Колыбель качается над бездной

Меня аж в жар бросило.

– Ничего себе! Как же вы догадались?

– А что тут догадываться. Ты сама и сказала. Скажу я тебе, что зазря ты с ним связалась. Не такой он человек.

– Какой не такой?

– Может, и непотребный, а может, и врать не буду. Тогда тоже дело было… Да не доследовали…

– Вы чего-то боитесь сказать, бабушка? – насторожилась я.

–У-у, чего мне бояться. Многие о том знали.

– О чем? – я перешла почти на шепот.

– А ты местная? Чья будешь?

– Ульянова.

– Из городу?

Я кивнула.

– Погоди-ка, дед твой Алексей или Семен?

– Алексей. По маме.

– Как же. Помню Алексея Ивановича. Рано помер жалко. А человек хороший был.

– А правду говорят, что вы акушеркой были?

– Акушеркой не была, санитаркой только, но помогала в родовой комнате, когда трудные случаи были, и слушали меня. А потом всему без грамот выучилась. Роддом тогда на перекрестке был. Старый, дуло ото всюду. Мы в чем зимой придем, в тулупах там иль в чем еще, все закладывали на окна, где младенцы рождались. Чтоб не застудить.

– Как же вы стали судьбы предсказывать?

– Да по человеку видно все, милая. А я ведь столько насмотрелась за свою жизнь любви всякой разной и страданий от нее. Это вам ничего не видно, как на самом деле есть, а мне из-за возрасту сразу все ясным кажется.

Вот помню, взяли мы тогда девочку на роды. Махонькая такая, худосочная, молодая совсем. Мало того, что тяжело рожала, так еще младенец нехороший вышел. Перекошенный на один бок. Муж сразу и испарился, не нужна была дочка-уродец. А мать сильно ее любила, души не чаяла в дите своем, и растила одна. Назвала Машей, а кликала ласково Мучуней, мученицей, стало быть. Местная ребятня Чуней ту уродицу прозвали. Дите хоть была с горбом и головой вниз смотрела, а безобидная была и чего-то понимала. До тридцати годков не дожила.

– Померла?

– Убили горемычную, – бабка перекрестилась.

– За что же?

– Да разве дано кому хоть за что убивать живое-то сотворение? За околицей ее утром нашли истерзанную. Поиздевались, видать, над ней сильно, да и камнем прибили, знать, чтоб потом ни на кого не указала. Не один там изверг то был, много было. Следствие так ничего и не выяснило. Крутились, крутились, да и закрутили энто дело. Видели все, как за Чуней малолетние подростки бегали, дразнили, а то и палками травили. А они ли, не они, не узнать. Так то…

– Господи, неужели так и осталось такое тяжелое преступление нераскрытым?

– Мать как убивалась, никогда не поведать, слов не подберешь. Вот где-горе-то истинное. Она потом то ли умом тронулась, то ли чуяла что-то. Только стала она каждый день ходить к одним и тем же домам, падала на колени у каждого дома, вымазывала лицо пылью али грязью, грозила кулаками, кричала страшные проклятья. Долго ходила. Четыре этих дома было, к которым ходила. Люди, что в них жили, жаловались везде, пока женщину не увезли куда-то, где душевнобольных людей держат. Чего ей в голову эти дома взбрели, никто не знает, ведь искала она дочку вместе со всеми до глубокой ночи и только с утра нашла. Во всех этих четырех-то домах подростки жили, годков по пятнадцать-шестнадцать, ни в чем плохом до того не замеченные. Так вот в одном, самом крайнем, жил тогда этот самый Пронин сын, тоже моложавый. Так то…

– Так не доказано же…

– Я о том и говорю. Темное все это дело, темное. И он темный.

Я помолчала, ошарашенная услышанным, а потом тихо произнесла:

– Он отца моего спас, бабушка.

Только Феклуша ничего не ответила на это, глаза опустила.

Глава 16

Прошла неделя. Мне хотелось счастья, а лоскутков не хватало. Меня мучило незнание, где Ярило проводит выходные, чем занимается после работы. Даже нет. Я жаждала знать каждый шаг, каждое слово, сказанное не мне, причины улыбок, телефонные диалоги. Жаждала до умопомутнения. И тогда все мои мысли и вопросы слетелись на шабаш. Повившись, покружившись, сложились в стихи. И отправились к Яриле:

Зачем мне нужен ты?

Влиянья, связи, деньги?

Но рубль – мой фаворит,

А связи я куплю.

Бриллианты и цветы?

Они несут забвенье,

Как секса жаркий миг

Без фразы “Я люблю”.

Поверь, желанья нет

Быть целью уязвимой,

Понять венчавший нас

Без смысла ритуал.

Я лишь прошу ответ,

Мне так необходимый:

Когда последний раз

Меня ты обнимал?

Он тут же позвонил:

– Что делаешь?

– Готовлю отцу ужин, чтобы отнести в больницу.

– Ну ладно, передавай отцу привет. Пока.

Я топнула ногой. Ничего он не хочет. И написала:

“Вдруг очень, очень вас захотела”.

И пришел ответ!

“Ты вся в делах. Да и нет места для встреч. А я целый день буду писать. Много работы. “

Я сходила с ума от обиды. Что за нелепость про “место для встреч”? Ничего, ничего не понятно.

Вечером снова помчалась на злосчастную улицу, возненавидев себя за это. Опять паранойя, скажите вы, никакого повода для грусти нет. Посмотреть со стороны – домыслы озабоченной дивы. Да только я как никто ощущаю интуитивно, что под оболочкой ситуации – горечь. Лучше б умела не предчувствовать, а привораживать, не сны вещие видеть, а управлять реальностью. Жаль, недомастерили из меня волшебницу. Что ж, природа в совершенстве пока не владеет этим мастерством.

Я оставила машину и пошла пешком мимо “Наташи”. Окна в известной квартире горели, машины Монстра не было. Я почему-то натолкнулась на мысль, что если он сам за рулем, то ему невыгодно оставлять машину у подъезда злополучного дома. Он не мог не принять моих подозрений к сведению и наверняка бы “железного коня” спрятал. Где-нибудь, ну, скажем, за домом.

Силуэты припаркованных авто ничего подозрительного не излучали. Я шла мимо, отгоняя лишнюю мысль. И вдруг … знакомый номер за сумраком деревьев. Земля качнулась под моими ногами. Я не выдержала и разрыдалась. Вернулась в машину, мокрая от слез. Боль раздавила меня. Я долго сидела в салоне, не в силах тронуться. Минут через двадцать “черный паук” выкатился из двора, не заметив меня, и свернул на дорогу. Я набрала колючий номер.

– Вы все пишете?

– Вот только закончил. Сейчас буду спать. Устал ужасно.

– Неужели потратили весь свой выходной на дела и никуда не выезжали?

– Нет. Весь день машина стояла в гараже, а я из дома не выходил.

– Можно серьезный вопрос, Андрей Константинович?

– Конечно.

– Если вдруг так случится, что мы расстанемся, вы не откажете в помощи моему отцу?

– Нет, конечно.

– Обещаете?

– Да.

– Ну, тогда я хочу с вами расстаться.

Поднялся ветер. Разметал слезы. Порвал слова. Телефон выключил Монстра из моей жизни.

Он не может не понять, что я имею в виду. Если у него есть совесть и достоинство, с миром примет мое решение. На телефон рвется смс:

“Что за очередные сплетни?”

У подъезда я выкинула мобильник в снег. (На следующий день спохватилась, да было поздно. Аппарат приютили).

Я открыла дверь пустой квартиры, и на меня накинулось застоявшееся в темноте одиночество. Словно стая летучих мышей. Я порог не переступила. Развернулась и уверенно направилась к мужу. Илюшка играл с другом в компьютерную игру и собирался у отца ночевать. Подумав недолго, я осталась тоже. Но с условием, что муж не прикоснется ко мне. Ночью я часто просыпалась, ужасаясь, что нахожусь в другой постели. Все порывалась встать и уйти домой (домой?), и лишь усилием воли заставила себя остаться до утра, чтобы не причинять обиду мужу. Не открывая глаз, я слушала утром, как он суетится с завтраком ребенку, как любуется мной, ступая рядом на цыпочках.

Все ушли, и я встала. Умылась, позавтракала, позанималась на тренажерах. Часов в десять примчался муж и обрадовался, увидев меня дома. Схватил в охапку, зацеловал. Его глаза светились долгожданным счастьем. Как мне стало больно за нас двоих! Не нужно было ночевать. Какая я глупая. Я ведь не собиралась возвращаться к нему. Как теперь уйти? Я закрылась в ванной, долго смотрела в пытливые глаза зеркала. Мысль о том, чтобы остаться, казалась мне невыносимой.

И я ушла, окатив мужа пронзительной болью. Дома мне легче не стало. Там обосновалось холодное одиночество. Я никак не могла найти пристанище.

Пять дней я скрывалась от Монстра, избегая случайных встреч. Старалась нигде надолго не парковать машину, со стоянки возвращалась иным маршрутом. На шестой день купила новый телефон и восстановила сим-карту. Первым, кто посетил мой новый телефон, стал Мишка, и я искренне обрадовалась ему.

– Мишка, ты ведь мне друг? Отвези меня куда-нибудь. Я хочу вина.

– Только я пить с тобой не буду. Не возражаешь? Лучше борща поем. Жена его готовить не умеет.

– Не возражаю, Мишка. Приезжай скорее.

Но Мишка сопел в трубку, не позволяя его “выключить”.

– Я, конечно, друг, но ты всегда увлекала меня как женщина. Сегодня опять не позволишь до тебя дотронуться?

– Не рассчитывай, друг Мишка. Я твоя недотрога.

– Я так и знал. Что ж, сейчас приеду.

После Мишки стало хуже. Потому что он был не Любимый (или нелюбимый, смысл один).

Я рассказываю обо всем этом по истечении многих лет, а потому с отношением стороннего наблюдателя за прежней моей жизнью. Время вылечило душевные раны, и я помудрела, как и должно было быть. Но вдруг я вспомнила, как мучилась тогда ежечасно, как билась в истериках, как теряла силы, выуженные депрессией, как терзалась в отчаянии. Мне казалось, что я тону, барахтаюсь из последних сил, пытаясь всплыть. Зачем мне была дана эта единственная в жизни мучительная страсть? Ведь не в двадцать лет со мной такое случилось, а в том возрасте, когда разум и знание реальности куда выше эмоций.

Я узнала, что бывает неконтролируемое сумасшествие. Моя любовь при этом была чиста и возвышена. Только растрачена впустую. Горела тысячами свечей, достойными дворцового зала, но слишком ярко и неэкономно для убогой каморки. Любовь сжигала меня неистраченным жаром. Хорошо ли познать чувство-солнце ценой обожженных крыльев? Извечный вопрос. Только все гении во все времена посвящали искусство мощным волнам души, и покой не был нормой, не был настоящей эстетикой короткой, словно шантаж природы, жизни. Оставалось лишь ждать, когда истечет время боли. Но тянулось оно изводяще долго… А еще спустя годы я поняла, как мучала своим странным поведением мужа. Я и сейчас считаю его и только его разрушителем нашей семьи, но я не просто ушла, а сполна наказала его сильной болью. Получается, он испытывал то же, что и я. Те же дерганья за веревочки, привязанные к сломанным костям. Но я задумаюсь об этом много позже, а тогда я захлебывалась своей бесформенной любовью и ничего вокруг более не замечала.

И не понимала. Ведь Монстру, выходит, нужна другая. Вечер загруженного делами дня дарит ей. Меня оставляет за бортом, игнорируя даже мое желание, которое и без того я демонстрирую нечасто. Отпустил бы с миром. Зачем рвет сердце, втягивает в унизительные отношения, обманывая всех? Или под маской лицемера скрывается убежденный негодяй, или происходит что-то такое, чего я не знаю.

Звонки участились и буквально сделались неистовыми. Пришло угрожающее сообщение:

“Если ты не возьмешь трубку, я встану у подъезда и все равно поймаю тебя. Обещаю, будет плохо!”

Бессовестный Свирепрь. Впрочем, обладают ли совестью свирепри? Накалялась обстановка, накалялись мои нервы, накалялся воздух в городе. И вот однажды я попалась Монстру на глаза, когда после очередного курса лечения отвозила отца домой. По теории вероятности такое произойти практически не могло, но ведь я не отступаю от правды.

Увидев мой автомобиль, Монстр остановил эскорт из двух машин, пересел за руль и развернулся через две полосы, не обращая внимания на встречный транспорт. День сплошных невероятностей! Водители – бедолаги метнулись от “обезумевшего” джипа врассыпную. Вторая машина, вероятно, с партнерами, растерянными неадекватностью улизнувшего Главы, осталась стоять на обочине. Глава, наметив меня в мишени, бросился вдогонку, увеличив скорость до опасного предела. Я сначала, повинуясь стихийному страху, тоже вдавила педаль до отказа, но через пятьсот метров катастрофического полета вспомнила две вещи:

я не на самолете

и

у меня пассажир.