И вся компания подхватила:
"Шли они лесочком,
Лесочком тёмным, лесочком тёмным,
И повстречались со стрелочком,
Да со стрелочком молодым, молодым! .."
Они орали песню за песней, пока не охрипли, с этими песнями холм оказался не так высок, овраг не так глубок. И вот, наконец, под ногами запружинил уже успевший подсохнуть мох. Сгрузив корзины в центре заросшей пёстрым разнотравьем поляны, пошли носиться вперегонки, прыгать с деревьев, раскачиваться на сучьях, вопить словно дикари, – уж откуда снова голос прорезался? Наконец так устали, что повалились на землю рядом с корзинами. Тут и пригодились пироги с бутербродами и баклаги с водой.
Когда после привала снова двинулись в путь, корзинки чуть не вдвое полегчали. Да и в баклажках воды поубавилось.
Наконец добрались и до дубовой рощи, что подковой разрослась по широкому и пологому горбу над осыпавшимся оврагом. Столетние великаны стояли каждый особняком и не подпускали к себе молодой поросли. Неохватные стволы были покрыты толстыми наплывами коры. Тяжёлые кроны опирались на могучие корявые ветви. Мощные корни выбирались из-под мха и травы грубыми узлами и снова уходили в самую глубь земли. Здесь сладко пахло земляникой и грибами, но, увы, ни земляники, ни грибов, ни даже жёлудя завалящего ребята не нашли.
К оврагу лес сбегал светлым березняком, а вглубь уходил густым осинником. Но ни в березняке, ни в осиннике, ни в молодых еловых посадках по ту сторону оврага не то, что грибов – духу грибного не было.
Шукали, искали, всё вокруг палками переворошили – увы, ни мокрухи, ни синюхи, ни трухлявой сыроежки.
Поначалу ребята здорово расстроились, носы опустили, а потом присели на пенёчки, умяли ещё по парочке пирогов, подумали немного и сами себе удивились – а чего ради расстраиваться? Они что, ради грибов в лес пошли? На самом-то деле, грибы – это так, чтобы взрослые не цеплялись. Ну, нету грибов, и не надо. И без них в лесу неплохо. Вот до шалаша доберутся, костёр разведут. Каши наварят. Настоящей, с дымком. Зря они что-ли мешочек с крупой тащили? На то и расчёт был, чтобы в лесу кашу варить. Вот только ручей найдут и сварят, потому что в баклагах не так много воды, чтоб на кашу изводить. И хватит под каждый куст заглядывать, каждой ёлке кланяться, шут с ними, с грибами.
– Да, шут с ними, с грибами! Будем шишки с ёлок сшибать.
Но тут раздался радостный вопль Метте – Грибы! Сюда! Я нашла грибы!
И действительно, выступая плотными шляпками над опавшей хвоей, меж еловыми корнями, словно позеленевшие от времени старинные медяки, лежали ядрёные рыжики. Не один, не два – густой россыпью, хоровод за хороводом.
Глаза у ребят зажглись охотничьим азартом. Какое там – "грибы в лесу не главное"! Попробуй их сейчас от этих грибов оторви! И пошла-поехала работа – только ножи замелькали.
– Вы мои красавцы! Рыжички мои! Настоящие! Сколько вас! А пахнет-то как!
– Не наступи, здесь гриб! Куда тебя несёт!
– Гляди, целых три! Ой, а тут ещё шляпка торчит! И ещё!
– У меня аж с чайное блюдце!
– Зато у меня крохотулечные, как пуговки!
Каждый набрал чуть не полкорзины, аккуратно сдвинув припасы, чтобы ненароком не помять добычи. И никому не пришло в голову жаловаться на тяжесть корзин.
– Здесь, вроде, всё собрали. Дальше пойдём или опять привал устроим?
– Надо бы ещё поискать, удача одна не ходит.
Друзья покружили рядышком, нашли несколько червивых сыроежек и пару красавцев мухоморов и решили перебраться через канаву и пошарить в соседнем ельнике.
И действительно, в сумрачном старом ельнике, у распластанных на земле огромных тёмно-зелёных лап, совершенно не прячась, стояли боровики. Один к одному. Ровненькие, словно нарисованные. А когда ребята приподняли тяжеленные, чуть не вросшие в землю хвойные лапы, то ахнули – под глухими шатрами белые стояли целыми семейками – к пузатому папаше лепились пузанчики-ребятишки в нарядных круглых шапочках.
В азарте ребята всё глубже и глубже забредали под переплетение еловых крон, и не заметили, как потеряли тропу.
– А, ничего, подумаешь, не заблудимся. Вот сейчас солнце из-за облаков выйдет, как-нибудь сообразим, где запад, где восток.
Но солнце, как назло, не хотело выходить из-за облаков, и густой бородатый мох одинаково облеплял серые стволы со всех сторон. И муравейника, как ни искали, ни одного поблизости не попалось. А других примет ребята вспомнить не смогли.
– Ну и ладно. Сейчас выберемся из этих зарослей – на открытом месте разберёмся. Это в чужом лесу немудрено заблудиться, а тут всё своё, хоженое-перехоженое – сто раз в этих местах бывали то с Грете, то с Хильдой, то со старым Бьёрном. Уж на какую-никакую знакомую тропиночку да набредём.
И тут вдруг резко потемнело, подул ледяной ветер, всё вокруг закружилось, словно на гигантской карусели, так, что друзьям пришлось крепко уцепиться друг за дружку, чтобы не упасть.
А когда, так же внезапно, всё стихло, зелёный лес исчез, как сквозь землю провалился, – вокруг со всех сторон стояли ржавые ели без единой живой хвоинки.. Белые остовы стволов, чёрная паутина голых веток, свернувшиеся трубами ошмётки облетевшей коры, мёртвые иглы, устлавшие землю толстым ковром, и ни единого живого звука, кроме хруста хвои и веток под ногами. Мёртвый лес! Тот самый! Из которого не выбраться!
Ребят охватил нутряной, не поддающийся контролю разума, страх и они кинулись бежать, сами не зная куда, не разбирая дороги.
И лишь Гийом остался стоять на месте: – Стой! Стойте, я вам говорю! Куда вас несёт?
Подчинившись непривычно жёсткому тону, ребята остановились.
– Поглядите на себя! – вы же сейчас как безголовые курицы – Опомнитесь! Не хватало нам сейчас потерять друг друга.
Не сметь поддаваться панике! Не сметь терять головы!
Это всего-навсего сухостой. Такое бывает в лесу. Помните – кто струсил, тот пропал.
Нам надо взять себя в руки, найти какой-нибудь холм, оглядеться и сообразить, где мы оказались, и в каком направлении надо идти.
– А если это и в самом деле Тот Самый лес? – Слово "мёртвый" никто не решился произнести.
– Так что? Значит мы увидим Тот Самый лес. Почти никто не видел, а мы увидим. Разве это не замечательно? – Вот оно, самое настоящее приключение, о котором можно только мечтать!
Другие уезжают специально на край света, чтобы что-то подобное испытать, строят корабли, лезут в горы, пересекают океан, а нам само плывёт в руки! Или для вас предел мечтаний –костёр на косогоре? Да когда мы расскажем в деревне обо всём, что здесь видели, все от зависти помрут! Дылда уж точно лопнет вместе со своим ружьём и кабанами!
Слушая Гийома, ребята чуть приободрились, хотя Мёртвый Лес не перестал внушать ужас.
Идти решили наугад, туда, где между стволами просвет чуть пошире. Главное, ни в коем случае не паниковать, не бежать и не отходить далеко друг от друга.
Отчего-то сразу же навалилась непомерная усталость, ребятам пришлось буквально заставлять себя передвигать ноги. Но они шли. Шли и шли. Как во сне или наваждении. В полном молчании – на разговоры не хватало сил. Не ощущая ни времени, ни расстояния.
Их не покидало впечатление, что они топчутся на одном месте или бредут по замкнутому кругу, потому что все эти еловые скелеты походили друг на друга как зеркальные отражения.
Но когда уже новая волна отчаяния готова была обрушиться на ребят и лишить их воли к сопротивлению, впереди показалось что-то тёмное и массивное. – Холм?
Ещё несколько шагов… И ещё… И ещё… – Да, на самом деле – холм. Очень высокий и крутой. Таких в здешних краях сроду не было. И абсолютно лысый, без единого деревца, без единой травинки.
С боем продираясь через бурелом, ребята добрались наконец до подножия лысого холма.
Постояли, примеряясь, с какой стороны удобнее начинать подъём.
– Слушайте, – Андерсу ужасно не хотелось ждать и раздумывать, – а какого рожна нам лезть туда всем вместе? Одной пары глаз вполне достаточно. Вы тут пока чуток отдышитесь, а я слажу, погляжу, что к чему.
Но Гийом покачал головой – Нам ни в коем случае нельзя разлучаться, мало ли какую шутку способен выкинуть этот лес. Всё, ребята, привал. Надо немного дать ногам отдохнуть и перекусить не мешало бы. Костра жечь не будем, иначе весь этот сухостой полыхнёт не хуже пороховой бочки!
Нашли поваленный ствол. Молча сели. Молча поели. Запили водой, стараясь не сделать ни одного лишнего глотка. Чем дольше они сидели, тем сильнее овладевала ими апатия. – Зачем они полезут на этот холм? Что это даст? Ни к чему всё это.
Гийом понял, что если они не заставят себя встать и идти дальше, то останутся здесь навсегда.
– Что ж, вперёд? – Молча увязали остатки еды и стали карабкаться наверх. Корзины, до верху наполненные грибами, оттягивали руки, цеплялись за сучья и корни, но бросить их не хотели даже не из упрямства – ребята, сцепив зубы, волокли казалось бы ненужный этот груз наперекор мёртвому лесу.
Пить хотелось страшно. Губы обметало горькой пылью. Эта пыль набилась в ноздри, она хрустела на зубах, она сидела в глотке наждачным комом.
Но вот, наконец, и вершина холма. – Повсюду, сколько видел глаз, от горизонта до горизонта, простирался мёртвый лес. Ни одного живого деревца. Но это уже было не столь важно, потому что в той стороне, куда неумолимо спускалось закатное солнце, блеклым пятном растеклась то ли река, то ли огромная лужа. Во всяком случае, это была вода!
А когда глазастая Метте разглядела на берегу пологую крышу небольшого домишки, друзья совсем повеселели. – Раз кто-то живёт в этих краях, значит не всё потеряно. Раз человек забрался в такую глушь, значит, знает, как отсюда выбраться. И заночевать всё-таки лучше под кровлей, чем под открытым небом среди мёртвых деревьев.
Теперь можно не жалеть оставшейся воды. И хотя каждому досталось всего-навсего три маленьких глотка, эти живительные глотки, а, главное, надежда, прибавили ребятам сил. Всё уже не так страшно, уж от жажды они теперь не помрут – там, внизу, воды – залейся! пей сколько влезет. А утром, глядишь, если повезёт, они ещё и рыбу наловят, испекут на огне.
Спускаться с холма оказалось куда трудней, чем карабкаться наверх. Уставшие ноги скользили, подошвы срывались с осыпающегося склона. Когда ребята наконец достигли подножья, их одежда была чуть не в клочья изорвана, руки и лица сплошь в ссадинах. Хоть бы на минутку присесть, отдохнуть. Но сумерки сгущались быстро. Во что бы то ни стало, надо было выйти к воде до темноты. И ребята снова заставили себя идти, идти, идти…
Снова исчезло представление о времени и расстоянии, и друзьям уже стало казаться, что они сбились с пути, когда наконец голые деревья расступились, и перед ними во всю ширь распахнулось лесное озеро.
Ребята рванулись к воде, и… ноги словно приросли к земле. – Перед ними лежало озеро.
Огромное.
Тёмное.
Мёртвое.
От неподвижной маслянистой воды шёл пусть не резкий, но ощутимый запах гнили. Вдоль илистого топкого берега каймой лежала жёлтая пена. Жалкий, полуразвалившийся домишко на берегу казался ловушкой. Крыша прогнулась, дверь висела на одной петле.
Тусклые стёкла маленьких оконец не отражали ни единого блика света.
Подойти поближе? Зачерпнуть эту воду? Пить её? Нет, лучше уж перетерпеть самую сильную, самую невыносимую жажду, лучше умереть от жажды, чем взять в рот эту мерзость!
Что же теперь делать? Что? Бежать, сломя голову, от этих берегов? Но куда? Вокруг всё тот же чёрный лес. А у них ни капли воды. Ни единой капельки! И еды почти не осталось. А главное – совсем не осталось сил.
И друзья решили: – будь что будет, всё равно выхода другого нет – никуда они больше не пойдут, а разведут костёр на песке, подальше от вонючего ила, но и от сухостоя подальше, и заночуют под открытым небом. Вот настанет утро, утром что-нибудь, непременно придумается.
Пока ребята пробирались через бурелом, они настолько обвыклись, что уже без малейшего трепета наломали чёрных, похожих на обглоданные рыбьи кости, веток. Костёр получился что надо. Правда, он слегка постреливал искрами и немного чадил, но пламя грело ровно и жарко. Даже весело. Оно вселяло силу и изгоняло из сердец страх. И смолистый дым, как ни странно, пах приятно.
Единственно – очень трудно, просто невозможно, мучительно было терпеть жажду, когда перед тобою такая прорва воды. Пусть гадкой, вонючей, грязной, но всё же воды.
Да ещё старый дом стоял так близко, что всё время казалось – кто-то подглядывает за ребятами из тёмных окошек.
Наконец Гийом не выдержал:
– Вот что, вы оставайтесь здесь, а я прогуляюсь ненадолго к этой развалюхе.
– Мы с тобой! Сам говорил – нам нельзя разлучаться.
– Одного мы тебя не отпустим!
– Не дури, Ги!
– Если что – я вас позову.
С опаской, крадучись, Гийом подошёл к вросшему чуть не по самые окна в песок, пустому дому, заглянул в мутное стекло, но разглядеть в темноте ничего не смог. Тогда он толкнул дверь. Сердце стучало, словно колокол. А вдруг там притаился скелет? Или что-то липкое и неопределённое, словно сгусток страха? Дверь со скрипом отворилась. Внутри единственной комнаты скорее угадывались, чем виднелись стол, шкаф, какие-то полки и лежанка у стены.
Самая обыкновенная комната. И только в правом углу на низком потолке дрожал слабый серебристый свет. Больше всего это было похоже на лунные блики, отражённые водой.
Гийом вернулся к костру и, отмахнувшись от вопросов, бросил: – Не могу ничего разглядеть. Нужен факел.
Андерс выбрал среди кучи хвороста ровную палку, подождал, пока на неё перекинется пламя костра и протянул другу.
Теперь Ги входил в хижину без особого страха. Пламя выхватило из тьмы всё те же стол, скамью, лежанку, шкаф, какие-то кувшины и бочки, трубы, очаг. В комнате никого не было.