Каждая chanson de geste состоит из серии куплетов, в которых звучит одна и та же рифма, но эти куплеты не одинакового размера. В «Песни о Роланде» каждый куплет состоит среднем из 12 или 15 стихов. В позднейших поэмах куплеты длиннее: так, например, в лотарингских жестах есть куплет из 546 стихов. Мужские рифмы, как более удобные для музыкального аккомпанемента, встречаются чаще женских. Чередоваться рифмы начинают только с конца ХIII столетия. Куплеты «Песни о Роланде» и некоторых других поэм имеют припевом восклицание — Aoi!
Из других chansons de geste, входящих в состав того же первого цикла, остановим свое внимание на поэме Raoul de Cambrai («Рауль де Камбре»). Это мрачная и пылкая поэма, в которой нашли яркое отражение вся грубость, вся суровость феодальной эпохи. Написана она была, как предполагают, в X веке трувером Бертоле (Bertolais), после чего подвергалась несколько раз исправлениям и вылилась в окончательную редакцию не ранее XIII столетия. В этом последнем виде она и сохранилась до нашего времени.
Рауль II, главное лицо поэмы, — младший сын Рауля I, графа Камбре, родившийся уже после смерти своего отца. Графство Камбре было в то время простым пожизненным леном, а следовательно, представляло собой всегда открытое наследство и служило предметом вечной вражды и интриг. Французский король Людовик IV Заморский лишил Рауля графства Камбре, несмотря на то что тот был его родным племянником, и отдал графство одному из своих вассалов. Отсюда и возникло все зло, пошли все бедствия.
Когда Раулю исполнилось пятнадцать лет, его возвели в рыцарское звание. Молодой человек был отличным воином, его мужеству, по словам поэта, не было меры. Дядя его с отцовской стороны, Герри Рыжий, привез его в Париж и представил «сильному королю Людовику». Король сделал его своим сенешалем[73]. Молодой рыцарь отдался всем удовольствиям придворной жизни: участвовал в турнирах, расшибал мишени, с большим успехом играл в шахматы и был предметом созерцания для многих дам. Одерживая блестящие успехи и возбуждая невольную привязанность к себе, он в то же время нажил себе смертельных врагов своим буйным и неукротимым характером.
Между тем Герри Рыжий снова приезжает в Париж, чтобы попросить у короля графство Камбре для своего горячего племянника Рауля. Но буйный племянник ссорится с дядей, явившимся, чтобы похлопотать за него. Король Людовик отказывает в исполнении просьбы, ссылаясь на то, что уже обещал графство Камбре своему вассалу и не может не исполнить этого обещания: что скажут бароны, если он не исполнит его? Взамен графства король обещает Раулю первый вакантный лен и в обеспечение своего слова дает ему сорок заложников. Тут умирает граф Вермандуа, владетель нескольких областей. Рауль и Герри побуждают короля исполнить свое обещание, но король и не помышляет об этом. Он не только отказывает в просьбе, но и отпирается от своего обещания. Причина такого поведения короля заключается в том, что он опасается лишиться благосклонности четырех сыновей покойного графа. Тогда Рауль приходит в бешенство и грозится умертвить королевских заложников. Чтобы спасти их, Людовик уступает Раулю, но не в том смысле, в каком ожидали бы мы: он просто дозволяет Раулю отобрать землю у наследников Вермандуа, если только он сможет сделать это. Рауль и Герри мчатся в графство Камбре. Здесь они созывают своих вассалов и идут на Ориньи, одно из владений покойного графа Вермандуа.
Рауль и Герри располагают свои передовые силы на берегу реки, омывающей Ориньи и находящиеся вблизи него стены бенедиктинского монастыря. За Раулем следует его вассал Бернье. Он угрюм и печален, так как война грозит большими бедствиями стране, в которой живут его отец и друзья. Но он должен подавить свои родственные чувства, заглушить свои сердечные привязанности: этого требует верность сеньору. Между тем у Бернье было полное основание для грусти: Рауль не знает жалости, попирает все законы, не боится неба и не признает никакой иной силы, кроме своего меча. Не обращая внимания на советы своих вассалов, Рауль приказывает разрушить монастырь и ругает тех, кто проявляет уважение к святыням. Обитательницы монастыря, чуя над собой страшное несчастье, выходят в торжественной процессии из святой обители и направляются в лагерь Рауля. У каждой из них в руках по псалтири. Во главе монахинь идет мать Бернье. Она умоляет Рауля пощадить монастырь. «Сир Рауль, — сказала мать Бернье, — мы не умеем владеть никаким оружием; вы можете уничтожить и убить нас: вы не увидите, чтобы для нашей охраны взял кто-либо щит или копье; я не хочу скрывать этого от вас. Что же касается нашей жизни и еды, нам приходится кормиться от алтаря, мы достаем себе пищу из этого бурга. Благородные люди сильно любят наш монастырь, они посылают нам и серебра, и чистого золота. Согласитесь же на мир для нашего монастыря, для всей нашей обители и свободно располагайтесь, как вам угодно, на наших лугах. Если вам угодно это, сир, мы на свой счет позаботимся о вас и о ваших рыцарях. Оруженосцы получат натуральную дань фуражом, овсом и едой в изобилии».
Рауль обещается исполнить ее просьбу, и монахини уходят. Он посылает в монастырь Бернье; последний встречается здесь со своей матерью, с которой давно не видался и которую нежно любит. Но за светлой сценой их свидания следуют сцены ужаса. Случилось, что жители Ориньи убили двух мародеров, принадлежавших к войску Рауля. Этого оказалось достаточно для Рауля, чтобы нарушить данное обещание. Подан знак к приступу, город взят, монастырь подожжен и гибнет в пламени. Бернье видит свою мать, наполовину сгоревшую; ее псалтирь горит у нее на груди. Меч выпадает из руки Бернье, и сам он три раза припадает к шее своего коня. Одного Рауля не трогают ничьи бедствия; гордо, как будто исполнив свой священный долг, он возвращается в свою великолепную палатку. Рауль — тип барона, еще не тронутого, не облагороженного рыцарством, тип барона X века. Трувер сохранил этот образ нетронутым, таким, каким выставила его первоначальная песня, на которую он ссылается несколько раз.
Вернувшись к себе, Рауль требует жареных павлинов, приправленных перцем лебедей, дичи. Сенешаль напоминает ему о том, что сегодня Великая пятница. Рауль отвечает на это, что позабыл о посте, и отменяет заказанное пиршество. Но все же он играет в шахматы и пьет вино. Ему прислуживают несколько пажей. Они едва успевают наполнять вином его большой кубок. Напившись, Рауль ожесточается против своих врагов, клянется светлым вином, которое он пьет, своим мечом, лежащим около него на ковре, что он станет преследовать их до самого моря. Бернье начинает их защищать, опасаясь за участь своего отца. Происходит ссора, которая, несмотря на вмешательство двух баронов, кончается неприятностью. Рауль ломает о голову своего верного вассала древко копья. Кровь обагряет горностаевый мех Бернье. К счастью, их разнимают. Вскоре Рауль спохватывается и, желая примириться с Бернье, предлагает ему удовлетворение. Но Бернье садится на коня, трубит в рог и, созвав своих людей, покидает Рауля. Он едет к своему отцу и уже вместе с ним после нескольких дней отдыха отправляется в Руа, сеньором которого был родной брат отца Бернье по имени Ведон. Тот, узнав от брата и племянника, в чем дело, созывает вассалов. Собирается десять тысяч рыцарей, которые направляются против Рауля, еще не покинувшего Ориньи. У Рауля столько же войска, сколько и у его врагов.
И вот войска выстроились для битвы. Бароны едут на конях таким сплоченным строем, что, если бы, по выражению песни, на их шлемы была брошена железная перчатка, она не упала бы на землю. Многие рыцари исповедуются друг другу в своих грехах и приобщаются тремя стебельками травы, поручая свои души Иисусу Христу. Бернье заранее проклинает трусов, которые обратятся в бегство, а трувер Бертоле обещает сложить про них песню. Перед битвой происходит бесконечный ряд поединков, сопровождающихся оскорбительной похвальбой. Искусство бьющихся направляется постоянно к одной и той же цели: каждый старается найти какой-нибудь недостаток своего противника, пробивает его щит, разрубает шлем, ломает носовую пластинку. Другие стремятся сбить с головы противника шлем и таким образом срубить ему голову. Иногда удар скользит, отрубает только часть щита, разрушает только часть панциря, отсекает кулак или ногу противника. Но вот наступает общая битва. И наконец трувер повествует о смерти Рауля.
Идет дождь; земля смочена водой и кровью; самые хорошие кони поскальзываются на ней. Рауль сталкивается лицом к лицу с Эрнестом Дуэ; это — его старый знакомый; когда-то, еще в бытность свою при дворе короля Людовика, Рауль убил обоих его сыновей. «Ты ли, — кричит ему Эрнест Дуэ, — тот Рауль де Камбрези, который убил моих детей и моего племянника?» — «Смотри, — отвечает ему Рауль, — я убью и тебя, если вздумаю найти удовольствие в этом!» Рауль ударом своего меча отрубает Эрнесту кисть левой руки. Не будучи в состоянии держать более щит, Эрнест обращается в бегство, погоняя своего коня. Рауль, пришпорив коня, мчится за ним. Напрасно убегая от своего противника, Эрнест умоляет его о пощаде, напрасно пытаются освободить его друзья, поспешившие к нему на выручку. «Помилосердствуй! — кричит Эрнест. — Я молод и не хочу еще умирать. Я сделаюсь монахом, а свои владения отдам тебе». — «Ты умрешь, — возражает ему Рауль. — Ни Бог, ни все его святые не могут спасти тебя».
Слыша богохульство Рауля, Эрнест чувствует, как в его груди зажигается надежда. К нему возвращается и улетевшее было мужество. Как будто для оправдания его надежды является к нему на помощь Бернье. Он все еще не хочет биться со своим прежним сеньором и старается успокоить его словами мира. Но слова мира существуют не для Рауля. Он приходит в ярость, называет Бернье оскорбительным именем и, кинувшись на него, наносит ему такой страшный удар, который покончил бы его жизнь, если бы Бог не вступился за правую сторону. Нанося в свою очередь удар своему противнику, Бернье разбивает его сверкающий шлем, прорезывает панцирь и «вонзает свой меч до самого мозга». Рауль склоняет голову, пытается выпрямиться, хочет еще нанести удар своему врагу, но меч выпадает из его бессильных рук на траву…
Обстоятельства сложились так, что Бернье убил своего бывшего сеньора. Единственным утешением для него представляется только поведение Рауля, который сам шел навстречу своей смерти, как он ни старался склонить его к примирению. «Ты сам хотел этого!» — приговаривает он. Вообще, личность Бернье очень симпатична; он представляет полную противоположность Раулю. Если Рауль, как мы сказали выше, представляет тип барона, еще не тронутого, не облагороженного рыцарством, тип барона X века, то Бернье обнаруживает в своих действиях благородное влияние рыцарских понятий. Он до последней возможности не порывает связей со своим сеньором, только страшная смерть матери, боязнь за отца и незаслуженное оскорбление заставляют его покинуть своего господина. При встрече со своим бывшим сеньором он не прочь восстановить былые отношения и горячо плачет, когда роковые обстоятельства делают его убийцей человека, которому он так верно, так беззаветно служил.
Эрнест Дуэ представляет опять другой тип, не похожий ни на Рауля, ни на Бернье. Он может поддаться чувству робости, он в состоянии унизиться перед своим смертельным врагом, он не прочь поглумиться над ним, когда этот враг сделался навсегда безвредным. В нем нет того благородства, которое мы находим у Бернье. Последний оплакивает своего бывшего сеньора, от которого он так много вытерпел, а Эрнест мстит уже мертвому Раулю и вонзает в него свой меч. Рауля хоронят с большим торжеством в Камбре, в монастыре Сент-Герри. Его возлюбленная, Гельвиса, горько плачет над его могилой и дает Богу обет постричься в монахини.
Но поэма еще продолжается. Против Бернье, который выступает теперь на первый план, вооружились мстители за смерть Рауля. То Готле, племянник Рауля, и все тот же Герри. Услышав о возобновлении раздора, король Людовик вмешивается в феодальную войну, но решительно все бароны объединяются против него. И что это за бароны? На королевских пирах они бьются друг с другом на ножах и бросают друг другу в голову кости и куски баранины. В этом месте поэмы опять проступает ее древнейшая часть, опять проявляются нравы X века.
Два раза пытался Готле покорить Бернье, и оба раза попытки его были неудачны. Бернье стремится примириться с родными убитого им Рауля. Он кидается к ногам матери убитого и вымаливает у нее прощение. Все как будто идет к миру, все как будто улаживается. Бернье женится на дочери Герри Беатрисе, которая сама предлагает ему себя в жены, восхваляя свои достоинства. Но Бернье не может успокоиться. Его мучит раскаяние. Примирившись с Герри, он отправляется вместе с ним в паломничество. Томимая тягостным предчувствием, Беатриса стремится удержать своего мужа, но все ее доводы разбиваются о его решимость. Само паломничество прошло благополучно, но несчастье разразилось над бедной головой Бернье на обратном пути. Странникам пришлось проезжать мимо места, где погиб Рауль. Здесь Герри отвязал стремя и ударил им зятя по голове, раздробив ему череп; так он отомстил за смерть Рауля. Бернье умирает как истинный рыцарь, исповедуясь в грехах и прощая своему убийце. Сыновья Бернье идут войной против Герри. С последним соединяется племянник Рауля Готле. Начинается новая феодальная война. Готле убит, а Герри пропал без вести: ходит слух, что он постригся в монахи.
Таково в общих чертах содержание поэмы о Рауле де Камбре. Живыми образами, яркими красками она рисует нам эпоху феодальных войн. Ее образы озарены заревом пожаров, запятнаны человеческой кровью… Как из семени, упавшего с полевого цветка, рождается с наступлением нового лета новый цветок, который, в свою очередь, роняет в землю плодотворное семя, так и здесь — одна война, заканчиваясь, кидает семя нового раздора, а этот раздор, умирая, дает жизнетворное начало новой борьбе… Но средь этих искаженных злобой, грозящих друг другу, проклинающих и богохульничающих образов изредка проносятся и светлые призраки, слышатся речи мира и любви, раздаются слова молитв.
Как должны были волновать певцы своих слушателей! Содержание этих песен было так понятно, так близко тем, кто им внимал! Вот почему труверы и жонглеры были желанными гостями в холодных залах феодального замка, вот почему, несмотря на неукротимый, не умевший себя сдерживать нрав обитателей этих замков, певцы в конце концов увлекали их своими песнями. Изобразим здесь (со слов одного французского исследователя) один из таких эпических сеансов. Большей частью сеансы эти падали на большие праздники — на Рождество, на Пасху, на Троицу. Происходили они и в такие дни, когда какой-нибудь особенный, торжественный случай шевелил и наполнял весельем обитателей замков или городов. Вот показался у подъемного моста трувер со своими жонглерами. Шумно опустился подъемный мост перед ними, ворота принимают их под свои своды, оруженосцы приводят дорогих гостей к своему господину. И господин, и его домочадцы, и его гости горячо интересуются вопросом, какие песни принес с собой певец, все равно, трувер он или жонглер. У певца — богатый репертуар. Он объявляет и расхваливает его, наигрывая ту или другую прелюдию, а потом выбирает для пения те номера, на которые указывает ему вкус присутствующих. Важный вопрос решен, и все расходятся по своим углам в ожидании желанной поры. Пришло время, обед уже окончен, по рукам пошли ходить кубки с глинтвейном или медом. Слушатели все налицо. Вводят певца. Он становится в позу, упирает в грудь свою неразлучную подругу — виолу — и призывает всех присутствующих к молчанью. Эта задача не всегда бывает легкой; сегодня ему приходится вести настоящую войну, просить и обещать, взывать к силам и рая, и ада. Но вот все смолкло, и по зале разносится, замирает под ее сводами один только звонкий голос певца. Он поет на память и аккомпанирует, но за ним расположился сегодня целый оркестр. Среди других инструментов, нам известных, в оркестре действует и монокорд со своей единственной струной. Оркестр или подыгрывает певцу, или играет, чтобы дать ему небольшой отдых. Видя воздействие своей песни, певец взывает к щедрости своих слушателей. Сегодня дары сыплются на него дождем; один дарит ему свою шубу, другой — плащ или шляпу, владелец замка вручает ему деньги, да подарит в придачу и лошадь. Певца уже нет, уже дни прошли после его отъезда, а в ушах замковых обитателей все еще звучит его мелодия, все еще слышатся им слова его песни.
Кроме «Песни о Роланде», изложению которой мы посвятим отдельный очерк, и пересказанной поэмы о Рауле де Камбре, достойны упоминания следующие произведения, относящиеся к французскому циклу: Chansons des Loherains («Лотарингские жесты»), Aimery de Narbonne («Эмери Hapбоннский»), Girart de Roussillon («Жерар Руссильонский»).
Первая из них представляет собой трилогию, в состав которой входят следующие поэмы: Garin de Loherain («Гарен де Лорайн»), Girbert («Гирберт») и Anseis («Ансеис). Здесь, как и в «Рауле де Камбре», представлена междоусобная вражда двух крупных феодальных фамилий. В «Гарене» есть характерный эпизод, относящийся к обряду посвящения в рыцарство. Если не смотреть на этот эпизод как на грубую карикатуру, к чему мы, однако, склоняемся скорее, то придется признать, что удары при посвящении в рыцарство могли быть очень чувствительными. Простолюдина Риго посвящают в рыцари и наносят ему требуемый обычаем удар, но удар этот был так силен, что едва не сшиб Риго с ног. Риго так рассердился на это, что схватил свой меч и хотел поразить им барона, посвящавшего его в рыцари. «Что ты делаешь, сумасшедший, — говорят ему. — Ведь это такой обычай!» — «Черт бы побрал обычай и того, кто его выдумал!» — отвечал простолюдин, не воспитанный в правилах куртуазии.
Поэма «Эмери Нарбоннский» открывается прелестной сценой. Карл Великий возвращается из Испании уже после Ронсевальской битвы. Он печален; он вспоминает о тех героях, которые погибли в ней. Вдруг он видит прекрасный город, на стенах которого возвышается двадцать крепких башен. Город расположен вблизи моря между двумя горами. Это — Нарбонна. Она так понравилась Карлу, что он желает непременно овладеть ею прежде, чем вернется в Ахен. Напрасно возражает ему один из почтеннейших и старейших его сотрудников: «Нарбонна непобедима, а люди ваши так устали, что трое мужчин не стоят одной женщины. Что до меня, то я предпочел бы быть теперь в моем Баварском королевстве». Карл стоит на своем, вызывает охотников, но не находит их. Тогда он с горечью вспоминает о Роланде, Оливье и других героях, павших в Ронсевальской битве. «Прекрасный племянник! — восклицает он. — Да смилуется Господь над твоей душой! Если бы ты был еще жив, ты взял бы Нарбонну. Погибли все мои верные друзья. Но клянусь Тем, кто родился от Девы, я не покину этой страны, пока будут владеть ею язычники! Ступайте, господа бароны! Я останусь один, и, когда по возвращении вашем во Францию у вас спросят, где же король Карл, вы ответьте, что оставили его осаждать Нарбонну». Упреки подействовали, герой нашелся. Этот герой и есть Эмери, в честь которого сложена поэма. «Эмери, — говорит Карл, — я даю тебе Нарбонну, бери ее… Но ведь ты был среди моих врагов, когда я воевал с твоим дядей?» — «Да, — отвечает Эмери, — тогда я жестоко ненавидел тебя, но с Божьей помощью я овладею Нарбонной». И герой поэмы исполнил свое обещание. Основой этой поэмы послужило, вероятно, неизвестное нам историческое событие: дело в том, что в IX веке Нарбонна несколько раз попадала в руки сарацин.
Поэма «Жерар Руссильонский» интересна в том отношении, что дошла до нашего времени в двух видах — на старофранцузском языке и на провансальском наречии. В этой поэме излагаются подвиги и приключения Жерара Руссильонского. Его жена Берта, покорная суровой судьбе, разделяет все невзгоды своего побежденного, разоренного и всеми проклинаемого мужа. Она представляет собой идеал супруги-христианки.
Поэмы бретонского цикла имеют свой собственный отпечаток: в них сильно развит элемент волшебства и всяких чудес; они проникнуты стремлением к чему-то далекому и таинственному; воображение их авторов не признает никаких границ; мир действительный и сверхъестественный взаимно проникают друг в друга, и взор человека не может схватить той линии, которая их разграничивает. Зародилась эта мистическая поэзия в виду океана, в местностях, прилегающих к нему, где неуловимая и постоянно изменяющаяся черта отделяет сушу от бесконечных водных масс, где туманная линия горизонта скорее сближает, чем разделяет эти водные массы и воздушные сферы. В области поэтического мира есть та же неопределенность и неуловимость границ между царством неорганическим и органическим, между царством животного и царством человека, между царством человека и миром сверхъестественных существ и явлений. Ввиду особенного значения поэм бретонского цикла, которые, как мы уже сказали раньше, носят специальное название романов, мы посвящаем им более подробную характеристику в отдельном очерке (см. «Романы Круглого стола»).
Третья большая группа средневековых поэм входит в состав цикла Рима, или античного цикла. Произведения этого цикла не могут возбуждать такого интереса в читателе, как chansons de geste и романы Круглого стола, но они имеют известное значение в культурно-историческом отношении. Их любили в Средние века, на них существовал спрос не только во Франции, но и в других странах Западной Европы. В этом стремлении к античному миру как бы сказалось смутное сознание своего духовного родства с ним, своей зависимости от него, той зависимости, которая естественно связывает последующие поколения с их предшественниками. Никакие рвы и валы, никакие зубчатые стены не разделяют мира античного и мира нового: граница между ними ускользает от нас. Античный мир одними своими частями отошел в вечность, другими возродился, как феникс из пламени, к новой жизни. В изобилии цитат из античных авторов, в изобилии ссылок на них и на преданья классической поры, которое мы встречаем в произведениях средневековых авторов, следует видеть не столько желание щегольнуть своей ученостью, сколько смутное сознанье, связывавшее с античным миром национальное возникновение европейских народностей и их государств.
Как у средневековых летописцев, так и у поэтов, в странных на первый взгляд сближениях, которые они делали между современным им обществом и обществом древнего мира, сказалось смутное сознание родства индоевропейских народов. Цезарь являлся в глазах средневекового человека римским Карлом Великим, Александр — греческим. Оба они, преобразившись в предтеч франкского героя, бродили, как и он, по свету в сопровождении своих двенадцати пэров, ведя борьбу с сарацинами. Черпая из источника древности, трувер не выходил за пределы современных традиций. В XII веке почти все европейские нации отыскивали своих предков среди древних греков, троянцев или римлян.
Особенно из тех, кто слагал поэмы античного цикла, прославился Бенуа де Сент-Мор[74] (Benoît de Sainte-Maure), трувер XII века. Он написал роман о Трое («Roman de Troie») и, вероятно, роман об Энее («Roman d’Eneas»). Вся эта поэма построена по образцу «Илиады», но обнимает более обширный период времени: вначале кратко сообщается история аргонавтов, а последние 2680 стихов посвящены описанию тех возвращений из Трои греческих предводителей, которые были воспеты кикликами[75]. Троя Бенуа Сент-Мора опоясана зубчатыми стенами с башнями и «щетинится» колокольнями; над ней господствует главная городская. Одним словом, она изображается обычным средневековым городом. Царь Приам — сюзеренный король наподобие средневековых королей в Западной Европе. Он созывает по большим праздникам своих баронов и держит парламент в главной городской башне. Жрец Калхас изображен средневековым епископом, в ведении которого находится множество богатых аббатств. Послушные ему жители Трои постятся, чтобы почтить души павших в битве воинов. Когда между неприятелями устанавливается перемирие и появляется необходимость скрепить его прочной клятвой, на поле битвы, на место, расположенное между обоими лагерями, приносятся мощи и различные реликвии.
Герои — самые заурядные бароны, высокие, толстые, прожорливые, жестокие, большие бахвалы и любят плутовать в игре. Таковы они в своей компании, но перед дамами обнаруживают большую галантность. У каждого из них есть своя дама сердца. Курьезнее всего то, что поэтом изменены роли Гектора и Ахилла: непобедимый Ахилл, бичуемый самыми суровыми эпитетами, почти повсюду побеждается троянским героем. Французские исследователи указывают на это только как на путаницу. Но мы позволим себе высказать несколько иное мнение. Нам кажется, что здесь мы имеем дело не с путаницей, а с намеренным, тенденциозным искажением древности для удовлетворения национального самолюбия. Ведь франки, по мысли автора, — те же троянцы; мыслимо ли, чтобы их побеждали греки? Не забудьте при этом, как относились тогда к Византии, к современным грекам: лучшим выражением этого отношения служит завоевание Византии крестоносцами в начале ХIII века. С предлагаемой нами точки зрения становится совершенно понятным и то превращение, которое совершил трувер с Парисом. Припомним слова, с которыми Гектор обращается в «Илиаде» к своему брату Парису:
У нашего же трувера Парис превращается в доблестного и бесстрашного. В той же поэме герои разъезжают на арагонских и арабских конях. Одним словом, и эти поэмы, как chansons de geste, могут считаться зеркалом, в котором отразилась феодальная Европа. Прибавьте к этому еще одну особенность, характеризующую поэмы труверов на античные темы: эти поэмы подверглись сильному влиянию романов Круглого стола с их чародеями, феями и чудесами всякого рода.
Античные герои, преломившись сквозь призму труверов, превратились в феодальных баронов, но и с античными дамами произошло то же самое. Они терзаются любовью, как терзались ею средневековые дамы. Дидона в поэме об Энее не находит успокоения и под покровом ночи, и на своей постели: она переворачивается с боку на бок, вздыхает, мечется, зевает, обнимает свое покрывало, покрывает тысячью поцелуев свою подушку и все это делает из любви к своему рыцарю. Лавиния, находящаяся в городе, который осажден Энеем, пускает с высоты башни стрелу с письмом, адресованным прекрасному предводителю врагов. И Эней, и Лавиния в самом разгаре приступа делают друг другу глазки, посылают воздушные поцелуи, при этом интересно представить себе, что Эней стоит во рву, а Лавиния смотрит на битву с башни.
В поэме о Фивах («Roman de Thebes»), написанной под влиянием «Фиваиды» Стация[76], неизвестный трувер XII века говорит о мессах, псалтирях, духовных лицах и процессиях; здесь герои не только постятся, но даже носят власяницу.
Все поэмы этого типа страдают растянутостью и способны нагнать скуку; в них нет и искры того жара, которым пылают chansons de geste. Лишь одна из поэм античного цикла составляет в этом отношении исключение — поэма «Александр» («Roman d’Alexandre»), написанная двумя труверами XII века Ламбером ле Куртом и его продолжателем Александром де Берне.
Личность Александра была во вкусе феодального общества. Он подходил, с его точки зрения, под тип странствующего рыцаря. Он храбр, благороден, щедр; странствуя по различным землям, он покоряет их; всюду он впереди всех и один вбегает в осаждаемый им город; ему как будто было не чуждо и средневековое служение дамам — в угоду одной из них он сжигает целый город. К принцессам, которые попались к нему в плен, он относится с рыцарским благородством, и враждебный ему царь не может не благодарить его. В личности Александра было так много привлекательного, его похождения были так заманчивы, что легенда сразу же овладела им и стала причудливо обвиваться вокруг него. Цветы легенды бросаются в глаза уже у историков Александра, Арриана[77] и Квинта Курция[78], пышно расцветают они в биографии Александра, написанной Плутархом. Все легенды об Александре были старательно собираемы византийскими хронистами и персидскими поэтами. Появлялись специальные сочинения о путешествиях Александра. Из Византии все эти легенды проникли в книгохранилища и школы Западной Европы. Если укажем еще на поэму «Александриду», написанную в ХП веке латинскими стихами Готье Шатильоном, каноником города Турне, перед нами сгруппируются главнейшие источники, из которых почерпали материал для своих песен труверы.
В поэме об Александре описываются, как и у Плутарха, те предсказания, которые указывали на рождение Александра Великого. Затем следует подробное описание его воспитания и обучения: он изучает еврейский, греческий, латинский, халдейский языки, право, геометрию, физику и астрономию, одним словом — trivium и quadrivium[79] средневековых школ с присоединением восточных языков, которые обратили на себя внимание со времен Крестовых походов. Его красавица мать владеет замком и, как феодальная дама, любит пение, аккорды виолы и симфонию. Александр обучается куртуазии, танцам, игре на арфе и лире, поет баллады. Достигнув надлежащего возраста, он, совершенно как средневековый барон, посвящается в рыцари и вступает таким образом в настоящую жизнь. Аристотель советует ему избрать себе двенадцать пэров, которые могли бы предводительствовать частями его войска и делить с ним невзгоды и славу военных предприятий. Совет Аристотеля исполнен, и Александр начинает совершать военные подвиги, ставшие для него жизненной потребностью. Совершив свое первое завоевание, Александр распределяет между баронами покоренную землю, отдавая им ее участки в ленное владение. Когда они подошли к Тиру, то были изумлены, не исключая и самого Александра, многочисленностью неприятельских рыцарей, покрывавших его стены. Но греки, ведь это были исключительно греки, предводительствуемые пэрами Александра, не устрашились их. Прежде чем брать город приступом, Александр потребовал от его защитников добровольной сдачи. «Если вы, — заявил он, — не сдадите мне его до солнечного заката, я сожгу вас пламенным огнем».
Конец поэмы представляет сплошную сеть легенд; они вьются и переплетаются между собой, как лианы тропических лесов. Преследуя бегущего от него царя персов, Александр вступает в какую-то волшебную, таинственную область: тут и различные чудовища, и сирены, и пророчествующие деревья, и говорящие птицы, и силы магии во всех ее проявлениях. Он попадает, например, в такую страну, где женщины зарываются на зиму в землю, чтобы снова появиться на ее поверхности, как белые цветы, в обновленной красе при возрождении лета.
Все эти чудесные подробности о далеких странах таинственного Востока приобрели со времени Крестовых походов особенный, так сказать, современный интерес. И немудрено: совершалось великое дело, завязывался союз между Западом и Азией, зарождались великие результаты на пользу человеческой культуры.
Умирая в Вавилоне, Александр успел вопреки указаниям истории разделить мир между своими полководцами. Завещая им свои завоевания (а на западе, по рассказу трувера, в их область вошла и Италия), Александр наказывает своим паладинам завоевать еще Францию с ее столицей, Парижем. Завоевать ее, конечно, нелегко: она — царица мира; никакой народ не может сравняться силами с тем народом, который ее населяет. Покорив Францию, уже не так трудно будет завоевать Нормандию, Шотландию и Ирландию. Сделав завещание, герой уже не в силах более сказать ни слова: его глаза смежаются, и святые небожители уносят его душу. Бароны Александра так сильно выражают свою печаль по поводу его кончины, что, если бы загрохотало небо громовыми ударами, их не было бы слышно.
Поэма заканчивается следующими словами: «Король, желающий управлять своим королевством по справедливости, и герцоги, и графы, имеющие в своем обладании земли, все они должны прослушать поэму о жизни Александра. Если бы он был христианином, не было бы столь хорошего государя, как он. Не бывало короля более отважного и более искусного в речи. С тех пор, как он умер, еще не видали такого человека, который был бы равен ему. Довольно с вас этого, хотя можно было бы долго рассказывать; я не скажу об этом более ничего, так как мой сюжет подходит к концу».
Таковы в общих чертах содержание и характер поэзии труверов, их эпических произведений. Что касается их лирики, мы не станем останавливаться здесь на ее рассмотрении после того, как подробно ознакомились с лирикой французского юга. Объектом лирических песен является, конечно, женщина.
Прекрасная женщина, выводимая труверами в песнях любви, изображается преимущественно в следующих положениях: она или сидит за пряжей в своей комнате, или читает у раскрытого окна и мечтает о своем друге, или стоит под зеленой оливой на зеленой траве или в саду у маленького источника; порой ее белокурая головка выглядывает из-за каменного зубца стены. Если головка эта чересчур своенравна и упряма, ей живется нелегко: отцы не только били своих дочерей, но и запирали их в замковые башни.
Кроме песен любви, труверы слагали и пасторали, и сир-венты, и произведения других видов, так пышно развернувшихся в Южной Франции. Юг Франции оказал сильное влияние на эту сторону поэтической деятельности труверов, чтобы там ни говорили некоторые из французских исследователей об ее оригинальности.
Труверы — эпики по преимуществу; от самой их лирики отдает эпосом. Средневековый рыцарский эпос был верным отражением тогдашней жизни во всех ее проявлениях: она его породила, она и питала его. Но средневековая жизнь, теряя под собой устои, все более и более видоизменялась, пока не переродилась, наконец, в нечто совсем новое. На первый план выдвинулись новые идеи, нравы, чувствования, и это повело поэзию труверов к закату. Новое время потребовало новых песен. К сочинениям труверов сначала относились просто холодно, потом стали смеяться над ними, как смеются молоденькие модницы над обветшалыми костюмами прабабушек. Увы, это явление и грустное, и неизбежное.
«Песнь о Роланде»
Лучшей из всех chansons de geste считается «Песнь о Роланде» («La Chanson de Roland»). Главное ее отличие от других chansons de geste заключается в замечательной для времени ее возникновения последовательности изложения и стройности стиля. Она состоит из 4002 стихов, которые группируются в пять частей. В первой части рассказывается о посольстве сарацинского короля Марсилия к Карлу Великому и об измене Ганелона. Вторая часть поэмы изображает Карла Великого, поверившего Марсилию и Ганелону и покидающего Испанию со своим войском, арьергард которого великий государь поручил своему племяннику Роланду. Третья часть поэмы лучшая из всех: здесь перед нами развертывается битва Роланда с сарацинами, изменнически напавшими на него, и его геройская защита. Четвертая часть поэмы воспевает месть Карла Великого сарацинам. Наконец, в заключительной части поэт изображает суд над Ганелоном и постигшую его кару. Поэма возникла в XI веке, но та редакция, в которой она дошла до нашего времени, не есть первоначальная. В основе этой знаменитой поэмы лежит незначительный исторический факт. Он передан следующим образом Эйнхардом[80] в его биографии Карла Великого:
«Между тем как государь непрерывно, почти без всякой остановки, воевал с саксами, он отправился, предварительно покрыв укреплениями некоторые занятые места границы, с большим войском за Пиренейские горы, в Испанию. Здесь подчинились ему все города и бурги, на которые он нападал, и он возвращался со своим войском домой, не испытав ни малейшего урона.
Только при своем возвращении домой потерпел он от неверности басков, уже в Пиренейских горах. Когда его войско проходило, сильно растянувшись, так как этого требовала теснота места, то баски, находившиеся в засаде на высокой горе, сделали нападение на последнюю часть обоза и всего арьергарда. Вся же эта местность очень удобна для засад по причине многих дремучих лесов, растущих в этой стране. Баски сбросили в долину и обоз, и арьергард, истребили в последовавшей затем битве всех до единого человека, разграбили всю поклажу и рассеялись во все стороны с величайшей поспешностью под защитой наступающей ночи. В этом сражении баскам помогли и легкость их вооружения, и само место битвы; франкам, напротив того, были неудобны во всех отношениях, по сравнению с басками, и тяжесть оружия, и неблагоприятное местоположение. В этой битве пали Эггигард, стольник государя, пфальцграф Ансгельм и начальник бретонского маркграфства Хруодланд, а также многие другие. И это несчастье не могло быть отомщено сейчас же, так как неприятель, нанеся свой удар, рассеялся так, что не осталось ни малейшего следа, по которому можно было бы его отыскать».
Произошло это несчастье 15 августа 778 года. Хруодланд, упоминаемый Эйнхардом, и есть знаменитый Роланд, герой эпической поэзии. О том же событии рассказывается под 778 годом и в летописи, приписываемой Эйнхарду без всякого, впрочем, солидного основания. Назвав некоторых сарацинских послов, явившихся в Падерборн для изъявления покорности Карлу Великому, неизвестный летописец повествует о его походе в Испанию, отмечает завоевание Пампе-луны, города наваррцев, переправу через Ибер (Эбро) и стоянку перед лучшим городом страны Сарагосой, где Карл получил заложников. Отметив полное разрушение Пампелуны на обратном пути, летописец описывает несчастье франков: «Теперь они вошли в Пиренейские горы; на их высотах держались в засаде баски; они напали на задний отряд войска и привели все войско в большое замешательство. Хотя франки далеко превосходили их в отношении своего вооружения и храбрости, но были разбиты вследствие неблагоприятного местоположения и неодинакового способа борьбы. В этой битве были убиты многие из приближенных Карла, поставленные им во главе войска, расхищена вся поклажа, а неприятель немедленно рассеялся в разные стороны благодаря своему знакомству с местностью. Эта рана омрачила в сердце Карла то счастье, которое сопровождало его в походе на Испанию».
Таким образом, в летописи не упоминается и само имя Роланда. Вообще, историческое упоминание Роланда ограничивается только указанным местом в биографии Эйнхарда. Роланд принадлежит всецело поэзии.
Событие, послужившее поводом к возникновению поэмы, совершилось в последней четверти VIII века, а «Песнь о Роланде», как мы уже говорили, сложилась в XI веке. Между событием и chanson de geste, к нему относящейся, протекло целых три столетия. Эти три столетия и были веками, в которые слагался материал для поэмы, слагались, может быть, и части ее. «Поэма о Роланде стоит в конце продолжительного поэтического развития, большею частью для нас утраченного, но отчасти восстановимого из самой поэмы, из ее образов и мотивов, ее стилистических особенностей и своеобразных повторений. Все это дышит архаизмом народной поэзии и нередко утомляет своим однообразием; но есть эпизоды, где повторения скучены так искусно, так настойчиво поддерживают настроение либо впечатление известного момента, что невольно заставляют думать о личности поэта, слагателе, сознательно их расположившем в художественное целое. Тот же вопрос поднимает и композиция поэмы: за исключением одного эпизода, может быть внесенного в нее позднее, она отличается замечательной целостностью плана; объяснить ли ее цельностью предания, или в этом случае прошлась рука художника? Вопрос в историко-литературном отношении не лишний, ибо он касается вообще отношений личности поэта к тем областям поэтического творчества, где этот личный момент не виден или неопределим. В эстетическом отношении этот вопрос безразличен; цельное впечатление, которое производит собор Св. Марка на меня, не археолога, вовсе не обусловлен моими сведениями, сколько и каких стилей в нем накопилось»[81]. Во всяком случае, и до сих пор остается открытым вопрос о том, был ли Терульд или Турольд[82] автором «Песни о Роланде» или только ее переписчиком? Вероятнее последнее: ее автор в таком случае нам неизвестен.
Очень понятно, что во время создания этой поэмы даже то немногое, что мы знаем о событии 778 года из исторической области, подверглось искажению. Баски Эйнхардовой биографии и летописи превратились в поэме в сарацин; само поражение франков, несмотря на красноречивое молчание об этом истории, стало представляться как последствие измены своего же франка (такой изменник и изображен в лице Ганелона); наконец, народное чувство жаждало возмездия, и оно не замедлило последовать за вероломством, как изображает поэма.
Почему народное воображение, а потом и творческая сила неизвестного трувера остановились на именно таком событии — и незначительном, и печальном, — сказать трудно. Только мы считаем уместным указать здесь на поэтический памятник нашей старины — «Слово о полку Игореве». При этом мы не можем не отметить одного различия, резко бросающегося в глаза. Французская поэма воспевает не только поражение, но и возмездие, а в «Слове о полку Игореве» нет и намека на последнее. Нам кажется, что факт этот не случайный, что в нем отразилась психология того и другого народа.
После этих общих замечаний, которые мы сделали, сознавая их безусловную необходимость, обратимся теперь к изложению одного из прекраснейших памятников древнефранцузской литературы, написанного, впрочем, на норманнском наречии[83]. Уже семь лет воюет в Испании «король Карл, наш великий император». Он покорил всю горную страну до самого моря. Перед ним не устояли ни замки, ни городские стены. Не сдается ему только одна Сарагоса, которой владеет царь Марсилий. Этот царь не любит Бога, но служит Магомету и Аполлону. Марсилий боится Карла и хочет предотвратить неминуемую беду. По совету одного из своих витязей, Бланкандрина, он снарядил посольство, которое должно было примирить Карла с Марсилием и побудить первого покинуть Испанию ложным обещанием покорности и таким же заявлением о готовности как самого Марсилия, так и многих его «баронов» принять в Ахене христианскую веру. Вместе с тем послам было поручено вручить Карлу ценные подарки.
Карл принял сарацинских послов в большом саду, в котором находился вместе со своими баронами. Перечислив нескольких выдающихся сподвижников Карла, поэма продолжает:
Карл выслушал льстивую речь Бланкандрина, главного Марсилиева посла, но не хотел решать дело без совета со своими баронами. На созванном им совете вопрос обсуждается совершенно свободно: очевидно, что присутствие Карла нисколько не стесняло баронов. Роланд даже горячо возражает Карлу, советуя не полагаться на клятвы и уверения сарацин, но продолжать с ними войну и взять Сарагосу. Против Роланда выступает Ганелон: он объявляет Роланда безумцем и говорит, что его речь внушена одним только тщеславием. По мнению Ганелона, нужно пойти навстречу предложениям Марсилия и, воспользовавшись счастливым случаем, прекратить долгую войну. Его сторону держит и «седой Немой Баварский», который полагает, что следует примириться с Марсилием и взять с него заложников в обеспечение его обещаний. Это мнение одерживает верх. Но, как помнит читатель, chanson de geste ранее уже предупредила об исходе Марсилиева посольства. («Приехали. Они обманут Карла».) Послом к Марсилию избрали Ганелона. Посольство это было небезопасно: по крайней мере, прежние послы, отправленные к Марсилию, лишились жизни. Ганелону оно не по сердцу: ему жаль своего сына, «красавца Балдуина», он думает, что не воротится от Марсилия живым. Виной того, что послом выбрали именно его, он считает Роланда и тут же при всех высказывает свою ненависть к нему. Когда, по обычаю того времени, государь вручил послу перчатку, случилось происшествие, которое — по тогдашним понятиям — не сулило ничего доброго: Ганелон перчатку уронил.
Вскоре после этого он отправился в путь. Нагнав по дороге послов Марсилия, он вступил в беседу с Бланкандрином и представил Роланда главным виновником тех войн, которые вел Карл Великий, после чего они оба поклялись погубить Роланда. Прибыв к Марсилию, Ганелон говорит ему:
Марсилий был так возмущен дерзкой речью посланника, что чуть не убил его. Дело кончилось, впрочем, совершенно благополучно для Ганелона. Он изменяет своим и получает за это богатые подарки от Марсилия. Ганелон советует Марсилию обмануть Карла: послать ему подарки и выдать двадцать заложников; тогда Карл поверит и уйдет восвояси, оставив в арьергарде Роланда и его друга Оливье, и можно будет напасть на них в ущелье и легко погубить как их, так и арьергард. Изменник дает торжественное обещание исполнить свой умысел и приносит роковую клятву на мощах, скрытых в рукоятке его меча. Марсилий со своей стороны клянется на Коране в том, что вышлет в бой всю свою дружину в том случае, если встретит Роланда. После этого Ганелон принимает подарки от двух «язычников»: один дарит ему свой дорогой меч, другой преподносит шлем. Оба сарацина просят Ганелона, чтобы он помог им найти Роланда и унизить его.
Марсилий велел приготовить в подарок Карлу семьсот верблюдов, нагруженных золотом и серебром, и выбрал двадцать знатнейших юношей для посылки их к Карлу в качестве заложников. Кроме подарков и заложников Ганелон должен вручить государю и ключи от Сарагосы. Самому Ганелону Марсилий сулит груды золота, обещает и впредь щедро одаривать его, если только он устроит, как обещал, встречу сарацин с Роландом в горном ущелье.
Явившись к Карлу, Ганелон отлично разыграл условленную роль и даже получил от него благодарность. Ему удалось также добиться того, что Карл поручил Роланду арьергард своего войска, хотя великого государя и волновало при этом грустное предчувствие и пугали зловещие сны. Оставив Роланда и других славных рыцарей во главе арьергарда, сам он поехал вперед — к прекрасной Франции. Он печален, он даже рыдает. Уныние Карла передается и всем его спутникам: все чуют какую-то беду, все трепещут за своего любимого героя — Роланда.
Между тем сарацинские витязи выражают своему повелителю страстное желание отправиться в Ронсевальское ущелье и погубить там ненавистного Роланда. Большие силы стягиваются к злополучному ущелью, и скоро звуки рогов оповещают франкский арьергард о том, что к ним приближается враг. Товарищ Роланда, Оливье, говорит ему:
Отважный Роланд отвечает ему на это:
Роланд имеет самое возвышенное понятие об обязанностях вассала. Это понятие неразрывно связано в его душе с понятием о собственной чести. С этой точки зрения всякая сторонняя помощь в деле, которое он считает своей священной обязанностью, является не только излишней, но даже позорной. Когда его друг Оливье, также храбрый и славный рыцарь, взобравшись на высокий холм, увидел необозримые полчища врагов и стал просить Роланда, чтобы тот затрубил в рог и призвал таким способом на помощь Карла со всеми его силами, Роланд отвечал ему:
Chanson de geste рисует яркими красками битву, изображает несколько подвигов Роланда, Оливье и других баронов и с грустью повествует о смерти доблестных рыцарей. «Чудесная, жаркая битва! Французы побивают в ней своих врагов и мужеством, и пылом, рубят кулаки, бока, спинные хребты. По зеленой траве льется струйками яркая кровь…» Видя, что французы наступают, Марсилий посылает в бой своих лучших бойцов, и его воины начинают теснить французов. Сердце Роланда сжимается от боли при виде этого зрелища. Оливье осыпает его горячими упреками за упрямство и безумную отвагу и объявляет его виновником общего несчастья. Архиепископ Турпин уговаривает друзей прекратить ссору и просит Роланда трубить в рог. Теперь, конечно, Карл уже не поспеет помочь своим баронам, но все же он сможет отомстить за них и собрать с поля битвы их окровавленные трупы.
Роланд наконец трубит в рог. Могучие звуки разносятся по горам и долинам и долетают до Карла. Карл встрепенулся; он чутким сердцем понял значение этих звуков, он услышал в них крик отчаяния, но Ганелон, едущий рядом с ним, говорит, что звуки эти не заключают в себе ничего дурного: Роланд, конечно, забавляется охотой…
Но вот уже никто не сомневается в том, что Роланд просит о помощи, и Карл спешит на отчаянный его призыв. В то же время он успевает сделать распоряжение о задержании изменника.
В то время как Карл Великий мчится на помощь своему племяннику Роланду, в Ронсевальском ущелье разворачивается трагедия. Враги, превосходя французов численностью, начинают одолевать их. Гибнут лучшие бойцы… На глазах Роланда умирает его друг Оливье:
Роланд безутешно рыдает над своим почившим другом:
Но живых призывает к себе жизнь, и Роланд снова кидается в битву. Из всего отряда остались в живых только трое: архиепископ Турпин, храбрый рыцарь Готье и сам Роланд. Они разят врагов, но вот смертельно поражен Готье, упал на землю доблестный Турпин.
Архиепископ поднимается на ноги и бьется снова; бьется и отважный Роланд. Он хочет знать, слышит ли его Карл, и снова трубит в свой рог. Издалека несется ответный звук: Карл услышал его! Слышат звон далекого рога и мавры — и с удвоенной силой бросаются на Роланда! Роландов щит расколот, кольчуга разорвана, его конь пал… Но все ближе слышится звон французских рогов, и неверные обращаются в позорное бегство.
Роланд снял с раненого архиепископа блестящий панцирь и крепкий шлем, перевязал его раны; потом он отнес его на зеленый луг, положил там и сказал:
Как сказал Роланд, так и сделал: бродя по горам и долинам, он отыскивал трупы товарищей и по очереди клал их к ногам Турпина. Архиепископ благословил их. Вид павших товарищей, вид бездыханного тела бесценного друга Оливье снова поразили Роланда: он горько заплакал, лишился чувств и упал на землю. Теперь настала очередь Турпина служить ему. Архиепископ поднялся, взял Олифант, наполнил его водой из протекавшего вблизи ручья и пошел к Роланду. Но он не смог дойти до него и упал в изнеможении от тяжелых ран.
Роланд очнулся, увидал архиепископа, подошел к нему… Архиепископ был мертв. И Роланд понял, что миг его собственной кончины тоже близок.
Между тем Марсилий видит, что над его головой нависли грозные тучи. Он зовет к себе на помощь эмира, царствовавшего в Египте и Вавилоне. Эмир собирает огромные силы и приезжает в Испанию.
Эмир объявляет царям, герцогам и графам, сопровождающим его в качестве вассалов, что намерен вести их во Францию. Он посылает посольство к Марсилию, чтобы известить его о своем прибытии в Испанию. Если Марсилий почтит его, он отправится в саму Францию и сорвет с головы Карла его золотую корону; Карл может спастись, отрекшись от христианской веры и покорившись ему. Когда послы прибыли к Марсилию, его супруга, Брамимонда, сказала им в ответ на их приветствие, в котором упоминались имена богов Терва-гана и Аполлона:
Царица в глубокой печали, так как в битве пал ее сын, а царь Марсилий лишился правой руки. Сам Марсилий относится к послам иначе: он готов подчиниться эмиру, отдает ему все владения, посылает к нему ключи от Сарагосы, лишь бы только он защитил его от Карла. Получив от Марсилия изъявления покорности, эмир возликовал:
А Карл, прибывший в Ронсевальское ущелье, в это время горевал над трупами верных французов. Скобрь его достигла высшей степени, когда он нашел труп Роланда и страстно прижал его к своей груди. Горе его было так велико, что он лишился чувств, а очнувшись, долго не мог свыкнуться с мыслью о том, что Роланда не стало…
Тела Турпина, Роланда и Оливье были почтены особым вниманием. «Император, — читаем мы в песне, — приказывает набальзамировать Роланда, Оливье и архиепископа Турпина. Всех их он приказывает вскрыть перед собой, а сердца их завернуть в драгоценную материю и положить в гроб из белого мрамора. Потом были подняты трупы баронов, сеньоры завернули их в шкуры лося, омыв настоем из вина и перца». Потом их положили на три повозки и накрыли галатским штофом. Едва было окончено это печальное дело, как показался нежданно-негаданно передовой полк эмира. Тогда
Затем в поэме следует описание битвы между французами и африканцами. Уже день клонился к вечеру, когда Карл встретился с самим эмиром. Одно время казалось, что победит эмир: такую сильную рану нанес он своему врагу… Но к Карлу слетел с неба архангел Гавриил и ободрил его. Эмир был убит, и войско его обратилось в беспорядочное бегство. Войско Карла погнало его до самой Сарагосы. На одной из сарагосских башен стоит царица Брамимонда:
Сарагоса взята, бароны обходят с молотками и ломами мечети и синагоги и сокрушают идолов. Епископы святят воду, чтобы окрестить неверных. Тех, кто не желает креститься, безжалостно убивают. Но все-таки сто тысяч мавров перешли в христианскую веру и стали добрыми сынами церкви. Не приняла крещения только одна Брамимонда. Карл не желает крестить ее насильно и берет ее с собой во Францию. По дороге Карл похоронил архиепископа, Роланда и Оливье в Сен-Роменской церкви.
Прибыв в свою столицу Ахен, Карл приказал созвать всех судей, чтобы они произнесли свой приговор над изменником Ганелоном. Перед описанием суда в поэме находится эпизод невыразимой красоты, прекрасный своей простотой и глубокой задушевностью. Этот эпизод посвящен невесте погибшего Роланда, красавице Оде![88]