Гипотеза любви

— Если вас беспокоит, что все думают, будто вы встречаетесь с преподавателем, боюсь, тут уже ничего не исправить. Можно всем рассказать, что мы расстались, но тогда будут думать, что мы встречались раньше.

Плечи Оливии поникли. Ей была противна мысль, что он прав.

— Тогда ладно. Если вы знаете, как это все исправить, любыми средствами, я открыта для…

— Можно позволить им думать так и дальше.

На мгновение она решила, что не расслышала.

— Ч-что?

— Вы можете позволить людям и дальше думать, будто мы встречаемся. Это решает вашу проблему с подругой и как там его, и вы ничего особенно не теряете в репутационном плане. — Слово «репутационный» Карлсен произнес, слегка закатив глаза, как будто в мире не было ничего глупее переживаний из-за мнения окружающих, за исключением гомеопатических антибиотиков. — В вашем случае ситуация уже не может стать хуже.

Это было… Что бы ни происходило в ее жизни, Оливия никогда, никогда…

— Что? — слабо переспросила она.

Он пожал плечами.

— Мне кажется, выигрышная ситуация, как ни посмотри.

Оливии так совсем не казалось. Она, как ни посмотри, проиграла, а потом еще раз проиграла, и еще чуть-чуть проиграла — вот как это все выглядело. Это казалось безумием.

— Хотите сказать… навсегда? — Ей показалось, что ее голос прозвучал плаксиво, но, возможно, кровь просто слишком сильно стучала в ушах.

— Это уж слишком. Может быть, до тех пор, пока ваши друзья не расстанутся? Или пока не поженятся. Не знаю. Любой подходящий вариант. — Он говорил серьезно. Он не шутил.

— Разве вы не… — Оливия понятия не имела, как вообще спрашивать об этом. — Женаты или что-нибудь в этом роде?

Ему, наверное, было за тридцать. У него была офигенная работа. Он был высок, с густыми вьющимися черными волосами. Выглядел, естественно, умным и даже привлекательным. Был хорошо сложен. Да, он был капризным придурком, но некоторые женщины ничего против этого не имеют. Некоторым такое может даже понравиться.

Он пожал плечами.

— Моя жена и близнецы не станут возражать.

Вот дерьмо.

Оливия почувствовала, как ее захлестнула волна жара. Она покраснела, а потом едва не умерла со стыда, потому что — боже — она склонила к поцелую женатого мужчину, отца. Теперь все думают, что у него любовница. Его жена, наверное, плачет в подушку. У его детей будут ужасные комплексы, они вырастут серийными убийцами.

— Я… О боже, я не… Мне так жаль…

— Шучу.

— Я понятия не имела, что вы…

— Оливия. Я пошутил. Я не женат. Детей нет.

Теперь на нее обрушилась волна облегчения. А за ней последовала еще одна — гнева.

— Доктор Карлсен, таким не шутят…

— Вам все-таки стоит начать называть меня Адам. Раз уж мы, по слухам, уже некоторое время встречаемся.

Оливия медленно выдохнула, пощипывая переносицу.

— Почему вы вообще… Что вам это даст?

— Это?

— Если мы будем притворяться, что встречаемся. Вам не все равно? Какой вам от этого прок?

Доктор Карлсен… Адам… открыл рот, и на мгновение Оливии показалось, будто он сейчас скажет нечто важное. Но он отвел взгляд, и она услышала лишь:

— Это вас выручит. — Он помедлил минуту. — И у меня есть свои причины.

Она сощурилась.

— Какие причины?

— Свои.

— Если это криминал, я бы предпочла не участвовать.

Он слегка улыбнулся.

— Это не криминал.

— Если вы мне не скажете, у меня не будет выбора. Я буду думать, что здесь замешано похищение. Или поджог. Или растрата.

Некоторое время он барабанил кончиками пальцев по своему выпуклому бицепсу. От этого рубашка на нем заметно натягивалась.

— Если я скажу, это останется между нами.

— Я думаю, мы оба согласимся с тем, что вообще весь этот разговор должен остаться между нами.

— Точно подмечено, — признал он. Помедлил. Вздохнул. На секунду прикусил щеку. Снова вздохнул. — Ладно, — сказал он с интонацией человека, который точно знает, что пожалеет, как только откроет рот. — Все думают, что я могу сбежать.

— Сбежать? — Боже, он был освобожден условно-досрочно. Присяжные, набранные из сотрудников факультета, признали его виновным в преступлении против аспирантов. Он наверняка ударил кого-нибудь микроскопом по голове за неправильную маркировку пептидов. — То есть это все-таки криминал.

— Что? Нет. Факультет подозревает, что я планирую покинуть Стэнфорд и перебраться в другой университет. Обычно такое меня не беспокоит, но Стэнфорд решил заморозить мои исследовательские фонды.

— О. — О таком она не думала. Совсем. — А они это могут?

— Да. Ну то есть вплоть до одной трети фонда. Дело в том, что они не хотят финансировать исследования и развивать карьеру сотрудника, который, по их мнению, все равно уйдет.

— Но если это всего одна треть…

— Это миллионы долларов, — ровным голосом сказал он. — Они требуются для проектов, которые я планировал закончить в течение следующего года. Тут, в Стэнфорде. А это значит, что эти средства мне скоро понадобятся.

— Вот как. — Если подумать, Оливия с первого курса слышала всякое о том, что Карлсена зовут работать в другие университеты. Несколько месяцев назад даже ходили слухи, будто он может пойти работать в НАСА. — Почему они так решили? И почему сейчас?

— По ряду причин. В частности, несколько недель назад я получил грант, очень большой грант, вместе с ученым из другого университета. Это учреждение пыталось завербовать меня в прошлом, и Стэнфорд рассматривает сотрудничество как показатель того, что я планирую принять их предложение. — Он помедлил, потом продолжил: — Если не углубляться в детали, мне дали понять, что… Есть мнение, что я не пускаю корни потому, что хочу в любой момент иметь возможность сбежать отсюда.

— Корни?

— Большинство моих аспирантов защитится в этом году. У меня нет семьи. Ни жены, ни детей. Жилье я сейчас снимаю… Мне пришлось бы купить дом, чтобы убедить факультет в том, что я намерен остаться, — сказал он с явным раздражением. — Если бы у меня были отношения… это бы очень помогло.

Ладно. Это имело смысл. Но…

— А вы не думали завести настоящую девушку?

Его брови взмыли вверх.

— А вы не думали сходить на настоящее свидание?

— И то правда.

Оливия замолчала и несколько мгновений внимательно смотрела на собеседника, позволяя ему наблюдать за собой в ответ. Забавно, что раньше она его боялась. Теперь он был единственным, кто знал о самом большом провале в ее жизни, и уже сложно было его бояться… Особенно когда она узнала, что из-за своих проблем он даже готов притвориться, будто встречается с кем-то, лишь бы вернуть финансирование. Оливия была уверена, что на его месте она бы сделала то же самое, чтобы завершить свое исследование рака поджелудочной, и оттого Адам казался странно… понятным. А если она уже понимает его, то может пойти дальше и сделать вид, будто встречается с ним, так ведь?

Нет. Да. Нет. Что? Она душевнобольная, если вообще допускает такое. Ей справку надо выдать. И все же она неожиданно для себя произнесла:

— Это будет сложно.

— Что?

— Притворяться, что мы встречаемся.

— Неужели? Будет сложно заставить людей поверить, будто мы встречаемся?

Нет, он был совершенно невозможен.

— Ладно, ладно, это все понятно. Но сложно будет поддерживать видимость на протяжении долгого времени.

Он пожал плечами.

— Совсем не сложно: говорить друг другу «привет» в коридоре и перестать называть меня «доктор Карлсен».

— Не думаю, что люди, которые встречаются, только говорят друг другу «привет».

— А что делают люди, которые встречаются?

Оливии пришлось признать поражение. В ее жизни было, наверное, пять свиданий, включая свидание с Джереми, и их можно было классифицировать как умеренно скучные, нервные или чудовищные (главным образом то, на котором парень пустился рассказывать о замене тазобедренного сустава своей бабушки в пугающих подробностях). Ей очень бы хотелось романтических отношений, но она сомневалась, что ей это светит. Может быть, ее просто сложно полюбить. Может, годы одиночества исковеркали ее каким-то фундаментальным образом, и теперь она не способна завести настоящий роман или хотя бы испытать к кому-то влечение, о котором часто слышала от других. В конце концов, это не имело значения. Учеба в аспирантуре в любом случае плохо сочеталась со свиданиями, и, вероятно, поэтому доктор Адам Карлсен, стипендиат премии Макартура и выдающийся гений, стоял перед ней в возрасте тридцати с чем-то лет и спрашивал, чем люди занимаются на свиданиях.

Встречайте, дамы и господа: ученые.

— Ну… всякое. — Оливия напрягла мозги. — Ходят куда-нибудь и вместе занимаются разным. Яблоки собирают или там рисуют картины и пьют вино.

«В общем, всякие идиотские вещи», — подумала Оливия.

— В общем, всякие идиотские вещи, — сказал Адам, пренебрежительно махнув своей огромной ручищей. — Можете просто пойти к Ань и сказать ей, что мы ходили на свидание и рисовали Моне. Она позаботится о том, чтобы об этом узнали все.

— Так, во-первых, это Джереми позаботился. Давайте будем винить Джереми. И это еще не все, — настаивала Оливия. — Люди, когда встречаются, они… разговаривают. Много. Больше, чем просто «привет» в коридоре. Они знают любимые цвета друг друга, и дни рождения, и… они держатся за руки. Они целуются.

Адам плотно сжал губы, словно пытаясь подавить улыбку.

— Ну нам до такого еще далеко.

Оливия пережила очередной приступ унижения.

— Я очень сожалею о поцелуе. Я правда не думала, и…

Он покачал головой.

— Все в порядке.

Ему, казалось, и правда было все равно, учитывая, что он был известен как человек, который выходил из себя, если кто-нибудь неправильно называл атомный номер селена. Хотя нет, ему было не все равно. Его это забавляло.

Оливия склонила голову набок.

— Вам это доставляет удовольствие?

— «Удовольствие» — это, вероятно, не слишком точное слово, но нельзя не признать, что все это довольно занимательно.

Она понятия не имела, что было занимательного в том, что она случайно поцеловала преподавателя кафедры, потому что он оказался единственным человеком в коридоре, и что вследствие этого поразительно идиотского поступка все теперь считали, что она встречается с кем-то, кого она до сегодняшнего дня видела ровно два раза…

Оливия принялась хохотать и согнулась пополам еще до того, как успела додумать мысль, пораженная абсолютной неправдоподобностью ситуации. Ну и жизнь у нее. И вот какие плоды приносят ее поступки. Когда она наконец снова смогла дышать, у нее болели мышцы живота, а в глазах стояли слезы.

— Хуже и быть не может.

Он улыбался, глядя на нее, и глаза у него странно блестели. И вы только посмотрите: у Адама Карлсена на щеках появились ямочки. Очень милые.

— Ага.

— И это все моя вина.

— В значительной степени. Я вчера немного подурачил Ань, но да, я бы сказал, что это по большей части ваша вина.

Липовые отношения. Адам Карлсен. Оливия, должно быть, чокнулась.

— Не будет ли проблемой то, что вы преподаватель, а я аспирант?

Он склонил голову, став серьезным.

— Это не будет выглядеть потрясающе, но не думаю, что станет проблемой, нет. Поскольку я не имею над вами никакой власти и не являюсь вашим куратором. Но я могу уточнить.

Это была эпически плохая идея. Худшая идея, когда-либо возникавшая в эпически плохой вселенной плохих идей. За исключением того, что это действительно решило бы ее текущую проблему, а также некоторые проблемы Адама, а взамен Оливии придется лишь здороваться с ним раз в неделю и прилагать некоторые усилия, чтобы не называть его доктором Карлсеном. Это казалось выгодной сделкой.

— Могу я подумать?