Новолуние

Сейчас мне трудно вспоминать то утро, трудно воспроизвести те эмоции. Мозг просто-напросто заблокировал доступ к этим воспоминаниям, защищая меня от той боли. Защищая меня, но даже не спрашивая меня, хочу ли я защититься от этого. А я не хочу защищать себя от той бури, от того всепоглощающего смерча гнева и обиды. Я хотел чувствовать эту боль. Но наш мозг единственный, как ему кажется, кто может нас спасти.

Позже я винил Арину во всём. Винил её в том, что она оставила меня абсолютно одного, винил Арину в её беспечности и халатности, винил её в эгоизме, в её смерти. Я проклинал её имя, швыряя в стену всё, что попадётся мне под руку, наслаждаясь разлетающимися осколками. Я кричал на стену, пытаясь хоть как-то заглушить боль. Но мне ничего не помогало. Казалось, будто в мою плоть вонзили иглу, но я не могу её найти, тщетно шаря там, где её нет. Я пытаюсь найти выход, но никак не могу. Ничто не помогает. Абсолютно.

Меня разрывает обида на эту несправедливость. Почему я? Почему это случилось именно со мной? Почему у меня всё должны отбирать? Почему в моей жизни нет места обычному человеческому счастью? Сначала мама, теперь Арина. Это несправедливо по отношению ко мне. Нечестно. Нечестно.

Силы покинули меня, и я просто бросился на стену, пытаясь сделать себе физически так же больно, как душевно. Не помогло. Просто сполз по стене, захлёбываясь от обиды в своих слезах. Арина, как она могла так поступить? Как она могла быть такой беспечной? Почему она оставила меня одного? Она же знала, как я в ней нуждаюсь. Она же говорила, что любит меня, но она лгала! Думала только о себе! Всегда думала только о себе, действовала в своих интересах. А к чему все это привело? Я же говорил ей быть осторожнее, но она не слушала меня, считала себя самой умной и способной о себе позаботиться. Сука! Сука! И к чему её способность заботиться о себе привела? Я теперь один. Совсем один! Не верю. Не верю, что она умерла.

Я набираю её номер на телефоне и жду гудков. Но гудков нет. Абонент находится вне зоны действия сети. Ещё раз. То же самое. Ещё раз. Ещё раз. Ещё раз. Снова. Снова. Снова. Я пытаюсь дозвониться до неё. Пытаюсь, но не могу! Я не могу, блять, до неё дозвониться! Почему?

Что-то душит меня, мне сложно дышать. Больно. И ничего не помогает от этой всепоглощающей боли.

Какое-то время я сижу один в тишине, обняв колени и уткнувшись в них носом. Голова абсолютно пустая. Смотрю на разгром, учинённый мною во время вспышки ярости. Потом придётся прибраться. Придётся выбросить то, что уже не починить. Комната кажется такой пустой. Тёмной. Тихой. А за окном уже смеркается. Кажется, я просидел в трансе весь день. И никто меня не побеспокоил.

Рука тянется к пачке сигарет, которая лежала рядом со мной. Открываю пачку и вижу в ней только одну. Где же остальные? Оглядываюсь по сторонам и замечаю десяток бычков рядом с собой на фоторамке. Фотографию снизу уже не различить под слоем пепла.

Дрожащими руками закуриваю и поднимаю фотографию, стряхивая пепел и бычки на пол. Снова становится больно от того, что вижу. Наворачиваются слёзы. Разбиваю рамку и достаю фотографию. Мы сделали эту фотографию летом. Я и Арина лежим на песке на фоне далеко простирающейся водной глади. На её голове широкополая соломенная шляпа, из-под которой бурным огненно-рыжим водопадом стекают на плечи её волосы. Её лицо и плечи в веснушках, в частичках солнца, как я говорил ей, когда она сетовала на то, что вся в веснушках. Ее глаза светятся и, даже несмотря на то, что я держу всего лишь фотографию, мне кажется, что это она живая наяву смотрит на меня и улыбается широко-широко. Я улыбаюсь ей в ответ.

Это было этим летом, когда один из наших дней любви прервал звонок Светы.

* * *

– Ждите нас через час. Сегодня едем на Волгу, – с ходу, не дав сказать мне и слова, начала тараторить в трубку телефона Света.

Арина посмотрела на меня, широко раскрыв глаза. Испугалась, что ребята уже подъезжают, а мы абсолютно голые лежим во дворе в траве. Я смотрю на неё и не могу понять, что там бормочет моя подруга детства.

– Собирайтесь, скоро будем, – сказала напоследок Света и сбросила.

– Она уверена, что ты понял её? – подняла одну бровь Арина и улыбнулась.

– Говорит, что они будут через час, – сказал я и наклонился над своей возлюбленной.

– Тогда нам следовало бы немного прибраться. Полностью-то прибраться мы всё равно не успеем. У нас дома такой беспорядок, что чёрт ногу сломит.

– Я думаю, что мы можем потратить этот час на более полезное занятие, чем уборка, – заговорщицки улыбнулся я.

– Ну да, конечно. Вставай давай. Твоя Света итак меня недолюбливает. Всё время следит за мной, как будто твоя мама. Свекровь, блин.

– Она просто беспокоится всё время за меня и хочет быть уверена, что сдаёт меня в хорошие руки.

– А ты сам-то не знаешь что ли, в какие руки ты себя сдаёшь?

– Знаю.

Друзья приехали через полтора часа. Мы закинули все необходимое в багажник машины Сергея и двинули в дорогу. Мы с Ариной решили поехать на мотоцикле. Я давно на нём не сидел, а моя девушка хотела острых ощущений.

Я чувствовал, как она прижимается ко мне, но не из страха, а из нежности. Ей нравилось ехать со мной, и она доверяла мне. Доверяла свою жизнь, зная, что ею я буду дорожить, как ничем другим в этой жизни.

Но я не сберёг её. Не смог. Не углядел.

Прости меня, моя дорогая Арина. Я должен был быть внимательнее к тебе. Должен был уследить за её новым пристрастием, за её компанией, в которой она вращалась круглыми сутками. Но я не придал значения первым звоночкам. Она же говорила, что всё в порядке, что всё под контролем и нет причин для беспокойства.

У неё всегда всё было не под контролем. Я же всегда это знал. Всегда замечал, как очередное её кулинарное творение оборачивается фиаско, когда она пытается научиться заниматься сразу несколькими делами одновременно. Её варёные в сковороде котлеты на пару (без пара и воды) я точно никогда не забуду. Или как она поставила вариться яйца и забыла про них на целых три часа. Но это не вызывало у меня злости. Это наоборот-таки умиляло меня. Видеть, как девушка, которая никогда не заботилась о том, чтобы приготовить что-то новенькое, взялась за сковороду и каждый день пытается сварганить что-то эдакое. И всё это она делает только ради меня. И пусть у неё не получалось, она всё равно пытается как-то удивить меня и сделать мне приятно. Мне даже начало казаться, что девушки, которые могут приготовить всё на свете, не так милы и интересны, чем те, что с сигаретой в зубах читают пошаговую инструкцию по приготовлению мяса в горшочках и незаметно для себя стряхивают пепел в этот же самый горшочек.

– Но я ничего ей не сказал, – смеюсь я, рассказывая кому-то из своих друзей, что незаметно для меня вошёл в мою разгромленную комнату и принёс мне чаю. – Я всё съел. Правда, получилось остро, видимо, она переборщила со специями, но я всё съел.

На душе становится как-то даже теплее и не так больно. Тепло так же, как рядом с ней, будто она сидит рядом со мной. Она всегда будет рядом со мной. Я никогда её не забуду, ведь это моя первая любовь. Всегда буду вспоминать, когда почувствую запах роз, похожий на запах её тела.

– Мне будет её не хватать. С ней я не чувствовал себя одиноко, – произношу я и кто-то обнимает меня за плечи.

– Ты и не будешь одинок, – отвечает мне Арина, – я всегда с тобой.

Как мы любим? Почему любовь обязательно приносит нам страдания? Почему мы должны проходить через эту боль? Неужели нет иного выхода? Почему всё не может быть просто хорошо и спокойно? Мы всегда сталкиваемся с какими-то проблемами и разочарованиями. Обречены следовать по этому пути. Обречены на счастье и боль. Но одинокими мы тоже быть не можем. Получается, это какой-то замкнутый круг, какая-то война с горькой победой или капитуляцией. Быть близкими друг другу, а потом чувствовать боль. Быть брошенными и обиженными теми, кого мы любили и желали. Быть преданными. Быть разбитыми и обессиленными, как птица, которую потрепал страшный ветер, а она всё пытается лететь с разбитыми крыльями.

Я всё ещё чувствую этот запах роз повсюду. Он всё ещё со мной в каждой вещи в этой комнате. Всё здесь мне напоминает о ней. Мне больно смотреть на диван, на котором мы спали в обнимку под одним одеялом. Но со временем… со временем её запах выветрится.

Мне остаётся плыть дальше по реке, которая всегда стремится вперёд. Течение будет уносить мой разбитый плот дальше, а я буду с тоской оглядываться на провожающую Арину. Буду смотреть на дорогое моему сердцу лицо, которое неумолимо отдаляется от меня и становится еле различимым. Она тоже будет смотреть на меня с грустью, тоской и печалью, провожая в далёкое приключение под названием «жизнь». Мне не отплыть назад в прошлое, чтобы взять её с собой. Она навсегда останется стоять там одна, в безмолвном одиночестве на старом мостике. А меня будет уносить прочь, пока я не перестану различать её лицо, веснушки, глаза, огненно-рыжие волосы, в которых больше не будут плясать солнечные блики. Там, где она теперь, не светит солнце.

Она ничего не говорит. А что она может сказать? Что ей стыдно? Что она не хотела оставаться там одна, что поступила бы иначе, зная все наперёд? Машина времени? Нет. Сделанного не изменить, после смерти к жизни никто ещё не возвращался.

Как бы мне не было обидно и грустно, я не могу на неё сердиться. Больше не могу. Да и признаться честно, не хочу. С ней мне было хорошо. Её мне заменить никому. С Ариной я забыл про одиночество. Забыл, каково это быть в толпе и всё равно оставаться одному. С ней мне было хорошо. Но всё не должно было так заканчиваться. Она должна была приехать через пару дней. Мы снова должны были плыть в потоке страсти, слившись в единое целое днями и ночами напролёт, должны были спать на этом скрипучем диване, укрывшись одним одеялом. Должны были быть вместе. Я ведь даже позволял себе мысли о нашем совместном будущем. О том, какая бы вышла из нас семейная пара. Смешное было бы зрелище, ведь Арина из тех людей, что не представишь в фартучке на кухне, порхающей перед плитой. Скорее всего, мы заказывали бы еду на дом и, обнявшись, сидели перед телевизором, смотря очередную серию какого-нибудь сериала. А с утра мы вставали бы на работу с синяками под глазами, уже переключив будильник около десяти раз, и с чашками быстро приготовленного кофе, как зомби шли бы на балкон, чтобы покурить в нашей небольшой квартирке. Я подбрасывал бы её на работу, забирал её вечером. По пятницам мы с друзьями ходили бы в бар, а в субботу просыпались далеко за полдень. И снова еда на дом и сериалы до полуночи, пока у нас не появятся силы для чего-то другого. В воскресенье либо сериал, либо плановая генеральная уборка, с походом за продуктами в супермаркет.

Но теперь это так и останется в моей голове.

Наша история закончилась. Тот, кто когда либо терял близкого человека, поймёт меня. Теперь я вынужден один плыть на плоту дальше, а она так и останется стоять там позади одна. Навсегда в полном одиночестве, пока я не перестану различать её далекий силуэт. А потом она пропадёт, оставив после себя холодную могильную плиту с какой-нибудь фотографией, которую она ни за что бы себе не выбрала.

Глава 10

Ночи стали неимоверно длинными. Дни были холодными и короткими. В такие времена, зимой, одиночество схватывает нас подобно стальным клещам сильнее, чем когда-либо. Солнце стало меньше. В моей жизни оно погасло. Погасло ещё в ноябре позапрошлого года. Сейчас я вижу в огромной звезде, в центре нашей системы, всего лишь источник света, но не тепла.

Укутавшись в свою аляску и задрав шарф как можно выше, я брёл на встречу со своими друзьями по музыкальной группе, чтобы обсудить очередную песню, которую мы собирались играть на предстоящем новогоднем вечере в универе. В ушах играла одна из моих любимых песен Металлики «Fade to black». Она давно стала своеобразным гимном моего депрессивного состояния.

На улице стоит настолько крепкий мороз, что с трудом спасает мегатёплая аляска, что уж говорить о преимуществах моего организма над обычным. Но не смотря на этот собачий мороз, нам ничего не остаётся, как продолжать жить. У нас в России люди любят жаловаться на холодные зимы и излишне жаркое лето. Не раз слышал от своих знакомых жалобы на погоду, но интересно, где же для нас та самая золотая середина, когда после февраля можно сразу выпрыгивать из шубы в ветровку? За все время, прожитое нами на этой Земле, стоило бы уже привыкнуть к нашим климатическим условиям.

Я не сторонник огромных шумных городов, но у них есть большое преимущество перед маленькими провинциальными городками – большое население. Да, большое население. Когда ты одинок и тебе тоскливо, простая прогулка по оживленной улице помогает немного отвлечься от своего одиночества. Ты видишь вокруг себя людей и вроде даже понимаешь, что ты не одинок. Пытаешься представить себе жизнь этих людей вокруг тебя, придумать их биографии. Это отвлекает. Но, боюсь, это не всегда помогает. Иногда от этой толпы, которая не знает о тебе ничего и даже не задумывается кто ты такой, становится ещё тоскливее и тяжелее. Тяжелее чувствовать свободу. Толпа помогает, как наркотик. Тебе легче на какое-то время, а потом на тебя снова накатывает. И ты опять бредёшь в многолюдные места, ходишь с друзьями в бар, пытаешься вытащить свою компанию куда-то в вечер пятницы или субботы, но на утро ты остаёшься один с большой дырой в груди, один на один со своими мыслями и своим одиночеством. Снова нужен этот наркотик в виде общества. Снова ищешь что-то, что может тебя отвлечь. Погружаешься в просмотр фильмов. Вот это идеальное забвение. Тебе даже не приходится вставать с постели, чтобы развлечь себя. От компьютерных игр я начал постепенно уставать, а вот включил на ноуте какой-нибудь фильм и в путь-дорогу. Но, как вы это понимаете, разве это настоящая жизнь? Сериалы, фильмы, какие-либо снеки и пиво. Так в основном проходили мои вечера в этом городе, как только я переехал в эту квартиру на первом курсе. В целом, неплохо. Но как-то совсем не так я представлял себе студенческую эпоху своей жизни.

Жаловаться, конечно, особенно не на что, ведь большая часть моей здешней компании именно так проводила свободное время. Впустую. Благо, моя Света тоже училась в этом городе и время от времени мы гуляем по Икеа, представляя, что это наша с ней квартира обставлена на первоклассном уровне, хоть по площади не больше универской аудитории. А потом, когда мы доходим до конца лабиринта, приходит время выбирать себе какое-нибудь ненужное дешёвое барахло, специально заброшенное маркетологами перед кассами. Ещё одна традиция прогулок по Икеа – это уплетание пончиков или хот-догов. А потом мы разъезжаемся по домам. Света едет к Жене, а я еду в свою пустую квартиру. Прихожу домой, сбрасываю обувь на коврик у порога, вешаю куртку за капюшон на дверь и валяюсь на диване около часа, листая ленты соцсетей, пока не заурчит в животе. Или снеки и сериал. Моя обычная жизнь в свободное от работы в баре время.

* * *

– Елизар, привет! – первым поднял руку наш барабанщик Макар, когда я зашёл в зал.

– Здарова, Макар, – подошёл я к нему.

– Как дела, бро? – подбежал наш басист и по совместительству неплохой боксёр Салават.

– Отлично! – улыбнулся я ему.

За последний год я отлично овладел техникой притворства при любых обстоятельствах, поэтому мне не составляло труда обмануть даже такого человека, как Салават, а он каким-то образом за версту чувствовал ложь.

– А где Булат? – спросил я про нашего вокалиста и ритм-гитару.

– Он по телефону со своей подругой разговаривает, – подмигнул Салават.

– У них всё в порядке? – поинтересовался я.

– Да, всё нормально. Не в первый раз, как обычно. Справятся, – усмехнулся Салават и ушёл к Макару.

Несмотря на то, что Салават походил своими габаритами на Скалу Джонсона, в нашей компании он был без сомнений самым позитивно настроенным и вечным энерджайзером. Но я часто замечаю, что его повадки были уж очень похожи на мои. Что-то подсказывает мне, что в этой Скале скрывается такой же сражающийся с этой жизнью, сломленный какой-то утратой человек.

А Макар… Макар был просто Макаром. Ни в плохом смысле, конечно же. Такого человека, как Макар, сложно найти ещё. Он был ребёнком и взрослым одновременно. Некоторые из его действий слабо поддавались логике, за девушками он ухлёстывал не хуже Есенина, а о родителях заботился, как видавший жизнь взрослый человек. У Макара было ещё множество как хороших, так и плохих качеств, но кто из нас идеален? Никто. И уж тем более не мне судить людей.

– Ребят, кто-нибудь знает, где можно сейчас купить ромашек? – появился Булат. – О, Елизар, как дела?

– Отлично, – ответил я ему, – зачем тебе пригодились ромашки зимой?

– Нужны, – пытался уйти от ответа он.

По лицу Булата было видно, что у него снова какие-то проблемы с его девушкой. Видимо, ромашки он решил найти, чтобы хоть как-то загладить свою вину.

– Мы играть-то сегодня начнём? – напряжённо выкрикнул Макарка из-за барабанной установки.

– Подожди ты со своей игрой, – набирая что-то в телефоне, устало выкрикнул ему Булат.

– Слушайте, мне надоела эту суета. Мы уже четвёртый раз собираемся, а отрепетировали все песни от начала до конца только один раз! Нам выступать через две недели, а у вас без конца какие-то важные дела появляются. Если вы не хотите, то я вас и не заставлял арендовать зал для репетиции, – вышел из себя Макар.

И вот так всегда. Он с Булатом как всегда начинает какой-нибудь спор, после которого они выходят лучшими друзьями. Скорее всего, это из-за того, что у них абсолютно разные характеры. Но это не мешает нам всем быть хорошими друзьями за пределами репетиций.

– Я же сказал, всего лишь погоди, – напрягся Булат, хаотично листающий в поисковике объявления цветочных магазинов. – Сейчас сыграем. Елизар, подключись, пока я решаю свои дела. Через десять минут я присоединюсь к вам.

– Без проблем, – только и сказал я.

Пока Булата не было, Макар ворчал и что-то отбивал в углу. Одно из самых, пожалуй, лучших качеств Макара – его простота. Он не тот человек, который строит тайные козни, лицемерит и поносит тебя на чем свет стоит за твоей спиной. И к тому же он единственный из нашей компании, кто обзванивает каждого хотя бы раз в неделю, если от нас не было никаких вестей.

– Как твоя курсовая? – поинтересовался я у Салавата, который тёрся недалеко от меня.

– Хе-хе, – посмеялся Салават, – да нормально всё, братан, всё схвачено, – почесав затылок, сказал наш Скала.

– Ясно, смотри, как бы тебе это боком не вышло, твоё «всё схвачено».

– Всё, я решил проблему, – вбежал улыбающийся Булат, попутно хватаясь за гитару. – Кто съездит со мной в цветочный после репетиции?

Как обычно бывало, мы с парнями опустили головы, делая вид, что глубоко озадачены какими-то более важными проблемами. Так обычно у нас и бывало, когда Булат звал кого-то из нас с собой за компанию. Не то что бы мы игнорировали его просьбы, просто зачастую нам было просто лень.

– Я подброшу вас по домам на обратном пути.

– Я поеду! – в один голос выкрикнули мы.

– Вот жуки, – усмехнулся Булат и ударил по струнам.

* * *

Сентябрь последнего школьного года пролетел быстро. То и дело мы прогуливали уроки, придумывая самые изощрённые отмазки, тем самым продлевая себе летние каникулы. Мало кто из моих одноклассников вклинился в колею нового учебного года. Те, кому это удалось, обычно не входили в мой круг общения, поэтому моя голова всё ещё была забита всем, кроме учёбы и грядущего единого государственного экзамена.

В очередной раз сославшись на плохое самочувствие, я выскользнул из школы и отошёл за здание котельной, где обычно собирались те, кто курит. Это место, конечно же, было уже известно всем учителям, и не раз кто-нибудь из них заглядывал сюда, чтобы поймать нас с поличным. Но если до девятого класса, мы как-то и пытались оправдаться или убежать, только завидев кого-нибудь из преподов, то позже наплевали на это и радостно, как старые добрые друзья, встречали каждого, кто осмеливался сюда заглянуть.

За котельной никого не было. Я достал пачку сигарет и, оперевшись о кирпичную стену, закурил.

На предыдущем уроке мне звонила Арина. Она знала, что у меня уроки, и я не могу ответить ей. Поначалу меня это рассердило, но вскоре что-то внутри меня забеспокоилось. Она знала, что у меня идут уроки, и никогда раньше без срочности не звонила мне во время занятий.

– Милая, ты звонила. Что-то случилось? – первым делом спросил я, когда услышал её голос на другом конце линии.

– Да, – коротко ответила она, – я была сегодня в больнице.

– В больнице? У тебя что-то болит? Почему ты мне не сказала об этом?

– Подожди, ничего у меня не болит. По крайней мере, не так как обычно. Елизар, – замялась Арина, – не знаю, как это сказать. В общем. Вот чёрт. Всё ещё не могу поверить. Блин.

– Ну, говори же.

– Только обещай не сбрасывать звонок. Выслушай меня, пожалуйста, до конца. Нам нужно что-то решить с этим.

По моей коже пробежал холодок. В голове возникла мысль, которой я начал бояться и всячески отрицать эту теорию. Но она не покидала меня. Только бы я ошибался, только бы я ошибался.

– Елизар, – снова начала Арина, растягивая каждое слово, – я, кажется, беременна.

Именно это я и предполагал.

Меня будто молнией ударило, и я сполз по стене на землю, прокручивая в голове её слова. Стало нереально жарко. Воротник рубашки вдруг стянулся на моей шее, как петля, и воздуха вдруг стало очень мало.

Я ничего не мог сказать. Ничего.

– Мне нездоровилось в последнее время. У меня была задержка. Сначала я надеялась на то, что проморгала опять с днями, а потом стали проявляться изменения. Я купила тест, так ради шутки, на спор с подругами, и ох-ре-не-ла. Потом записалась в больницу, – заговорила она быстрее. – Врач подтвердила результаты теста.

– Охренеть, – повторил я.

– Вот так вот. Четвёртая неделя.

– Так много? И ты не заметила?

– Так я без понятия, что такое вообще было возможно.

– Да как можно было не догадаться-то, Арин?

– Ну извините, у меня на лбу не загорелась табличка «На сносях!». Как-то прошляпила всё это дело.

– Прошляпила. Надо с этим что-то делать. Ты же понимаешь, что родители из нас никудышные? Ты даже школу ещё не закончила. Тебе же нужно будет сдавать экзамен и куда-то поступать, ты не можешь сейчас рожать, – у меня началась паника, я никак не мог остановить тот словесный понос, что полился из меня.

– Спасибо, что открыл для меня Америку. А то блин я этого не знала! Я тоже не готова становиться мамашкой. Точно не в ближайшие пять лет. Я уже решила, что делать с этим. Не волнуйся. Я запишусь на следующей неделе к врачу.