Сельский врач

Сельский врач

АЛЕКСЕЙ ГОРБАЧЕВ

Алексей Михайлович Горбачев родился в 1919 году в селе Шустово, Конышевского района, Курской области, в крестьянской семье.

В 1941 году окончил 2-й Харьковский медицинский институт и более четырнадцати лет работал военным врачом.

Годы Великой Отечественной войны провел в действующей армии, служил в кавалерийских частях, в медико-санитарном батальоне на Волховском и Ленинградском фронтах. Награжден орденом Красной Звезды и четырьмя медалями.

Литературную деятельность начал в студенческие годы как поэт.

В 1952 году Киевское издательство «Радянський письменник» опубликовало первую повесть А. Горбачева о военных врачах — «Офицер медицинской службы». В 1950—1954 годах написал повесть «Чудесный доктор», впервые изданную в 1954 году.

За последние годы написал пьесы «Под счастливой звездой», поставленную Оренбургским театром музыкальной комедии, «Коса на камень», принятую к постановке, роман «Сельский врач».

Алексей Горбачев — член КПСС, член Союза писателей СССР.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

— Ну вот и здесь беспорядки! Да сколько надобно указывать! Или сами не видите? — сердито гудел в амбулатории Корней Лукич Глыбин. Осуждающе качая головою и хмуря седые кустистые брови, он со вздохом продолжал: — Право, хоть кол на голове теши — никакого сладу…

Неотступно следовавшие за старым фельдшером сестры и санитарка виновато молчали, не решаясь перечить ему, и только старшая сестра, Клавдия Николаевна Луговская, не выдержала напрасных, по ее мнению, придирок и недовольным тоном спросила:

— Вы хоть толком объясните, что случилось?

Корней Лукич для важности помедлил с ответом, а потом сообщил новость: сегодня приезжает новый доктор.

— Только и всего? — разочарованно протянула Клавдия Николаевна. — Стоило из-за этого трам-тарарам поднимать.

— Стоило, голубушка, не «трам-тарарам», а всыпать всем по строгому выговору и в первую голову старшей сестре, чтобы порядок блюла. Так-то вот! — с возмущением отчеканил старый фельдшер.

Если называл он кого-нибудь из персонала не по имени и отчеству, а «голубушкой», значит, Корней Лукич расстроен чем-то, что-то не понравилось ему в больнице.

— Важность большая — новый доктор, а я уж думала комиссия какая-нибудь приезжает, — усмехнулась Клавдия Николаевна.

— А вы что? Только ради комиссий привыкли стараться? — напустился на нее Корней Лукич. — Без комиссии в грязи потонуть готовы!

— Где вы грязь увидели? Где? — вспылила в свою очередь старшая сестра. В самом деле, этот Глыбин переходит все границы: чисто вокруг, а он какую-то грязь нашел.

Когда между Луговской и фельдшером вспыхивал подобный шумный разговор, все остальные не вмешивались, а только с любопытством ожидали, на чьей стороне окажется победа и кто, хлопнув дверью, уйдет прочь. Корнею Лукичу нередко доводилось отступать, потому что переговорить Луговскую было невозможно: она сыпала скороговоркой и не давала противнику рта раскрыть, а если чувствовала непрочность своих позиций, пускала в ход самое испытанное оружие — слезы. Корней Лукич в таких случаях беспомощно разводил руками, дескать, что с ней поделаешь, и оставлял старшую сестру в покое. Но на этот раз он сдаваться не думал. Клавдия Николаевна сразу поняла это и слезы придерживала.

— Чем встретим нового человека? Вот этой простыней? — наступал фельдшер.

Он сдернул с кушетки простыню и повелительно распорядился:

— Возьмите, голубушка, да немедля потрудитесь постелить чистую!

Клавдия Николаевна отступила на шаг и, не взяв из рук фельдшера простыню, заговорила быстро-быстро о том, что у нее голова кру́гом идет, что в таких условиях она вообще работать не может и не желает и завтра же поедет к главврачу района Моргуну с заявлением, что она готова работать где угодно и с кем угодно, только не здесь и не с фельдшером Глыбиным, который цепляется, как репей, и часто придирается без толку.

К Луговской подошла дежурная сестра Нина Суханова.

— Да хватит уж, Клавдия Николаевна, — успокоительно сказала она. — Постелем чистую.

— Простыня-то чистая! Совсем чистая! — не унималась старшая сестра. — Завхоз другую не даст.

— Потребуйте, а чтобы порядок всюду был, — строго приказал Корней Лукич. В отсутствие главврача он считался больничным начальством.

…Юлия Галкина сегодня в больнице не дежурила. Но узнав, что должен приехать новый врач, она надела свое лучшее платье, достала из чемодана косынку, лаковые босоножки и пришла в амбулаторию. Выбрав удобный момент, сестра как бы между прочим поинтересовалась у Корнея Лукича:

— А вы, случайно, не узнали, кого к нам врачом назначили?

— Известное дело — специалиста, хирурга. Давно просили.

— Ах, Корней Лукич, я совсем не об этом…

— О чем же?

— Ну, я… вообще…

— Юлии хочется получить сведения о возрасте и семейном положении нового доктора, — с иронической улыбкой пояснила Суханова.

— Вот чего не знаю, того не знаю, — развел руками старший фельдшер. — Не интересовался!

— А Юлечка, наоборот, очень интересуется…

— Точно! Интересуюсь! А тебе какая забота? Твоя песенка спета, мужем своим интересуйся! — запальчиво отпарировала Юлия.

— Хватит вам, сороки, — вмешался Корней Лукич. — Подумали б, как встретить нового человека, чтобы понравилось ему у нас.

— Не беспокойтесь, Корней Лукич, ему обязательно понравится, — убежденно откликнулась Юлия, украдкой заглядывая в карманное зеркальце. Глаза ее в эту минуту как бы говорили: ну разве может не понравиться новому доктору, если его так ждут…

…В полдень к больнице подкатила грузовая машина. Первой заметила ее Суханова и тут же крикнула фельдшеру:

— Приехал!

Корней Лукич придирчивым взором окинул амбулаторию, точно лишний раз хотел убедиться, можно ли приглашать сюда нового доктора, и заторопился к выходу.

— Шуму-то, шуму сколько, будто сам министр здравоохранения пожаловал, — ворчала Клавдия Николаевна.

В окно Юлия видела, как с машины легко спрыгнул высокий молодой человек в белой соломенной шляпе, в сером костюме. Вот из калитки вышел Корней Лукич. Он остановился шагах в двух от машины и что-то сказал. Молодой человек снял шляпу, кивнул светло-русой головой, улыбнулся и протянул руку фельдшеру.

Юлия не могла как следует рассмотреть нового доктора, но сразу почему-то решила, что у него ясные и непременно голубые глаза — добрые и умные (именно такие глаза с давних пор нравились ей).

Заглянув через плечо Юлии, Суханова с напускным сокрушением молвила:

— Ох, ты посмотри, Юлечка, а новый доктор-то не один, с ним, должно быть, молодая жена приехала. Видишь?

Только теперь Юлия заметила возле машины маленькую, похожую на школьницу-подростка женщину, и, быстро задернув занавеску, отошла от окна. У нее вообще пропал всякий интерес к этому новому доктору…

Корней Лукич познакомился с врачом, Василием Сергеевичем Донцовым, и его спутницей медсестрой, Верой Александровной Богатыревой. Он заботливо расспросил, все ли благополучно обошлось в дороге, помог им сгрузить вещи с машины. Подозвав завхоза, Корней Лукич распорядился, чтобы тот снес пока чемоданы в кладовую, а потом гостеприимно пригласил:

— Добро пожаловать, Василий Сергеевич и Вера Александровна, в нашу больницу, теперь она станет и вашей…

Федоровская участковая больница располагалась на окраине большого села. Когда-то она, видимо, вообще стояла на отшибе, но со временем сельская улица, разрастаясь, вплотную приблизилась новыми избами к больничным строениям. Больница занимала длинный одноэтажный дом, крытый железом и обшитый потемневшим от времени тесом. В глубине двора виднелись подсобные больничные постройки: кухня, прачечная, амбар, сараи, и все это было обнесено плотным дощатым забором и утопало в зелени. Между аккуратно подстриженными кустами акации от калитки бежала к больничному крыльцу неширокая дорожка, посыпанная свежим песком.

«А здесь совсем неплохо», — мелькнуло в голове Василия.

Корней Лукич ввел гостей в просторный коридор амбулатории. В коридоре вдоль стены — скамейки без спинок, продолговатый стол с газетами и брошюрами, на стенах висели красочные плакаты — «Личная гигиена», «Уход за зубами».

— Здесь у нас ожидалка, здесь регистратура, та дверь ведет в стационар, — пояснил Корней Лукич. — А вот приемная, кабинет врача. Пожалуйста, проходите, я вас познакомлю с нашим персоналом. — Он поочередно представил Клавдию Николаевну, санитарку тетю Дашу, медсестер Нину Суханову и Юлию Галкину.

Юлия протянула руку доктору и бесцеремонно заглянула ему в глаза. Глаза у него действительно были голубые, но они показались ей какими-то холодными и грустными. На маленькую и щупленькую спутницу доктора Юлия посмотрела свысока и никак не могла понять, ну что хорошего нашел в ней этот Василий Сергеевич?-Сам человек видный: статен, высок ростом, лицо у него худощавое, чистое, нос прямой, лоб высокий, подбородок разделен едва заметной ямочкой.

«Мужественное и симпатичное лицо», — отметила про себя Юлия. А Вера Александровна? Ее как-то даже неловко называть по имени и отчеству — девчурка и только. Странные бывают мужчины, не поймешь, не разгадаешь их, выбирают иногда подруг жизни, да таких, что смотреть не на что…

После осмотра амбулатории Василию захотелось обойти всю больницу и непременно побывать в операционной. Когда он сказал об этом Корнею Лукичу, тот с готовностью согласился и вежливо попросил Нину Суханову и старшую сестру сопровождать его.

— А вы пока отдыхайте, Вера Александровна, — посоветовал доктор Богатыревой.

Услышав такое обращение Василия Сергеевича к своей спутнице, Юлия улыбнулась и победоносно взглянула на Суханову. «Ну что? И никакая она ему не жена, а просто приехали вместе работать в нашу больницу», — говорили ее озорные, смеющиеся глаза.

Как только все ушли из амбулатории, Юлия подбежала к Вере Богатыревой и, сразу же перейдя на «ты», радушно затараторила:

— Да ты присаживайся, Верочка, и чувствуй себя, как дома.

Она усадила новую знакомую на кушетку и стала расспрашивать, откуда Вера приехала, где работала раньше. Богатырева доверчиво рассказала: в этом году она окончила медицинское училище и получила назначение в Зареченский район, из района ее направили сюда, в больницу. О новом докторе, как ни добивалась Юлия, Вера ничего не могла рассказать, потому что они только сегодня познакомились перед самым отъездом в Федоровку. За все сорок километров пути доктор Донцов даже словом не обмолвился о себе, зато ее, Веру, расспросил обо всем подробно: и как училась, и что умеет делать, и нравится ли ей медицина.

— А ты бы тоже спросила у него: и как учился, и что умеет делать, и нравится ли ему медицина, — с улыбкой сказала Юлия.

— Постеснялась. Он такой серьезный и, наверное, сердитый…

— Серьезных боишься? Ну идем, Верочка, жить будешь вместе со мной и не возражай, с квартирами здесь трудно. Комнатка у меня хоть и маленькая, но хватит на двоих, нам не танцевать в ней. На танцы будем ходить в колхозный клуб.

2

В свое время Василий наслушался всякой всячины о сельских больницах: дескать, грязь там, колченогая мебель и медики похожи на трубочистов, но сейчас он был приятно удивлен и обрадован, увидев не то, чего побаивался. Федоровская больница поразила его чистотой и опрятностью. В амбулатории столы и кушетки были покрыты белоснежными простынями, стулья, медицинские весы, спирометр в белых чехлах, на окнах свежие, накрахмаленные занавески. В коридоре стационара, светлом и просторном, было тоже чисто и уютно. На крашеном полу — длинная ковровая дорожка, на тумбочках — белые салфетки и цветы.

Василий одобрительно посматривал на медицинских сестер и пожилую санитарку, зная, что их руками поддерживается чистота и порядок в больнице. Суханова и Луговская, в белых косынках с красными крестиками, в чистых отутюженных халатах, опрятностью своей не отличались от сестер городских клиник, а сам Корней Лукич, в белой шапочке, видом напоминал профессора.

Василий побывал в каждой палате, там светло, чисто, стулья и спинки кроватей тоже в белых чехлах, незанятые койки аккуратно заправлены.

Стационарных больных было немного. Корней Лукич знакомил доктора с каждым, и Василия удивляла осведомленность фельдшера: тот, не заглядывая в истории болезней, называл диагнозы, подробно докладывал о результатах лечения.

— А вот наша операционная, — с нескрываемой гордостью проговорил старый фельдшер, отворяя дверь, и вдруг нахмурился, сердито дернул седыми усами, увидев на полу какой-то фанерный ящик и стопку выстиранного белья на операционном столе. — Это что еще за фокусы такие? — с гневом обратился он к Луговской.

Нина Суханова бросилась убирать белье, а Корней Лукич сверлил старшую сестру колкими серыми глазами и осуждающим тоном продолжал:

— Вот ведь народ какой! Сказано было, чтобы в операционную ничего постороннего не заносили! Так нет же, кладовую устроили!..

Корнею Лукичу было неловко перед новым доктором, перед хирургом.

— Уж сколько времени комната пустует, — огрызнулась Луговская.

— Пустовала. Теперь не будет, — убежденно возразил старый фельдшер и посмотрел на доктора, словно адресовался к нему за поддержкой.

Еще будучи студентом, Василий каждый раз входил в операционную с чувством благоговения и всегда восхищался какой-то сказочной чистотой, обилием света, ослепительной белизной стен. Клиническая операционная — высокий просторный зал — казалась ему местом нерукотворного колдовства, и не напрасно называли это место святыней. Он даже не в силах был представить, что «святыня» может выглядеть как-то иначе, но сейчас увидел небольшую угловую комнату с запыленными окнами, с потускневшими стенами, на которых чернели шрамы трещин, и у него было такое чувство, будто вместо оригинала чудесной картины ему показали неумело намалеванную копию…

— Давно операционная бездействует? — угрюмо поинтересовался он.

— Давно, Василий Сергеевич, — со вздохом ответил Корней Лукич. — Перед войной работал у нас отличный хирург. Он своими руками операционную оборудовал, инструментарий подбирал. С фронта обещал опять сюда вернуться, да вот не вернулся, головушку сложил в сорок пятом в Берлине…

— Неужели после него никто не занимался хирургией?

— Приезжал один хлюст, недели две поработал и был таков. Условия, говорит, не подходящие для творческого роста. А какие еще условия нужны? Главное, чтобы душа к работе лежала. Операционную подновим, подкрасим. Она у нас когда-то лучшей в районе была, из райцентра больных сюда направляли. Все, Василий Сергеевич, от человека зависит. Всякий дом хозяином красен. А вам здесь теперь и быть хозяином.

«Быть хозяином… — в мыслях повторил Василий. — Хозяином чего? Вот этой комнатушки? Незавидное хозяйство», — с огорчением думал он и вдруг уловил изучающе цепкий взгляд Корнея Лукича. Глаза старого фельдшера как бы говорили: «А не окажешься ли и ты, молодой человек, таким же хлюстом, как твой предшественник, походишь недельку-другую, а потом шапку в охапку и поминай как звали…»

Василий попросил показать ему все: инструментарий, халаты, простыни, перчатки. Он проверял каждый пинцет, каждый зажим, и по выражению лица доктора Клавдия Николаевна безошибочно угадывала: многое не нравилось ему. А тут еще Корней Лукич подливал масла в огонь своими репликами о том, что за инструментарием нет надлежащего ухода, что за такое хранение инструментов следовало бы высечь кого надо. Кого именно высечь, он не говорил, но Клавдия Николаевна понимала — речь идет о ней. Ее так и подмывало ответить ябеде фельдшеру какой-нибудь колкостью, но она стеснялась нового доктора.

С инструментарием обошлось более или менее благополучно, а когда стали проверять остальное — не оказалось резиновых перчаток, масок, халатов, не оказалось того, что так необходимо при любой операции.

— А ведь все было, было, — с болью проговорил Корней Лукич и снова бросил на старшую сестру возмущенный взгляд, как бы продолжая: «Куда ж ты смотрела, голубушка, почему допустила такое…»

— Не знаю, что и когда было, а сейчас, как видите, ничего нет, — сухо заметил Василий и вежливо обратился к Луговской: — Будьте добры, Клавдия Николаевна, поторопитесь, все у нас должно быть и как можно скорее.

Клавдия Николаевна и сама не могла понять, почему не нравился ей новый доктор. Как будто ничего плохого не сказал, но ее раздражало в нем все: негромкий голос, неторопливая уверенная походка и даже его вежливость. Уж лучше отругал бы, как это умеет делать Корней Лукич, а то «будьте добры»…

— Сегодня, Василий Сергеевич, и начнем приводить операционную в божеский вид. Коль появился хирург, значит, должна быть операционная, рабочее место, — говорил Корней Лукич, прикидывая, с чего начинать.

«Хирург, — ухмыльнулась Клавдия Николаевна, — посмотрим, на что он способен, этот хирург…»

3

Солнце клонилось к закату, и если взглянуть на избы, обращенные окнами на запад, можно было подумать, что в каждой бушует пламя пожара. Небо, как и стекла окон, казалось до красна раскаленным, и в вышине, будто плавясь на мощном огне, ослепительно ярко пылали рваные хлопья облаков.

Корней Лукич бодро для своих шестидесяти пяти лет шагал по широкой и бесконечно длинной федоровской улице. Василий, шедший рядом, замечал, с какой почтительностью приветствовали старого фельдшера встречные колхозники. Одни снимали картузы, другие останавливались, заботливо спрашивая:

— Здорово ли живешь, Корней Лукич?