Волки

– Так, мужчина. Пожалуйста, вернитесь на своё место, вы совсем скоро сможете выйти. Вы нарушаете правила авиационных перевозок. Вы хотите, чтобы я вызвал полицию?

Теперь уже стюард, совсем молодой парень, отрывает мою руку с рычага  двери. Видно было, что он очень раздосадован такими проблемами под самый конец полёта.

– Мужчина, успокойтесь! Сядьте немедленно в своё кресло!

Так, только без ментов. Хотя бы этот факт мой мозг ещё мог осознать.

– Простите, у меня жар. Всё как в тумане. Можно я здесь сяду пока?

Я показал на пустующее место бизнес – класса.

– Садитесь, садитесь! Скоро пойдёте, прямо первый. Только садитесь!

На нижний уровень «Шереметьево» нужно было идти слишком долго. Я ломанулся в ближайший выход.

Надпись на двери: «Служебный выход. Только для персонала» Толчок. Толчок. Ну, давай же! Она там,  я чувствую. Она уже пришла, а меня нет.

– Эй, мужчина, вы куда?!

Крики призраков из тумана. Да твою  же мать!  Дверь поддалась от удара.

Бегом по автомобильной эстакаде. Вот он лес.

– Эй! Эй! Вызывайте наряд! Куда этот псих побежал?!

Ещё немного вниз и я спрыгну. Фам-Фам-Фам! Такси жёлтым пятном обогнуло мою фигуру, бежавшую прямо посередине дороги. Бородатое лицо в машине, что-то беззвучно кричало, продолжая нажимать на клаксон.

Прочь от меня! Прочь от вас всех! Э-х-х-х! Я с трудом перевалился через ограждение. Сумка с ноутом улетела в уцелевший от оттепели сугроб. Я бежал, бежал, бежал, на ходу срывая с себя одежду. Ничего не слыша, кроме тонкого пронзительного, болезненного свиста в голове. Всё сильнее натянута нить. На самой  грани разрыва. Не осталось сил терпеть…

– Н-е-е-е-е-т!

Ноги подогнулись и  колени в грязную жижу на обочине шоссе, куда вывела меня лесопосадка.

– Н-е-е-е-е-т!

Я выл, тщетно пытаясь остановить невозможное. Полнолуние кончилось. Волчий глаз в небе потерял идеальную круглую форму. Она ушла. Я опоздал.

Именно таким, стоящим на коленях в грязи, абсолютно голым меня обнаружил наряд ДПС, проезжавший мимо. Так моя свобода попала в крепкие тюремные кандалы галоперидола и аминазина.

* * *

Запахи. Их океан. Целая  вселенная всевозможных оттенков. Тело не чувствует вес, лапы взметают на мгновение в воздух кусочки земли и листьев – частицы прошедших лет. В пару прыжков догоняю ее, зубы несильно прикусывают  холку. Остановись, сучка! Она уже на спине, упирается в меня лапами, несильно отталкивая. Пытается игриво укусить меня.  Наши головы соприкасаются. Рычание, скулёж. Любому человеку стало бы страшно, окажись он поблизости. Но здесь только мы. Верхняя губа оскалены, на языке мелкие капли. Но это совсем не ярость.

Волки тоже могут радоваться, умеют улыбаться. Просто когда вы их видите, а они смотрят на вас, то в крови у них  вскипает, бурлит  память  древнего противостояния двух жестоких хищников Земли. Серые тени меж стволов деревьев, парные светлячки волчьих глаз. И когда линия красных флажков человеком будет пройдена, добавляется белый отблеск острых клыков…

– Арсеньев, подъём!

Противный свет зарешеченных в потолке ламп вырвал меня из тёмного леса в новый день  казённого дома.

– Сигареты получай! Сегодня семь авансом, за уборку. Будешь мести по фасаду женского крыла. Понял? В час, чтобы был возле подсобки.

– Хорошо.

В горле было сухо, противно першило. Санитаров лучше не злить. Чем ты послушнее и расторопнее, тем меньше к тебе внимания.

Очередной утренний умелый трюк с таблетками прибавил в мою заначку ещё одно желто-белое трио кругляшей.  Я быстро прикинул – рублей на пятьсот есть. Теперь нужно определить кому из «алкашей» или «зеков» их втюхать. Лучше конечно иметь дело с первыми, этот народ хотя бы не агрессивный, но, правда малоденежный и бомжеватый. Что поделать, у каждого плюса всегда есть свой минус.

– Р-р-р-р-р!

С безумно счастливым видом мимо меня по коридору промчался Байкер. Этот малый был здешний старожил. Ему мерещилось, что он рассекает просторы дорог на мотоцикле. Роль железного коня вполне успешно исполняла старая деревянная швабра. Вообще, давать такой предмет психу было не положено, но дежурной смене санитаров  скучно, а Байкер производил забавное впечатление. Ну и весомый фактор, что обход врачей уже час как закончился.

«Р-р-р-р-р» стало приближаться сзади, и я остановился, прислонившись к стене. С Байкером шутки плохи. Собьёт за милую душу.

 Рассказывали, что прошлым летом Байкер, гоняя с палкой по территории вокруг здания, перемахнул забор и устремился на вольные просторы. «Проезжая» мимо остановки, где в ожидании автобуса судачили за жизнь две бабки, он остановился и предложил их подвезти. В ответ на отказ Байкером был предъявлен предмет похожий на нож, который впоследствии оказался заточенной палкой. Отговорки и жалобы были отклонены. И одна бабка оседлала швабру, другая бежала с сумками  за ней километра три, пока не свалилась в придорожную пыль. К исходу такого марафона Малахов, Порошенко с Украиной и ироды из правительства отошли у старушек на второй план. После внесения позитива в жизнь пенсионерок, Байкер объявил о европейском мотопробеге и исчез вдали. Впрочем, из турне он явился назад в психушку добровольно уже вечером, изрядно оголодав…

Тем временем на «проезжей части» больничного коридора возникли две хмурых личности в сопровождении санитара и охранника. Новенькие! Интересно куда их определят?

Байкер, набравший  уже ускорение,  вильнул в сторону, слегка зацепив окрашенную синей краской стену и продолжил бы свой путь, если бы не молниеносно выставленная и убранная нога  одного из мрачных типов. Каждый байкер знает, что рано или поздно он полетает над шоссе. Последний метр тормозного пути неудачливого психа был отчётливо заметен по красным следам расквашенного со всего маху носа.

– Твою мать, Байкер! Смотри куда прёшь! Эй, Миха, забери у дебила швабру! Не хватало ещё, чтобы он убился в мою смену.

После пламенной речи санитар повернулся  к новеньким, показывая на открытую решётку палаты «зеков»:

– Заваливайте. Ваши койки возле стены справа. За нарушение дисциплины – сутки в надзорной комнате. Вам расскажут, что это. Пошли живее!

Прежде чем зайти  внутрь, последний мужчина с серым морщинистым лицом мазнул по мне беглым взглядом. Злым и беспощадным. С таким выражением давят тапком наглого таракана. Удар, и через секунду уже никто и не помнит про несчастную букашку, которая ещё корчит лапами, отпуская в тараканий рай свою примитивную короткую жизнь.

Это же те самые новенькие, о которых баба Нина говорила! Ты смотри-ка, точно они!

Однако! Может, она правду экстрасенс? Но надо было спешить. Сотню дать  санитару за встречу с Окулистом, а к часу за метлой и на улицу. Свежий воздух. Предвкушение кайфа. Скорее бы.

* * *

Моя классная руководительница очень любила назидательно повторят фразу о том, как же облагораживает человека физический труд. Кто-нибудь из вас получает удовольствие от подметания двора? Конечно, это не так весело, как залипать в экран мобильника! Но поверьте, попав в психушку, вы оцените всю прелесть физической активности сполна. Удовольствие двигаться, действовать, дышать свежим воздухом несравнимо ни с чем. Движение – жизнь. А в нашем печальном заведении телодвижения очень ограничены. Никаких тебе спортзалов, даже отжиматься от пола нельзя. Многие, впрочем, накаченные уколами  неспособны и  на это.

Шорк! Шорк! Метёлка такая олдскульная, не китайские пластиковые прутья, а настоящая вязанка мёртвых  тонких веток. Уцелевшая труха прошлогодней листвы обречена, согнана в кучки, чтобы потом быть преданной огню. Пожелтевшие «мумии» ушедшего лета совсем не нужны новой весне. Старичью тут не место.

Каждый наверняка знает один простой фокус: если пристально смотреть человеку в спину, он почти гарантированно обернётся. Почему так происходит, остаётся загадкой, это что-то на другом уровне, чем реакция органов чувств. Ведь взгляд беззвучен!

Сначала я не мог понять. Пыльное окно первого этажа. Решётка. Смутный светлый силуэт за ней. Метла выпала из рук. Сознание лишь регистрировало мои действия взглядом стороннего наблюдателя. Шаги сквозь облезлые кусты.

Это ты! Ты! Ты!

 Ноздри жадно втягивали воздух. Но толстое пыльное окно не пропускало ни единого запаха наружу.

 Ты! Ты!

Она наклонила голову, уперевшись лбом во внутреннюю решётку. Зрачки на миг вертикально сузились, потом стали снова обычными, нормальными, человеческими.

Я ошарашенно смотрел. Откуда она здесь? Как тут оказалась? Она пришла за мной и её схватили? И что…

– Эй, слышь,  – голос санитара не внушал ничего хорошего. Антон, гнида, его смена оказывается сегодня.

– Ты чё метлу бросил, псих? Не хочешь мести, так тут  желающих полно! Давай живо за работу, иначе без обеда останешься, пока недоделаешь.

– Извините, Антон. Я сейчас всё сделаю.

Взгляд невольно возвращался к окну первого этажа.

– Антон Сергеевич, дебил! Не можешь все запомнить? Хочешь, память тебе полечу? У меня методы самые эффективные.

Сука. Нужно быть послушным. Это самое правильное в общении с ним.

– Антон Сергеевич, простите. Там женщина, на первом этаже… Она давно у нас? Кто она?

Санитар достал сигарету из пачки, прикурил. Пренебрежительно выпустил струю прямо в меня. Его физиономия была всё испещрена мелкими точками, впадинами, кратерами, как будто его лицо пытались взять штурмом, подвергая яростному обстрелу.

– Да, симпатичная девка. И дикая совсем. Даже не говорит. Ни документов при ней, ничего. Прямо голой в лесу её менты нашли. Они там шарились, схрон искали наркошный для вещдока. Хотел ей немного сиськи помять, так эта тварь меня искусала. Ничего, сейчас посидит с кляпом суток двое. Давай, в общем, Арсеньев, пошевеливайся, пока я добрый.

Санитар было развернулся уходить, но я его остановил. Инстинкт самосохранения внутри  кричал: «Пусть идёт! Ты чего нарываешься?»

– Антон Сергеевич… Можно мне на неё посмотреть поближе. Пожалуйста…

Мерзкое лицо снова приблизилось почти вплотную.

– А зачем тебе? Она же животное безмозглое. Рубашку с неё никто не снимет пока, а кляп и подавно. Если есть деньги, к Афродите визит – запросто. Чем тебе она не нравится? Девка – огонь!

Афродита была уникальным и безнадёжным пациентом. Куда там Ларсу фон Триеру с его «Нимфоманкой»! Я даже не знал, как девушку зовут на самом деле, а Афродитой она была прозвана за необузданную страсть к сексу. Говорили вроде, что в четырнадцать ее изнасиловал одноклассник и после этого девушка потеряла интерес к плотским утехам лет на десять. Но вот потом… Сайты знакомств, дискотеки. Она не могла насытиться, поэтому в психушку пришла по собственной воле, после того, как по ее словам, в ней за один день побывало около тридцати человек. Да вот только   надежды горе-нимфоманки на современное лечение  не оправдались. Сильные уколы  назначать было опасно, по причине превращения здоровой молодой женщины в овощ, а таблетки не оказывали никакого эффекта. От слова совсем. Постепенно Афродиту стали использовать санитары в качестве дополнительного заработка. Примерно через три недели пребывания в нашем малоприятном доме тебе предлагали за пятьсот рублей  отвести к ней на полчаса.

Я тоже ходил один раз, сознаюсь. И удовольствия не получил никакого. Одно дело – девушка любящая секс, другое – больная им. Этакая живая секс-кукла с настройками, выкрученными на максимум. Безумие в глазах отражало безумие в теле. Б-р-р-р-р.

Я старался придать своему лицу максимально просительное, заискивающее выражение.

– Я… Я только посижу, посмотрю на нее и все.

Антон противно заржал. Господи, ну и мерзкий смех у него!

– А-ха-ха. Решил руку подкачать? Девка красивая, можно пофантазировать. Это дорогое удовольствие. Боюсь, денег не хватит у тебя.

– А сколько нужно?

Антон бросил бычок на землю, выразительно посмотрев на меня. Хорошо, хорошо. Я подниму сам. Спрятал окурок в карман.

– Две тысячи. Найдёшь, так подходи на пост после обеда.

Две тысячи! Вот тварь! Это же вся моя заначка, спрятанная в подошве левого тапка. Я ещё раз посмотрел на смутный силуэт в зарешеченном окне. Я приду к тебе! Сегодня. Жди!

Тени в пижамах стали подтягиваться к входу, складывая метёлки и грабли возле двери кладовки. Скоро обед, надо успеть домести свой участок.

* * *

– У тебя времени полчаса. Мне тут торчать недосуг долго, дел полно. Дверь плотно закрывать не буду. Кляп и рубашку не трогать! Ты ведь никогда ещё в надзорной комнате не был? Не хочешь? Вот-вот. Руки не забывай менять. Ха-ха-ха!

Опять этот мерзкий смех. Слава Богу, не злой, а довольный, ведь вся моя заначка уже в кармане белого халата. Давай же быстрее!

Дверь открылась. Лязг ключей – и решётка скользнула в сторону.

– Кричи, если что…

Солнце уже уходило на другую сторону здания, последний луч, словно застывший маяк, высвечивал ближний угол комнаты. Мельчайшие пылинки на миг оживали, попадая в него, чтобы затем бесследно исчезнуть в окружающем сумраке.

– Как ты здесь очутилась? Ты пришла за мной?

Ноздри втягивают воздух. Шумно выдыхают его уже тёплым, полным твоего запаха.

Зрачки стягивают на себя полную желтоватой зелени радужную оболочку глаз, как холодной зимней ночью ладони неосознанно во сне тянут край одеяла, пытаясь согреть тело. И вот уже не чёрный круг, а узкая едва пульсирующая щель, манит, заставляет прижаться. Вдыхать едва уловимый за пахнущей больницей одеждой запах свободы. Запах можжевельника и пряного папоротника, покрытого мельчайшими каплями утренней росы. Особенный запах лесной тишины, наполненной звуками птиц, шорохом мелких зверьков где-то в кустах, дыханием спящей где-то наверху, в дупле совы.

Я обнимаю, вдыхаю твой воздух. Он такой тёплый, полный любви и тоски. Вдох-выдох-вдох. Всё чаще, всё быстрее. И вот уже в тихий свист, стон, жалобный скулёж. Я никогда не слышал твоих слов, и только сейчас понимаю, что они совсем не нужны. Человеку нужно умереть, чтобы перестать думать, страдать. Он не может наслаждать своим существованием без разума, как вся остальная природа. Разве что в момент пикового наслаждения, что называют оргазмом, на несколько секунд, человек по-настоящему  погружается в это природное безумство. Так может, безумие и есть счастье? Та нирвана, уйти в  которую желает каждый из нас?

Её тело вздрогнуло, напряглось. Следом и я почувствовал что-то чужое, тёмное. Запах человека, санитара. Запах боли, лекарств и страха.

– Э-э-э! Смотри-ка, какие голубки. Ты романтик, что ли? В следующий раз цветы не забудь. И деньги тоже. Давай пошли, время вышло.

Время думать о конце лечения прошло. Пришло время долгих мучительных размышлений о побеге. Мне нужно освободить её и стать свободным самому. Навсегда. Безвозвратно.

* * *

За свою жизнь я прочитал очень много книг. И в то же время у меня нет целых комнат, заваленных бумажными кирпичами. Честно, не люблю домашние библиотеки. У книг слишком короткая жизнь. Прочитали, а потом на полку. Особо везучих перечитают, но вот шансов на это очень мало. У каждого человека  разная и уникальная степень  изначального сумасшествия. Моя состоит в том, что я одушевляю предметы. Мне кажется, что  книги живут. Стоят на полках, как заключённые в тюрьме. Для них свобода – это глаза и руки читателей. Но никто не приходит месяцами, годами. Кого-то отдадут в библиотеку – другую тюрьму. Кого-то выбросят в  мусорный бак, чтобы грязный вонючий бомж страница за страницей выдирал для своих нужд уже никому не нужные слова, чувства, мысли. Поэтому я избегаю книжных тюрем у себя дома.

Когда-то мой любимый жанр была фантастика, а в частности, постапокалипсис. Ах, эти бродилки по пустошам, безлюдье, ржавчина, брошенные города! Поиски остатков былой роскоши. В уютном кресле, с чашкой чая это выглядит вкусно. В реальности —страшно  в своей  неизбежности. Неотвратимость индивидуального конца света мало кто осознаёт до последней секунды. Хлоп! Чёрный экран. Наша смерть.

Апокалипсис в нашу больницу пришёл к районе восьми вечера. Через час после окончания ужина. Могли бы, кстати, что-то получше гречки дать в финале. Но кто же это знал-то, кроме бабы Нины? Кто вообще знает точно, когда наступит его последний день? Его личный конец света.

Сначала санитары очистили коридор от всех пациентов, чтобы вывести Окулиста на помывку. Насколько я знал, ему вкалывали что-то, отчего он становился вялым, вели в душевую, снимали рубашку и мыли струёй холодной воды из шланга под напором. Тварь привычно падала на колени, а санитары забавлялись, стараясь попасть  ему в рот или ноздри. Всё как обычно по четвергам. Однако вот никто не заметил, как бедолагу Байкера впопыхах втолкнули к «зекам»…

– Р-р-р-р-а-а-а-а-а!

Судный час настал. Из палаты «зеков»  показался самый настоящий всадник апокалипсиса в огне. Вместо выдыхающего  пламя коня, под седлом ездока была обычная швабра.

– А-а-а-а-а-а-р-р-р-р-р-р-ы-ы-у-у!

Крик  горящей плоти сменялся «рычанием» мотора, и потом уже этот звук снова захлёбывался в истошном вопле. Даже в минуту адской боли безумие не разрешало разуму запустить инстинкт самосохранения.

– А-а-а-а-а-а!

Губы кричащего Байкера покрывала корка ожогов. Обугленные щёки трескались, сочились кровью, тщетно пытаясь потушить охваченную пламенем кожу. Удивительно, как человек, на две трети состоящий из воды,  может полыхать как спичка. Потеряв всякий ориентир, Байкер бился то об одну,  то об другую стену. Запах горелого мяса и одежды стремительно достигал рецепторов, вызывая неудержимые позывы вернуть на свет божий больничную баланду. Из открытых решёток стали выбегать тени, разноголосица безумия, хаос тел в застиранных пижамах шёл волной за своим пылающим предводителем.

– Твою мать. Вот хрень. Сука!