Помоги проекту - поделись книгой:
Первое по времени из известных нам столкновений относится к 1117 году. Киевский летописец лаконично сообщает: «Тогда же придоша половци к болгаром, и выела им князь болъгарьскыи пити с отравою, и пив Аепа и прочий князи, вси помроша». Это не было мелкой пограничной стычкой: на это указывает и количество ханов, подступивших к Болгарскому каганату, и имя единственного из названных ханов — Аепы. В это время известно два хана с этим именем, оба виднейшие среди половцев и принадлежавшие к донецко-донской группе, а не к приволжской, в области которой разыгралось это событие. Следовательно, сюда явились ханы и из дальних улусов.
Третьим оседлым государством, на которое половцы начали нападать, была Русь. Войны с нею велись не только на пограничье Киевского, Переяславского и Черниговского княжеств, о чем достаточно сведений в русских летописях, но и на рязанском пограничье, о чем сохранилось крайне мало данных.
Столкновения половцев с Русью у рязанских пределов были так же неминуемы, как у южных границ Болгарского каганата. Русские колонизовали небольшую полосу степного пространства по правому берегу Прони; во время своих летних кочеваний до этих мест доходили и половцы. Самое возникновение города Рязани исследователи ставят в связь с началом половецких нападений и объясняют постройку этого города-укрепления необходимостью защитить окский водный путь от кочевников.
Впервые Рязань упоминается в 1096 году, но основание ее историки относят к шестидесятым годам XI века. Возможно, что к этому времени относится начало укрепления, дабы поставить преграду половцам, и левого берега Прони, где был построен Пронск и воздвигнуты валы по берегу Прони. Все это свидетельствует о том, что половецкие набеги на рязанское пограничье начались сразу же по занятии половцами причерноморских степей, то есть уже со второй половины XI века, на чем сходятся и историки Рязанского княжества.
Но еще интенсивнее и значительнее были нападения половцев в Приднепровье, на окраины Киевского, Переяславского, Черниговского и Новгород-Северского княжеств, куда их могла притягивать, помимо богатства этих степных областей, еще и специальная цель — вернуть бежавших из степей печенегов и торков, которых Русь приняла и расселила на своем пограничье. Половцы же считали этих кочевников, как я уже упоминал, своими беглыми рабами.
Впервые половцы вошли в соприкосновение с Русью в Приднепровье в 1055 году. В этом году под предводительством хана Болуша они подступили к самому крайнему из русских княжеств, Переяславскому, целиком расположенному в степи. Переяславский князь Всеволод Ярославич «створи… мир с ними», как выражается русская летопись, то есть постарался откупиться от них подарками, после чего половцы «возвратишася восвояси». Но в 1062 году половцы с другим ханом, Сакалом, пришли на этот раз уже «воевать» Русскую землю и 2 февраля разбили переяславского князя и разорили княжество. Спустя шесть лет, осенью 1068 года, половцы явились еще в большем количестве («придоша… половьци мнози»), вторглись в Переяславское княжество и на реке Альте, близ самого Киева, разбили вышедшее им навстречу объединенное войско трех южнорусских князей и рассыпались грабить Приднепровскую Русь. Из Переяславского княжества половцы перебрались на правый берег Днепра, в Киевское княжество, а на левобережье прошли до Черниговского княжества, к Сновску. Это было первое большое вторжение половцев в русские пределы. Оно совпало по времени с принятием Русью большого количества бежавших из-под власти половцев торков. Оба события находились между собою в связи. Половцы и впоследствии не раз предпринимали набеги на Русь с целью возвратить себе беглецов. Таковы были причины половецких нападений в 1093, 1105, 1125 годах[138].
Узнав дорогу в Южную Русь и познакомившись с ее богатствами, половцы стали, насколько им позволяли обстоятельства, часто производить набеги на южнорусские княжества, дабы обогащаться пленниками, стадами, табунами и вообще всем тем, что можно было увести в степи.
Не всегда решаясь встретиться с русскими воинами в открытом сражении, половцы предпочитали применять излюбленный кочевнический прием нападения «изгоном», что позволяло им проникать далеко в глубь русских земель, разорять их и возвращаться с добычей. Не надо, однако, думать, что подобные набеги совершались небольшими отрядами; наоборот, численность их доходила до многих тысяч; летопись один раз упоминает восьмитысячный отряд, другой раз — двенадцатитысячный. В 1071 году половцы воюют на правобережье, у Ростовца и Неятина, в 1078 году — в Переяславском княжестве, в 1080 году проникают в глубь Новгород-Северской земли, заходя в лесные области: здесь одна орда разоряет Стародуб, тогда как другая грабит по Десне, вблизи Новгород-Северского; в 1083 году они берут Горошин — укрепление на переяславском пограничье; в 1084 году восьмитысячный отряд половцев хозяйничает у Прилука в Переяславском княжестве; в 1085 году половцы снова появляются на правобережье — у Святославля, Юрьева и Красна на Киевщине; в 1092 году они берут переяславские города Песочен и Переволоку и воюют на правом берегу Днепра.
К 90-м годам XI столетия половцы успели основательно разорить русское степное княжество — Переяславское. Они настолько не боялись здесь русских, что располагались даже с вежами, то есть с кибитками и скотом, на сезонное кочевание на территории самого княжества: в 1086 году мы видим их вежи на реке Удае у города Варина.
Помимо самостоятельных нападений на Русь, половцы стали проникать в нее благодаря приглашениям самих русских князей, искавших военной силы для своих междоусобных войн. Это давало и возможность безнаказанно грабить русские области. С 1078 года такие походы становятся обычным явлением[139].
Сознавая свою силу, половцы начинают предъявлять русским князьям требования откупов — золотом, ценными материями, скотом. Владимир Мономах в своем Поучении вспоминает, как он заключил за свою жизнь девятнадцать «миров» и «дая скота много и многы порты свое», то есть драгоценные одежды. Как только в Киеве садился новый великий князь, половцы тотчас же являлись к нему для заключения нового договора, который, в сущности, сводился к получению подарков. Это не была та дань, которую позже будут регулярно собирать с русских татары, но это был как бы откуп от разорений, «покупка мира» на некоторое время, — обычный способ всех кочевников поживиться за счет оседлых государств. Отказ со стороны Руси в таких подарках вел часто к войне.
При более серьезном желании сохранить мирные и даже дружеские отношения с русскими князьями половецкие ханы роднились с Рюриковичами и, как еще более действенное средство, — обменивались заложниками. В 1095 году впервые видим у черниговского князя Олега Святославича сына хана Итлара, по всей вероятности, в качестве такого заложника[140]. Олег Святославич был одним из первых русских князей, который стремился установить, в противоположность киевскому Святополку II и переяславскому Владимиру Мономаху, мирные отношения с половцами и даже искал в них поддержки для осуществления своей черниговской политики. Поэтому не удивительно, что именно у него мы впервые видим половецкого заложника[141].
К этому же времени, то есть к 70–80-м годам XI столетия, относятся и первые проникновения половцев в Византию и Угрию. Свои нападения половцы совершали, как я уже упомянул, не по собственной инициативе, но вследствие призывов со стороны византийцев и мадьяр. В 1078 году византийская хроника впервые упоминает половцев как участников вместе с печенегами похода на Адрианополь. Кочевники явились в Византию, позванные, как уже говорилось, одним из претендентов на престол — Никифором Василаки. Упоминали мы и о том, как дважды, в 1086 и 1087 годах, призывал себе на помощь причерноморских половцев угорский король Соломон. Во время похода 1087 года Соломон погиб под стенами Константинополя; половцы же основательно пограбили северные пределы Византии. Еще год спустя приднепровских половцев, как мы знаем, призывал себе на помощь в борьбе с Византией печенежский хан Татуш. Половцы ответили на его призыв согласием, но к решающему сражению опоздали и тем не менее пожелали получить часть печенежской добычи, из-за чего между ними и печенегами возник спор, который перешел в вооруженное столкновение, и дело кончилось тем, что половцы перебили несметное число печенегов, а остатки их загнали в низовья Дуная. Этим воспользовалась Византия и заключила с половцами союз. Таким образом, со следующего, 1089, года мы видим половцев уже на службе у византийцев. С этого времени половцы прочно входят в обиход византийской политики как сила, направляемая Византией против печенегов.
2. Великое двадцатилетие (1090–1110 годы)
и катастрофа 1100-1120-х годов
Девяностые годы XI и первое десятилетие XII века — это время наивысшей силы половцев и наибольшего значения их в мировой истории. Под водительством своих великих ханов — Боняка, Тугоркана, Шаруканя Старого, Алтунопы — они принимают деятельное участие в судьбах соседних оседлых государств: они спасают Византию от печенегов, вторгаются в Угрию, помогают русским нанести страшное поражение мадьярам, проникают в Польшу; центральным же моментом их истории являются их войны с Русью. Эти войны привели к тому, что половцы были совершенно разгромлены Русью, частью даже вытеснены из степей и отброшены к Кавказу, где вынуждены были искать приют у грузинских царей. Таковы главные события в жизни половецкого народа в 1090-1120-х годах.
Обратимся к рассмотрению этих событий.
В 1091 году придунайские печенеги грозили существованию Византийской империи. Император Алексей Комнин решил спасти Византию с помощью половцев. Он послал в приднепровские степи грамоты к половецким ханам с призывом прийти к нему на помощь против печенегов. Прельщенные обещанной наградой, половцы во главе с ханами Боняком и Тугорканом в количестве сорока тысяч перешли Дунай и явились к императору в долину реки Гебра (Марица). Здесь и произошла кровопролитнейшая битва, в которой византийцы вместе с половцами почти совершенно уничтожили шестисоттысячную печенежскую орду. Послушайся половцы голоса крови и соединись с одноязычными им печенегами — судьба христианского мира была бы совсем иной. Однако они предпочли уничтожить предшествовавших им хозяев степей и тем спасти Византию.
В том же 1091 году половцы совершили смелый и далекий поход в глубь Угрии; предводительствовал ими хан Капулч. Венгерский летописец приписывает этому хану желание завоевать Угрию, но в действительности поход носил черты обычного грабительского набега, правда, исключительно большого и далекого. Капулч — вероятно, из приднепровских степей — переправился через карпатские горные проходы, спустился в Бигарскую область[142], перешел Тису и здесь, на правой ее стороне, принялся грабить и захватывать пленных. Но тут его настиг король Владислав, разбил и взял в плен вместе с большей частью его войска. Это вызвало приготовления половцев к новому походу на выручку Капулча. Однако Владислав предупредил половцев, выступил к Дунаю и там разбил половецких ханов Акоша (Акочая?) и Ензема, а пленных расселил по Угрии и крестил.
В следующем, 1092, году половцы впервые проникают в далекую от «половецкого поля» Польшу, путь в которую лежал через Русь. Туда повел их галицкий князь Василько; летопись сообщает, что «в се же лето (1092) воеваша половцы ляхы с Васильком Ростиславичем»[143].
В эти же годы (1092–1095) половцы втягиваются в авантюру против Византии, поддавшись на уговоры бежавшего в степи из херсонесской тюрьмы лже-Диогеновича, выдававшего себя за сына императора Романа IV Диогена[144]. Во главе двенадцатитысячной орды половцев был известный уже нам хан Тугоркан. Половцы перешли Балканские горы, взяли Голою, Диамполь и осадили Адрианополь. Это вызвало большую тревогу в империи, и сам император Алексей выступил в поход против претендента на византийский престол и его союзников. Во время одной из вылазок из осажденного Адрианополя византийский полководец Никифор Ври-енний, которому император поручил оборону города, напал на орду Тугоркана и разбил ее наголову; при этом было убито семь тысяч половцев. Самозванец был захвачен в плен, а остатки половцев с их ханом едва ушли через горные проходы Балкан обратно в степи. Три тысячи пленных Тугоркановой орды были взяты на военную службу империи и расселены в районе Ниша.
Но самая напряженная борьба завязалась в 90-х годах XI века у половцев с русскими. Велась она главным образом силами днепровско-донской группы сперва в Приднепровье, а затем в самом «половецком поле». Трудно определить, кто был инициатором этой войны. Мы уже видели, как в 80-х годах XI века половцы стали нападать на Переяславское, Новгород-Северское и Киевское княжества. Владимир Мономах, сперва черниговский, а затем переяславский князь, проявлял исключительную энергию, чтобы не оставлять безнаказанными нападения половцев на левобережье, выходил им навстречу и удачно отражал их набеги, захватывал целые вежи, брал в плен ханов. Но с 90-х годов нападения половцев на южные русские княжества усилились, и Русь стала терпеть поражение за поражением. 13 апреля 1093 года умер великий князь Киевский Всеволод Ярославич. Половцы сейчас же прислали новому киевскому великому князю Святополку II посольство, очевидно, с требованием традиционного откупа; на языке русского летописца половцы «послаша… о мире». Но Святополк, неопытный еще в делах с кочевниками, не только отказал в «мире», но и арестовал послов. Половцы двинулись в Киевскую область и прежде всего осадили черноклобуцкий центр — город Торческ. Святополк решил уступить, освободил послов и соглашался на мир, но было уже поздно: половцы «не восхотеша» мира и начали разорять русскую землю. Их было около десяти тысяч. 29 мая половцы разбили Святополка II и Владимира Мономаха у Треполя на берегу Стугны, а 23 июня на реке Желани, севернее Киева, нанесли еще большее поражение Святополку. Вскоре после этого половцы взяли Торческ, который перед этим выдержал девятинедельную осаду, и увели в степи огромное количество пленных. В следующем году между половцами и Русью был заключен мир — вероятно, один из самых выгодных миров, заключенных половцами за всю их историю. Со стороны половцев его заключал вместе «со инеми князи половечьскими» все тот же хан Тугоркан, со стороны русских — Святополк II и Владимир Мономах. Мир был закреплен браком дочери Тугоркана с самим Святополком. Впервые половецкая хатунь[145] становилась великой княгиней Киевской.
Но уже в следующем году мир был нарушен — не ясно, по чьей вине. По-видимому, сначала половцы явились в Поросье и осадили Юрьев; после этого пришли к Владимиру Мономаху под Переяславль два половецких хана — Итларь и Кытандля переговоров о «мире». Владимир, изверившийся в договорах с половцами, велел умертвить обоих ханов и всю их дружину[146]. После этого половецкие нападения начались снова. В 1097 году знаменитый Боняк, воспользовавшийся усобицами на Руси, когда и киевский и переяславский князья были на севере Черниговского княжества, быстрым набегом прошел до самого Киева и пожег его предместья, а другой хан, Куря, сжег окрестности Переяславля. Вслед за Курей под Переяславль явился с целым рядом других ханов тесть Святополка II — Тугоркан и начал осаду города; здесь счастье изменило Тугоркану: едва спасшись от меча Никифора Вриенния под Адрианополем, он нашел смерть под русским Переяславлем: его тесть Святополк II Киевский вместе с Владимиром Мономахом разбили половцев; в этой битве Тугоркан, его сын и ряд других половецких ханов были убиты. Зато в это же время Боняк, отогнанный было за Буг, вторично напал на Киев, ограбил и сжег его окрестности и загородные монастыри, водрузил свои стяги перед воротами Печерской обители, едва не ворвался в самый Киев, а затем благополучно ушел обратно в степи. Только в 1101 году в Сакове был снова заключен общий мир между всеми половецкими ханами (днепровско-донской группы) и князьями Киевским, Переяславским и Черниговским; обе стороны обменялись заложниками.
Приблизительно к этому же времени относится женитьба князя Олега Святославича на дочери хана Осолука (Узлука)[147]. Так на протяжении меньше чем десятилетия и во втором по значению русском княжестве, Черниговском, княгиней стала половецкая хатунь.
В эти же годы половцам суждено было сыграть существенную роль в борьбе западнорусских княжеств с Угрией. В 1099 году князь Давид Игоревич Волынский обратился к Боняку с предложением принять участие в походе вместе с галицкими князьями против угорского короля. В знаменитой битве у Перемышля на реке Сане именно половцы способствовали поражению угров; они в течение двух дней после сражения преследовали остатки мадьярского войска, производя тем самым его окончательный разгром.
Мир, заключенный в Сакове, продолжался недолго: уже через два года, в марте 1103 года, русские князья, во главе со Святополком II и Владимиром Мономахом, решили предпринять большой поход в глубь половецких степей, дабы оградить Русь от беспрестанных разорений половцев. По-видимому, половцы и после саковского мира не переставали нападать на Русь. Владимир Мономах взял в этом походе в плен хана Белдюзя, вероятно одного из участников саковского мира. «И пришедшю ему, упроси его Володимер: «То веде, яла вы рота. Многажды бо, ходивше роте, воевасте Русьскую землю. То чему ты не учил сынов своих и роду своего не переступати роте, но проливаете кровь хрестьяньску? Да се буди кровь твоя на гларе твоей». И повели убити и…» Кроме того, и знаменитые слова Мономаха на долобском съезде (где было решено предпринять поход) о том, что «оже начнет смерд орати, и половчин приеха, ударит смерда стрелою, а кобылу его поймет, а в село въехав, поймет жену его и дети, и все именье его возмет», рисуют безнадежное положение в русских пограничных княжествах и после саковской «роты»[148]. Я остановился на этом подробнее потому, что в русской историографии высказывалось предположение, что не половцы, а русские «без всякого повода со стороны первых» нарушили саковский мир.
Большие соединенные силы русских князей наголову разбили половцев на реке Сутени (вероятно, ныне Молочная)[149]; в этом сражении пало до двадцати половецких ханов, в том числе прославленный своею храбростью Алтунопа, помощник Боняка в перемышльской битве с уграми. Значительное количество печенегов и торков, порабощенных половцами, были теперь выведены русскими из степей. Это был первый большой поход Руси в ответ на беспрерывные половецкие нападения последних лет.
Этот первый разгром половцев еще не ослабил их: в 1105 году мы видим Боняка дважды разоряющим Киевскую область; в 1106 году половцы воюют на Погорыни, в Волыни, а в 1107 году тот же Боняк опять нападает на Русь: сначала идет под Переяславль, а затем предпринимает большой поход «со всеми половци» вместе с ханом Шаруканем Старым и многими другими ханами; но на этот раз половцы на Суле потерпели серьезное поражение: был убит брат Боняка, а Шарукань едва спасся бегством. После этого наступило недолгое примирение, подкрепленное новыми браками русских князей с половецкими хатунями: два хана Аепы (один сын Асена, другой сын Гергени) выдали своих дочерей: за младшего сына Мономаха — Юрия и за старшего сына Олега Черниговского — Святослава[150]. Однако другие ханы не переставали воевать с Русью; этим, вероятно, объясняется то, что уже в 1109 году Мономах послал свои войска в глубь степей, к Дону, где русские захватили до тысячи веж, а в 1111 году соединенные силы русских приднепровских князей совершают новый большой поход в глубь половецких степей, на этот раз к Донцу, ниже устья Оскола, где дважды наголову разбили половцев и взяли огромное количество пленных и скота[151].
Перевес начал явно клониться на сторону Руси. Когда в 1113 году умер Святополк II Киевский и половцы стали собираться под Вырем, очевидно, с целью идти на Киевское княжество и требовать нового «мира» и «подарков» от нового великого князя Владимира Мономаха, то посланий, собрав большое войско, выступил навстречу половцам и кочевники бежали. В 1116 году войска киевского и черниговского князей снова идут в глубокий поход в степи, на низовья Дона, и русские князья входят в сношения с аланами, жившими на окраине «половецкого поля», возможно ища в них опоры против общего врага — половцев[152]. Эти походы расшатали силу половецкой орды, в ней появились признаки разложения: вслед за походом русских 1116 года остатки торков и печенегов, живших среди половцев, восстали против своих поработителей: два дня и две ночи длилась резня, в результате которой торки и печенеги ушли из степей; они явились на русское пограничье и здесь были расселены русскими. М. Грушевский расценивал это событие как неудачную попытку положить конец половецкой гегемонии и вынужденный уход восставших из степей. Однако трудно себе представить, чтобы подчиненные половцам тюркские народности могли рассчитывать на полное уничтожение власти половцев в степях. Не надо забывать, что половецкая орда жила не только в причерноморских степях, но и далее за Доном, до самого Иртыша и вряд ли прикаспийские и среднеазиатские половцы остались бы равнодушными к такому изничтожению своих сородичей. Поэтому в восстании 1116 года скорее надо видеть удачное освобождение из-под половецкого владычества покоренных половцами других кочевников, чем неудачную попытку свергнуть половецкую власть в степях. Хотя и ослабленные, половцы даже и в эти годы не отказываются от активности, и мы видим их то нападающими на дунайское пограничье Византии (в 1114 году у Браничева и Видина), то вступающими в какой-то конфликт с волжскими болгарами (в 1117 году), о котором я уже говорил выше. Не имей половцы в эти годы никакого значения, вряд ли великий князь Киевский Владимир Мономах в 1117 году женил бы своего сына Андрея на внучке знаменитого Тугоркана.
Но все же главные силы днепровско-донецких половцев были подорваны. Это совпало со смертью наиболее знаменитых и сильных ханов этого времени. Еще в 1096 году был убит Тугоркан, в 1103 году погиб Алтунопа; 1107 годом датируется последнее известие о Шарукане Старом[153]; Боняк упоминается в последний раз в 1109 году[154]. С именами этих ханов связано славное в истории половцев двадцатилетие 1090-1110-х годов. Боняк с Тугорканом были сокрушителями печенежской орды и спасителями Византийской империи. Но тот же Тугоркан заставлял трепетать Византию, когда он вместе с претендентом на византийский престол пробивался до Адрианополя. Боняк разбил угров на Сане и дважды подступал к Киеву, водружая свои знамена перед воротами Печерского монастыря. Половецкий эпос создал легенду, что Боняк своим мечом рассек Золотые ворота Киева. В борьбе с Киевской Русью оба великих хана сложили свои головы: Тугоркан, вместе с сыном, — на реке Трубеже, близ Переяславля, Боняк — где-то в киевских пределах[155]. Память о Боняке долго жила среди половцев, и желание отомстить русским за его смерть было живо у кочевников и шестьдесят — семьдесят лет спустя. На Руси же Боняк стал персонажем страшных легенд и сказок.
Шарукань Старый считался современной ему грузинской летописью «самым выдающимся из кыпчакских ханов». Его главным противником был Владимир Мономах, с которым он беспрестанно воевал и от которого ему пришлось претерпеть много унижений: он был взят в плен Мономахом и сидел в плену в оковах, пока переяславский князь не отпустил его обратно в степи. И сами половцы долго помнили великие унижения старого Шаруканя: еще спустя полвека в приазовских вежах пели песни, в которых «лелеяли» месть за Шаруканя.
Место Шаруканя Старого в его роде занял сын его Отрок (или Атрак). Еще на рубеже XI и XII веков дочь Отрока была выдана за грузинского царя Давида II. Отроку пришлось принять на себя последние удары Владимира Мономаха и уйти из степей за Железные Ворота Кавказа. Русская летопись прямо говорит, что Мономах погубил «поганыя измаилтяны, рекомыя половци, изгнавшю Отрока во обезы, за Железная врата… Тогда Володимер и Мономах пил золотом шоломом Дон и приемшю землю их всю и загнавшю оканьныя агаряны»; другой летописец, более близкий времени Мономаху, добавляет, что он, Мономах, «наипаче же бе страшен поганым». Действительно, с 1118 года видим Отрока со всей своей ордой принятым Грузией; из половцев грузинский царь организовал отборную конную армию — по одним известиям в сорок, по другим — в пятьдесят тысяч человек[156]. Грузинская летопись уточняет несколько стилизованный эпический отрывок, включенный в русскую летопись, и поясняет, что перед 1118 годом половцы жили по соседству с Грузией, находились в бедственном состоянии, а Давид II, нуждавшийся в это время в войске, пригласил своего тестя Отрока со всей его ордою в Грузию. Следовательно, Владимир Мономах отбросил днепровско-донских половцев в предкавказские степи, а уже отсюда грузинский царь призвал их к себе на Кавказ. Здесь орда Отрока была расселена в удобных для нее местах и с нею, в течение 20-х годов XII столетия, Давид II Строитель совершил свои победоносные походы на Ширван, Персию, Великую Армению и на сельджукских тюрок.
Уход части половцев из Причерноморья в Закавказье косвенно подтверждается походом 1120 года переяславского князя Ярополка, сына Мономаха, который «ходи на половци за Дон и не обрете их, воротися вспять», — в этом можно видеть указание на то, что половцы оставили места своих прежних кочевок и ушли куда-то.
Когда в 1125 году умер Мономах, весть об этом сразу разнеслась по половецким степям. И те, очевидно более мелкие, орды, которые не покидали степей и даже продолжали кочевать поблизости от русских пределов, тотчас же ворвались в Переяславское княжество «повоевати Русеку землю»; ханы, из оставшихся в степях, послали гонцов в Грузию к Отроку, зовя его вернуться в родные степи[157]. Отрок вернулся, но далеко не со всей своей ордой: он и сам, по эпическому отрывку, как будто колебался с возвращением[158], да и из грузинских источников мы знаем, что часть половцев навсегда осталась жить на Кавказе и служить грузинским царям[159].
Собравшись в причерноморских степях, половцы попытались было снова начать набеги на Русь, чему благоприятствовало еще и то обстоятельство, что в 1128 году начались на Руси усобицы и черниговский князь, сам сын половецкой хатуни, пригласил семитысячную половецкую орду своих двух дядей, ханов Тюнрака и Камоса Осолуковичей к себе на помощь против других русских князей. Что набеги снова начали принимать широкие размеры, видно из того, что Мстислав Киевский пытался собрать вокруг себя для войны с половцами князей всей Руси, вплоть до отдаленных Полоцких. Результат этой новой короткой вспышки половецко-русских войн был для половцев неблагоприятен: натиск их был отбит и великий князь Киевский, подобно своему отцу, стал посылать в степи своих «мужей» и, по несколько гиперболическому слову летописца, «загна половци за Дон и за Волгу за Гиик (Яик) и тако избави Бог Рускую землю от поганых». Действительно, до смерти Мстислава мы не слышим больше о половецких нападениях на Русь.
К этому же времени, то есть к началу 30-х годов ХП века, относятся первые сведения о половецких военных отрядах на службе у государей Средней Европы. В 1132 году чешский король дает германскому императору вспомогательный отряд половцев для его итальянского похода. Так как в Чехии никогда не было половецких поселений, то справедливо предположение, что король Богемии попросил этот отряд у своего родственника и союзника — короля угорского. Как раз в Угрии до татарского нашествия известен целый ряд поселений половцев. Знает «Палоч-гору» в Угрии (напомним: палоч — мадьярское название половцев) и русская былина о Дюке Степановиче. В этой «Палоч-горе», по объяснению А. И. Лященко[160], надо видеть Матранские горы, где было особенно много половецких поселений. Если верно утверждение Лященко, что историческим зерном былины о Дюке Степановиче было посещение в 1151 году Киева венгерским королевичем дуком Иштваном (будущим королем Иштваном IV), то в таком случае у нас есть свидетельство о жизни половцев в Северной Угрии в середине XII века. Все это говорит за то, что еще до тридцатых годов XII века половцы — то ли вследствие какого-то неизвестного нам поражения и пленения мадьярами, то ли, может быть, вследствие добровольного прихода в Угрию после разгрома их главных сил русскими в 1110– 1120-х годах — были поселены в Угрии и служили в войсках венгерских королей. Семьдесят лет спустя, в 1203 году, мы снова слышим о половецких отрядах — теперь в качестве вспомогательного войска императора Оттона IV в Тюрингии. Этот отряд был, очевидно, также венгерского происхождения.
3. Набеги на соседей
и участие в русских усобицах
1130–1160 годы
Середина XII века не ознаменовалась в истории половцев какими-либо выдающимися событиями; это время было полно лишь мелкими набегами на Русь. Половцев призывали к себе на помощь русские князья, беспрестанно враждовавшие между собой. После смерти в 1132 году последнего могущественного и почти единодержавного Мстислава I Русь впала в хронические усобицы. Это давало половцам возможность беспрепятственно грабить русскую землю и, кроме того, получать «дары многы» (главным образом в виде золота) от призывавших их князей. Среди последних у половецких ханов было немало родственников и свойственников через браки князей с половецкими хатунями. Эти-то русские родичи и обращались к своим половецким дядьям, двоюродным братьям и своякам за военной помощью, которую половцы всегда очень охотно предоставляли. Виднейшие участники русских усобиц в 1130– 1160-х годах — Юрий Суздальский, Святослав Олегович Новгород-Северский и Изяслав Давидович Черниговский были: первый — мужем, второй — сыном и мужем половецких хатуней, а третий — свояком одного из сильнейших ханов через свою невестку, ставшую после смерти мужа женой половецкого хана Башкорда.
Сами половцы не проявляли никакой наступательной инициативы и вполне удовлетворялись ролью послушных союзников русских князей. Особенно ярко это выразили они сами устами своих послов, явившихся к новгород-северскому родственнику: «Когда велишь нам к себе с силою приити, и се готовы есмы». Такое отсутствие собственной инициативы объясняется тем, что это время не выдвинуло таких энергичных ханов-воителей, каких дали предшествовавшая и последующая эпохи половецкой истории.
Легендой овеяно имя только одного хана Севенча, сына знаменитого Боняка. Он не раз подступал к Киеву, но не так, как некогда его отец, а в качестве союзника сына Мономаха, и выражал хвастливое намерение: «…хощю сечи в Золотая ворота яко же и отец мои». Но ему не удалось осуществить свои желания: в происшедшей под Киевом в 1151 году битве он погиб, а весь его отряд, пришедший на помощь Юрию Суздальскому, был перебит русскими.
В эти годы половцы, пользуюсь призывами русских князей, грабили и жгли не только области, граничащие со степью, но проникали далеко в глубь Руси, куда они еще никогда не доходили в предшествующие времена.
Половцам в 1130–1150 годах не раз представлялся случай разорять Переяславское княжество, где они грабили города по Суле и по Удаю (Пирятин, Прилук) и по Трубежу (Баруч, Нежатин), опустошали окрестности Переяславля, доходя до Альты; они хозяйничали также в Киевской области: жгли киевский Городец (на левой стороне Днепра), перебирались на правобережье, где предавали огню и опустошению окрестности Треполя, Халепа, Красна, Василева, Белгорода, располагались под Киевом, у его предместий, обходили Киев с севера, подступая к Вышгороду.
Из Киевской области русские князья посылали половцев на север воевать Туровское, а на восток — Галицкое княжество. Кочевники участвовали во взятии галицких городов Ушицы и Микулина и в осаде Звенигорода.
На левобережье половцы разоряли не только Переяславское княжество, но и Черниговское и Новгород-Северское, проникали в Вятичевскую землю и еще севернее — в Смоленское княжество. Русские родичи приводили половецких ханов под Чернигов, давая им возможность жечь его окрестности и разорять все Посемье между Черниговом и Путивлем. Большие силы половцев — «вся половецьская земля, что же их межи Волгою и Днепром» — дважды совершали глубокие набеги в Вятичевскую землю Новгород-Северского княжества, где вместе с русскими брали Кромы, Мценск, Вороби-нин, Домагощь. С верховьев Оки половцы посылались русскими на верховья Угры, в пределы Смоленского княжества[161].
Однажды русские повели половцев даже против Пскова, очевидно, через Северскую, Смоленскую и Новгородскую земли, но, дойдя до Дубровны, деревни на реке Шелони в 70 верстах на восток от Пскова, союзное войско вынуждено было повернуть обратно.
В 1154 году, в одно из русских междоусобий, половцам удалось взять в плен русского князя противной стороны — Святослава Всеволодовича Черниговского и значительную часть киевской дружины, которые были выданы за богатый выкуп.
Половцам так пришлись по вкусу грабежи русской земли, с уводом пленных и с угоном скота, что даже тогда, когда русские князья побивали их и затем хотели с ними мириться, половцы не шли на мир: «Половцы не восхотеша (мира), — писал о них в 1151 году русский летописец, — но восхотеша кровь прияти». Не очень церемонились половцы и со своими союзниками — теми русскими князьями, которые звали их на Русь: они иногда грабили и их волости, так что тем ничего не оставалось, как «укрощать» и «умирять» половцев.
В результате подобного хозяйничания половцев на Руси степные области трех русских княжеств — Переяславского, Черниговского и Новгород-Северского и даже некоторые лесостепные районы, пограничные со степью, например Орогощский и Любечский, были в эти десятилетия так опустошены, что в них почти не осталось населения[162].
Видя слабость русских князей, половцы не переставали являться к ним «на мир», то есть с требованием «подарков» или откупа. Как только на киевском или переяславском столе утверждался новый князь, половцы приходили «всей землей» за такими «подарками». В 1139 году они с подобными требованиями подступили к Малотину в Переяславском княжестве, и из Киева и из Переяславля приехали к ним русские князья «и створиша мир с ними». Как только в 1146 году в Киеве был убит Игорь Ольгович и на великокняжеском столе утвердился Изяслав Мстиславич, то «слышавше половецьстии князи створившееся над Игорем, прислашася ко Изяславу мира просяче»; но уже в 1148 году (неизвестно, те же или другие колена половцев) опять явились «творити мир» с тем же Изяславом — на этот раз у города Воиня.
К тридцатым годам относятся и нападения половцев на Польшу — в 1135 году они разграбили Повислие[163]; в сороковых и пятидесятых годах известно два нападения половцев на дунайское пограничье Византийской империи. В 1148 году они перешли Дунай, взяли город Демничик и пограбили Северо-Восточную Болгарию до балканских гор. Шесть лет спустя, в 1154 году, половцы снова проникли за Дунай, разорили ряд греческих крепостей вдоль Дуная и разбили наголову высланный против них византийский отряд. Возможно, что в этот раз половцы действовали в согласии с мадьярами, которые как раз воевали с Византией. Участившиеся набеги половцев на греческое пограничье стоят в связи с окончательным освоением ими в середине XII века придунайских степей, куда они до того прикочевывали лишь на время[164].
Когда в начале пятидесятых годов несколько притихают на Руси усобицы, у половцев отпадает возможность беспрепятственно поживиться в русской земле. В 1152 году, в княжение в Киеве Изяслава Мстиславича, русские снова начинают наступательные походы в степи: сын Изяслава разбивает половцев на реках Угле (Орели) и Самаре и производит основательный разгром их веж. Приграничные нападения половцев теперь не остаются без реакции со стороны русских: в 1153 году, когда половцы «пакостяхут» по Суле, тот же Изя-слав опять послал против них войско. Интересно отметить, что это происходит как раз в то время, когда киевский великий князь входит в сношения не то с аланами, не то с грузинами, следствием чего в 1154 году был брак Изяслава Мстиславича на «царской дочери» «из обез»[165]. Брак русского князя на царевне из столь отдаленной земли, но находившейся как раз в тылу половецких причерноморских кочевий — не указывает ли он на желание Мономаховичей охватить половцев с двух сторон, действуя одновременно в союзе с аланами или грузинами?[166]
Половцы теперь уже не могли по своей воле принуждать русских на «миры», как то было в предыдущие десятилетия: Русь или отказывалась принимать половецкие условия, или являлась на место встречи с половцами с такими силами, что кочевники, узнав о них, бежали обратно в степи.
Вторая половина 50-х и 60-е годы XII столетия снова полны мелкими набегами половцев на русское Приднепровье. За это время они трижды проникают в Поросье, нападая здесь главным образом на вежи киевских черных клобуков; пробираются и севернее, за Рось, в окрестности Котельницы, Ярополча и Мунарева; на левобережье грабят окрестности Выря, Путивля, Переяславля, разбивают переяславскую дружину, обогащаясь большими выкупами. В 1159 году в глубине Переяславского княжества, у Носова и по реке Альте, половцы захватывают более восьмисот человек и уводят их в степи[167].
В 1157 году умер в Киеве Юрий Владимирович, зять хана Аепы, часто призывавший к себе на помощь половецкую родню. Но оставался в живых еще Изяслав Давидович Черниговский, свояк хана Башкорда, пользовавшийся еще чаще Юрия помощью половцев. В 1156 году «многое множество» половцев из-под Заруба, куда они явились на «мир» с Юрием Киевским, были уведены Изяславом Давидовичем, присутствовавшим на этом «мире», — в глубь Черниговского княжества, против своего племянника. В 1159 году хан Башкорд привел под киевский Белгород двадцать тысяч половцев на помощь Изяславу Давидовичу в его борьбе за киевский стол, но Изяслав не сумел воспользоваться этой силой и не удержался в Киеве. В следующем году Изяслав ведет «всю силу половцев» из-под Выря сперва к Чернигову, где степнякам представилась возможность повоевать все окрестные села, а затем — в глубь Северской земли, к Росухе и Воробийне. Отсюда половцы были посланы Изяславом в Смоленское княжество, где они перебили много народа и более десяти тысяч вывели в степи. Наконец, в 1161 году Изяслав дважды призывает половцев на Русь: сначала он приводит их под Переяславль, а второй раз ведет к Киеву: он переправляется с ними на правый берег Днепра, берет Вышгород и 12 февраля 1161 года входит в Киев. Так половцы проложили путь своему свояку в столицу Руси. И несмотря на то, что их было много («придоша к нему [Изяславу] половци мнози», говорит летописец), кочевники не воспользовались своим исключительным положением главной силы, помогшей Изяславу захватить Киев, и не вышли из роли вспомогательного войска. Больше того: равнодушные ко всем перипетиям, которые происходили в это время на Руси, половцы в дальнейшем не проявили должной стойкости в поддержке Изяслава и легко примирились с его поражением и гибелью. Тотчас по занятии Киева Изяслав со всем своим войском подступил к Белгороду, где собрались его противники, и начал осаду города. Здесь после трехнедельной осады, 6 марта 1161 года, он пал в битве с Мономаховичами. Половцы, несмотря на свое многолюдство, ничем не проявили себя в битве, хотя и понесли потери, и после смерти Изяслава ушли обратно в степи.
Спустя три года умер и третий могущественный «сват» половцев — новгород-северский князь Святослав Ольгович. Впрочем, русские князья стремились к новым бракам с половецкими ханскими родами: в 1163 году великий князь Киевский Ростислав привел из степей своему сыну Рюрику в жены дочь хана Белука. Этим браком половцы снова укрепили свои связи с династией Рюриковичей, и впоследствии Рюрик Ростиславич будет широко пользоваться помощью половецких родственников в своих войнах за Киев.
В то время как донецко-донские половцы принимали участие в междоусобиях русских князей, придунайские половцы не переставали совершать нападения на Византию. В 1160 году они переправились через Нижний Дунай и устремились грабить придунайскую Болгарию. Только появление здесь самого императора Мануила заставило половцев уйти обратно на левый берег реки.
К концу шестидесятых годов набеги половцев на русскую землю снова сделались ежегодным явлением; при этом они не стеснялись нарушать «роты», заключаемые с русскими князьями. Кроме того, они стали угрожать торговым путям, шедшим из Византии и из Причерноморья через степи в Киев[168]. Это вызвало серьезную тревогу у русских князей и заставило их объединиться в общий поход против половцев. Энергия, проявленная при этом русскими князьями, напоминала времена Владимира Мономаха: на реках Угле и Снопороде русские в 1168 году разгромили половецкие вежи, захватив огромное количество пленных, главным образом жен, детей, рабов; самих же половцев иссекли, прижав их к непроходимому Черному лесу. Это был такой погром днепровско-донской группы половцев, какого они не переживали со времени Боняка, Шаруканя и Отрока.
В это же время и черниговские князья, порывая со своей традиционной дружбой с половцами, предприняли ряд самостоятельных походов в степи. В 1166 году Олег, сын Святослава Ольговича Новгород-Северского, который неизменно пользовался помощью своих половецких сватов в русских междоусобиях, — разбил хана Кобяка[169], а в 1167 году он же и еще один черниговский князь нанесли большое поражение половцам, захватив вежи ханов Козы и Беглюка (=Белук?), расположившихся на зимовища.
Таким образом, половецко-русские столкновения снова начинали принимать скверный оборот для половцев. Но их выручили перемены, произошедшие на киевском столе. В 1169 году коалиция князей, собранная Андреем Суздальским, взяла Киев, предала его небывалому разгрому и изгнала Мстислава Изяславича. Вместо Мстислава, ведшего традиционную киевскую политику в отношении половцев и предпринимавшего большие походы в степь, на киевском столе оказался брат Андрея Суздальского — Глеб, принадлежавший к семье князей, которая с давних пор находилась в близких отношениях с половцами и которая теперь, заняв Киев, была не прочь в борьбе с Мстиславом использовать помощь половецких свояков. Андрей и Глеб были детьми половецкой хатуни.
Однако половцы не хотели или не смогли оценить выгоды от перемены, произошедшей на киевском столе; половецкие ханы, видимо, не очень дорожили своим родством с сильными суздальскими князьями и не могли преодолеть искушения пограбить Киевское княжество, хотя оно и было в это время под властью их суздальской родни. Как только Глеб занял Киев, две орды половцев — одна, по-видимому, лукоморская[170], днепровская, другая — донецко-донская, одновременно явились на Русь, первые к Песочину в Переяславской земле (где княжил сын Глеба), вторые — к Корсуню на Киевщине и пожелали заключить «мир» с новым киевским князем. И пока Глеб договаривался с половцами, находившимися в Переяславском княжестве, те, что стояли под Корсунем, воспользовались отсутствием киевского князя, страшно разграбили Киевщину. Впрочем, обремененные добычей и колодниками, они были настигнуты подоспевшим с левобережья Глебом и сами потеряли до полутора тысяч пленными.
Но в следующем, 1170 году Глеб позвал половцев на помощь против Мстислава Изяславича, попытавшегося вернуть Киев. Сначала он кликнул из приазовских степей хана Кончака «с родом своим», а когда потребовалось еще большее подкрепление, привел из степей дополнительные силы половцев. Это открыло им возможность снова легко грабить Киевскую Русь. Во время этой войны половцам удалось захватить в плен целиком дружину одного мелкого волынского князя и с большим полоном вернуться в степи.
В 1171 году половцы предприняли набег на Киевское княжество, подобный набегу 1169 года; они рассыпались по Киевщине несколькими отрядами, пограбили и набрали колодников. Русские настигли уходящих в степь половцев; одних перебили, других взяли в плен. По-видимому, это были опять лукоморские половцы.
В это время в придонских степях появляется новое лицо, уже упомянутый нами хан Кончак, впервые на страницах русской летописи выступающий как помощник Глеба Киевского. В дальнейшем он станет ярым противником Руси, мстителем за погибших в битвах с русскими великих ханов начала XII столетия. Кончак открывает новый этап в истории половецкого народа.
…В нас ти есть, княже, и добро и зло.
…И рече князь: не дай Бог поганому веры яти николиже.
Опубликовано: Seminarium Kondakovianum, I, Praha, 1927. C. 93-109.
О роли черных клобуков в деле обороны русской земли от половцев мы можем говорить далеко не исчерпывающе, из-за полного почти отсутствия источников, которые бы освещали эту роль в Галицкой, Волынской, Рязанской землях. Лишь кое-что мы знаем о Переяславском и Черниговском княжествах, и только о Киевском у нас есть более или менее достаточный материал, чтобы в общих чертах представить себе роль там черных клобуков. Единственным утешением нам может служить то, что именно в Киевском княжестве, более других насыщенном тюркским элементом, эта роль последнего сильнее всего и сказывалась и здесь именно разыгрывались чаще всего столкновения «диких половцев» со «своими погаными». Эти «свои поганые», или черные клобуки, как собирательно называет их русская летопись, представляли собой осколки тюркских племен торков-узов, печенегов и берендеев, которых половцы выгнали из мест их прежних кочевий — черноморских степей, почему черные клобуки и принадлежали к непримиримым врагам половцев. Поэтому и факт наличия черных клобуков на юге Руси — не следствие какой-либо со стороны Руси «замирительной политики», как то считали прежде, а просто результат общих интересов: Руси было выгодно иметь такой военный материал для обороны своих границ; для черных же клобуков — это был вопрос существования: за службу Руси они получали ту степень самостоятельности, самобытности, которая была бы невозможна для них у половцев, превративших бы их в своих рабов.
Для Руси черные клобуки были действительно незаменимы. Сами степняки, знавшие военное искусство своих противников, они, будучи кавалеристами, лишь одни были в состоянии догонять и ловить уходивших с награбленной добычей половцев, сами быстро нападать на них, наконец, быть превосходными разведчиками.
Все эти качества как раз необходимы были в борьбе со степью; русские не могли равняться
Взаимной враждой черных клобуков к половцам и не меньшей — половцев к клобукам надо объяснять то обстоятельство, что на протяжении полутораста лет черные клобуки никогда серьезно не изменяли русским интересам, беспрестанно воюя со своими соплеменниками, порой даже сами подбивая на это молодых русских князей. Сами половцы способствовали укреплению такой «политики» черных клобуков, в особенности в начале оседания последних на Руси, когда половцы специально на них направляли свои походы, и затем своими последующими, мелкими набегами не переставали беспокоить их до самого конца XII столетия.
Хотя черноклобуцкие поселения в Южной Руси ведут свое начало с последних десятилетий XI века, в это время мы еще не видим черных клобуков в роли активных помощников русских в их столкновениях с половцами. Черные клобуки лишь спасаются в русских острогах. Это были годы страшного натиска половцев на Русь, беспрестанных поражений русских, которые со «своими погаными» могли лишь отсиживаться за укрепленными городами. Но и отсидеться не всегда удавалось. Девять недель спасались торки в 1093 году от половцев в Торческе, но все же принуждены были сдаться. Половцы нанесли тогда сильный удар молодым черноклобуцким поселениям на юге Руси, сжегши Торческ и уведя самих торков к себе со всеми их вежами. Не видим мы черных клобуков и в больших ответных походах русских на половцев в начале XII века. Это и понятно: клобуков было тогда еще мало на Руси и только благодаря этим самым походам они начинают переходить на Русь из степей. С 20-х же годов XII столетия затихает на время напряженная борьба с половцами, и ничего поэтому не слышно о действиях в это время и черных клобуков.
Лишь с 50-х годов того же XII века и теперь уже до самого его конца черные клобуки принимают участие в походах русских на половцев, а иногда даже сами проявляют инициативу. Летопись сохранила известия о четырнадцати походах русских на половцев, в которых участвовали черные клобуки. В каждом из этих четырнадцати случаев они играли довольно значительную роль.
В больших коалиционных походах русских князей черные клобуки, как правило, высылались авангардом «в сторожи», как было в 1185 году, или, при поражении половцев, — в погоню за ними, как, например, в 1170 году. Особенным талантом клобуков считалось «имать в плен», и не только простых половцев, но и половецких ханов, что служило важной статьей их дохода, так как хан часто тут же откупался, после чего его отпускали на волю к большому неудовольствию русских князей. Незаменимы были черные клобуки, когда надо было «перехватить путь» половцам, зашедшим далеко в глубь Киевского княжества, и отрезать им отступление или догнать их, ускользающих в степь после набега[173].
Часто отряд, идущий на половцев, почти целиком формировался из черных клобуков, но начальствовал над ним обязательно какой-нибудь русский князь или великокняжеский воевода. Вот образец подобных походов. В 1152 году Изяслав Киевский «отряди сына своего Мстислава на половци, с берендеи и с торкы и с печенегы и с неколиком дружины своея»; спустя немного времени «приде ему (Изяславу) весть от сына от Мстислава, оже Бог ему помогл половци победити на Угле и на Самаре, а полон мног взял, самех прогна, веже их пойма, коне их и скоты их зая и множьство душ крестьянскых от полони, и возвратишася в Переяславль хваляче Бога о таковей помочи, а отполоненыя отпусти в рожение свое».
Хотя командование над черными клобуками и принадлежало всегда русскому князю, они очень часто предпочитали действовать самостоятельно — правда, объясняя это заботой о безопасности князя. Пример найдем в 1172 году, когда Михаил Юрьевич выехал, готовясь к битве, перед полками черных клобуков и своей переярлавской дружины: «Берендееве же яша коня княжа за повод и не даша им (то есть князю и переяславцам. —
Черных клобуков, предпринимающих походы абсолютно самостоятельно, без русских, мы видим лишь дважды, и оба раза в исключительных случаях. Первый был в 1162 году, когда пришли половцы и захватили много черноклобуцких веж по реке Роте (Руток, приток Роси); здесь уже было не до ожидания подхода русских князей. «Черный же клобук, — говорит летопись, — весь совокупившеся ехаша по них (то есть на половцев.
Зато неоднократно мы видим черных клобуков выступающими инициаторами набегов в степь. При этом обычно в экспедицию привлекался какой-нибудь удалой молодой русский князь, которому и отдавалось формальное командование. Делалось это, вероятно, для того, чтобы придать походу легальность в глазах Руси и великого князя Киевского, в подчинении которого черные клобуки находились. Знаем три таких случая. Приведу наиболее характерный. В 1190 году «сдумаша лепшии мужи в черных клобуцех и приехаша во Торцьскый к Ростиславу Рюриковичю и рекоша ему: «се половци сее зимы воюют ны часто… а отец твой далече есть…» Ростислав же Рюрикович улюби думу их с мужи своими и посла к Ростиславу Володимеричю (другому «молодшему князю».
Готовность черных клобуков к походам в степи надо в значительной доле объяснять материальной заинтересованностью; в случае успеха они, как и русские князья и их дружины, забирали неисчислимые богатства половцев: табуны, стада, рабов, вооружение, конские уборы, золото, серебро, драгоценные ткани. Мы уже видели, как черные клобуки предпочитали брать в плен половецких ханов, чтобы получать с них откупы. О пленных половцах, которые доставались именно черным клобукам, у нас есть целый ряд летописных известий.
Вряд ли будет правильна точка зрения некоторых ученых, считающих, что если в первой половине XII века черные клобуки — еще горячие русские патриоты, то со второй половины того же столетия они уже начинают «льстить» половцам. Такое мнение основано, в сущности, всего лишь на двух фактах, отмеченных в 1187 и 1192 годах, из которых, мне кажется, не стоит делать такие выводы, тем более что для каждого из этих случаев, кажется, есть свои объяснения.
В 1187 году «сдумав князь Святослав со сватом своим Рюриком поити на половце вборзе, изъездом, поведахут бо им: половци близ на Татинци, на Днепренском броде; и ехаша изъездом без воз. Володимер же Глебович приеха к ним из Переяславля,
Из этих двух случаев делать какие-либо общие выводы уже потому затруднительно, что в уже следующем году черные клобуки опять стали подбивать князя Ростислава на поход с ними в степь. Теперь, наученные предыдущим отказом великого князя Рюрика отпустить с ними сына, они подговаривают последнего пойти в поход тайно от отца. Ростислав поддался на уговоры, собрал дружину, пригласил еще одного молодого князя, своего двоюродного брата, и, соединясь с черными клобуками, предпринял очень удачный поход на половцев. И русские, и черные клобуки возвратились с богатейшим полоном.
Сколь велико было значение черных клобуков в деле обороны Руси от половцев, может служить примером случай с торкским князем Кунтувдеем, обитавшим со своими торками в Поросье в 80–90-х годах ХП века. Он пользовался большим доверием у великого князя Киевского; последний, как мы знаем, даже посылал его с шеститысячным отрядом, без русского присмотра, в степи на половцев. Но именно этого хана Святослав Киевский арестовал по доносу; каковы были обвинения, нам не известно. Узнав об этом, Рюрик Ростиславич стал просить Святослава освободить Кунтувдея. Святослав послушал Рюрика, привел Кунтувдея к присяге («водив его к роте») и отпустил. Но Кунтувдей счел такое отношение к себе слишком оскорбительным: он не мог «стерпети сорома своего» и ушел к половцам. Отсюда, из степей, он вместе с половцами «почаша часто воевати по Реи», держа в неустанном страхе русскую границу. Князьям Святославу и Рюрику приходилось на ней простаивать целые лета «стерегучи земли руские» или же оставлять там своих сыновей. Такому напряженному состоянию положил конец Рюрик, сумевший вызвать Кунтувдея из степей, умилить, после чего «да ему город на Реи Дверен». Во всем этом рассказе подчеркивается летописцем, насколько необходимы были Русской земле такие личности, как Кунтувдей, насколько оскорбление их или слишком крутые меры наказания были пагубны для Руси, насколько такими личностями дорожили русские князья, которые понимали значение для Руси черноклобуцких ханов[174].
Другой пример. В 1154 году берендеи захватили в плен половцев, напавших на русское пограничье. В следующем году половцы, придя мириться с киевским князем Юрием Владимировичем Долгоруким, стали просить его выдать им пленных, находящихся у берендеев, но последние наотрез отказали Юрию в этом, «рекуче» такою громкой фразой: «…мы умираем за Русскую землю с твоим сыном и головы своя сокладаем за твою честь», и Юрий, говорит летопись, «не створи им насилья, но половцы одарив дары, отпусти я, а сам иде Киеву». То, что Юрию, человеку крутого и даже бесцеремонного нрава, приходилось так считаться с интересами берендеев и кое-как мириться с половцами, лишь бы не раздражать клобуков, подчеркивает, какое клобуки имели значение на Руси. Сейчас, когда мы перейдем к рассмотрению роли черных клобуков во внутренних делах Руси, то это их значение выступит еще отчетливее, еще определеннее.
Значение черных клобуков во внутренних делах Руси было очень велико. Тем не менее в исторической литературе на это долгое время не обращалось внимания. Самчевский[175] говорит об этом вскользь. Голубовский, обращая внимание на значение черных клобуков как лучших помощников против половцев, обходит молчанием их роль во внутренней жизни Руси. Грушевский в «Истории Киевской земли» уделил всего три-четыре страницы черным клобукам, совершенно не подчеркнув всей важности их значения в истории Киева.
Рассмотрим же последовательно значение черных клобуков в военной, политической и, наконец, культурной жизни Древней Руси.
Оговариваюсь — мы знаем только о черных клобуках Киевского княжества, где, собственно, их влияние и было совершенно исключительным; о значении же их в других княжествах мы почти ничего не знаем; там случайные упоминания говорят лишь об участии «своих поганых» во внешних войнах — и только. Можно предполагать, что там роль их была несравненно скромнее, чем на Киевщине; доказательство тому — кроме как молчание о них источников — то, что черниговские, например, князья во внутренних междоусобных войнах прибегают к другому виду помощи: призывают из степей «диких половцев»; это свидетельствует, что у них не было значительных собственных тюркских сил вроде, например, черных клобуков в Киевском княжестве.
Каждый киевский великий князь, если только он прочно обосновывался на «золотом столе киевском», получал в свое распоряжение и большую воинскую силу — легкую кавалерию черных клобуков, расквартированную в южной части княжества. Это было постоянное, собственными средствами вооруженное войско, и напрасно Грушевский считает, что только княжеская дружина составляла такое постоянное войско.
Киевский великий князь широко пользовался этой военной силой; там, где летопись начинает подробно перечислять участников великокняжеского ополчения, почти всегда мы встретим упоминание и о черных клобуках. С ними великий князь прежде всего защищает свою столицу и собственную власть в ней — у самого ли города (как то было в 1151 году) или на подступах к нему (1150 год). Участвуют черные клобуки и в экспедициях киевского князя в другие княжества — лично с ним или в посылаемых им отрядах под командой молодых князей или воевод. Видим мы черных клобуков и под стенами соседнего Владимира-Волынского, и еще дальше — в Галицком княжестве; часто переправляли их через Днепр на левую сторону его, и тогда они воевали Переяславскую область, осаждали и сам Переяславль, проникали в Черниговское княжество, участвовали в осаде Чернигова и заходили даже в Новгород-Северское княжество, пробираясь через его лесные дебри и достигая на севере Карачева. Посылались они также в Турово-Пинскую землю, к Пинску и за Припять; два раза даже видим черных клобуков в далеком от Киева Полоцком княжестве. Наконец, киевский князь посылал ковуев и берендеев в Великий Новгород в качестве сопровождения своего сына; правда, им удалось пройти дальше Мозыря. Только о проникновении черных клобуков в Суздальскую Русь ничего не известно.
В больших походах внутри Руси подобно тому, как и в больших походах в степь, черных клобуков мы видим в роли кавалерийских авангардов; их посылали вперед, или на разведку (часто вместе с русскою «молодью»), или в качестве конных стрелков, дабы завязать битву.
Далеко не всегда клобуки исполняли роль безмолвной военной единицы. В Древней Руси было в обычае князьям совещаться с войском. Черные клобуки в этом отношении были на равном положении с русскими, принимали участие в совещаниях и не раз давали советы князьям.
При всей отрывочности и случайности упоминаний летописями о количественном соотношении в походах княжеской дружины и черных клобуков или вообще «русских вой» и «своих поганых» все же можно, мне кажется, утверждать, что сравнительно черные клобуки составляли очень значительное количество, которое, конечно, невозможно определить в цифрах, но, по всему судя, «свои поганые» иногда даже преобладали. Грушевский пришел к выводу, что киевская княжая дружина «считалась сотнями и редко переходила за тысячу», и далее указывает, что «с течением времени, по мере того, как киевские князья становились менее могущественными и богаты, число дружины должно было еще более уменьшиться»[176]. Когда мы эти выводы поставим рядом с отрядом в 600 торков, посылаемых киевским князем на помощь князю Полоцкому, с отрядами в 1500, 2000 и 6000 черных клобуков во время степных походов и, наконец, когда вспомним спорное место летописи о 30-тысячном отряде берендеев у великого князя Ярополка[177], то высказанное предположение о черных клобуках как о преобладающем элементе в русском (собственно, киевском) войске не покажется слишком смелым[178].
Это обстоятельство показывает, насколько важно было претендентам на киевский стол быть в хороших отношениях с черными клобуками, ибо отпадение их и переход на сторону противника сразу бы вырывали почву из-под княжившего в Киеве князя. Изяслав Мстиславич рассуждал, когда в Киеве сидел его непримиримый враг — дядя Юрий, что стоит соединиться с черными клобуками и тогда уже никто страшен не будет. Юрий же немедленно, без боя, бросил Киев, уступив его Изяславу, как только узнал, что тот из Волынской земли, куда он ушел, изгнанный из Киева Юрием, очутился у черных клобуков и был ими радостно встречен. После этого Юрию уже казалось безнадежным удержать за собою Киев.
Очень характерной иллюстрацией может служить эпизод с черноклобуцкой ордой турпеев в 1150 году. Здесь, правда, дело идет не о Киевском, а о Переяславском княжестве, но это нисколько не умаляет характерности факта. Киевский князь Изяслав велит своему сыну Мстиславу добыть Переяславль. Между Киевом и Переяславлем находились турпеи. Мстислав посылает за ними, приказывая «ехати к собе», чтобы уже затем, собрав их и свою дружину, двинуться к Переяславлю. Но переяславский князь, услышав об этом, торопится перехватить турпеев у Мстислава, что ему и удается: «…сам гна к Сакову и сгони турпеи у Днепра и поймав и приведе и Переяславлю». На этом примере видим, какое значение имели тюркские отряды, за обладание которыми боролись князья.
Но исполнение черными клобуками роли слепой военной силы — скорее исключение на страницах русских летописей. Обычно же мы видим их гораздо более самостоятельными, выражающими явные симпатии и антипатии к различным ветвям княжеского дома.
Что касается политической роли черных клобуков в делах Киевской Руси, то самостоятельными инициаторами переворотов они никогда не выступали (по крайней мере, об этом нет ни одного указания), но деятельными участниками, в большинстве случаев согласно с киевской общиной, были неоднократно; по причине той военной силы, какую они собой представляли, участия эти были очень ощутимы, а часто и решающими. Характерно, что черные клобуки, участвуя в политических делах, никогда не сливались с русскими, в частности с киевлянами, но, наоборот, всегда подчеркивали свою самостоятельность. Так, когда умер великий князь Ростислав, князья, сидевшие в киевских пригородах, и киевляне послали гонцов к Мстиславу Изяславичу, зовя его сесть на стол в Киеве; то же сделали и черные клобуки, но отдельно: «В лето 6674. По Ростиславли смерти начата слати по Мьстислава; братья — Володимер Мьстиславич, Рюрик, Давид — и кияне от себе послаша, черный клобукы от себе послаша». Сын Юрия Суздальского, Ростислав, чтобы поднять своего отца в поход на Киев, так говорит Юрию: «Слышал есмь, оже хощет тебе вся Руская земля и черный клобукы».
Остается, правда, спорным, сколько было правды в словах Ростислава Юрьевича, потому что обычно видим черных клобуков приверженцами волынских и смоленских Мономаховичей. Когда в Киеве княжил «неугодный киянам» Игорь Ольгович и киевляне призвали Изяслава Мстиславича, внука Мономаха, то черные клобуки тотчас же приняли сторону последнего: «…прислашася к нему чернии клобуци и все Поросье и рекоша ему: «ты наш князь, а Олгович не хочем; а поеди вборзе, а мы с тобою!»». В другой раз, когда в Киеве сидел Юрий Суздальский, а тот же Изяслав искал под ним Киева, достаточно было ему приехать в расположение черных клобуков, как «приехаша к нему вен чернии клобуци с радостью великою, всими своими полкы». Еще решительнее заявляют они себя приверженцами этой линии Мономаховичей в 1151 году, говоря князьям: «Хочем же за отца вашего за Вячьслава и за тя (то есть Изяслава Мстиславича. —
Поделиться книгой: