакКингли, по которому вьетнамка все поняла и заспешила прочь, во тьму. Но стайка измождённых скелетов и так с трудом двигалась по тоннелям, а луч фонаря, смывший подземный мрак плотной стеной света остановил их на месте, как вкопанных.

– Поляк, стой!– Манчини следовал за ним в безнадежной попытке остановить сослуживца. Луч света бил Уэйда по глазам и все что он мог разобрать- это силуэт, тянущийся к кобуре.

– Беги!!!– Крик Уэйда обрушил ту стену и вьетнамка с невероятной быстротой и ловкостью скрылось в тоннеле, обронив несколько пачек обезболивающего. Обернувшись к Поляку, сквозь слепящий свет он ощутил, как на него нацелен поблескивающий «магнум», 44-ого калибра. МакКингли упал на пузо, чтобы уйти с линии огня так легко, неожиданно и молниеносно, как будто он всю жизнь только это и делал. Выиграв пару секунд, МакКингли попытался выхватить свой «хай пауэр», но твердая рука Поляка была быстрее. Экспансивная пуля кровожадно выглядывала из ствола револьвера. Уэйд осознавал, что пистолет у него в потной и грязной ладони, но он как будто… и не ощущал его. Странно.

Манчини не стоял столбом и за мгновение как Уэйда размазало бы по стенкам, он плечом протаранил Поляка. Выстрел был сравним по мощи со взрывом гранаты, пуля прогрызла бетон и застряла в нем. Манчини продолжил драку, его кулак уже летел в лицо Поляка, но тот увернулся, с разворота вломил итальянцу ногой по левой почке, и ещё одним мощным ударом ногой в корпус повалил того на бетон. Потрёпанным ботинком Поляк наступил Манчини на горло и взвел курок снова, целясь в лоб.

– Стой, сука!– Уэйд взял Поляка на мушку, твердо держа пистолет в правой руке. Поляк вновь нацелил на МакКингли устрашающий ствол «магнума».

– Так вот кто этот ублюдок, стыривший медикаменты! Ещё и чурбанам!!! Тебя убить мало, сучий выродок!!!– Поляк хрипел от клокотавшей в нем ненависти и гнева, его дальнейшие матерные вопли ковались в магме его пылающих обезумевших глаз. Он трясся от гнева, как небоскреб от землетрясения, с каждым ругательством он становился ещё злее, а из потока брани, лишившийся из его пасти источалась неведомая энергия. Уэйд молчал. Потому что не понимал, что с ним происходит. Все вдруг стало серым, звуки как будто доносились из стеклянного стакана. Говорят, такое бывает в секунды перед смертью, но он то жив….

– Какого чёрта здесь происходит!?– Капрал и остальные морпехи резко вбежали в тоннель, готовые к стрельбе.

– Этот ублюдок крысил наши медикаменты чурбанам!!!– Поляк кричал так, будто оглох. Капрал, источавший раздраженность и решимость, поменялся в лице.

– Иди в жопу!– Голос Уэйда тоже ему казался странным. Твердый, уверенный но как будто он говорил эхом

– Я тебя паскуду на куски порежу!

– Заткнулись оба!!! Пушки опустили!!! Кому сказал!!!– Капрал Уинтерс не церемонясь выбил револьвер из железной хватки Поляка и столкнул его ногу с горла Манчини. Потирая кадык, хрипя, кашляя, Манчини отполз к морпехам.– Опусти ствол!!!– Прежде капрал так никогда не орал на отделение. Могло показаться, что выдать такой уровень ярости и приказного тона просто невозможно при известной человечеству физике, но капрал плевать на это хотел. Помедлив, рука Уэйда как тряпичная обмякла и опустилась.

– А теперь по форме доложили, что за херню вы здесь устроили!– Пытливый взгляд капрала нащупал коробки лекарств, валяющихся на бетоне.

– Сэр, МакКингли украл медикаменты и передал их врагу! Когда я попытался остановить предателя, Манчини мне помешал.– Слова Поляка по тяжести восприятия были сравни железнодорожному составу. Всё стихло. Сердце Уэйда качало кровь, как буровая установка нефть. Кажется, биение их моторов единственное, что можно было услышать в тоннеле, кроме хрипов Манчини. Но опять он как будто не ощущал этого, но осознавал. Ещё недавно он думал, что никто его не раскроет и тут на. Капрал пытливо посмотрел на Уэйда, на Манчини и снова на Уэйда.

– Ты понимаешь, что тебя теперь ждёт?– Голос Уинтерса был тверд как и холоден как сталь, от него веяло презрением и отвращением.– Манчини это тоже касается.– «А Бенни? Надеюсь нет». Уэйд решился с ответом. Он взял в руки увесистый мешок с рисом, чем заинтересовал всех, порвал ткань и на бетон, отскакивая друг от друга, шурша при падении посыпались рисинки.

– Я не крысил лекарства просто так. Я обменивал их на еду. Чтобы спасти отделение. Только поэтому мы стоим здесь, а гнием в тоннелях из-за голода.– Уэйд звучал серьезно.

– Твою мать…– Раздалось где-то среди морпехов. Выяснение отношений прервали очередные крики боли, гулко доносящиеся из казармы.

– Да что опять за чертовщина.– Процедил капрал и все дружной толпой побежали из тоннеля обратно. Чем ближе они подбегали к источнику криков, тем страшнее им становилось. В их атрофированные духотой и гнилью носы пробился запах сгоревшего мяса и гари.

– У них огнемёт, у них огнемёт, у них огнемёт!– Зациклено, будто с каким-то дефектом речи повторял голос недалеко от укреплений с противоположной стороны. Андерсон и Филипс заскочили в лазарет, а остальные добежав до заставы застыли в ужасе. Даже у капрала кровь застыла в жилах и дрожь охватила его шокированное тело.

Мэтьюз, чья правая сторона лица была покрыта ожогом, словно убывающая луна склонился над телом в сожженной форме сержанта. Мэтьюз рыдал как ребенок, громко всхлипывая от боли, шока и паники. Одержимый неописуемым тремором, он что-то пытался сделать с дымящимся телом, но кажется это были какие нелогичные, нервные судороги.

Лицо Мэтьюза опухло страшными, здоровенными, грязно-зеленными волдырями. А сержант был покрыт ими с ног до головы. Они были вытянутые, словно сигары, округлые, местами слившиеся в одну мерзкую кучу, похожую на шипящую на горячей сковородке воду. На некоторых участках кожа прогорела вместе с мясом вглубь до костей и сквозь них. Можно было увидеть обожжённые, грубо и рвано разрезанные жаром мышцы, сухожилия и обугленные кости. Форма либо сгорела, либо прилипла и слилась с останками. Жетон расплавился и прикипел к груди. Над телом клубился едкий, резкий дым, туманом скрывающим обугленные останки лица. Те мышцы, что пережили натиск жара, бездумно дергались в сильных спазмах, и это дёрганье было видно сквозь сошедшую кусками кожу. Волосы на голове и кожу на ней снесло огненным дыханием, оставив лишь обугленную кость. От носа остался лишь кусок хряща, кое-где проступал череп, густо замазанный кровью. Левая глазница зияла багровой пустотой, а сверху, там где должны быть брови, ее накрыл огромный, как пачка сигарет, омерзительный, сочащийся волдырь. Правый глаз медленно, ало-белесой струёй катился по правой щеке и затекал прямо в прожжённую в ней дыру.

Капрал бессмысленно, с выпученными, пустыми глазами пялился на чадящие останки сержанта, на рыдающего в истерике Мэтьюза. Именно такой взгляд был у Манчини, когда он сверлил им стену. Уинтерс ощутил то же самое, что с ним было в плену. Он вдруг почувствовал беспомощность и обречённость. Силы улетучивалось из него как из пробитой шины, колени то и дело подкашивались, но он продолжал стоять, тупо смотря на происходящее….

Уэйду стало плохо. Его колотила паника и страх. Но все же он любимчик Фортуны. Тот странный «тусклый» эффект никуда не делся. Всех красок и подробностей изуродованного пламенем тела он не видел. Жалость и ужас закипали в нём, он не понимал как совладать с собой. Пошатнувшись, он облокотился на стену, закрыв глаза руками, а каска сдвинулась дальше на голову.

Оставшиеся две пачки бёрнэйда ничем бы не помогли при таких повреждениях. Сержант Бэкон умер спустя ещё минуту спазмов и все надеялись, что он умер не от шока, агонии, боли, а от удушья или кровопотери. Честно, любая смерть была бы гуманнее, чем подобная…. Мэтьюз без устали повторял ту же фразу. Ожог зацепил его лицевые мышцы, оттуда и дефект речи. Андерсон и Филипс пытались дать Мэтьюзу бёрнэйд, но тот яростно и с криком отбивался от них, повторяя ту же фразу . С трудом капрал очнулся от шока, как иногда бывает рано утром, когда надо вставать.

– Мэтьюз, Мэтьюз, спокойно.– Капрал говорил шепотом.– Ты с нами, ты в безопасности.

– У них огнемет, у них огнемет….

– Мэтьюз, скажи: где данные. Где замеры?

– Огнемет…

– Мэтьюз, где замеры, дай их мне, пожалуйста.

– У них огнемет….– У Мэтьюза на глазах сожгли остальных морпехов, сержанта он вытащил буквально за шкирку, сам попал под струю огня и на руках донес Бэкона к своим. Но, строго говоря, Мэтьюз погиб. Погиб, когда оранжевая, струя жгучей ярости расплавила кожу, плоть и кости морпехов прямо на его глазах. Погиб, когда их вой боли острой, тонкой иглой пробил его перепонки. Погиб, когда всепоглощающее пламя прожгло его от кожи лица до самого темного уголка его разума ослепляющей вспышкой боли, отпечатав в сознании эти секунды, как световая волна оставляет ядерные тени на фонящих развалинах.

Замеры были записаны в планшете, обтянутым в кожаную, коричневую обложку, которая сильно оплавилась от жара, и напоминала смолу на дереве. Края бумаги, центр были обуглены. Капрал попытался его забрать, но Мэтьюз запротестовал.

– Успокойся, солдат!– Рычал капрал, тщетно пытаясь схватить планшет. Мэтьюз, не переставая орать, выхватил из своей кобуры «хай пауэр» и приставил его к виску. Из его глаз брызнули слезы. С поврежденной стороны лица они смешивались с кровью и жижей из волдырей и тягуче ползли по сожженной плоти. Мгновение, вспышка, гром и Мэтьюз погиб физически. В полном смятении капрал потянулся к планшету и задумчиво просматривал данные, а после обернулся к остаткам отделения, которое застыло в шоке.

– Поляк, что с экспансивными патронами?– У Поляка снова загорелись глаза.

– Есть 12-й калибр, магнум и пятнадцать магазинов для советских ПП.

– Каждый, кроме Уэйда и Манчини, берет двенадцатый калибр и экспансивный боезапас к своей разгрузке. Бронежилет, противогаз, в рюкзак грузите столько радиопротекторов, сколько можете унести. Филипс, подготовь контейнер и газовые гранаты к использованию. Гранаты распределишь между собой, мной и Поляком.– Голос его был тихий, холодный. Речь медленной.

– А с ними что?– С приглушённой ненавистью поинтересовался Поляк, смотря на Уэйда и Манчини. Капрал тоже перевел на них взгляд.

– Они идут с нами. Как только мы доберёмся до артбатареи, они будут переданы в руки военного трибунала и пойдут по статье «Предательство».

Глава 7.

Дереализация.

Противогазы все ещё отдавали гарью. Или это от останков сержанта? Стеклянные линзы, и ранее не блиставшие четкостью изображения, будто покрылись серым, мутным, фильтром. Винтовка в грязных, дрожащих руках залилась бетоном, из-за чего потяжелела на тонну. Каждое движение, каждый вздох стоил Уэйду каких-то усилий, которых он раньше не прилагал для таких простых действий. Лёгкие туго стянули канатами панической атаки. Давайте дружно поздравим Уэйда с первым психологическим заболеванием на фоне военных действий! Быстро же и неожиданно получилось. Впрочем, лучше условий не придумаешь. Стресс, чертова куча потрясений, шок, отсутствие гигиены, нормального рациона, душные, сдавливающие тоннели, полутьма и вот дереализация уже выкручивает и выворачивает его мозги, как ей вздумается, не особо церемонясь с этим малиново-сероватым желе.

Изодранная, выношенная полевая форма, скрывающая сочащиеся выделениями язвы на исхудавших телах, бронежилет, разгрузка, забитая экспансивными патронами, грозно позвякивающие цилиндры газовых гранат, с черепушками на корпусах. Тонкие и грязные пальцы держали ружья, дробовики, советские ПП, винтовки М16 и единственный на все отделение М60. Их уставшие, грязные лица скрыты плотными противогазами. Хрупкая скорлупа черепов укрыта исписанными разными лозунгами касками, в которые вдето все: от пустой пачки сигарет до туза пик. А под ломкой скорлупой- обезумевшая от происходящего жижа, которая контролирует эти изуродованные, морально сломленные тела. Вот они. Ужасающие солдаты мертвого мира. Прогрызаются сквозь ночную плоть подземелий, словно опарыши на дохлом олене.

Уинтерс и Поляк, идущие под парусом ярости, были впереди. Через плечо у них перекинута лента газовых гранат и грозди жуткой экспансивной смерти 12-ого калибра. Уинтерс сжимал 4-х зарядную «итаку-37», без приклада. Поляк предпочитал стильный и внушительный обрез двустволки, на которой ножом были выцарапаны римские цифры количества несчастных, чьи жизни были грубо перечеркнуты двумя огнедышащими стволами. За ними, тяжело шагал Бен, с неразлучной М60. Обвешанный пулемётными лентами, как ёлка гирляндами, здоровяк позвякивал при каждом движении. Филипс и Андерсон, шатаясь как пьяные, непривыкшие к конструкциям, неумело держали советские ППШ. Гарднер решил обойтись знакомой ему М16. Что Уэйд и Манчини? Двое изменников и предателей, сгорбившись под металлическим гнетом, тащили ящик с отравляющим веществом, не имея возможности держать винтовку в руках, обречённые погибнуть под пулеметным шквалом, если вовремя не избавятся от ящика. Один из приступов лихорадки доконал О'Нила и морпех, спустя столько мучений, испустил последний, тяжкий вздох в лазарете. Вот и все, что осталось от той бравой роты «дельта» славного корпуса морской пехоты США.

Со змеиным шипением газ вырывался наружу, как если бы кровь сочилась из раны под водой, заполняя подземелье едким, белесым туманом боли и страданий. Кислый запах пробивал фильтр противогаза, как радиация прошивает мясо и кости насквозь. Мгла опускалась близко к полу, газ был тяжелее воздуха и Уэйд не видел своих ног под клубящийся отравой. Уэйд вновь стал наблюдателем со стороны. Его сознание стало несуществующей камерой, следящей за происходящим со стороны. Камерой, с серым светофильтром. Вьетнамская, паническая тарабарщина тонула в страшных приступах влажного кашля, истошных воплях и громоподобными залпами дробовиков. У МакКингли кружилась голова, серая пелена искажала картинку и разорванные на пополам экспансивными пулями останки, захлебнувшиеся собственными лёгкими трупы гуков принимали уж совершенно нереальные, неправильные позы и выражения лиц. Ни один язык, ни один человеческий разум не способен описать эти дьявольские маски предсмертной Агонии, которая длилась секунды, но поработившая их лица навсегда, калёным железом отпечатавшись на их лицах.

Стены были не просто обрызганы кровью, они как будто сами кровоточили, в этих багровых водопадах- мелкие, белые осколки костей, ползущие вниз как капли дождя по стеклу. Алые потоки впадали в реки крови, чавкающие под подошвой, хрустящие той же костяной пылью. Может это измождённое сознание Уэйда, а может и отвратительная реальность, но хрусту было все равно на мощнейшие выстрелы 12-ого калибра, и острыми краями он резал Уэйда по барабанным перепонкам, дрожью пробирая его напряжённое тело. От залпов дробовиков зазвенело в ушах, Уэйд шел как лунатик, бессмысленно смотря на истекающие кровью стены, на скрытые ядовитым облаком ноги, которые то и дело натыкались на чей либо труп.

В одном из неожиданно широких перекрестках морпехов настиг оглушительный треск ДШК, прибивший их бетонному полу, укрытому мягким одеялом химического оружия. Лихорадка сыграла свой козырь, и Андерсон с Гарднером, чьи туловища лопнули от попаданий пулемёта, противоестественно рухнули на бетон. Андерсону повезло. Его раненная голова влажной шрапнелью разлетелась на стены и потолок, он ничего не успел понять. Просто отключился в одну секунду. Гарднер минуту бился в конвульсиях, выплевывая в противогаз кровь из уничтоженной грудной клетки. Его лица не было видно, ведь все внутри маски было залито багровой кашей.

Поляк и Уинтерс одновременно выдернули чеку из гранат и из зловещего тумана вылетели два чадящих ужасом цилиндра. Вся огневая мощь станкового пулемёта вдруг утонула в кашле и криках, а финальным аккордом стали очередные залпы ружей, уничтожающие всякую надежду на выживание.

Обезображенные газом тела застилали бетонный пол, как снег зимой на полях. Укрепления из мешков с песком, деревяшками от коек и металлолом окропились кровью. Когда туман касался алых потоков, то кровь как будто сворачивалась. Будто ей не нравилось, что газ дотрагивается до нее. Ещё бы немного и Уэйду показалось бы, что она течет обратно, вверх. Сознание бурлило своими безумными иллюстрациями. Вот уже бетон перерос в какую-то горную породу, с торчащими, словно хищные клыки, зазубринами на потолке. Проход ширился, а на стене, как вены на напряжённой руке, проявлялись рёбра. Словно гонимые облаком яда, укрытые его клубами, морпехи медленно шагали сквозь грудную клетку какого-то древнего Левиафана, погибшего и сгнившего под холмом Северного Вьетнама. Лампы накаливания уступили место беспокойной, дерганой тусклости факелов. Гуки в панике бежали от крадущийся за ними смертью, безумно стреляя назад, а морпехи, без каких-либо эмоций шли напролом, шарахая из дробовиков и ПП.

Морпехи попали в чрево мертвого чудовища, которое даже после смерти продолжало испытывать голод. Переступая через тела чурбанов, отряд вдруг наткнулся на червоточину, масштаб которой мозг Уэйда не мог рассчитать. Факелы были слабы, что искры костра ночью, и они были не в силах осветить и долю размеров ямы. Яма же была желудком Левиафана, в котором медленно переваривались тела морпехов «дельта 1-2», «1-3», и несчастные с «1-1». Сожжённые, застреленные, зарезанные, взорванные. Все бесцеремонно свалены в кучу, брошенные в чрево древнего титана как жертвоприношение. Тела сгрудились в одну зловонную, разлагающуюся гору, Эверест страдания и смерти, достающий до потолка чрева. У Уэйда все затряслось внутри, как при сильном ознобе. Паника стремилась сорваться с его дергающихся, синих губ. Он что-то безмолвно шептал, сам не понимая что. Ему было страшно. Трупный смрад смешался с кислым ароматом химии, врезав по мозгу здоровенной кувалдой так, что хотелось проблеватся. Снять душащий противогаз, отбросить его с отвращением и опустошить желудок. Но остатки разумности не дали Уэйду этого сделать. Понятно теперь, почему гуки особо не трогали их отделение. Они воевали с остальными морпехам, не обращая внимания на какое-то отделение где-то там, в глубине душных тоннелей.

Гранат оставалось мало. Чурбанов настигла мгла возмездия, вывернувшая их лёгкие наизнанку, залив их кровью пещеру. Автоматы, винтовки, ПП сиротливо валялись у их расслабленных смертью рук. Но туман становился менее плотным. Как будто выходишь из моря на берег и воды становится меньше и меньше. Сквозь звон пробилось вьетнамское, взволнованное щебетание. Оранжевые отсветы факелов и свечей, электрическое сияние фонарей достали из каменной тьмы сотню безоружных, раненых, напуганных вьетнамцев. Женщины, дети, инвалиды. Уинтерс медленно окинул их взглядом. Поляк жёг их своей безумной яростью, еле сдерживаясь, чтоб не выпалить из обреза без приказа. Вдруг к их ногам бросилась… девушка! Та самая, ради которой Уэйд предал морскую пехоту. В руках она держала фигурку забинтованного ребенка, на коже которого проявлялись подсохшие корки ожогов. Она нервно взмаливалась к морпехам, ища сияющими от слез глазами Уэйда, но не могла определить его среди жутких, безэмоциональных масок. Капрал взглянул на нее с отвращением и пренебрежением и тихо скомандовал.

– Филипс, включай установку.– Сознание вдруг вернулось к Уэйду, звуки вдруг стали четкими и зрение сбросило с себя серый фильтр. Он вновь ощутил себя в своем теле. Филипс, пошатываясь и смотря на капрала, направился спиной к ящику. Контейнер небрежно упал на камень и Уэйд схватился за винтовку, направив ее на морпеха

– Даже не вздумай! Я этого не допущу!– Силуэты в противогазах обернулись на него. Кто-то смотрел с удивлением, кто-то с неожиданностью. Но один взгляд Уэйд определил с невероятной точностью. Глазницы Поляка горели ненавистью и жаждой крови, и ни на секунду не задумываясь, он твердой рукой направил на Уэйда обрез, грубо выматеревшись.

– Чёртовы психопаты! Они мирные, сколько раз мне это повторить!?– Кричал Уэйд, размахивая винтовкой, как знаменем.

– Никчёмный сопляк. Ты до сих пор не понял, что чурбаны тебе мозги запудрили, что они мирные, гражданские.– Капрал говорил тихо. Его рука скользнула к двум висящим на поясе гранатам.– Думаешь ты герой, спаситель невиновных. А гуки просто использовали тебя, чтобы ты как послушная псина им тапки таскал. Ничтожество.– Он прижал гранаты к броне, и схватился пальцами за кольца, язвительно поглядывая сквозь запотевшие линзы на Уэйда. МакКингли молча сверлил Уинтерса глазами, но винтовка холодно следила за Поляком. Манчини грозно лязгнул затвором АК и обратил на себя взор капрала и «магнума» во второй руке Поляка. Манчини матюкнулся на своем родном. Капрал сверлил глазами морпехов, Филипс сдвинул винтовку с плеча в руки, и медленно продолжил, словно змея в траве, ползти к контейнеру, пока не встал как вкопанный, остановленный дзынькнувшей лентой пулеметных патронов. Бен, в своей усталой манере, дрожа, удерживал М60 на весу.

– Как же вы меня достали! Один конченый психопат, другой садист поехавший! И так всю службу! Идите оба на хер, последними кого я убью в этой сраной дыре будете вы!– Его голос дрожал так же, как и пулемёт в руках. Филипс наставил винтовку прямо на Бена. Поляк- на Манчини и Уэйда, Уэйд перевел ее на Поляка, Манчини на Филипса, Бен на капрала.

Напряжение было подобно туго натянутой тетиве, способной разрезать тьму. Воздух казалось затвердел и покрылся твердой, непробиваемой коркой, с которой не могли совладать противогазы. Бывшие сослуживцы полыхали гневом, как месторождения нефти, и фонари им были ни к чему, тьма как будто расступалась перед их силуэтами, боязливо пряча края своей чёрной мантии, предчувствуя грядущую свинцовую бурю, предвидя удушающее, пороховое торнадо….

Эпилог.

Левое плечо и бок сочились кровью из скважин, пробуренных винтовочными пальцами. Серая мгла рябила во влажных окулярах противогаза. Плохо было настолько, что хотелось блевать всем телом. От пальцев ног до макушки. Уэйда очень сильно мутило. Он ощущал себя в трясине, которая безжалостно засасывает его ослабшее, не способное сопротивляться, тело. Глаза его широко раскрыты, лицо застыло в перекошенный гримасе шока и ужаса. Правой рукой он обхватил Манчини, перекинув его левую руку через свою шею. Манчини было очень плохо. Экспансивная пуля револьвера яростно оторвала ему левую часть туловища, от таза до рёбер. Кровь останавливать было бесполезно, слишком обширное повреждение. Другой рукой, несчастный держал свои любопытные, светло-серые, покрытые какой-то красной пленкой, кишки, вываливающиеся наружу. Химический туман отступил и остался далеко в тоннелях, наслаждаясь своими деяниями, но они все ещё были в противогазах, не успев снять их. Хрипы, всхлипы, хлюпанье и чавканье внутренностей прервались тихой, страдальческое просьбой остановится. Уэйд аккуратно как смог усадил Манчини на земляной пол узкого, освещённого только его фонарем, тоннеля.

Объятые тремором, залитые кровью пальцы Манчини попытались стянуть с лица противогаз, Уэйду пришлось помочь. На землю полились струи крови из маски, с характерным шумом падая на холодную и сухую почву. Под одной маской скрывалась другая. Черно-красное, застывшее в спазме месиво чудовищной боли. Форма как хамелеон сменила цвет с хаки на артериально-красный. Его грудь часто дергалась в слабых попытках сделать глубокий вдох, которому так не хватало ему, но он лишь морщился от боли и совершал небольшие, хлюпающие хрипы.

– Я… не… могу…– Кое как выдавил из себя Манчини, опустив голову. Уэйд тоже не мог. Стены уже не просто сдавливали его, они прихлопнули его как муху газетой. Мышцы в ногах отказывались сокращаться и Уэйд поддался их прихоти, тяжко облокотившись на стену. Манчини, не поднимая головы, булькнул что-то несвязное, эпилептическим пальцем тянувшись к пачке сигарет на каске. Две помятые, никотиновые палочки оказались у них в зубах. Манчини в ту же секунду перепачкал ее в крови. Чиркнуло «зиппо». Тлеющие огоньки мерцали во тьме тоннеля как звёзды в осеннюю ночь. Уэйд вперился в одну точку пустым взглядом. Ну, здравствуй, ПТСР. Даже умирающий Манчини уловил этот взгляд и, собрав последние силы, заговорил.

– Мы сделали… все, что… могли…. Не смей…– Страшной силы хрип вырвался из его груди.– Не смей… корить себя… за… то…– Уэйд слышал его как будто через вату. На стене, как проектором, воспроизводилась зловещая картина ядовитой мглы, поглощающей своих невинных жертв. А ватой в ушах были их предсмертные крики и хрипы расплавленных огнем отравы лёгких. Дети были слишком слабы, чтобы кричать со всей силы, поэтому пещера тонула в женских воплях и кашле. Уэйд видел ее…. Он сдёрнул противогаз с трупа капрала и попытался натянуть его ей на лицо, но она выпалила в него шрапнелью лёгочных альвеол, размякшей, как влажная земля, плоти, сосудов, крови и ещё какой-то мерзкой, противно-бежевой жижой. Его отбросило, словно кукловод резко дёрнул за нитки. Покрывало тумана скрыло ребенка. Наверное, к лучшему. Подобного бы зрелища Уэйд не перенес бы. В какой-то бессознательности, сам не помня как, он выключил насос в контейнере, но было поздно. Брошенные гранаты зловеще шипели и дымили, пока не кончилось поражающее вещество и все смолкло. Пещера и тоннели стали одной, огромной могилой, а холм- безымянным надгробием сотен душ.

Манчини слабым хрипом звал Уэйда, а тот не реагировал, смотря проекции изможденного сознания. Лишь брошенный в него окурок, чуть коснувшийся его оранжевой точкой на конце вернул его в реальность.

– Уэйд…

– Да, да, что?..– Манчини указывал на него трясущимися, окровавленными пальцами.

– Не смей… не… вздумай… сдохнуть… выживи. Не дай… остальным… стать как… они…– Из морпеха вырвалось нечто среднее между стоном и хрипом, маска исказилась сильнее. Только сейчас Уэйд заметил, что под Манчини натекло целое озеро крови. Стены, пол- все перепачкано ею.– Обещай… мне…– Его кожа и губы посинели, будто бы он долго плавал в холодной воде. Вместе с кровью его покидала жизнь, медленно угасая в его глазах, которые он поднял к Уэйду, приложив нехилые усилия.

– Обещаю.– Уэйд смотрел на него. Изображение дрожало из-за слез в его глазах, которые вот-вот вырвутся из них. Манчини уважительно кивнул, испустил тяжёлый вздох и смолк. Уэйд остался один. Последний человек в чреве Левиафана.