Колыбель качается над бездной

– Как можно? – подружкина стихия бушевала. – Я скажу тебе, как можно. Очень даже можно. Плохо ли, одна по понедельникам, другая по четвергам?

– Но мне это не нравится, на такие отношения я согласия не давала.

– А он так привык жить.

– Пусть найдет себе по четвергам другую. Я не такая.

– А зачем искать? Ему нужна ты. И плевать ему на твои принципы. Ты его привычный образ жизни нарушила, и он сделает все, чтобы прежнее равновесие вернуть. Он как паук плетет сети, где хочет. Ты дергаешь его паутину, рвешь. Какому пауку это понравится?

И тут паук позвонил.

– Ненавижу, – прошептала я, слушая неумолкающую трель.

Он звонил снова и снова. Потом перешел на смс-ки.

“Как ты со мной поступаешь?”

“Я не потерплю такого отношения!”

“Не смей игнорировать меня!”

“Я был у тебя дома. Где ты шатаешься?”

“Если не возьмешь трубку, тебе будет плохо. Обещаю!”

“Мы объедем весь город и все равно вычислим тебя!”

“Я предупредил. Держись!”

– Уходим отсюда! – я встала, сложила ладошки у груди, чтобы Лариса не возражала. Но у Ларисы всегда и на все было свое мнение и почему-то неизменно “супротивное”.

– Что же это такое? – возмутилась она. – Не хватало еще бояться! Это последнее дело! Никогда он не найдет тебя. Город большой.

– Он знает, где я бываю, и я боюсь, Ларочка, боюсь! Он страшный человек! Пожалуйста!

Лариса бросила прощальный взгляд на креветки и швырнула салфетку на стол. Я схватила ее за руку и поволокла за собой.

– Мои креветки! Я за них заплатила! – сокрушалась подруга, едва поспевая за мной, перескакивающую через две ступеньки.

Мы сели в машину и затерялись во дворах.

– Так нельзя, Наташа, – в спокойной обстановке принялась меня воспитывать подруга. – Что за террор в мирное время? По какому поводу?

– Ты видела сама, он неадекватен. А вдруг плеснул бы горячий кофе в лицо? Или опрокинул тарелки? Или …

Мое воображение рисовало страшные картины бесчинства Монстра.

– Ничего бы он не сделал! В тюрьме продолжил бы карьеру! – Лариса у меня храбрая.

Ярило тем временем продолжал атаковать мой телефон.

– Слушай, возьми трубку, – не выдержала подруга. – Объясни ему раз и навсегда, и чтоб было понятно. Хватит играть с ним в азартные игры.

Она права. Это единственный выход неадекватного Монстра хоть на время “адекватить”. Я нажала зеленую кнопку (манящую надеждой и взрывоопасную одновременно). Рвущийся с цепи Свирепрь даже опешил.

– Ало, ало, ты где?

– Сижу в машине. Что вы хотели?

– Ты где?

– Не скажу. Говорите, что хотели или отключу телефон.

– Ты за кого меня принимаешь? Я, по-твоему, мальчик?

– Я все знаю.

– Что ты знаешь? Объясни, наконец!

– Про Ледову Марину.

Пауза.

– Какая еще Ледова Марина?

– Не валяйте со мной дурака. Мне кажется, при вашем возрасте и статусе выкручиваться пошло и стыдно. Я избавлю вас от трудного выбора. Я сама уйду в сторону. А вы будьте, наконец, мужчиной, не предавайте хотя бы ее.

– Мне не нужны подобные советы, и я понял, откуда дует ветер. Михаилу привет!

Откуда он знает о нашей дружбе с Мишкой? Это невероятно. Я испугалась, что подставляю Мишку, и поспешила удивиться:

– Здесь еще замешан Михаил? Вдвойне гадко. Не буду больше с ним общаться!

Свирепрь утихомирился и напустил на себя усталую печаль, какая находит на людей, переживших внезапную трагедию и переставших ощущать единение с окружающим миром. Только те испытывают искреннее чувство, а хитрый правитель нацепил очередную маску из своей коллекции, которой умело пользовался, создавая выгодный ему образ.

– Ты ничего не знаешь, а делаешь неверные поспешные выводы.

– Да? А я думала, что знаю уже губительно много.

– Про Михаила я пошутил. Просто передал ему привет.

Прекрасно. Поверил в Мишкину непричастность. Но все-таки как он мог узнать про наше с Мишей общение?

– Наташа, послушай, что я тебе скажу (Лариса припала к телефону с другой стороны). Если ты захочешь расстаться, это твое право. Только эта женщина – моя прошлая жизнь. Сейчас она оказалась в сложной ситуации. Ей не на что жить. Она обратилась за помощью ко мне. Я помог снять ей квартиру и обещал найти работу. Ничего личного у меня с ней нет и не будет. Как ты могла такое подумать?

Внутри меня все еще клокотала ревность, но я схватилась за его оправдания, как за спасательный круг. Я не верила ему, но верить страшно хотела.

– Он твой, – заключила Лариса. – Но креветки я тебе еще не раз припомню!

А у Ларисы и Николая-Коли завязался роман. Она всегда ждала именно такого, только такого. Ждала Его, даже зная, что там, где она живет, его может не быть. Знала, что он будет. Поэтому и оказалась его достойна, красивого, ухоженного, высокосветского и по нашим меркам запредельно обеспеченного. Он молод, а материальное изобилие вот откуда: мама и папа смогли выстелить такую широкую скатерть-самобранку, что им одним она была велика. Хватило детям.

У Ларисы потекла счастливая жизнь, романтичные встречи под луной на Воробьевых горах, катания на квадроциклах, полеты на частных самолетах и вертолетах, закрытые вечеринки в честь каких-нибудь известных персонажей, поэтов или артистов, просмотры новых кинофильмов прямо в автомобиле перед огромным экраном уличного кинотеатра (по рассказам Ларисы за поцелуями они теряли сюжет). Кстати, этот самый кинотеатр был просто подарком одному из Колиных друзей от родителей.

И были в этой прекрасной любовной истории деньги, деньги, деньги, деньги, которые сыпались без счета. Лариса долго пересказывала мне новые приключения, именно приключения, потому что такое происходит не у каждой второй. И не у каждой третьей, и даже четвертой. У Ларисы была сказка. А ведь по сути – простая история без трудного доступа. Почему ей легко, а мне трудно?

– А потому что я всегда знала, что встречу именно такого мужчину, – говорила она, сверкая красивыми глазами, – я посылала в космос свои желания, и вот пожалуйста! И говорю тебе, перестань держаться за никчемного человека (она жестом останавливает мои возражения), никчемного, потому что он ничего положительного в твою жизнь не несет, а только разрушает твое спокойствие, комфорт, жизнь наконец. Все это допуская, ты сама расставляешь себе ловушки и добровольно в них попадаешь. Но я говорю тебе, со мной будет все по-другому. Я в ловушки не попаду.

Глава 15

Ярило воспылал ко мне с новой силой. Холил и лелеял, но слов любви по-прежнему не говорил. Сдружился с моим сыном, подарил ему гитару. Покупал моему отцу дорогие лекарства.

Однажды я открыла дверь Монстру и уставилась на гостя с изумлением. Дубленка застегнута враскос, шапка съехала на затылок, шнурки развязаны. В руках – бутылка спиртного. Я впервые видела его сильно пьяным. Хорошо, что Илюшка у отца.

– Впусти меня, пожалуйста. Мне только поговорить с тобой и выпить. На душе тошно.

Он скинул с себя верхнюю одежду, бросил у порога.

Он говорил, я слушала. Отпивала вино по глоточку.

– Все у меня в жизни не так. Все плохо. Все не ладится. Дочь меня не признает, внучку прячет. Я передаю ей деньги через чужие руки. Младшей запретила со мной общаться, и даже в отместку поставила на ее компьютер пароль. Та плачет, не понимает, за что ее наказывают. Ну что я сделал плохого?

– А деньги старшая дочь берет?

– Берет… Умереть хочу. Больше ничего.

– Все образуется, не переживайте.

– По внучке соскучился.

– А из-за чего с дочерью произошел разлад?

– Не знаю…

Но я поняла, говорить не хочет.

– Можно я посплю у тебя? Немного подремлю и пойду.

Я уложила Самого, изрядно охмелевшего, в кровать ребенка, бережно укрыла. Он сразу заснул.

А ночью пришел ко мне за шкаф, разбудил горячим объятием. И я охотно отдалась желанным ласкам. Только мы заснули, прижавшись друг к другу на тесной кровати, как открылась входная дверь. Я вскочила. Поняла, что забыла запереть ее за Монстром.

На пороге стоял муж. Трезвый.

– Привет, – сказал он ласково, – я соскучился.

Я ошеломленно застыла на месте. И тут муж направил взгляд в комнату и изменился в лице. Он увидел спящего мужчину. Дернувшись назад, выбежал за дверь, унося пронзительную боль. А я зарыдала, забилась в истерике, распластавшись у порога. Сон кончился.

Я проснулась в слезах. Монстра уже не было. Как он ушел, я не слышала. Я села на кровати, коснулась мокрого горячего лица и поняла, что не хочу причинять мужу страдания. И возвращаться к нему тоже не хочу: я сразу потеряю Андрея. А кроме того совершенно очевидно, к мужу я испытываю жалость.

Днем, когда муж был на службе, я пришла в прежнее жилище, походила по комнатам, посидела в кресле, полюбовалась из окна, и почувствовала, как все больше охватывает меня непреодолимая тоска. Тоска по женскому счастью, полноценному, единотканному, а не собранному по лоскутам, из которых и сшить-то нечего.

Я человек без фанатизма относящийся к потусторонним силам, всяким чарам, заговорам, гаданиям, только немного верю собственным снам, и то когда все плохое уже произойдет и их ребусы-намеки (снов) оказываются бесполезны. Но видимо совсем прижало мой здравый ум и сердце закатилось куда-то в темный угол, если я решила обратиться к старой гадалке.

Феклуша была личностью не простой. Хоть и возраста глубоко пожилого, а со счетов интересов местного общества все еще не сброшенная. Говорили, насквозь человека читала. Говорили, будущее видела как на ладони. Говорили, в давние времена в родильном доме работала, и новорожденных недоношенных каким-то чудом у смерти отнимала, когда образованные врачи руки опускали.

Своих детей у нее не было никогда. Родственники о ней забыли: и те, кто не так далеко от ее махонькой деревушки проживал, и тем более те, кто обосновался в других районах.

И поехала я за тридевять земель к той Феклуше. Тридевять земель собственно в нашей местности и находились, недалеко за городом, но путь туда лежал по нетронутой техническим прогрессом грунтовой дороге. Разбитой, разрытой, размызганной и еще много, много “раз”. Так что я потратила не меньше сорока минут, чтобы приковылять к нужной избушке. В избушке потолки низкие, пол покатый, ни газа, ни удобств. Печка и бабка. Господи, подумала я, вот до чего взрослая женщина с двумя высшими образованиями дошла. И о чем говорить и спрашивать, не ведаю. А бабулька так мне обрадовалась, будто родня далекая к ней приехала. И чаю согрела, и табуреточку рукой обмахнула. Села рядом, ручки сухонькие сложила и смотрит милыми глазками.

Ничего мне говорить не пришлось. Сама она и начала.

–Высохла вся, вижу, потемнела. Без горя, без печали. Сама горюешь, сама изводишься. А никто не заставляет.

Я рот открыла от интереса.

– Можешь от энтого извода уйти, а можешь остаться. Уйдешь, потеряешь много, но не то потеряешь, чего боишься потерять. А останешься – наплачешься досыта, почем зря. Все дым, дым, невидимость, ничего нет. И плакать не от чего.

– Бабушка, а можно узнать, любит или нет?

– Ой, дуры вы все бедные. Если кружит вокруг, так любит. То и знай. Не любил бы – не кружил.

Бабка мне понравилась.

– А другую? Вокруг другой тоже кружит? Вернее, не знаю, есть ли другая. Может быть, и нет. Может быть, и ошибаюсь.

– И другую любит.

– Да как так можно?

– Сама видишь, так и можно.

Перестала мне нравиться бабка. Я даже подумала, не выжила ли она из ума.

– А как же вы его видите?

– На тебе он весь и написан. Ты пей, пей чай, – говорит. – Меня-то не раз вспоминать будешь. Что хочешь услышать, не услышишь. Темный он. А ты светлая. Он к тебе потому и тянется. Ему в свете хорошо. А тебе во тьме плохо. Тьма и свет порознь. И вы порознь будете.

Я сникла.

– Вокруг тебя двое кружат. Только один тебе неинтересный, а другой весь свет застил. Поди, чин высокий носит?

Я чуть не поперхнулась. – Откуда, бабушка, знаете?

– А что тут знать. Ты видная. Может красотой не особливо, но ладная во всем. И воспитанная хорошо. Абы с кем, не пойдешь. Ну что, чин-то, высокий?

– Очень, бабушка, самый.

– Стало быть Прониных сын.