Таня Нордсвей
Дом
Пролог
Что такое дом?
Нет, не дом как строение и не физический объект на улице со своим номером. Дом как место, где нам комфортно. То, что дарит нам ощущение счастья и безопасности. Место, куда хочется возвращаться, где оживают наши приятные эмоции, где есть близкие и родные люди.
Дом – очень многогранное понятие. Спроси у разных людей, что значит для них дом, и получишь несколько разных ответов. В одном точно можно быть уверенным: наш дом (место или человек, где или с кем нам комфортно) находится в самом главном нашем доме – на нашей планете. И ведь мы считаем себя хозяевами этого дома, так как доминируем в этом мире.
Мы – высшая форма жизни. Мы истощаем Землю, загрязняем её, не задумываемся о поддержании её здоровья, как не думаем порой о поддержании своего, сидя долго за компьютером или забывая пить воду. Мы убиваем планету потихоньку, шаг за шагом, но даже медленное убийство делает нас убийцами собственного дома. Наши руки в крови и мы не хотим их омывать, продолжая убивать всё вокруг: насекомых, птиц, зверей и нас самих. Мы не понимаем, что это место принадлежит не только нам, но и всем живым и неживым созданиям вместе взятым, и отбираем его, жестоко убивая, вместо того чтобы спасать.
Мы – разрушители. Мы сжигаем заживо всё вокруг нас: безжалостны к воздуху, к воде, к земле. Мы разрабатываем оружие, вместо лекарств. Думаем, что всё знаем, но мы не знаем ничего: не понимаем, что, упуская себя, планету, животных и растения, можем упустить жизнь.
Сейчас стоит сказать только одну самую простую истину, которая будет нашей эпитафией: роя могилу своему дому, человечество роет могилу себе. И мы уже раскусили эту таблетку самоуничтожения.
✥✥✥
Тогда мы думали, что это лишь шутка и всё будет как в той компьютерной игре – нажмём кнопку перезагрузки и начнём сначала. Но этого не произошло.
Однако мы ещё можем изменить несколько переменных, чтобы получить другой результат.
Глава 1
Шёл уже второй день с тех пор, как я забралась в этот злосчастный вагон.
В тот момент мне было нужно скрыться от своры одичавших голодных собак, преследовавших меня уже несколько кварталов с диким воем, от которого кровь стыла в жилах. И я бежала, ища себе укрытие, пока, наконец, не нашла его тут: в скрипучей, но прочной железной коробке товарного вагона. Забравшись внутрь и плотно закрыв за собой дверь, я ещё очень долго никак не могла поверить, что спаслась.
Внутри пахло деревом и сухим сеном, пролежавшим здесь не один месяц. Было сухо, тепло и безопасно, хотя снаружи по крыше барабанил холодный дождь. А ещё здесь не было собачьих пастей и острых зубов, которые бы с хрустом впились в мою шею, если бы не толстый пласт железа между нами.
Прежде чем заступить на тихий караул моего временного пристанища, разъярённые животные не унимались, поначалу, несколько часов. Отвратительный звук, что издавали когти, когда ими скребли по железу, создавал впечатление, будто мою голову сверлят дрелью и вынимают мозги, промывая их с хлоркой. По моим внутренним ощущениям, эта сводящая с ума какофония продолжалась вечность. Однако псы, в отличие от меня, имели педантичный энтузиазм: они обнюхивали каждый фут вагона по периметру – искали лазейки для того, чтобы попасть внутрь, где сидела такая вкусная человечинка. Если бы я была голодным псом и моя добыча скрылась в железной коробке, я бы тоже была недовольна, но сейчас этот караул лишь приводил меня в ужас, хотя уже не такой и сильный. Ко всему человек может привыкнуть – даже к смертельной опасности.
Этот город, в который меня занесло, практически пустовал. Да, в нём, возможно, ещё влачили кое-как свое существование те, кто оказался здесь в западне, но не более. Из-за этого у меня были мизерные шансы, во-первых, на то, что кто-то придёт мне на помощь прежде, чем псам наскучит меня сторожить. А во-вторых, на то, что мне, абсолютно безоружной, посчастливится в дальнейшем спокойно убраться отсюда через улицы, кишащие этими дворнягами. В общем, я оказалась в западне по своей собственной дурости, придя сюда знакомиться с этими милыми собачками.
Однако у меня была причина этого поступка, которой я оправдывала своё положение, бормоча её, словно мантру, перед тем, как сомкнуть глаза на пару часов – это могло спасти мою семью. Им нужна была вакцина от вируса, которую можно было получить только в крупном городе, а тогда мы жили в пригороде с теми немногими соседями, что пережили эпидемию. Железнодорожный вокзал был в нескольких милях отсюда, но у нас было мало бензина для двух поездок туда и обратно. Если говорить точнее, то на перевозку всех до вокзала он бы весь и ушёл. Поэтому, чтобы подтвердить информацию о том, что железнодорожное сообщение там действующее, было принято решение сходить до него пешком. И тут мы допустили огромную ошибку, решив, что пойдут лишь трое. Потому что, как только группа оказалась в зоне этого чёртового города, ей пришлось очень несладко. Судить об этом я имею полное право, ведь я была её частью.
Я была единственной в семье, кто действительно мог быстро и, главное, долго идти по этой местности, а также была молода и не болела. Вот так я и оказалась в той злосчастной группе, в которой, помимо меня, были среднего возраста лесник и какой-то бестолковый молодой парень, что учился в местном колледже на инженера до того, как всё это случилось. А бестолковый потому, что он не знал абсолютно ничего. Поэтому и погиб он первым.
Планировалось, что мы обернёмся за три дня: а) посмотрим на ситуацию в опустевшем городе; б) узнаем, какие составы идут в нужном направлении; в) вернёмся обратно. Однако планы за эти два года приобрели крайне неприятное свойство не сбываться.
✥✥✥
Едва попав в город, мы сразу почувствовали, что за нами всюду следят. Инженеру показалось, что это хороший знак и это просто местные жители. О, как же мне тогда хотелось ему верить! Мы не успели даже дойти до станции, как из переулков и подворотен стали полчищами вылезать грязные собаки. Их глаза горели бешенством и злобой, а из пастей капала слюна. По их впалым животам и торчащим ребрам было понятно, что не ели они уже очень-очень давно. О том, кто был их последним обедом, мне думать совсем не хотелось.
С того момента, как они показались, стало ясно, почему в округе не было ни души: ни мелких зверей, ни людей, ни рыб. Только многочисленные птицы что-то щебетали на самых верхушках деревьев. А мы ещё со скепсисом принимали новости о том, что животные в окрестностях одичали настолько, что стали хищниками! К нам-то захаживали единицы, и в большей степени – по ночам, отчего их хорошо отпугивала пара выстрелов в воздух из ружья. Но здесь всё было иначе. Это была даже не свора, а армия, при том, что пищи им на всех явно не хватало.
Однако дальнейшее размышление на тему “почему же псы отказываются покидать эти опустевшие места” было прервано чередой громких выстрелов в собак со стороны нашего гениального инженера.
Это было наше последнее огнестрельное оружие. Охотничье ружьё лесника утонуло в болоте, когда мы вытаскивали оттуда – угадайте, кого – опять же нерадивого инженера. А у меня с собой был только складной ножик, который явно с самого начала приравнивал мои шансы на выживание к нулю.
И вот из этой самой винтовки, транжиря последние патроны, стрелял в озлобленных собак инженер. Зачем? Не знаю. Наверное, испугался. И более чем очевидно, что мозги он не включил и не понял, что таким образом изменит наше положение с
Мы решили разделиться, чтобы увеличить шансы на успех, однако по дикому крику, разлетевшемуся по улицам уже через пару минут, я поняла, что осталась одна. И мне тоже, судя по рычанию сзади, было отведено не больше времени.
Если вы сейчас не придаёте значения бегу на скорость в школе или колледже, то хочу уточнить, что я тоже была такой. А теперь с каждым новым дюймом всё сильнее убеждалась, что очень зря прогуливала физкультуру. Да, неслась я с немыслимой для меня скоростью (жить-то хотелось!), однако эта скорость всё больше и больше уступала скорости голодных животных, увидевших лакомую добычу. Как оказалась на железнодорожных путях, сама толком не помню, но в тот момент это было моей последней надеждой.
Брошенный товарный вагон с приоткрытой дверью был для меня подарком небес. Он оказался довольно старым, но без огромных дыр и заплаток. Этот вагон спасал мне жизнь уже вторые сутки и, боже, как я ему
была благодарна!
Я не ела уже три дня. Внутри вагона нашлись куча опилок и сена, большое количество странных на вид и плотно закрытых бочек, крышки которых я не смогла вскрыть, а ещё несколько литров немного застоявшейся воды. Это было удачей, хотя я бы не отказалась и от парочки упаковок чего-нибудь съестного. Но мне ли сейчас шиковать?
Когда первый шок прошел и адреналин уступил место здравому смыслу, я погрузилась в размышления о своём положении, утопая в опилках как в перине. По крыше вагона туда-сюда ходили собаки, и мне были слышны их лёгкие шаги. Снаружи завывал ветер, и я ещё раз мысленно поблагодарила спасительный вагон за то, что подарил мне кров и защиту. Однако ещё дней пять такими темпами я бы точно не протянула.
Я надеялась, что псам надоест меня караулить и они уже к вечеру уберутся отсюда восвояси, но не тут-то было. Видимо, единственным их развлечением сейчас была я. Поэтому, особенно не утруждаясь, собаки продолжали нести вахту возле моего убежища.
Что я планировала делать? Явно не отправляться на тот свет, раз уж мне посчастливилось оттянуть этот момент. Поэтому такой вариант, как самой выбираться наружу, меня очень не устраивал. Оставалось только ждать. И я ждала.
Глава 2
Уж не знаю, сколько я ещё проторчала внутри – от голода я вообще перестала соображать и фактически сроднилась с псами, караулившими меня снаружи. Однако я вдруг поняла, что пол пришёл в движение. Либо это моя крыша решила съехать окончательно, либо вагон и правда поехал.
Мне стоило огромных усилий заставить себя принять вертикальное положение и, как только дремота немного отступила, я услышала, как подо мной стучат колёса. Медленно и осторожно, постоянно шатаясь, будто я была в стельку пьяна, мне удалось доковылять до одной из стенок вагона, чтобы попытаться разглядеть в щель между дверью и стеной мелькающий за пределами моего заточения пейзаж.
Я всё ещё не могла нарадоваться осознанию того, что осталась жива и не умерла с голоду. Ещё вчера это казалось нереальным, а уже сегодня стало очевидно, что мои надежды на счастливый исход были не напрасными. То, что этот состав оказался на колёсах, можно было считать безумной удачей, и я продолжала ею наслаждаться, мгновенно повеселев. Даже унылый пейзаж за дверью не портил мой настрой!
Однако, чем дальше вагон удалялся от того ужасного города, тем больше бунтовал мой пустой желудок. И ещё меня пожирал страх неизвестности. Вообще-то я любила путешествовать, но… Глупо уточнять, что путешествие в цивилизованное время, со всеми удобствами под боком, это одно. А совсем другое – поездка дикарём после эпидемии, пока по всему миру бушуют голод и мор.
Конец спокойной жизни для всей нашей планеты пришёл около двух лет назад: сначала по миру прокатились волнения, затем обстановка между странами накалилась настолько, что на каждом углу стали шептаться о возможном объявлении Третьей Мировой. Однако ситуацию “спас” внезапно объявившийся вирус, что унёс жизни миллионов людей, разрушил экономику, привёл в упадок города и дал природе долгожданный глоток воздуха от пыли и грязи крупных предприятий. И вместе с этим взбунтовал и без того непостоянный климат. Ситуация долго оставалась нестабильной, но плачевный итог взял верх, и, как бы мы не надеялись дальше продолжать свою относительно «беззаботную», жизнь, всё это очень негативно отразилось на всём населении Земли. Глупо, конечно, считать, что всё поправимо, но многие наши старики в это верили, хоть и видели, как эпидемия с каждым днём уносит всё больше и больше жизней. Изначально многие оставшиеся без жилья люди радовались этому: нагло занимали бесхозные дома и квартиры, пользовались брошенным имуществом. Пока города практически не опустели, а мы не были “отброшены” по удобствам жизни на несколько десятков лет назад.
К тому времени эпидемию удалось остановить – была разработана вакцина, которая должна была повлиять на генетический код человека и сделать его практически невосприимчивым к любым изменениям вируса. Кроме того, она излечивала уже болеющих и полностью восстанавливала поражённые органы. Такой прорыв в медицине назвали нашим будущим, в котором человек станет суперчеловеком.
Об этом мы узнали по радио и, конечно, тоже обрадовались – к тому времени наши продуктовые запасы практически иссякли, как и бензин, и, собственно, вообще надежда на хороший исход. Однако для того, чтобы получить вакцину и шанс на спасение, необходимо было попасть в один из более-менее оставшихся людным городов. А ближайший из них – только через четыреста миль.
И вот сейчас я мчалась прямиком к одному из них (а я на это очень надеюсь), но только в абсолютном одиночестве. Чертыхаясь на тех, кто не отправил за нами помощь и оставил подыхать в глуши. На тех псов, похоронивших возможность спасти семью. На саму себя. На свою неосторожность.
В моём рюкзаке лежал телефон, но он был разряжен – это я выяснила ещё в первые минуты моего пребывания в вагоне. И он оказался абсолютно бесполезен, потому что я не могла сообщить никому, что случилось. По щекам тут же начали литься слёзы, стоило мне подумать о родителях и младшем брате Томми, которые остались там. Совсем одни. Думая уже, что я мертва.
А ведь они тогда не хотели меня отпускать, но выбора у них не было. Сами они бы не смогли так долго идти по бездорожью, да и у других семей тоже были маленькие дети, оставшиеся без отцов и матерей… Никто не виноват. Теперь уже ничего не вернуть. Я хотя бы попыталась.
Паршиво. Это одно из немногих слов, которыми я могу описать свое состояние сейчас – так паршиво мне не было никогда. От голода перед глазами пляшут чёрные пятна и мир постоянно кружится, не давая сосредоточиться на чём-то одном.
Простите, мама, папа, Томми…
Я переоценила себя.
Тук-тук-тук. Мерное постукивание колес неутомимо баюкает лучше любой колыбельной. Желудок скрутило спазмом голода, глаза слипаются сами по себе, а сознание погружается во тьму.
✥✥✥
Память отказывается воскрешать события того вечера. Как я выползла на одной из остановок состава из вагона и где мне удалось раздобыть еды, чтобы привести себя в более-менее осознанное состояние – всё это осталось для меня загадкой. Единственное, что я помню – так это то, что меня сильно укачало. И что отвратительные рвотные позывы отозвались в пустом желудке кошмарной болью. Но я точно хотела жить и отчаянно боролась за это.
Когда я разлепила глаза, в них ударил солнечный свет. Я нашла себя сидящей на полу. Спину приятно холодила стена. Стоило слабо пошевелить пальцами – пришло осознание того, насколько онемело все тело и как же нестерпимо хочется пить. Тут же голову пронзила дикая мигрень. Всё передо мной поплыло, и глаза подёрнулись мутной пеленой. Как туман, только противнее, липче и… Желтее. Словно видишь мир сквозь немытые стекла с желтой тонировкой. Мой блуждающий взгляд наткнулся на разорванную упаковку крекеров с солью, валяющуюся у ног. Вот и причина моей появившейся жажды.
Я попыталась неуклюже встать, но каждый раз падала, не в состоянии удержаться на своих двоих. Больно ударилась об один из косяков шкафа и, пока со злостью и слезами боли массировала ушибленный бок, рассмотрела обстановку вокруг.
Противные жёлтые стены, рядом – жёлтые стеллажи с различными продуктами, порядком испортившимися и тоже жёлтыми: банками, упаковками, бутылками с газировкой. На всём лежал толстый слой пыли и грязи такого же отвратительного грязно-жёлтого цвета. Хотя, возможно это моё зрение добавило «нотку желтизны» обстановке. Однако, заметно, что тут не было гостей уже довольно давно.
В глаза будто насыпали песок – моргать было тяжело, смотреть вокруг ещё противнее, видеть мир через жёлтую мутную призму неимоверно гадко. Вот чёрт.
Кое-как оказавшись на ногах, я медленно побрела к одному из прилавков и схватила первую попавшуюся на глаза упаковку с едой – это была слойка с вишней, которая тут же оказалась вскрытой и закинутой в рот. Далее – вода. Жадно сделала добрый десяток глотков из вскрытой бутылки, пока не начала ощущать дискомфорт в наполненном желудке, но меня это не смутило. Я продолжила набивать рот различной едой, которая попадалась мне на пути, пока не дошла до состояния тошноты. Лишь тогда, устало опустившись на пол, я попыталась собрать в кучу все мысли: я была жива и это отлично. Сыта, что не менее важно. Вода была рядом в любом количестве – просто сказка. Глаза видели странно, возможно, я просто устала, а может, и повредила зрение – плохо. Голова раскалывалась и отдавала колющей болью в висок, отчего хотелось залезть на стенку и выть, но я осталась на месте. Цепляясь за свои остатки разума, закрыла глаза и начала слушать нарастающий шум в ушах. Дело дрянь, детка. Или я просто подхватила инфекцию в этом злосчастном вагоне?
Тем не менее, моего состояния эти раздумья не улучшить не могли. И я рационально (или не очень) пришла к выводу, что стоит ещё посидеть на полу с закрытыми глазами и подождать, пока мне не станет лучше. А есть шанс, что станет?
Ха-ха. Мне было смешно и до чёртиков грустно одновременно. Может, сейчас как раз прискачет принц на белом коне и заберет меня жить долго и счастливо в далёкое королевство? Это вряд ли. И вообще, я стала задавать сама себе слишком много вопросов, на которые у меня нет ответов.
Гул в голове отошёл на второй план, когда внезапно внутри появилась жалость к себе. Я ждала тебя, подружка. Закатим вечеринку?
Я вспомнила свою прошлую жизнь: немного однообразную, но такую привычную и любимую, такую желанную сейчас. В то время я была обычной Хлоей Батлер. Девушкой, у которой было много друзей, счастливое детство, прекрасные родители и забавный маленький братишка Томас. Я поступила в колледж, переехала от родителей и виделась с ними только на каникулах, переживала за свои оценки, учила языки. Я просто жила и была счастливой: в меня верила моя семья, а я любила их больше всего на свете. Да, в то время моими самыми большими трудностями были сдача экзаменов по литературе да поиск подработки. Ну и ещё моя жуткая стеснительность в отношении одного парня с курса, который мне нравился, но не более. А теперь уже поздно. Слишком поздно. Всё, Хлоя, твой концерт окончен, было весело, до скорых встреч! Кажется, тут я и встречу свою смерть…
Одна. И никто об этом не узнает.
По щеке скатилась слеза.
Я боялась одиночества всю свою сознательную жизнь. Но, на самом деле, даже при своей чрезмерной общительности, я очень странно контактировала со сверстниками: у меня было чувство юмора, которое не всегда понимали, не самый лучший вкус в одежде, зато я всегда была с ними честна. Иногда даже слишком. Но я всегда любила шумные компании и вечерние прогулки с Малией. Которой сейчас уже нет в живых. У неё были слабые лёгкие и, когда началась эпидемия, она оказалась в зоне риска. Её родители увезли её и самоизолировались, но было уже поздно – она подхватила вирус. Через месяц её не стало.
Она была моей лучшей подругой с детства. Мы ходили в один детский сад, школу и вместе поступили в колледж на разные направления. Я ей доверяла всё, а она меня поддерживала. И у меня не было ничего, что смогло бы ей помочь. Я переехала обратно к родителям, так как нас перевели на удалённое обучение, хоть это и продолжалось не так долго. Теперь мы были ближе, но нас разделяла улица и её болезнь. Мы просто общались по Фейстайму, много переписывались и старались как можно больше общаться, меньше всего уделяя внимание вопросу её стремительно ухудшающегося состояния, потому что такова была её просьба, и я её выполнила.
В день её смерти я заперлась у себя в комнате и не выходила два дня. Мне было сложно осознать потерю человека, который был рядом со мной практически всю мою жизнь. Её просто нет. Нельзя ей позвонить, спросить, как дела и как проходит её день. Больше нет Малии, как и миллионов других людей по всему миру. Её жизнь просто оборвалась на восемнадцатом году, и она не отметит девятнадцатый день рождения в кафе своего брата, как хотела весь этот год.
Она просто оказалась жертвой первой волны эпидемии.
Кроме того, нормальных похорон Малии не было – массовые мероприятия уже были запрещены, и я узнала через неделю, что теперь могу прийти на её могилу, что на кладбище неподалёку. На прощании с ней присутствовали лишь её родители, два старших брата и маленькая сестрёнка. Я навестила её через несколько дней, принеся с собой цветы и слёзы.
Рассказала ей о том, что Томми тоже подхватил инфекцию, но врачи уверяют, что у него легкая форма болезни. Вторая волна началась. У родителей и у меня, вроде, всё чисто. У нас хороший иммунитет. Пожаловалась на то, что теперь, когда в нашем городке и так стало мало жителей, родители решили не покидать его и не переселяться в более людный город для ожидания вакцины, чтобы братик смог поправляться на свежем воздухе. Я это считала неуместным: да, там больше народа и больше заражаемость, но там выше уровень медицинской помощи и ближе цивилизация. Но нет. И мы здесь, определённо, застряли.
Когда я уходила с кладбища, я видела, как приехало несколько машин – маленькая похоронная процессия. Хоронили какого-то парня. И я, не оглядываясь, вышла за ворота. В нашем небольшом городе мы знали очень и очень многих, и не хотелось бы увидеть ещё и труп своего одноклассника, к примеру.
С тех пор я будто осталась одна – не было той, кому бы я звонила сутки напролёт и болтала по телефону многие часы. Но я каждый день слушала автоответчик на её голосовой почте, пытаясь себя обмануть тем, что она просто уехала. Возможно, я даже поверила в это.
Шли месяцы. Оставаться в своей комнате было для меня равносильно заточению, поэтому я всё чаще и чаще старалась быть ближе к семье, но они будто бы отдалились от меня. Кроме брата – тот всегда был мне рад и не понимал, почему родители так ушли в себя. Иногда он даже винил себя в том, что это они переживают за него, но ведь с ним всё в порядке. Я пыталась, как могла, обсудить это с отцом и матерью, однако каждый раз они уходили от ответа. Завтраки, обеды и ужины стали проходить в гробовой тишине, прерывали которую только дежурные фразы. Даже Томми перестал предпринимать попытки развеселить маму. Каждый за столом думал о чём-то своём, а когда мы друг другу улыбались – выходило натянуто. Все были на нервах, и обсуждение возможного исхода этих событий было под негласным запретом.
Потом выяснилось, почему.
В один весенний вечер, когда я читала брату сказку на ночь, я слишком задержалась у его постели, разглядывая его милые черты лица и такие любимые ручки, сжимающие любимую игрушку. Как быстро он подрос! А ведь ещё недавно он ползал по полу и запихивал себе в рот все предметы, которые ему попадались на пути. Выйдя из его комнаты, я старалась не шуметь, думая, что все уже спят. Но хотела взять с кухни сок – во рту пересохло, я ужасно хотела пить. Однако до кухни я не дошла – стоило мне тихо спуститься на первый этаж, как я услышала разговор родителей в гостиной на высоких тонах. Замерев на полушаге, я вслушивалась в их речь.
Мои родители были очень образованными и интеллигентными людьми, однако настолько непохожими друг на друга, что часто видели одни и те же вещи под двумя разными углами. После рождения брата в нашей семье воцарилась гармония и они практически перестали ругаться. Была пара серьёзных споров, которые сошли на нет за эти полтора года, что я находилась дома и присматривала за болеющим братом. Однако такого, как сейчас, я не слышала уже давно.
– Лили, это не может быть ошибкой! Эти тесты дают верный результат: девяносто девять и девять десятых процента!
– А как же эта одна десятая процента, Алекс?! – Голос мамы звенел в моих ушах. Ещё чуть-чуть и она расплачется. К моему горлу подступил комок. – У нас же крепкий иммунитет!
– Дорогая…
Они подхватили вирус от Томми. Моё сердце пропустило удар. Их дальнейший разговор остался для меня в тумане – все силы разом покинули моё тело, заставив осесть на ступеньку лестницы. Пока мама просила папу ничего не говорить мне, чтобы не беспокоить, он её утешал. Её просьбы тонули во всхлипах, каждый из которых метал нож в мою душу, добивая меня. Затем папа всё-таки пообещал маме, что ничего не скажет, ведь я в безопасности. У меня, единственной в семье, оказался иммунитет, и мне ничего не угрожало.
Счастливица.
Глава 3
Я долго плакала в своей комнате. Наверное, мои всхлипы были слышны даже на первом этаже, но я не могла просто взять и остановиться. Ворох мыслей о том, что кого-то из моих близких может не стать как Малии, убивал меня с особым садизмом. Тогда я осознала страх потерять всех, кого я люблю, в полной мере.
Мы не ценим то, что имеем, пока не потеряем это. Эта убийственная фраза до тошнотворности была правдивой: я не до конца ценила мою дружбу с Малией, пока не потеряла ее, я не до конца понимала свое счастье быть в кругу семьи, пока не оказалась на грани потери этого.
Да, это было отчасти моим выбором тогда – пойти и разузнать, можно ли выбраться из этой дыры и получить шанс на излечение для родителей и брата. Если не я, то кто?
К тому же, это помогло бы мне ненадолго вырваться из этого омута самобичевания и отчаяния, в который я погрузила себя в последний месяц, выжидая, когда же снизойдет чудо, и мы сможем побороть эту заразу. Но чуда не происходило, и я просто хотела сбежать от сочувствующих взглядов родителей, когда я выходила из комнаты больного Томми, которому стало хуже. Им нужна была вакцина, и единственный способ её добыть – добраться до людей.
Когда решили пойти разузнать, что к чему, моему братику стало легче. Он даже хотел пойти с нами так, что чуть ли не сбежал из дома. Пришлось убеждать пятилетнего ребёнка, что мы бы его взяли с собой, но доктор (которая была по совместительству нашей соседкой Долорес) нам строго-настрого запретила это делать. Родители о своём состоянии до сих пор молчали, а я уже опустила руки в попытке вывести их на чистую воду. Всё равно я уже узнала правду, хотели они того или нет.
В тот последний вечер я собиралась в своей комнате: подготовила удобную одежду, зарядила телефон, взяла запасные тёплые носки. Дверь открылась, и на пороге показалась тёмная макушка.
– Хлоя, не уходи, – глаза Томми были мокрыми, а голос – тихим. – Не уходи, я боюсь.
Я бросила куртку на кровать и подошла к нему. На его футболку с Микки Маусом капали крупные слёзы. Я обняла его, прижав к себе. Он пах шоколадом и батончиками, что успел утащить из кухонного ящика, и два из них сжимал в ладошках, собираясь отдать мне.
– Это на пару дней, Томми. Ты не успеешь соскучиться, как я вернусь, и ты попросишь свои батончики обратно, – мой голос тоже надломился, но я пыталась держать себя в руках. Заглянув в его большие глаза и смахнув слёзы, я поцеловала его в лобик. – Ты чего, всё будет в порядке. Отставить слёзы, капитан Крюк!
Томми улыбнулся. Недавно у него выпал очередной молочный зуб, отчего его улыбка стала похожа на шахматную доску. Мы же с папой называли его за это акулёнком.
Поделиться книгой: