Мгновение вечности

Мгновение вечности

Часть 0. Миражи.

Души возносились неспешно, плавно, как тополиный пух в вечернем воздухе. А если учесть их мягкое мерцание, то как китайские бумажные фонарики. Фонарики чаще запускают вечером, вверх, в прохладу темнеющего неба, вслед закату, а теперь было светло, тепло, окружающее небо приобрело спокойный насыщенный синий оттенок, готовый позволить сверкнуть сквозь себя первым искоркам звёзд. Но это был не вечер, не было никакого "внизу", «вверху» и «вслед». Было ощущение парения и устремления вверх, от самого этого движения веяло вечностью, бесконечностью, непрерывностью и уверенностью, что им можно наслаждаться сколько угодно, и даже когда оно окончательно умиротворит и насытит, то его ещё останется бесконечно и не надоедливо много. Приветливая бездна, одинаковая во всех направлениях, не давала понять "откуда" и "куда". Миленько, но чем дальше, тем больше ничего, больше простора и покоя. Хотя нет. Ещё тишина. Ни разговоров, ни шума, ни журчания воды, ни даже чертовых сверчков… Но и ни бокала с вишнёвым коктейлем, ни пейзажей, ни указателей "Конец населённого пункта Земля", "РАЙ – 2,5км". Тишина – тишиной, а откуда эти мысли? Откуда вообще мысли? У нас ещё остались мысли? Что это за отдых… с мыслями! Бездна слегка покачнулась, но как только мысль замерла, то и всё вокруг снова заполнилось покоем, негой, молчаливым величием инея, которым любуются не дыша, чтобы не превратить его из завораживающих искр в бесцветную влагу.

Цель путешествия ещё долго оставалась невидимой, пока, наконец, не возник розоватый рассветный горизонт, возвещавший прибытие на верхний уровень, или, по крайней мере, прибытие на что-то новое, и это «что-то» было определённо возвышенное, величественное. «Прибытие» не было похоже на подъём в прозрачном лифте, но любое путешествие имеет смысл, если только меняются пейзажи. Этот пейзаж приглашал ступить на него, манил мягким, светящимся малиновым теплом и бессловесным намеком, что на этом пути не будет конечного пункта.

Новая группа душ прибыла довольно большая. Конечно, смотря с чем сравнивать, но 100-150 светящихся изнутри белых туник, чтобы уж обрисовать себе примерную картину, а не воображать праздничное шествие целого города или пару семей на совместном пикнике.

Немного робко и осматриваясь по сторонам, они ступили на широкое молочно-розовое сияние, ведущее вдаль. Вариантов, как поступить иначе, не предоставлялось, а начинать ВЕЧНОСТЬ с совещания, опроса мнений и голосования "Идти или не идти?" или "Может, автобус подождём?" никому не хотелось. Потому просто пошли и… И пошли. Заскользили, пропуская через себя малиновый туман, неся в себе ожидание бесконечной череды восторга и удовольствия. Не было особого удивления, когда навстречу им показались две фигуры. Они были несколько ярче и тоньше, а в целом такие же, как и новоприбывшие, если не считать звёздные искорки, остававшиеся на пройденном ими пути. По всей безысходной логике это были встречающие. Толпа наконец-то огласилась… Не вздохом, и не возгласами! Они могли, но не смели. Толпа огласилась всеобщим чувством облегчения. Наверное, вознесение без провожатого было серьёзной ошибкой в Замысле, потому что единоличная свобода и уединение и тут многих вгоняет в подобие депрессии!) Появление встречающих позволило вновь расслабиться и отдать себя на волю… Нет! Под ответственность кого-то другого. Вот. Расстояние, тем временем, сокращалось.

Из окружающего безбрежного и необъятного пространства, как из глубин времени, вдруг появился и стал нарастать отдалённый рокот, как от грозы, когда туча ещё не показалась даже над тонкой полоской леса на горизонте, но исполненные мощи отголоски раскатов уже предвещают величественные природное зрелище.

Сей гул не встревожил, но всех заинтриговал. Во-первых, разнообразие. Во-вторых, мысль "Неужто это ОН САМ?". Стоило столько верить и терпеть, чтобы теперь убедиться, преклониться, возрадоваться, восхититься, насладиться. И, хотя все смотрели во все стороны, но никто не понял откуда именно полукругом выстрелили, сверкнули рельсы и между группой душ и двумя источающими свет фигурами с грохотом остановилась череда вагонеток, наполненных чертями. Черти шумно суетились и бурлили поверх бортов, а зрители почувствовали себя посетителями зоопарка, словно забор, отделяющий их от стада буйволов, вдруг оказался за их спинами. На две светлые фигуры появление эшелона с чертями впечатления не произвело. Атмосфера наполнилась топотом, хихиканьем, толкотнёй, беготнёй… Не рай, а стихийная посадка на пароход при эвакуации города перед лицом наступающих орд неприятеля или извержения вулкана. Черти прыгали, бегали вокруг, делили толпу вилами на группы помельче и расталкивали по вагонеткам.

– Бесплатная экскурсия в ад! Все по вагонеткам! Бесплатная экскурсия!

Из ближайшей вагонетки выскочили ещё два черта, толстый и маленький короткий. Трезубцы вверх, острые хвосты, радостные энергичные гримасы… Похоже, отказаться от экскурсии не представлялось возможным.

– Вы всё увидите сами, и даже сможете попробовать! Двери закрываются!

"Двери", то есть огромная чугунная заслонка от доменной печи на ржавых болтах, резанула души характерным скрипящим визгом, оглушительно лязгнула на весь небосвод, и вагонетки покатились.

– Я Кока, а это – Коц. У всех чертей имена на "К", – поделился толстый Кока ценной и такой долгожданной информацией. – Я ваш гид на ближайшие две тысячи лет.

При этой цифре одни души стали обморочно стекать на дно вагонетки, другие попытались рвануться через борт, но рельсы, закрученные как аттракцион в парке, утрясли всех обратно.

– Всё, что вас интересовало, но о чем вы боялись спросить… – не унимался Кока, сыпавший журналистскими «штампами», как коза «горохом».

Вагонетки летели вперёд. Нет. Не вниз, как вы, возможно, подумали. Души, приговорённые к бесплатному созерцанию Пекла, придавленные таким оборотом, озирались по сторонам, то и дело возвращаясь взглядом к двум своим новым сопровождающим. Две светлые туники позади таяли как маяки в тумане, без тени сочувствия или успокоительного напутствия.

– Что, те двое выглядели лучше? – весело и с ехидцей поинтересовался Кока. – Успеете ещё. Две тысячи лет по сравнению с Вечностью… Да и чего там ловить в этом раю? Могу поспорить, все готовились валяться на золотистой травке, на облаке, поплевывать вниз, отоспаться… Что там ещё? Да в общем больше почти ничего. Рассказать вам немного о рае?

Публика оживилась. Скорее ожила. Оправилась от шока.

– К сведению: рай – это только то, на что способна ваша фантазия, а с ней обычно всё плохо, как со сценариями в порнографии. Антураж ничего так, а сценариев – во! Тут Кока выставил в сторону слушателей свой трезубец и помахал им из стороны в сторону.

– Ну может быть чуть больше, – смягчился он, с улыбкой добавляя к трем зубьям острый кончик своего хвоста, по форме как классический гарпун. – С мечтами, у кого они были, немного лучше, но мечты – обычно это то, за что к нам едут не на экскурсию. С хобби полный облом. Вот, ты – кто? Электрик? С электричеством в раю полный порядок. Никаких схем и проводов. А хобби – фотограф. Ну разве это хобби? О чем ни подумаешь – вот оно, снимай. А кому показывать? Кому ты там нужен со своими шедеврами? А критики тоже все у нас.

В этом месте Коц отложил инструмент, подсел к пассажиру-электрику-фотографу, вытянул лапу вперёд и щелкнул пальцами, имитируя щелчок камеры. В воздухе возникла фотография 18х23 дюйма – двойной портрет Коца и савана-фотографа. Коц черкнул кончиком хвоста имена в углу фото, смачно проткнул фото хвостом и с видом весёлого заговорщика спросил: "Пошлём твоим на Землю?"

На эту шутку раздался дружный, скрипучий как ржавая консервная банка, ржач чертей из соседних вагонов. Души тихо давились подобием смеха, но сдерживались как могли.

– Расскажите лучше, как там… у вас… – вышла из комы молчания одна из душ. Остальные тут же невидимо разделились на две разно мыслящие половины в ожидании, что будет результатом такой смелости.

– Ё! Кац мара ыц! – живо откликнулся Коц. – А как вы думаете? Ад, в принципе, более разнообразный и проработанный. Там не надо ничего воображать. Он такой, какой есть. Поваляетесь в раю брюхом вверх лет пятьсот – ещё сами к нам запроситесь. Может, прямо сейчас? По рукам?

Тут Коц подскочил к спрашивавшему и цепко сжал когтистой лапкой край мантии. После рывка души в сторону на мантии осталась помятость и угольно-пыльное пятно с печатью ада.

– Не ссы! Это ещё не контракт. Сейчас приедем – мы тебя простирнём. Вы нам и не особо нужны. Сидеть!

Встряска общением сподвигла на вопрос ещё одного участника. Он, видимо, хотел перевести разговор из рискованного практического русла в менее провоцирующее, вроде невинного любопытства.

– А на Земле вас кто-нибудь видел? По-настоящему…

– А-а… Нет. Мы не выскакиваем из бутылей с самогоном. – ответил Кока, скрещивая ноги и готовясь к интересной беседе.

– А почему вы такие же, как вас там рисовали? Это тоже наше воображение?

– Мы на самом деле такие. Там просто угадали. Если взять вас, ваших предков и тараканов в ваших головах, всё перемножить – мотылёк должен был получиться что ли? Вот какой ОН – ни фига никто не угадал.

– А если перейти в ад – это уже навсегда? – раздался вопрос из-за спины Кока, и Кока вдруг стал серьёзным. Он неторопливо обернулся, посмотрел на «любопытного №3" за всю поездку, и размеренно приказал:

– Коцик! А ну-ка нацарапай этому пассажиру пару грехов типа торгашества…

Коцик вскочил на борт вагонетки, раскинул лапы в стороны и …

– Баруууккааа!!!

Над вагонеткой сгустилось серое крылатое облачко, потом, начиная с середины закрутилось и раскрылось. Сквозь остаточную его пелену проступили страницы открытой книги. Перелистнув несколько страниц, заполненных рядами вертикальных палочек, нашел свободное место и два раза скрябнул своим инструментом.

Все обернулись на шелест, с которым душа сползла на дно вагонетки. Кока поддел её на вилы и положил обратно на скамейку.

– Ну, получилось шесть, а не два… Гы-гык! – икнул он.

Облако унесло вдаль встречным ветром. Стук колёс прекратился.

– Ну?… Мне разгружать, или сами разгрузитесь? – с мяукающим вьетнамским акцентом визгнул Коц, беря трезубец наперевес. От внезапной остановки все окоченели и даже не смотрели по сторонам.Вагонетки окружила клокочущая стена живой черной массы, из которой светились сотни пар глаз и торчали сотни две трезубцев поменьше.

– Экскурсия! – пояснил Кока, и энтузиазм персонала вокзала перекинулся на своё прежнее занятие. Вдоль перрона по другим путям двигались такие же вагонетки с углем. Пути закруглялись, вагонетки опрокидывались в центр гигантской воронки, куда уголь и засасывался вместе с пылью. Не смотря на пыльный груз, везде было чисто, прохладно и свежо. Практичный темно-серый цвет, типичная вокзальная архитектура, но непостижимые, необозримые размеры. Вокзал не стоял на плоскости. Поэтому и рельсы и стены не уходили прямо вверх или в горизонт. Вокзальная площадь сворачивалась в спираль как улитка и устремлялась неизвестно куда. Всё происходило внутри этой улитки.

– Строицца!! – раскатисто, по-сержантски скомандовал Кока. – После буфета – осмотр достопримечательностей, музей Почётных грешников, пробные мучения… Совершенно безопасные и развлекательные! Групповое фото и убытие обратно к местам Вечной скуки.

– А 2000 лет?..

– Это шутка была!

Часть 1. Тьма.

– Где я?

– В раю. – ответил из непроглядной темноты голос, похожий на мой собственный.

– А почему так темно?

– А что ты принёс с собой?

Голос звучал не со стороны, а то ли в затылок, то ли со всех сторон сразу. Тёмная пустота обволакивала, как непрозрачная вакуумная упаковка. Хотелось открыть глаза и увидеть хотя бы свои руки. Но не было ничего. Прошлое за спиной захлопнулось с тяжелым, звенящим эхо. Теперь он почти стихло. Почти – потому что оно ещё продолжало звучать слабым отголоском в памяти, как контузия, а лицо уперлось в тупик темной пустоты и беспомощности.

– Я в раю?

– Да.

Голос прекрасно держал паузы, как невидимый шахматист, играющий против меня. Только в отличие от него я не мог сделать ни одного осмысленного хода. Чем ходить? Куда? Голос, однако, и не раздражал. Таким голосом, наверное, каждый разговаривает внутри себя, когда хочется поговорить с самим собой, повторить понравившуюся фразу.

– А почему так темно?

– А что ты принёс с собой? – опять повторился вопрос.

– Не знаю. Я не знаю, что я есть теперь сам.

Я попытался почувствовать, нащупать хоть что-то, что может иметь принадлежность ко мне, чтобы сгрести это в комок и обозначить его своим «я», но не нашел ничего ощутимого, как и ничего подходящего на роль определения своему текущему состоянию, потому что мне просто нечем было это оценить.

– Ты – память, ты – мысль. И это единственное, что ты есть. Включи мысль!

– Мысль озаряет! – вырвалось откуда-то из отдалённого уголка моего сознания. Этот робкий спасательный круг пролетел мимо тусклым метеором и тоже погас. Что же дальше?

– Верно. Здесь всё логично.

Но голос не продолжил объяснений. Ход был за мной. Но какой?

Я подумал о свете. Этот свет, слабый, как от спички, смог бы озарить мои руки, если бы они у меня были, но их тоже не было, и эта искра так же угасла навсегда. Это угасание вырвалось из меня неожиданным вопросом, как воспоминание, как взгляд назад:

– Как я… Как закончилась моя… Как я умер?

– Это не сохраняется. – мягко и безапелляционно отрезал голос. – И умер не ты, а только часть тебя. И вряд ли самая ценная. Это ещё предстоит понять.

– Спасибо. Значит и не умер. Так это здесь называется. Умеешь успокоить и ободрить.

– Тогда продолжай думать. Все этим занимались в жизни, но почему-то считали жизнью возможность двигать ногами, руками, спать, есть, пить, болеть и всё такое прочее. Что-нибудь серьёзно изменилось? Да. Снят ряд ограничений и осложнений. Если всё ещё считаешь, что умер, то замри и не думай, не двигайся, придурок!

Последнее слово просто обожгло сознание. Это было уже совсем ново. Голос, как строгий родитель, давал понять, кто тут кто, а кто на правах новорожденного. Ладно…

Я снова попробовал сгустить мысль до чего-то ощутимого.

– Ты думаешь слабо и бесцельно. Подумать и захотеть – не одно и то же. – подсказал голос, но подсказка не показалась похожей на ясную инструкцию. Значит, надо подумать об источнике света и ощутить свет… Но снова ничего не изменилось. Я хочу, чтобы был свет! – сказал я себе уже уверенно и почти грозно. Темнота. В мыслях начались отчаянные попытки выделить, выжать, сгустить из темноты искру света, хотя бы белую точку, но сначала получился только слабый серый туман, дымка. Может надо что-то изменить не вокруг, а в самом сознании?

– Пусть будет свет!

Новым усилием воли я сжал серый туман своей неуверенности, от чего тот стал ярче и в следующее мгновение слабо озаренное Ничто разделилось на свет и тьму, пустую тьму, пожиравшую созданный свет с ненасытной жадностью. Свет уходил в темноту, не встречая препятствий и растворялся в ней. Но теперь свет был рядом со мной, маленькая, белая, холодная звезда в черном беззвёздном космосе. Слабые очертания моих рук протянулись к ней. Какое безумие поглотило меня? Когда закончится этот сон? Хотелось уже схватить эту белую звёздочку, обжечься и проснуться с огромными, стекающими по лицу каплями ночного пота, обругаться на себя и свою затекшую до омерзительной колкости руку или ногу, побороть головокружение, умыться и всё забыть.

Звезда казалась очень близкой, на расстоянии вытянутой руки, но когда я попытался двинуться навстречу ей, то оказалось, что долететь и дотянуться до неё не просто. Прежние представления о скорости и расстояниях здесь не работали. Не было ни точек отсчета, ни масштаба. Можно было двигаться с бесконечной скоростью, но при этом оставаться на месте. Я и белая звезда. Мы висели, плавали в черной бесконечной темноте. Я представил себе движение вперёд.

Белая звёздочка неохотно, медленно двинулась мне навстречу, постепенно вырастая до размера виноградины, грецкого ореха, потом яблока, но всё ещё оставаясь далёкой, не давая никаких представлений о своих свойствах и настоящих размерах. Мне показалось, что вечность не намного лучше бесконечности. Вечность – это отсутствие времени. И нет разницы, век или мгновение. Бессмертие доисторической рыбы, оставившей свой скелет в толще меловых отложений.

Мы долго и плавно сближались, а она беззвучно росла и росла, оставаясь холодной. Но, несмотря на её холодность, я всё ещё опасался сгореть в лучах созданного мной света. Мысль вернулась к началу, в котором я был в темноте и пустоте. Что мне терять? Я – ничто, и вокруг ничего. Будь что будет. Завораживающее изменение пропорций пространства и масштаба продолжалось. Звезда увеличилась. Её белая поверхность уже была как белая светящаяся стена передо мной. Ещё немного, и соприкосновение произошло. Стена медленно поглотила меня. Но ни тепла, ни холода я не почувствовал. Я очутился внутри света.

Всё изменилось с точностью до наоборот. Теперь свет был бесконечен и настолько же пуст, как ранее темнота. Точно так же, когда закрываешь глаза и поворачиваешь лицо к солнцу, взгляд закрытых глаз заполнен красным светом сквозь веки, но больше ничего невозможно увидеть в этом красном свете.

Что дальше? Теперь мне придётся создавать крупицу тьмы в этой белой бесконечности, или что? Не знаю!!! Но белый свет тоже не ответил мне ни эхом, ни колыханием, ни дуновением.

– Здесь есть вообще что-нибудь? Или кто-нибудь? – спросил я.

Голос с готовностью снова ответил мне.

– Рай – это то, что ты принёс с собой. Это первое. – сухо проинформировал он. Его звучание, надо заметить, немного изменилось, но явно не в лучшую сторону: слишком уж официально. Нисколько не обидно, но сказал он это как-то автоматически, юридически безжизненно, как говорят сонные нотариусы. Так же бубнят свои лекции по математике старые усталые профессора, борясь с собственной немощью и молчанием аудитории, занятой своими делами, или механический голос, объявляющий остановки.

– Второе: рай – это не социум. Ты здесь один, так задумано и этого достаточно. Третье – обращайся со своими мыслями разумно. Число предупреждений ограничено.

– Чёрт! – полыхнуло что-то во мне теперь даже совсем не белым светом. Клянусь, если бы у меня были зубы, я бы услышал их скрежет! – А колючей проволоки нет? Еда два раза в день? Сколько у меня предупреждений, и кто Ты?

– А есть ли смысл ВСЁ это знать?

Голос негромко, но очень отчетливо проставил акцент на слово "всё", и одно это ударение говорило о большем, чем целая объяснительная речь. Однако, он продолжил.

– Здесь нет ни еды, ни дня, ни ночи, ни сна. Здесь нет и не будет никого, кроме тебя. Тебе выдаётся одна Вечность и одна Бесконечность.

Далее… Если бы предупреждений было три, и ты бы знал об этом (здесь голос сделал очень короткую паузу, но такую, что можно было почти увидеть подобие бесплотной издевательской улыбки), тем скорее ты бы израсходовал два из них. Если бы их было 9 – тем скорее бы осталось неизрасходованным одно, последнее… Теперь принцип тебе понятен. И уж конечно, предупреждений не могло быть 27, 108, 90000.... Смысл теряется окончательно. В тебе читается досада, что ты не знал и не мог догадаться об этом заранее. Ты ощущаешь себя взрослым новорожденным, попавшим в незнакомое место. Ты не знаешь ничего о себе, не умеешь пользоваться тем, что имеешь, хотя ты на самом деле не совсем "ничто", и кое-что у тебя есть. Этого могло быть и больше, но теперь это уже поздно обсуждать.

– Кто Ты? – настойчиво повторил я, уже без всякой сдержанности, нажимая на каждое слово, как на карандаш, который и так уже рвал бумагу своим острым грифелем. Похоже, если рай обращается со мной, как с задержанным, то и я имею право хотя бы знать правила. Или свои права.

– Я – это ты. – неожиданно коротко прозвучал ответ. Карандаш моей мысли издал сухой треск и так и застыл сломанным в воображаемой руке.

– То есть?

– Я часть твоей памяти. И это вполне логично совпадает с моим предыдущим заявлением, что ты тут один. Иначе бы выходило, что я солгал.

– Те самые неиспользуемые девяносто с чем-то процентов мозга?

– Не совсем. И мозг тут тоже уже ни при чем. Я нечто вроде встроенного руководства пользователя к тебе самому.

– И много там в этом руководстве записано?

– Много. Много из того, что касается тебя. но не "вообще всё", конечно. Три первые правила ты принял. Это не все правила, но и не все ты можешь узнать единовременно, сразу.

– Встроенное руководство!… Иметь бы доступ раньше, может быть не потребовалось бы тратить полжизни на учёбу, ошибки и приобретение опыта, оплачивая его временем, а порой и суставами пальцев.

– Генетическое наследование знаний и жизненного опыта не доступно для цивилизаций вашего типа. Вы даже свои сны обычно не помните утром. Твои следующие два вопроса "Почему?" и "Кому доступно?". Так?

– Да.

– Есть вопросы, на которые я не могу ответить. Но сначала по поводу правил. Правила здесь – они и есть, и их, в общем-то, нет. Всё устроено так, что ты не можешь ничего нарушить, то есть если чего-то нельзя, то ты и не можешь это сделать. Логично? Удобно. Нет риска ничего серьёзно нарушить. Но лучше их знать. В бесконечности и вечности всё же есть неопределённость. Ты здесь не просто так. Ты не можешь изменить глобальные правила, но можешь выбрать не лучший путь. Это уже в твоих интересах. Это довольно действенная стимуляция исследователя. Что найдёшь – всё твоё. Ошибёшься – можешь и пожалеть. Тебе снова придётся добывать опыт. Правда, теперь без потерь времени. Его здесь нет. И бесплатно. Тебе больше почти нечего терять. Но это «почти» и есть всё то, что ты есть.

Теперь по поводу цивилизаций и "кому доступно". Пожалуйста!

Хоть здесь и не университет, но почему бы его не создать и не окончить! Наследование опыта доступно, например, муравьям, грибам, растениям, даже в какой-то степени и высшим млекопитающим. И ещё много кому. Черви, медузы, бактерии, … Об инстинктах ты в курсе, хотя и поверхностно.