Идеалом для женщины-христианки в частной жизни полагался аскетизм, зародившийся и распространявшийся вместе с христианской верой. Он регламентировал повседневное поведение, общение, участие в службах, правила гигиены, одежду и т. д. Главным проявлением аскетизма было целомудрие.
Аскетизм всегда был ориентирован на самую недосягаемую высоту, на которой находилась Дева Мария (Амвросий Медиоланский. О девственницах, II, 1). Практический же тип, достижение которого считалось более или менее реальным, — это Марфа и Мария, сестры Лазаря, олицетворявшие два типа женщины-христианки. Первая — практическая и рассудительная. Вторая — восторженно-созерцательная.
Аскетизм считался главным средством борьбы со страстями, понятие о которых существовало уже в классической античной философии. Античный образ страстей — огонь (Артемидор. Онейрокритика, II, 52). Еще одна метафора страстей — образ моря как опасной, бурной стихии. Эта метафора, кстати сказать, практически без изменений перешла из Античности в христианство.
Подчеркнем, что уже в Античности считалось, что «страсти имеют женскую природу» (Филон Александрийский. О том, что худшее склонно нападать на лучшее, 28).
Существовало несколько уровней аскетизма — от скромности и умеренности в частной жизни до монастыря.
Первым и главным условием аскетизма был отказ от секса. Однако если для мужчины этого считалось вполне достаточно, то для женщины просто отказ от секса еще не означал полного аскетизма. «Жизнь пола возможна и без сексуального акта и даже гораздо более напряженная… Даже абсолютное целомудрие не только тела, но и духа, предполагает половую жизнь» (Н. А. Бердяев).
Аскетический идеал предполагал не столько отказ или уход от природы тела, сколько концентрацию усилий духа и тела на преодолении плотских влечений. Интересно сравнить такое понимание с платоновским: «Целомудрие — это умение обуздывать свои вожделения и страсти, а нет страсти сильнее Эрота» (Платон. Пир, 196 с). Христианские писатели наперебой предостерегали женщин от плотских удовольствий. В VII веке, когда христианская мораль утвердилась уже достаточно крепко, было написано: «Выслушайте, жены! Нет перед Богом ничего славнее чистоты плоти, нет ничего перед Богом злее осквернения плоти» (Антиох Стратиг, 39).
За преодолением плотских влечений и иных страстей как необходимое условие неизбежно должна была следовать внутренняя работа — совершенствование души. Важнейшим понятием здесь была незапятнанность помыслов и, разумеется, дел.
В истории церкви общепринято считать, что вплоть до IV века в течение более двух столетий существовал «древнехристианский аскетизм» как прообраз будущего монашества. В рамках этого исторического этапа выделяются истории прамонахинь — свв. Феклы, Зинаиды, Филониды, уже упоминавшейся Евдокии и др.
Св. Фекла после проповеди ап. Павла в Иконии поселилась на некой горе близ Селевкии, где жила в уединении и посте до 90-летнего возраста. Свв. Зинаида и Филонида, родственницы ап. Павла, удалились в Фиваиду и жили в пещере близ города Димитриады. Св. Параскева во II веке удалилась от мира и раздала все свое имущество. Св. Евгения, дочь наместника Александрии, знатная римлянка, во времена Коммода (161–192), дабы не видеть творящегося вокруг разврата, переоделась в мужскую одежду и удалилась в мужскую обитель. Все они, за исключением Феклы, чье убежище, по преданию, скрыла скала, были схвачены и убиты язычниками.
Немало сочинений оставили отцы церкви о христианском идеале девства. Первыми трудами такого рода стали сочинения Псевдо-Климента Римского, Тертуллиана, Климента Александрийского, Оригена. Киприан Карфагенский уже в III веке подчеркивал, что целомудренная жизнь равна ангельской. Обращаясь к девам, он восклицал: «Вы начали уже быть теми, кем мы быть еще только надеемся». Классическую форму сочинений такого рода выработал св. Мефодий Патарский (Олимпийский).
Более поздние сочинения на эту же тему оставили авторы IV века Василий Анкирский, Василий Великий, Евсевий Эмесский, Афанасий Великий, Амвросий Медиоланский, Иероним Стридонский, преп. Антоний Великий, преп. Аммон, Евагрий Понтийский и др. Особенное значение имеет ряд сочинений Иоанна Златоуста. Значительное внимание женскому аскетизму уделил в начале V века Августин Августин.
В сочинении, приписываемом св. Афанасию Александрийскому, подчеркивается: «Как через мужа оскверняется тело жены, так и мирские привязанности пачкают душу и тело… она не является чистой духом и телом» (О девстве, 2). Поэтому девы, живущие аскетически в миру, в своих семьях, чтобы не быть «запачканными», должны были вести тайную духовную жизнь, так как семья вольно или невольно задавала им определенный, часто далекий от аскетизма порядок ежедневных действий. «Дева, пусть никто не замечает подвижничества твоего, даже из близких родственников твоих. Если найдешь душу, которая может в полном единодушии с тобой утруждаться ради Бога, ей одной открой тайно делание твое, в этом нет тщеславия» (О девстве, 9).
О повседневном поведении дев сказал св. Амвросий: «Деву мне прежде всего должна обнаружить ее строгость, выражающаяся в очевидной стыдливости, тихой походке и скромном выражении лица».
Сравнивая два основных пути для женщины, св. Григорий Богослов отмечает: «В жизни возможны два состояния — супружество и девство, и одно выше и богоподобнее, но труднее и опаснее, а другое ниже, но безопаснее». Сестра св. Григория — Горгония, по его оценке, «избрала и совокупила и высоту девства, и безопасность супружества» (Григорий Богослов. Слово надгробное Горгонин).
Горгония — образец целомудрия в браке. Она была женой Алипия, имела детей и внуков. «Слово надгробное Горгонин» состоит в одном ряду с сочинениями IV века, посвященными добродетельным женщинам, такими как «Жизнь Макрины» Григория Нисского и «Жизнь Олимпиады» Иоанна Златоуста. Григорий Богослов изображает свою сестру как идеальную женщину, «образец всякого добра». «Она стала целомудренной без гордости, смешав с браком благо безбрачия, и показав, что ни одно, ни другое не соединяет нас всецело и не разделяет ни с Богом, ни с миром».
Среди ее добродетелей в частной жизни св. Григорий называет скромность: она не смеялась, а лишь улыбалась и умела подчинять язык разуму, не пользовалась косметикой. Благоразумие в ней сочеталось с благочестием: она имела проницательный ум, давала советы родственникам и соседям, обладала красноречием, но предпочитала молчать, любила храм, принимала в своем доме клириков, была терпеливой в страданиях и милосердной к бедным. Будучи замужем, она пренебрегала телесными удовольствиями, обходилась минимумом одежды и пищи, проводила ночи в псалмопении и молитве. Упав с колесницы и получив тяжелые травмы, она исцелилась молитвой.
Горгония приняла крещение незадолго до смерти, убедив креститься и своего мужа. Правда, следует сделать оговорку, что она была членом церкви, но, по обычаю того времени, откладывала крещение, и оно лишь увенчало тот путь, по которому она шла всю жизнь.
Показателем благочестия, стойкости и правильности веры считалось регулярное участие в литургии. Григорий Богослов приводит в качестве примера особой богоугодности кончину своей матери Нонны — она умерла в храме во время молитвы. Такую смерть, по мнению Григория, не нужно оплакивать — ей следует только радоваться (Греческая антология, VIII, 58,64).
Вместе с тем посещение храма было существенной стороной частной жизни, поскольку для женщины выход из дома (а это была для него едва ли не единственная причина) имел важное значение сам по себе. В храме и по дороге туда можно было увидеться с подругами, пообщаться.
В вопросе сохранения веры христианка (как и христианин) должны быть непреклонны. Один из самых ярких эпизодов такого рода дает Антиох Стратиг. Среди плененных в начале VII века персами жителей Иерусалима были две дочери диакона Евсевия восьми и десяти лет. Не соблазнившись никакими посулами, они отказались поклониться огню и были мученически убиты.
Основной источник, по которому можно проследить проблемы, связанные с утверждением христианской морали и отмиранием античных пережитков, — это сочинения Иоанна Златоуста.
На Западе интересный очерк нравов дают сочинения Аврелия Августина — Блаженного Августина в православной традиции. Если семья его родителей — образец христианской добродетели, то сам он, прежде чем через манихейство, скептицизм и неоплатонизм прийти к христианству, имел сожительницу, что было вполне допустимо по римским законам. Тем важнее путь переосмысления жизненных установок, который он проделал.
Постепенно в ранневизантийском обществе сложился идеал мирской женщины. Заметим, однако, что Ранняя Византия была весьма далека от практического осуществления этого идеала и созданный христианскими писателями идеальный образ в реальности встречался не так уж часто, особенно в крупных городах.
Истинное призвание женщины в соответствии с этим идеалом — это дом и семья. Жена должна утешать погруженного в заботы мужа и затем вновь отпускать его во «внешний мир» уже в добром расположении духа, так как «никто не может так успокоить мужа и настроить его душу по собственному желанию, как благочестивая и разумная жена. Ни друзей, ни учителей, ни архонтов не послушает он так, как свою супругу, когда она увещевает его и дает советы. Это увещевание доставляет ему и некоторое удовольствие, так как он очень любит свою советницу» (Иоанн Златоуст. Беседы на Евангелие от св. ап. Иоанна Богослова, LXI, 3).
Примером такой семьи, идеализированной, впрочем, сыновней любовью, можно считать семью св. Григория Богослова. Его родители — Григорий и Нонна — жили благочестиво и воспитали достойных детей.
Можно констатировать, что отношение к семье, семейной жизни постепенно менялось по мере христианизации общества. Соответственно на нет сходила притягательность для городского жителя Ранней Византии общественной жизни. Начало утверждаться мнение, что все, происходящее вне семьи, — это ненужные заботы и волнения, семья же — это та тихая пристань, где человек может и должен обрести душевное равновесие. Следовательно, лишь ради семьи стоит подниматься по общественной лестнице.
От «аскетизма в миру» до монастыря
Феномен женского «аскетизма в миру», возникший в первые века н. э., стал предшественником монашества, но он сохранился и после появления монашества, широко распространившись во всех крупных городах и провинциях империи.
В ранневизантийский период этот феномен проявлялся в различных формах, имея свои особенности в каждом конкретном варианте подвижничества. Девы, следовавшие аскетическим установкам, поначалу, как правило, жили в домах родителей и лишь иногда объединялись в особые общества для совместных молитв и упражнений в аскезе. Так, Афанасий, епископ Александрийский, создал «общину девственниц при церкви», следуя в этом общему мнению церковных авторов, которые рекомендовали благочестивым женщинам поменьше общаться с семьей и друзьями.
Эти рекомендации, между прочим, порой заводили женщин, живущих в семьях, довольно далеко. Макарий Египетский говорит о двух замужних женщинах, которые приняли с согласия мужей, кроме прочих ограничений, обет молчания «в отношении праздных слов», то есть вообще ничего не говорили.
Руководство общиной подопечных Афанасию девственниц, осуществлялось «матушкой». В сочинении Псевдо-Афанасия мы находим интересную информацию: девы, которые участвовали в собраниях общины, приносили с собой еду и питье, и те, кто практиковал строгие посты, не должны были осуждать подруг, которые дали какие-то иные обеты; они даже выпивали немного вина, чтобы не показывать свою гордыню (О девстве, 22).
Афанасий Александрийский учил, что женщины должны становиться «невестами Христовыми» и вести себя соответственно. Он же восторженно задавал риторические вопросы: «Сколько незамужних, которые прежде были готовы вступить в брак, остались девами Христовыми? Сколь многие жены убедили мужей… пребывать в молитве? Такое было соревнование в добродетели…» (История ариан.)
В установлениях Афанасия говорится, что в каждом христианском жилище девушка должна быть девственница «для спасения дома» (канон 98). Родители для этой цели были обязаны выбрать одну из своих дочерей и создать условия для того, чтобы она практиковала аскетизм, не подвергаясь риску контакта с миром. Богатая замужняя женщина могла предложить на эту роль служанку — молодую девушку, которая хотела бы сохранить девственность. Убедившись, что та может практиковать аскетизм, она должна была относиться к ней как к своей дочери и не накладывать на нее обязанностей, несовместимых с аскетическим образом жизни (канон 104).
Следование «аскетизму в миру» так или иначе было «уходом» от мира, разрывом определенных социальных связей. Женщина, которая «по природе» считалась созданной для дома, чьими занятиями были воспитание детей, устройство семейного быта и, возможно, мелкая торговля, лишалась с уходом в аскетизм связи со многими социальными нишами. Причем это касалось женщин всех статусов: от рабыни до знатной госпожи.
Палладий упоминает двух дев, придерживающихся аскетизма в домашних условиях (Лавсаик, 31, 60). Одна из них жила в Антиноэ, недалеко от него, но он никогда не видел ее, потому что она никогда не выходила на улицу. Что касается ее участия в евхаристии, то Палладий, вероятно, считал, что жизнь аскета не особо нуждается в этом таинстве.
В то же время заметим, что публично принесенный обет девственности (речь не всегда шла о физиологии, а прежде всего об определенном образе жизни) приносил женщине известность в христианском сообществе. У таких женщин находилось немало подражательниц.
Духовные потребности женщин, практикующих аскетизм дома, вызвали к жизни целый литературный жанр. В нашем распоряжении есть несколько сочинений такого рода, в большинстве датированных IV веком. Сочинение Псевдо-Афанасия показывает нам девственниц в домашней обстановке. Каждая из них вольна выбирать тип аскезы.
Автор трактата знает об опасностях, которые подстерегают неопытных молодых девушек. Именно поэтому он советует юной подвижнице, которую называет «кораблем без кормчего», принять духовное руководство старшей девы-аскета.
Среди прочих он дает удивительный для современного человека совет: «Если вы здоровы, не посещайте бань в случае большой необходимости, и не окунайте ваше тело в воду, потому что свят Господь, Бог твой, и ничто мирское не оскверняет плоть вашу. Просто продолжайте мыть лицо, руки и ноги. Когда вы моете лицо, не делайте этого обеими руками, не массируйте щеки, не используйте травы или щелок, или аналогичные вещи: все они мирские. Используйте только чистую воду».
Среди произведений Евагрия Понтийского имеется «Обращение к деве», которое иногда называют «Зерцало дев». Советы Евагрия направлены женщинам, принадлежащим к элите общества и сохранившим за собой богатства. Вот некоторые из них: «Не говорите: «Сегодня я собираюсь поесть, а завтра я не ем», потому что, если вы это делаете, вы не мудры» (9); «Не говорите: «Моя рабыня причинила мне ущерб и будет наказана», потому что нет рабства среди дочерей Бога» (12). «Не смотрите на праздники, где пьяные люди идут на свадьбу людей из других семей, потому что все девственницы, кто делает это, нечисты пред Господом» (14). «Не отворачивайтесь от бедняка в день бедствия, и масло не иссякнет в вашем светильнике» (17). «Тот, кто украшает свою одежду — невоздержан» (23). «Не тратьте свое время с мирскими женщинами, поэтому не извращайте свое сердце и не делайте недействительной правду вашей цели» (24). «Помогайте нуждающимся девственницам и не гордитесь своим благородным происхождением» (32).
Во второй половине IV века, когда жил Евагрий, внутренний аскетизм в кругах образованных и богатых женщин уже был нормой.
Очаги женского аскетизма порой даже обнаруживались в императорском дворе в Константинополе, где, помимо императрицы Елены, учредительницы культа святых мест, были особенно известны своей благочестивой жизнью Евдокия (ок. 401–460), жена Феодосия Младшего, и его сестра Пульхерия, при которой почти вся женская половина дворца представляла собой аскетическую общину («сестричество»).
Чаще всего к знатной женщине, ведущей аскетическую жизнь в домашней обстановке, присоединялись ее родственницы, дети и рабыни. В таком случае в доме возникало настоящее сообщество подвижниц. Так произошло с сестрой Василия Великого Макриной (ум. 380) — с нею вместе к аскезе присоединились ее мать, рабы и несколько девочек, спасенных ею от голода (Григорий Нисский. Жизнь Макрины, 11).
Иоанн Златоуст изображает чудесную перемену, какую христианство производило в жизни женщин, дотоле слабых и изнеженных. «Девы, еще не достигшие двадцатилетнего возраста, проводившие все время в своих покоях, воспитанные в неге, почивавшие на мягком ложе, пропитанном благовониями и дорогими мастями, нежные по природе и еще более сделавшиеся изнеженными от этих усердных об них попечений, не знавшие в продолжение целого дня другого занятия, как только украшать свою наружность, носить на себе золотые уборы и предаваться сластолюбию, не делавшие ничего даже сами для себя, но имеющие у себя множество приставленных к ним прислужниц, носившие на себе одежды еще более нежные, чем само их тело, употреблявшие тонкие и мягкие покрывала, постоянно наслаждавшиеся запахом роз и подобных благовоний, — эти девы, быв внезапно объяты огнем Христовым, оставили всю эту роскошь и пышность и, забывши о своей изнеженности, о своем возрасте, расстались со всеми этими удовольствиями и, подобно храбрым борцам, вступили на поприще подвигов. Именно я слышал, будто эти столь нежные девы достигли такой строгости в жизни, что надевали на свои нагие тела самые грубые власяницы, что ноги их оставались босыми, и они имели своим ложем тростниковые прутья; преимущественно же большую часть ночи они проводили без сна и уже не думали больше ни о благовонных мастях, ни о чем-либо другом из прежних прихотей, и даже оставляли свою голову в небрежении, обыкновенно составляющую особенный предмет их попечений, так что волосы заплетали просто и как-нибудь, лишь бы не нарушить благопристойности. Трапеза у них бывает только вечером; трапеза, на которой нет ни трав, ни хлеба, а только бобы, горох, елей и смоквы. Постоянно они заняты прядением шерсти и имеют еще занятия, гораздо труднейшие, чем какие имеют дома у них служанки. Именно они взяли на себя труд лечить тела больных, носить их одры, умывать им ноги. Многие из них занимаются и приготовлением пищи. Такую имеет силу огонь Христов!» (Толкование на послание к Ефесянам, XIII, 3.)
Своего рода индикаторами высокого статуса и богатства в одежде византийцев были шелк, лен и шерсть. Поэтому христиане, выбравшие аскетическую жизнь, оставляли свои дорогие наряды в прошлом. Некоторые, исповедующие крайний аскетизм, жили (в отшельничестве) практически нагими либо в нищем рубище. Но наиболее популярным для женщин-аскетов было одеяние бедняков: всего один предмет одежды и сопутствующие этому постоянный недостаток теплоты и чистоты. Настоящая власяница была из грубой ткани, сделанной из шерсти козы. Например, Мелания Младшая в замужестве носила тунику из грубой шерсти под шелковыми одеждами.
Определенная сложность для благочестивых дев заключалась в том, что, вступив на пусть аскезы, они должны были исполнять работы, которые считались рабскими. Но так проявлялось подлинно христианское смирение.
Соблюдать христианский аскетизм в миру, находясь в браке, можно было несколькими путями, отличающимися различной степенью глубины. Приобщиться к аскетизму можно было, даже имея детей, но ведя праведный и целомудренный образ жизни, избегая плотских наслаждений и совершенствуясь духовно. Более глубокий вариант аскетического жития мог проявляться в мирской брачной жизни, при условии взаимного согласия между супругами о поддержании девственного образа жизни. В источниках имеется достаточно большое множество примеров, подтверждающих это.
Так, один из спутников Антония Великого — Аммон (Амун), отец Нитрийского монашества, в свое время вынужденный жениться, в день свадьбы убедил свою невесту жить девственно. После восемнадцати лет такой жизни они «были связаны союзом, гораздо теснейшим, нежели союз плоти и крови». Впоследствии жена отпустила Аммона в пустыню, а сама собрала в доме «сообщество дев», устроив подобие домашнего монастыря. В греческой версии «Истории монахов» Руфина говорится, что ее челядь также входила в эту аскетическую общину.
Впрочем, несмотря на обилие примеров соблюдения христианками физического девства в браке, это, естественно, не было всеобщим явлением, хотя многие отцы церкви говорят о девстве как о лучшем, по сравнению с браком, состоянии. Например, Григорий Богослов говорит, что «брак — хорошее дело, но не могу сказать, чтобы он был выше девства… гораздо лучше свобода от плоти» (Слово надгробное Горгонин, 37, 10, 1–2).
Нельзя говорить о том, что «аскетизм в миру» был «менее аскетичен», чем собственно монашество. Усилия, прилагаемые для соблюдения девственной жизни в миру, были усерднее, чем у монахов. Зачастую сами жилища были совершенно не приспособлены для аскетического подвига. Исключение составляет группа знатных подвижниц, создавших в своих владениях на собственные средства целые «частные города» с собственными купальнями и церквями. Например, владение Мелании Младшей в Тагасте было по размерам больше, чем соседний город, и там обреталось множество учителей и два епископа.
Но, конечно, наиболее последовательное и концентрированное выражение христианский аскетизм достиг в монашестве — полном уходе от мира.
Под монастырем большинство источников понимают преимущественно «келью», а не киновиальный (общежительный) монастырь.
Можно дискутировать о том, в какой мере жизнь в общежительном монастыре, подчиненную строгим правилам, можно считать частной. Однако сам уход в монастырь был не чем иным, как стремлением к уединению, к сосредоточению на своей личной борьбе со страстями. Этот шаг в какой-то мере давал возможность остаться «наедине с собой».
Поступить в монастырь девочке можно было с 10-летнего возраста (VI Вселенский собор, правило 18). Св. Василий Великий рекомендовал принимать в монастырь не ранее 17 лет.
В некоторых монастырях поначалу существовал обычай облекать только что поступивших дев в шелковые цветные одежды с драгоценностями, а потом торжественно снимать их перед алтарем; эти одежды составляли сильный контраст с черными одеяниями, которые монашкам предстояло затем носить всю жизнь. На VI Вселенском соборе, прошедшем в 680–681 годах, такой порядок пострижения был запрещен.
Из сборников, посвященных монашеской жизни, известны прежде всего два — «Лавсаик» и «Луг духовный».
Монашескую жизнь ранневизантийских женщин ярче всего можно представить по материалам из Египта и Палестины.
Подавляющую часть египетского монашества составляли жители Египта — копты и греки. По подсчетам А. Б. Баньковой, в Египте на рубеже IV и V веков существовали следующие женские монастыри:
— обитель близ Александрии, где было около 70 дев-насельниц (Лавсаик, 1);
— женский монастырь в Тавенниси, в котором жили 400 монахинь (там же, 32); на момент кончины основателя общежитийного монашества Пахомия женских обителей здесь было уже две;
— 12 женских монастырей в Антиноэ (там же, 67);
— 1 старица и 60 отроковиц в Антиноэ (там же);
— 10 тыс. инокинь в Оксиринхе;
— 1800 монахинь в Фиваиде у аввы Шенуте (Созомен, III, 14).
Помимо этого, женские монастыри имелись в Ликополе и Арсиноэ.
По мнению ряда авторов XIX века (например, К. Кекелидзе), «женские монастыри в Египте не уступали мужским по количеству населявших их инокинь». Руфин вполне твердо принимает соотношение монахинь и монахов как один к пяти. Но современные подсчеты говорят о том, что общая численность монахинь не превышала 10 процентов от общего числа всех монашествующих. Это можно объяснить неподходящими для женщин суровыми условиями жизни в египетской пустыне.
Социальный и «профессиональный» состав женщин, ушедших в монастырь, был различным. Редкий пример представительниц «городской интеллигенции» дают нам две сестры Аммона (Палладий. Лавсаик, 10), подвизавшиеся близ Нитрийской горы. Палладий указывает на то, что среди затворниц были бывшие рабыни (Лавсаик, 5). Св. Мелания Младшая, прежде чем уйти от мира, пожертвовала в монастыри Гермополя и Антиноэ 500 золотых монет и отпустила на волю своих рабов-мужчин, а рабыни по ее указанию стали монахинями, и она им прислуживала в монастыре (Лавсаик, 41).
Отношение к монашеству было в IV веке неоднозначным. Часть мирян (в том числе христиане) относилась негативно к «бездельникам», сманивающим молодых, здоровых юношей и девушек в монастыри.
Не все инокини смогли полностью отречься от мира. Посещая город с хозяйственными целями, они рисковали впасть в соблазн. Исидор Пелусиот пишет по этому поводу: «Вы не заботитесь о чести пола и своем подвижничестве; не устрашились обольщений, какие представляет город и для взора, и для слуха; не убоялись… угрозы, часто ходя в город. Если опять будете посещать его, то, и не желая, подвергнетесь искушению. Бегите брани шума мирского, которая страшными стрелами поражает подвижничество» (Исидор Пелусиот. Письма, I, 87).
В Палестине становление монашества началось с деятельности Илариона Великого, ученика св. Антония. Вторым «отцом» палестинского монашества считается св. Харитон Исповедник.
Обилие монашествующих и затворников обоего пола в Иерусалиме в 381–384 годах засвидетельствовано паломницей Эгерией, которая дала отчет о своем путешествии в длинном письме к домашним, и последующими паломниками. В источниках упоминаются пятнадцать женщин, затворившихся при храме Богородицы в долине Иосафата. В этой долине также имелось 26 келий монахинь. Имелось тут и сто затворниц, которых духовно опекал один столпник. Со временем это место получило наименование «Пещера дев»; здесь возникло 10 женских монастырей.
Около 457 года открылся женский монастырь при церкви Предтечи на Иордане, которая упоминается в «Житии Марии Египетской».
Одной из важнейших стала женская обитель на Елеонской горе, основанная св. Меланией Старшей. Близ места Вознесения Господня в пещере подвизалась св. Пелагия, прежде блудница. Там же было помещено ее тело в каменном саркофаге.
В Вифлееме важную женскую обитель основала блаженная Павла, житие которой написал Иероним Стридонский.
Св. Мелания Младшая — знатная римская матрона, дочь патриция — тратила свое огромное состояние на обустройство и украшение храмов и монастырей Святой Земли. Блаженная Павла старалась ей в этом подражать. Обе они обладали связями в высших кругах Римской империи, и это помогало им привлекать в монастыри огромные средства и многих людей. При этом известно о конфликтах св. Мелании с Руфином Аквилейским и Павлы со знаменитым аскетом и писателем Иеронимом Стридонским. Вероятно, речь здесь может идти о некоем соперничестве между лидерами мужского и женского монашества.
Важно отметить, что монастыри в Палестине обычно возникали близ городов, где еще было сильно язычество, и поэтому время от времени случались конфликтные ситуации. Не следует забывать, что христианизация Святой Земли, не говоря о других провинциях, была еще далеко не завершена к VI веку.
Аскетизм не должен был целенаправленно истощать и расслаблять тело неумеренными изнурениями. Телу следовало работать, быть в движении, а для укрощения страстей наиболее полезны были, по мнению учителей церкви, чтение, бдение, пост, молитва.
Главная цель пребывания в монастыре — борьба со страстями. Самой главной страстью, с которой надлежало бороться особенно истово, была «блудная брань». Иоанн Кассиан указывает: «Блудная страсть более других продолжительная и постоянная, она начинает беспокоить с первого времени зрелого возраста и до старости. Всякий раз нужно гнать мысли о другом поле, иначе они могут вызвать согласие на сластолюбие и на самое дело».
Источником «блудной брани» считался бес блуда (Евагрий Понтийский. О помыслах, 16). Он посылает искушение в виде лица противоположного пола, а также являет картины «мужчин и женщин, занимающихся срамными игрищами друг с другом». Часто это происходит во сне (там же, 17). Этот лукавый изобретает тысячи и тысячи различных козней. Отцы церкви дали немало советов по борьбе с ним и другими бесами.
«Сильная плотская брань упорядочивается напряжением души» (Пс. — Мартирий Антиохийский. Житие Иоанна Златоуста). Исидор Пелусиот в одном из посланий (I, 87) к александрийским монахиням подчеркивает: «Не оправдывает природа, не имеет извинения женский пол, потому что может мужественно противостоять изнеженности и с твердостью отражать разрушительные орудия похотей. Учительницами в этом — славная Сусанна и чудная Юдифь. Но верх женских торжеств — всехвальная Фекла — вечный памятник чистоты, как светлый маяк воспламенилась она среди обуревания страстей».
Иоанн Златоуст, говоря о св. Фекле, не просто сравнивает подвиг девства с мученичеством, и даже превозносит девство над мученичеством («Похвала первомученице и равноапостольной Фекле»).
Из монастыря женщинам можно было выходить только в сопровождении стариц и ни в коем случае не ночевать вне монастыря.
В самом монастыре женщины неизбежно общались, между ними происходили различные бытовые и человеческие коллизии. В силу слабостей человеческих иногда имели место злословие, склоки, зависть. Бороться со всеми этими пороками рекомендовалось с помощью христианского смирения, послушания и любви к ближнему.
Уже в ранневизантийские времена некоторые женщины совершали подвиг юродства. Палладий рассказывает об Исидоре из монастыря в Тавенниси, которая с охотой исполняла любые послушания, никогда не питалась регулярно, не носила ни обуви, ни настоящей одежды, укрываясь рубищем («ветхой повязкой»). Но однажды в монастырь, по указанию ангела, явился отшельник Питирим и признал ее избранность и святость. После этого обитательницы монастыря со слезами на глазах и на коленях принялись каяться в неподобающе пренебрежительном отношении к Исидоре. Через несколько дней Исидора тайно покинула монастырь, чтобы избежать почитания со стороны других монахинь, и никто ее больше не видел (Палладий. Лавсаик, 36).
Иоанн Златоуст воздает должное подвигу женского иночества: «В стране Египетской можно видеть Христово воинство, и чудное общество… И это можно видеть не только на мужах, но и на женах… Они вступают в иную, гораздо труднейшую брань… с дьяволом и властями тьмы. И в сей брани естественная слабость пола вовсе не служит им препятствием, ибо нужно судить о таковых бранях не по естеству тел, но по произволению души. Посему и жены часто превосходили подвигами мужей» (Беседы на Евангелие от Матфея, VIII, 4).
Вероятно, именно из таких умозаключений проистекала мысль об отсутствии различия между полами в загробной жизни, характерная для миросозерцания многих отцов церкви (преп. Макарий, Григорий Нисский и др.). Делался вывод о том, что женский пол обретет в Царствии небесном «мужской чин» и человечество после всеобщего воскресения достигнет той совершенной формы своего телесного состояния, в какой было создано Богом изначально.
Итак, ментальный переворот вследствие обращения в христианство повлек за собой революцию в семейных ценностях и гендерном поведении женщины. Идеалом женщины в масштабах всего общества в течение ранневизантийского периода постепенно стал идеал христианского аскетизма, девства в миру, выработанный еще в доконстантиновский период (Климент, Мефодий Патарский и др.). Девство могло быть изначальным, к нему также можно было и прийти.
В семье идеальным считалось после рождения детей перейти к благочестивой целомудренной жизни.
Законченным идеалом полного отречения от мира стала монашеская жизнь. Женщины здесь достигли не меньших вершин духа по сравнению с мужчинами.
В результате ментального переворота частная жизнь женщины сводилась к строгому аскетизму и целенаправленным действиям, направленным на спасение своей души.
Глава 3
ОТ ГЕТЕРЫ ДО ИГУМЕНЬИ
Феномен гетер в Ранней Византии