Помоги проекту - поделись книгой:
Здесь главное не пропустить поворот. Главное не пропустить. Просека всегда появлялась неожиданно.
Нежданно, как шанс влюбиться. Вы хотели бы влюбиться? И не только вы. Миллионы людей совершают одну и ту же ошибку. Они ищут. Ищут, ищут, ищут. А когда ты постоянно в безрезультатных поисках, то постепенно становишься озабоченным, нуждающимся. Таким никто не подаёт: ни люди, ни судьба. Любовь приходит только к тем, кто престаёт её искать.
А посему я просто расслабился, и в нужный момент нога сама прижала педаль тормоза, а руки сделали синхронное движение вправо. Тело стало подтанцовывать на ухабах в такт подвеске. Есть всё же плюс в неновой машине. Сейчас клиренс делают совсем крошечным – дань моде и подражанию гоночным автомобилям из «Форсажа».
Всегда плохо осознавал тот момент, когда нужно остановиться. Почему именно в этом месте? Потому что я знаю. Мозг беспричинно даёт телу команду. Да. Здесь.
Батарейки фонаря ещё тянут, но светит он уже слабо, в метре от меня деревья сливаются с тьмой.
Шаг, шаг, шаг. Лес даёт пощёчины ветками-ладонями, пытаясь остановить, вернуть разум, повернуть тело назад, к чёрному силуэту оставленного авто.
Я ощущаю уже физически прибавление луны в небе. Оно ещё не заметно на глаз, но тело уже трепещет, предвкушает, ожидает с нетерпением. Нетерпение каждой оставшейся минуты, каждого гулкого биения сердца, каждой новой дрожью в мышцах.
Ах! Чёрт! Дух земли сбил дыхание. Ткнул носом в прелую листву. Фонарь отлетел в темноту, высвечивая где-то сбоку тоскливый жёлтый круг. И чёрт с ним. Надо подогнуть колени под себя. Вот так. Мне нужно лишь сделать, то, на что у древнего человека ушли тысячи лет. Подняться. Да! Разогнуться. Да! И идти.
Идти, пока чувствую путь. Мне уже не нужен свет.
Вот здесь. Круг в небе почти ровный. Необходимо успеть. Курта, джинсы, рубашка. Пальцы путаются в складках ткани. Рывок, и пластмассовые бусинки пуговиц канули в темноту. И хотя на мне уже нет никакой одежды, ночная прохлада совсем не ощущается. Лишь нетерпение. Теперь надо сесть на колени и ожидать. Вздыбившиеся волосы на прижатых к телу руках покалывают иголками. Я жду. Жду её.
– Ростислав Валерьевич. Дмитрий мне не чужой человек, а друг. И мой друг должен лечиться в хороших условиях. Вы обещали ему лучшую палату. Я её оплатил. Щедро, прошу заметить. Почему же он в обычной?
Марат в бытность свою дослужился до полковника полиции. Причём путь начал с самых низов. За эти годы его взгляд приобрёл нужную твёрдость, что даже бывалый главврач отводил глаза.
– Марат Абрамович, уважаемый, поверьте, всё, что мы делаем – только во благо вашему другу. Вы наверняка в курсе его маний. Палата-люкс, к сожалению, находится на скажем так, лунной стороне, что при ясной погоде вызывает у вашего товарища определённый невроз. А какая альтернатива? Только транквилизаторы. Думаю, вы согласитесь, что лучше мы переведём его в палату попроще, но с другой стороны здания, оставив улучшенный режим кормления и ухода, чем будем усугублять процесс лечения описанными мною факторами?
Марат выдохнул и на несколько секунд уставился в зарешеченное окно, за которым тревожно мелькали под майским предгрозовым напором ветра ветки. Ливень приближался, как и обещали синоптики.
– Какие прогнозы доктор? Я вижу, что Дима уже вполне адекватен, но вы-то врач, вам виднее. Что скажете?
Чем меня всегда немного нервировал главврач, так это бегающим взглядом. Странновато, конечно, для психиатра, но стоит просто поставить себя на его место. Пройти мысленно путь от студента – практиканта до начальника больницы, где вся эта дорога усыпана конвертами от родственников пациентов (а иначе и не выжить). Тогда легко понимаешь, суетливые скачки его глаз, тот еле заметный вздох облегчения, что вылетел из уст Ростислава Валерьевича при виде очередного подношения от моего товарища.
– Буквально две-три недели, уважаемый Марат Абрамович, и вы сможете забрать своего друга совершенно здоровым. На счёт этого у меня практически нет никаких сомнений.
Марат удовлетворённо кивнул, пожал врачу руку, и через секунду дверь захлопнулась за его широкой спиной. Я ожидал друга в коридоре, облокотившись на пластиковый подоконник.
– Пойдём Дима, проводишь меня немного. Скоро заберу тебя. Ты главное лечение принимай, какое назначили. Пьёшь таблетки, не выкидываешь?
– Нет, Марат делаю, как ты сказал. Что он ответил?
Мы остановились перед самой решёткой, за которой стоял охранник. Марат ещё раз хлопнул меня по плечу, и шагнул в мир, где властвовал ясный разум здоровых людей, которые, впрочем, просто не знали степени своей шизофрении.
– Через пару недель будем кушать с тобой шашлык, дорогой.
Охранник достал из сейфа пистолет в наплечной кобуре, осторожно протянул его Марату.
– Спасибо, что приехал, Марат.
Я развернулся, мельком глянув на древние настенные электронные часы с огромными зелёными цифрами. Через полчаса обед и таблетки. Надеюсь, и в этот раз я снова сумею их не проглотить.
Твои глаза издалека кажутся двумя хищными звёздами, готовыми погубить своим притяжением доверчивых астронавтов. Но вблизи они уже были полны желтизной луны, приправленной зеленоватой темнотой дикого леса. Даже если мне захотелось, я бы не смог бежать. Только первое прикосновение даёт эту возможность – снять оцепенение.
В самый первый раз мне показалось, ты целую вечность стояла и смотрела. Не шевелясь. Лишь маленькие струйки дыхания с определённой частотой окутывали нос, через мгновения бесследно растворяясь в воздухе.
Подошла ко мне совсем близко. Ноздри раздуваются, втягивая, исследуя, пробуя запах моего тела. Когда в самый первый раз я невольно дёрнул головой, ты оскалила свои клыки, такие ослепительно белые в темноте. Верхняя губа скользнула вверх. Может ты смеялась надо мной? Но знакомо ли зверям чувство юмора? А может ты злилась? Может и так, ведь в хищном обличии ты знаешь, что такое ярость.
Ещё немного ближе. Твоё дыхание так знакомо касается моей кожи на шее. Чуть вверх, да. Я изнемогаю. Быстрее!
А-х-х-х-х! Резцы сомкнулись на мочке уха, сжали её слегка, чтобы тёплые капли побежали на твой язык, падали с пасти на холодную траву и, щекоча рецепторы кожи, сбегали в ямочку ключицы.
Моё тело касается твоего нежного меха. Поскуливание превращается в тихий стон. Шерсть искрится, переливается в темноте яркими маленькими вспышками, растворяется в воздухе. Теперь я чувствую твою слегка прохладную кожу. Изящный, будто светящий в ночном свете силуэт. Матовые, плавные линии твоего тела. Глаза-миндалины, уже почти человеческие, лишь глубокий цвет жёлтой луны неистребим, удерживает в тебе истинную ипостась Зверя. Губы мягкие, а волосы ускользают сквозь мои пальцы, шелковой неподвластной рекой. Тысячи красавиц испытали бы зависть к их нежному потоку, если бы хоть на миг увидели тебя.
Господи, если это безумие, то я не хочу возвращаться к разуму! К той серой реальности прошедшего времени без тебя. Ведь теперь ты даришь мне почти бессмертие, но такое мучительное. Месяц длится вечность и страшно подумать о сроке в год.
Прошлогодняя хвоя, маленькие травинки, крошечные букашки, копошащиеся в земле – всё ощущается мягчайшим ковром.
Ты даёшь мне только секунду вдохнуть, втянуть твой запах, и снова сплетение языков, касание губ, прикосновения, лёгкие влажные мазки где-то внизу заставляют кровь кипеть. Уже сама подо мной, на ковре из листьев. Уже мой стон переходит в рык. Но у моего Зверя нет клыков. Его оружие – он сам. Терзает твоё тело своим. Вбивает его в мягкий ковёр прошлогодней листвы. Двигается в такт нашим сердцам.
Мне хочется вжаться, вселиться в тебя, ослепить твою тёмную сторону ярким жарким светом ближайшей звезды. Расплавить тебя. Слиться с тобой. Двигаться вглубь этих недр со скоростью света. Выплеснуть в бескрайнюю пропасть твоего желания миллиарды частиц моих инстинктов. И когда мне будет уже не под силу остановиться, ты распахнёшь свои глаза. Звериные зрачки на миг сузятся в тонкую щель, поймают моё тело в крепкий захват, выдавливая, впитывая в себя желание. И лишь затем превратятся в огромную чёрную бездну, куда мой разум с измученным стоном провалится, и будет падать бесконечно долго вниз, без надежды достичь когда-либо дна…
Я очнулся от дрожи в теле. Листья на деревьях уже не могли сдерживать напор дождя и уступили под натиском холодных капель. Господи, где я? Почему я совершенно голый? Одежда стала совсем сырой, суетливо натянутая рубашка облепила холодным мокрым спрутом моё тело. Нужно вернуться к машине, включить печку.
Босые ноги скользили по мокрой земле. Сколько времени я здесь провёл? Уже почти рассвело, а последнее, что осталось в моей памяти, как выходил из машины на тёмной лесной просеке. Зачем я сюда приехал? У меня что, лунатизм? Помутнения сознания, провалы в памяти? Надо доехать до города, чего-нибудь выпить покрепче, дальше подумаем.
Так, ключ в кармане джинсов. Да, слава Богу, что не выпал где-то в лесу. Ф-ы-р-р-р-к. Мотор ровно заурчал, как будто стараясь успокоить меня, поддержать привычным за долгие годы звуком.
Чёрт как унять эту дрожь? Быстрее бы печка раскочегарилась. На заправке можно будет взять кофе, только гляну-ка сначала на себя, а то, не ровен час, ментов вызовут. Зеркало солнцезащитного козырька на секунду ослепило включившейся подсветкой.
М-да-а-а. Всколоченные волосы, глаза в красной сетке лопнувших сосудов. Обойдусь без кофе, чёрт с ним! Уже почти закрыв козырёк, моя рука вернула его назад. Мочка левого уха в отражении в зеркале была вся в трещинах запёкшейся крови, ещё немного сочащихся от глубокой раны, похожей на порез финским ножом.
И я всё вспомнил. Всё. В мельчайших деталях. И под накрывающей мой разум волной паники, я уже тогда различил пока очень слабый призыв, растущий с каждым днём, с новым мгновением приближения полнолуния. Доводящий до изнеможения, выворачивающий душу, не дающий спокойно спать, протяжный, пугающий дремлющие в небесах звёзды, отголосок воя волчьей стаи.
– Арсеньев! Таблетки. Открывай рот!
Санитар отодвинул в сторону решётку и расслабленной походкой направился ко мне. Не напрягается, потому что я небуйный. Ну, уже, по крайней мере.
В одной руке у него был бумажный кулёчек с мерзкими кусочками забытья, в другой – сдавленная во многих местах, с жёлтым налётом извести, пластиковая бутылка с водой.
Вы когда-нибудь мечтали стать деревом? Просто торчать сотню лет в одном и том же месте? Испуганно гнуться под порывами злого ветра? Коченеть от мороза зимой? Или бессильно наблюдать, как подрывает ваши корни какая-нибудь свинья, не обязательно в прямом своём обличии?
Ещё в первый месяц в психушке я понял – будешь пить таблетки, станешь деревом или ещё чем-то похуже, вроде мебели.
Три ненавистные пилюли. Две жёлтых и одна белая. Высыпал мне в открытый рот. Теперь быстро, пока рука с бутылкой воды поднимается к губам, сдвигаем их языком вниз за зубы. Так. Послушный глоток. Покорных больных не подозревают и не проверяют им рот.
– Молодец. Сигареты надо?
«Блин! Да иди уже быстрее!»
– Нет, Сергей Васильевич. Имеются ещё с утренней раздачи.
Сигареты здесь ходовой товар. Не курить просто не возможно, когда вокруг дымят все абсолютно. Воистину человек – стадное животное. Воистину человечество – животное стадо.
Как только он ушёл, я незаметно выплюнул таблетки на ладонь. Они незаменимы в местном бартере, особенно для алкашей с «белкой». Три таблетки – это шесть сигарет. Табак и пилюли – самая твёрдая валюта в психушке, независимо от цены за баррель нефти. Три сигареты – сто рублей.
Эта сотня и пойдёт в расход дежурному санитару на Окулиста. Его палата в самом конце коридора, после отсеков «Космонавтов» и «Алкашей». Покорителей космоса тут настоящих, конечно, нет. Так называли особо буйных пациентов, спелёнутых в смирительные рубашки, и привязанных к койкам. Наполеоны тоже перестали встречаться. Из "знаменитостей" за четыре проведённых здесь месяца я видел только Путина, кстати, совершенно непохожего на оригинал внешне, но бесподобно точно повторяющего его говор. Был ещё Поттер, который Гарри. Если санитары щёлкали клювами и не находили при шмоне вилку или ложку, он с завидным постоянством обновлял у себя шрам-молнию. Так и ходил вечно с незаживающей раной на лбу.
Сотня рублей перекочевала в чужой карман, лицо дежурного санитара отвёрнуто в сторону. А вот и палата Окулиста. В двери окошко, ничем не примечательное, грубо выкрашенное серой краской. На средневековых картинах и фресках врата ада выглядят устрашающе и величественно. Враньё! Вот как выглядит вход в преисподнюю – серая, обшарпанная стальная дверь. Сейчас приоткроем окошко. Я знаю Сатана, ты уже чувствуешь, ждёшь.
Окулиста месяц как перестали привязывать к кровати, но смирительную рубашку отменил бы только самоубийца.
Он был готов к нашему свиданию. Обычный мужик лет сорока. Спокойное лицо. Глаза почти голубые, с примесью серого цвета. Немигающие веки. И мой любимый шрам на шее от рваной раны. Зрачок в зрачок, словно между нами мост. Мост ненависти, ведущий в разные вселенные.
Окулистом этого урода прозвали не зря. Высшее проявление его больного разума было в стремлении к акту ослепления. Он выколол глаза примерно пятнадцати людей. Любым острым предметом. Молниеносно. Секунда-две, жертва только начинает кричать, но уже слепа, а её кровь ещё даже не остыла на руках безумца. Когда от него убрали все предметы, хотя бы потенциально могущими быть острыми, тварь научась проявлять свою страсть при помощи пальцев.
Однажды в коридоре, едва пройдя пару десятков шагов мимо меня, увязанный в смирительную рубашку, он накинулся на замешкавшегося возле двери в палату врача. Всего лишь десять секунд, пока я бежал к ним. Десять секунд, пока врач кричал. Десять секунд ему понадобилось, чтобы повалить доктора и большим пальцем ноги выдавить глаз из черепа, затем с довольной улыбкой отвалиться к стене больничного коридора. И через десять секунд я прыгнул и вцепился зубами в его горло. Это стоило мне продления лечения ещё на два месяца. С того времени раз в день я приходил к нему и смотрел в окошко двери.
Немигающие взгляды, направленные друг на друга. Двух хищников. Волка и Сатаны. Мост ненависти, по которому в любом случае придёшь только в ад.
Баба Нина перевернула шахматную доску к себе тылом чёрных фигур и спрятала королеву темнокожих за две суровых, полных решимости защищать свою госпожу до последнего, ладьи. Шахматы в этой тюрьме – привилегия. Считается, что психи способны проглотить мелкие фигуры.
Потасканный пластиковый стул напротив устало принял вес моего тела.
– Не скучно с собой играть? Составить компанию, баб Нина?
Увидев меня, женщина оживилась. Глаза заметались из стороны в сторону. Схватив за ворот больничного халата, она довольно резко дёрнула моё тело к себе так, что даже хрустнуло где-то в шее. Женщина торопливо зашептала:
– Дмитрий, голубчик. Вы должны что-то сделать! У вас санитарами и врачами хорошие отношения. Пожалуйста!
Я немного отодвинулся от неё, быстро посмотрев по сторонам в поисках дежурного бугая, но, как обычно в комнате отдыха никого не было. До обеда был ещё час, и психи, которые небуйные занимались своими сумасшедшими делами. Один бормотал в углу, другой гладил облезлый фикус в горшке, при этом что-то жуя. Наверняка это был оторванный лист. Пару зеков в углу резались в карты, и точно не на интерес, судя по злому азарту на лицах.
– А что такое баба Нина?
– Дмитрий, их привезут послезавтра. Их нельзя сюда пускать! Смерть! Смерть придёт вместе с ними!
Баба Нина была вовсе не бабка, ей лет-то на вид в районе тридцати с большим хвостом. Попала сюда благодаря своей же навязчивой идее: она постоянно кричала, что её изнасилуют. Правда уколы и жёлтые таблетки быстро дали нужный результат. Крики поутихли. Баба Нина стала спокойная, молчаливая, за что и была выписана полтора месяца назад. Через пару дней трое парней, живущих в ее подъезде, дембельнулись со срочной службы и не слабо отметили возвращение домой. От водки и травы их примитивные мысли повернулись в сторону тоски по женскому полу.
Есть такая народная примета – не выбрасывать мусор вечером, мол, денег не будет. Но если бы деньги могли остановить упоротых наглухо отморозков! Бабу Нину прямо с мусорным ведром, которое она так неудачно собралась вынести, затащили обратно в ее же квартиру и в течение нескольких часов избивали и насиловали. Так она снова попала к нам. После этого случая за ней прочно закрепилась слава ясновидящей. Ну а самые эффектные провидицы – это многочисленные бабки. Вот так Нина Архипова стала «бабой Ниной» В чём – чём, а в том кто прибудет вскоре в наше психиатрическое чистилище, она ни разу не ошибалась.
– Баба Нина, кого привезут. Кто они?
Она ещё сильнее склонилась ко мне, одной рукой не отпуская ворот халата. Мелкие кусочки слюны летели вслед за словами. Зубы баба Нина не чистила видимо очень давно, судя по смрадному дыханию.
– К «зекам» привезут. Убийцы они. Все чёрные. Мысли чёрные. Чернота в голове…
Ну что я мог сделать? Пойти к врачу и сослаться на пророчества сумасшедшей?
– Эй, психи! Бегом обедать! Живо я сказал!
Зычный голос санитара Антона ненавидели и боялись всё. Настоящий отморозок и садист. Мне он ничего не делал, думаю из-за предупреждений главного врача, которому так нравились конверты Марата, с приятным содержимым. Но вот остальные убогие, которым он выплёскивал горячий чай в лицо, бил наотмашь пластиковой бутылью с водой по голове, опасались его как огня. Мразь! Однако его терпение лучше не испытывать. Пару ложек баланды надо проглотить, а то утром лишат лимита сигарет…
Говорят, что от сумы и тюрьмы в нашей царстве-государстве зарекаться нельзя. А от психушки?
Нормальному человеку попасть сюда действительно нелегко. Придёте, постучите в дверь, но это вам не церковь. В основном здесь все пациенты пребывают заслуженно.
Хотя если очень захотеть, то, конечно, можно. Смажьте верёвку душистым мылом, проверьте крепко ли стоит табуретка, оповестите всех в соцсетях, что «жизнь – боль». Главное, дождаться! Дождаться «спасателей»! Ну а потом уже имитируйте уход из опостылевшей серой повседневности. Скорее всего, на всякий случай вас привезут сюда. Таких «самоубийц» я даже особо не запоминал, уж больно быстро они шли на поправку, добившись своих целей. Моя же история лечения началась четыре месяца назад, и подробности я знаю во многом со слов Марата.
Полнолуние бывает только раз в месяц. Даже само слово месяц звучит так тоскливо, долго, как волчий вой, который вроде где-то далеко, и в то же время так опасно близко. Оно уже совсем не течёт, а медленно капает, как из плохого крана.
Кап…
Кап…
Кап…
Внутри с каждым ударом разбившейся воды росло нетерпение. Паническое побуждение что-то сделать, куда-то бежать. Когда нужны действия, люди часто заменяют их курением. Всё верно, ведь ты что-то делаешь? Чёрт! В моей пачке осталось всего две сигареты, все остальные уже подарили мне свою горечь на языке.
Кап… Кап… Кап… Кап… Кап…
Секунды ускоряли ритм в испуганном биении сердца. Осталось сутки, или чуть больше, а я ещё здесь, у западного побережья Таиланда. Зачем я вообще ввязался в эту регату Алекса? Думал, что расстояние меня отпустит, освободит, но…
– Алекс, я должен улететь назад в Москву. Мне нужно, понимаешь…
Впервые я видел его таким злым. Впервые сложно было смотреть в глаза другу.
– Не понимаю я этого, Дима! Ещё не понимаю одного – ты сам предложил, сам подписался под реализацию идеи регаты с писателем. Мы делали рекламу заранее, я всё с тобой согласовывал. Люди выложили двойную оплату! Если ты улетишь, то как ты напишешь о них и этом путешествии книгу? В этом главная изюминка этой поездки.
В тот вечер мы сильно поругались. Я уже был в не адеквате. Мой разум тянуло туда, через тысячи километров в подмосковный лес. Рано утром я уехал в аэропорт, перед перелётом выпив пару таблеток, оставшихся ещё со времён разрыва с Мариной. Нужно было ослабить натянутую струну внутри, и совсем не хотелось, чтобы меня высадили где-нибудь в Казахстане, как психа или алкоголика.
Когда возвращаешься из буйного жаркого лета в «теплый» московский декабрь у меня сразу возникать желание сбежать назад. А сейчас хотелось просто бежать. Из самолёта, от людей, на ту самую лесную просеку, где совсем скоро появится она.
– Молодой человек! Пожалуйста, сядьте! Самолёт ещё не закончил движение. Скоро мы пригласим вас к выходу.
Голос стюардессы доносился, словно из какого-то марева, как будто у меня сейчас был жар. Картинка расфокусировалась, её лицо размывалось, на мгновение раздваивалось, выглядело бледным овалом, словно неполная луна в небе. Луна в небе. Луна…
Поделиться книгой: