Тайна Мёртвого Озера

– Так я сам – незнакомец в чёрном.

– Нет, тот на самом деле весь чёрный, словно чёрная тень, и глаза у него крысиные.

– Да мало ли разных людей по городу разгуливает – одни белые, другие чёрные, третьи пёстрые как попугаи. – Трубочист поглядел на ребят серьёзно, – И не со всеми из них стоит заводить знакомство. От некоторых, напротив, надо держаться подальше. Похоже, друзья, чёрный человек вас интересует не из простого любопытства? Я прав? Ну, молчите, я в чужие дела не лезу. Одно хочу вам сказать – не суйтесь этому "аптекарю" на глаза. Судя по всему, он человек опасный. Весьма опасный.

Вот что, господа хорошие, а приходите-ка вы ко мне и моим кошечкам завтра к вечерку в гости. Продолжим знакомство, поболтаем о том о сём. А я к вашему приходу постараюсь разузнать, что могу, об этом с крысиными глазами. "Голубятню" мою найдете просто – вам дорогу каждый встречный покажет. Договорились?

Ну, мы пришли, вон он – дом вашего дядюшки. Передайте ему от меня привет. А нам пора домой. Он церемонно поклонился, кошки – нет, ребятам это не померещилось, – взмахнули на прощание хвостами, и удивительная троица растворилась в сумерках.

Калитка оказалась незаперта. В кронах яблонь шебуршились какие-то птицы, устраиваясь на ночлег. Сладко пахла маттиола и ещё какие-то ночные цветы, потому что пришло их время. Над входной дверью затеплился стеклянный фонарь. Вокруг него призрачной сетью толклись невесомые комарики. Из-под золотистых штор на траву падали лёгкие прямоугольники света, и тени рядом с этими прямоугольниками наполнились густой синевой. – Наступил вечер. Как поздно ни темнеет летом в северных краях, но солнце давно уже завалилось за гребни черепичных крыш.

Андерс взялся за дверное кольцо и тихонько, нерешительно постучал в дверь. – Ни звука в ответ.

Он забарабанил сильнее. – Тишина.

– Ох, будет нам нахлобучка, чует моё сердце!..

Но сердце чуяло напрасно. В прихожую, мурлыча себе под нос какую-то песенку, вышел дядюшка Мартин.

– А, вот и мои бродяги! Грязные и усталые, как и полагается истинным открывателям новых земель. Ну, рассказывайте, где вас, чертенят, носило? Ноги, небось, гудят с непривычки? И в глазах рябит? Но зато, надеюсь, аппетит нагуляли? Впрочем, если скажете "нет", я не поверю. Вы не обидитесь, если я всех вас до кучи буду называть племянниками? Вот и славно. Всё, племяннички, – мыться, переодеваться и к столу!

За ужином никто и не заикнулся о том, что они опоздали – у взрослых шли свои разговоры, похоже, в эту ночь они спать и не собирались. Спросили только, как погуляли, что повидали? И ребята наперебой стали рассказывать о своих впечатлениях. Единственно – они

словом не обмолвились о колдуне. Зато о Трубочисте и его кошках – взахлёб.

– Это вам, друзья, здорово повезло, в первый же день с Йошкой встретиться.

– А что он за человек, Иошка этот?

– По мне, так мировой, а что другие думают, шут знает – человек не далер, чтоб все ему радовались.

Одно скажу – городишко этот Иошка знает не хуже, чем я дворцовую кухню – каждый переулочек, каждый закоулочек, каждую крышу и каждую трубу на этой крыше. Если он умудрится выкроить денёк и показать вам Виртенбург, лучшего проводника и искать не надо.

Это, конечно, если вы ему приглянетесь.

– А, между прочим, он нас в гости звал.

– О! Так лучше и выдумать нельзя! Вот, не откладывая, завтра же вечерком к нему и заявитесь, ну а послезавтра милости прошу ко мне на работу. Покажу вам свои владения.

– Дворец?

– Дворец, да только с изнанки.

– А правда, что у короля есть комната с тысячью стеклянных коробов, где живут рыбы заморские и всякие твари диковинные со всех рек, озёр и морей?

– Тысяча, да ещё сто двенадцать. Это если считать только стеклянные аквариумы. И две дубовые бочки. В аквариумах плавают всякие там мурены, акулы и прочая мелочь пузатая, ну а в бочках!.. – в той, что справа сидит водяной из Дохлого болота, а в той, что слева – русалка из чужедальнего моря. Рыб своих король кормит самым отборным мотылём, и, конечно же, только из собственных своих рук, никому не доверяет. Акул время от времени, чтоб на мотыле не отощали, угощает проштрафившимися министрами. Водяному сам подносит пиво в оловянной кружке – серебро водяные недолюбливают. А русалку потчует горячим шоколадом с миндальными пирожными. Уж что другое, а это я точно знаю, каждый день эти пирожные для неё пеку. – И, увидев, как в удивлении раскрылись у ребят рты, Мартин громко расхохотался своей шутке.

– Вот бы посмотреть!

– Русалку с водяным?

– Да ну! Рыбок!

– И как же вы себе это представляете? Прихожу я к королю, хлопаю его дружески по плечу: – "Слушай, Фритти, тут ко мне племяннички пожаловали, очень рыбок твоих увидеть хотят. Я их к тебе подошлю, а ты им все банки-склянки свои покажи, не поленись!" – Вы уж, дорогие, поймите, при самых наилучших отношениях, король – это король, а повар – это повар Вот аквариум купить вам могу. С какими-нибудь меченосцами или скаляриями. Обернёте его сеном, чтоб не разбился, и повезёте к себе в Залесье. И обижаться на меня незачем.

– Мы и не обижаемся, просто мы мечтали… Выходит, зря…

– Мечтали они!.. Я такой мечте не помощник! А вот… Поделитесь-ка своей мечтой с Йошкой, может, он что и придумает.

Глава 10. Кукольники. Трубочист и его кошки.

На второй день ребята решили с утра прогуляться по всевозможным лавчонкам и магазинчикам где продают рыб, зверей, диковины заморские. На что только не нагляделись они, ныряя во всевозможные подвальчики! Чего только не было на полках и витринах! – Огромные рогатые кораллы. Закрученные спиралью раковины. Крохотные модели кораблей, неведомым образом втиснутые в бутыли из-под рома. Статуэтки толстогубых и пучеглазых дикарей из чёрного дерева. Лаковые и резные шкатулки, ларчики и сундучки, зеркала в серебряной оправе, бумажные веера и веера из страусовых перьев. Кубки из страусиных яиц в серебре и пёстрой эмали. Часы, с выходящими из махонькой дверцы фигурками. Восковые цветы, чучела райских птиц, толстопузые божки облепленные смеющимися карапузами, рогатые жуки величиной со здоровенный кулак, хрупкие тропические бабочки никак не меньше доброй суповой миски, фарфоровые куклы, табакерки, медали, монеты, картины, старинные книги и много-много-много чего ещё…

В одних лавчонках царил таинственный полумрак, а духота, насыщенная ароматами восточных курений, доводила до головной боли. Дверной проём здесь был завешен стекляшками на цветных ниточках вперемешку с бронзовыми бубенчиками, которые звенели от малейшего прикосновения.

В других, похожих на тёмные норы, застоялся затхлый запах позабытого хлама, по углам было свалено кучами не разобранное старьё – тебе нужно, вот сам и ройся, перетряхивай, авось, когда вволю надышишься пылью и переворошишь все многовековые слои, отыщешь старый башмак Зелёного скорохода, или оловянную пуговицу с камзола Витольда Первородного, или, уж на худой конец, рассохшуюся липовую бадью, в которой перемешивала пойло для поросят собственная твоя прабабка.

Магазинчики, где торговали живностью, были посветлей и попросторнее. Там рыжие белки без устали бежали в колесе, жёлтые канарейки пронзительно свиристели в тесных сетчатых клетках, пёстрые попугайчики любовались собой в круглые зеркальца и что-то одобрительно чирикали собственному отражению, в тихом уголке меланхолическая черепаха на слоновьих ногах невозмутимо обкусывала капустный лист, в пузатых аквариумах среди тёмно-зелёных перистых водорослей кружили разноцветные рыбки.

Ребята переходили от одного стеклянного шара к другому – оттуда, не мигая, глядели на них самые немыслимые водные создания. Они беззвучно разевали рты, словно пытаясь поверить людям некую тайну, потом вдруг одумывались, резко взмахивали пёстрыми хвостами и ныряли в глубь ракушечных гротов.

Были здесь рыбки усатые, рыбки носатые, рыбки пятнистые и полосатые, тонкие, словно змеи, крылатые, словно птицы, плоские, наподобие блина и надутые, будто крашенные бычьи пузыри. Представить себе было невозможно, что столько разных рыб существует на свете. И только рыбки-золотое перо не было среди них.

В конце-концов, ребята устали от тесноты и духоты, им захотелось на солнышко, на свежий воздух! А на свежем воздухе сразу вспомнилось, что в карманах бренчит кой-какая мелочишка, а в животах урчит и копошится голодный червячок, которого пора бы и заморить. А тут, как раз наудачу, подвернулась небольшая, уютная харчевня, с жёлтыми, пахнущими воском и мёдом скамьями, с клетчатыми крахмальными скатёрками и бумажными салфеточками, торчащими из глиняного петушка, словно пышный хвост.

– Что будем заказывать, молодые люди? – улыбнулась им круглолицая хозяйка в кружевном фартуке и с кружевной белоснежной короной на голове. Молодые люди заказали "что-нибудь вкусное и побольше." И им тотчас же принесли маринованную селёдочку с крошеным зелёным лучком и ломтиками ржаного хлеба. А следом – густой ароматный рыбный суп с тминными сухариками. А немного погодя – холодную треску в сырном соусе. И напоследок – сладкий черничный компот в огромных глиняных кружках.

– Уф! Всё, дышать уже некуда! – Андерс похлопал себя по поджарому животу Андерс.

– Сейчас я лопну! – прошептал Гийом.

– Жуть как обожаю тминные сухарики! – вздохнула Ильзе. – Но сейчас даже глядеть на них не могу!

– А я – черничный компот! – эхом отозвалась Метте. – Обожаю. Но не лезет.

Едва ребята вышли на улицу, их оглушило бомканье барабана, пиликанье скрипки, странные – то пищащие фальцетом, то хрипящие утробным басом голоса. Что-то интересное происходило на площади за углом.

Друзья ускорили шаг. Но когда они выбрались наконец из переулка, то лишь упёрлись носами в чужие спины, за которыми нечего было и надеяться хоть что-то разглядеть. Пришлось где ужом проскользнуть, где поработать локтями, чтобы пробраться поближе.

Посреди забитой праздной толпой площади, на раскрашенной в яркие цвета тележке высилась пёстрая тряпичная ширма. А над ширмой размахивали руками грубо размалёванные куклы. Кто-то, спрятанный за слегка колышащейся занавеской, вопил и шепелявил на разные голоса.

Куклы показывали знакомую всем с детства сказку о том, как мужик в город ходил.

Представление было в самом разгаре – деревянный лупоглазый трактирщик, уперев руки в боки, орал на незадачливого героя, что никто его тут даром кормить не собирается, а если он, простота деревенская, не хочет с голоду помереть, так пусть сначала с хозяином честь по чести расплатится. Пусть выложит чистоганом три далера за постой, два далера за ночлег, да, в придачу, далер за постель – общим счётом выходит десять далеров, и ни скиллингом меньше.

Тут какой-то шкет, давясь от смеха, ткнул Гийома острым локтем в бок: – Ой, не могу! Ну и гусь! Три шкуры с простофили содрать норовит! – и снова локтем в бок.

– Ты чего?

– Как чего? Так ведь что постой, что ночлег, что кровать с периной вместе – одна холера!

– А кроме тебя этого не понять никому, ты один здесь умный?! А ну, убери свои локти!

– Ладно тебе, ты считай лучше – три, да два да один – это с каких пор десять выходит?

– Слушай, отцепись от меня!

Как ни странно, шкет действительно отцепился и исчез где-то в толпе, шпынять других локтями.

А трактирщик за это время совсем обнаглел и шарил своей лапищей за пазухой у мужика:

– Отдавай деньги, болван, не то стражу кликну!

Тот и не противился, и только живот у него ходуном ходил от смеха:

– Хи-хо-хо! Ой, щекотки боюсь! Ой, хи-хи-котно! Не пойму, что ж ты сердишься? Разве я платить отказывался? Я ж со всей радостью, сколько скажешь, столько и заплачу. Дай хоть кошель достать.

– Ну, так выворачивай скорей карманы!

– Больно ты прыткий! Какой же осёл деньги по карманам прячет? Мы, деревенские, знаем вас, городских, и поэтому кошельки прячем поглубже. Отвернись-ка!

– Да никто за тобой не подглядывает, вот я глаза рукой прикрыл.

– Нет, давай-ка я их тебе лучше платком завяжу.

– Ну и дурелом же ты, мужик! Ну кой шут мне на тебя смотреть? Ладно, так и быть, завязывай. Только учти, я и с завязанными глазами отличу далер от скиллинга.

– Дурелом я, или нет, – мужик накрепко завязал трактирщику глаза, – но расчёт всегда веду честь по чести, и долги за мной никогда не пропадут. Ну-ка, кошелёчек, вылезай на божий свет! – Из-под ширмы появляется увесистая дубина.

– Бах! – мужик обрушивает её на голову хозяина. – Вот тебе первый далер за пыльный чулан без окон! – Трактирщик охнул и присел.

– Бум! – Дубина взметнулась снова, и трактирщик упал на четвереньки. – Вот тебе второй далер за клопов кусачих!

– Бац!– Вот тебе третий за солому трухлявую, за простыни драные! Ты куда?

Не дожидаясь очередного "далера" трактирщик нырнул под ширму.

– Я ж тебе ещё семь далеров должен!

– Мы в расчёте! В расчёте! Ты уж за всё уплатил сполна! – донеслось из-под ширмы.

– А коль в расчёте, тащи сюда супу наваристого, да пирожков горячих с требухой! Проголодался я.

– Слушаюсь, господин мужик! Сей момент, молнией обернусь! – трактирщик по пояс высунулся и пропал, а вместо него из-под ширмы вдруг выскочили два богато разодетых франта и уставились на мужика, словно на диковину.

– А правда ли, Ваше Вашество, – говорит один другому, – что вот это самое, перед нами представшее, и есть мужикус деревенскус обыкновенникус?

– Да, Ваше Вавашество, – отвечает ему второй. – Он самый и есть, от сохи и от навоза.

– А верно ли говорят, Ваше Вашество, будто глупее мужика деревенского на всём белом свете никого не сыскать?

– Истинную правду говорят, Ваше Вавашество, как есть – олух, неуч и болван.

– А если так, то отчего бы нам, людям тонким и образованным, не посмеяться над этим олухом, Ваше Вашество? А то на меня от безделья и скуки такая зевота напала, аж все скулы разворотила.

– И в самом деле, Ваше Вавашество, отчего умным людям над дураком не подшутить? У меня как раз и мыслишка на этот счёт появилась. – Он что-то шепнул на ухо приятелю, и оба расхохотались

– Эй ты, мужичонка! Ты, ты, поди-ка поближе! Слышал я, будто ты заказал трактирщику пирожки с требухою?

– Ну, так и заказал, что в том дурного?

– Кто ж тебя винит? С требухою, так с требухою. А скажи мне на милость, сколько этих самых пирожков мог бы ты осилить за один присест.

– Это, смотря, кто платить будет.

– Мы заплатим.

– Тогда сколько поднесёте, столько и осилю.

– Ну, а если все в животе не поместятся?

– Задарма и не поместятся? Быть того не может.

– А вдруг мы от широты душевной целую сотню поднесём?

– Сотню? – Мужик поскрёб пятернёй в затылке. – Что ж, утрамбуем как-нибудь. Тащите сюда свою сотню.

– Погоди. Одно маленькое условие. Если ты оставишь на блюде хоть один несъеденный пирожок, живодёр, то-есть, я хотел сказать, зубодёр, прямо здесь, не сходя с места, вырвет у тебя один зуб. Два пирожка – два зуба, десять пирожков – десять зубов. Чем больше пирожков останется на блюде, тем меньше зубов останется у тебя во рту. Ну, как, согласен?

Мужик снова поскрёб пятернёй в зарослях на макушке:

– Э, где наша не пропадала! По рукам!

– Эй, трактирщик!

Из-под ширмы донеслось: – Чего изволите?

– Тащи сюда сотню пирожков с требухой.