День дурака

Хозяин и Трей переглянулись.

- Ну, в общем, можно. Только если поймают, а у тебя гильдейского знака нет - сразу руку оттяпают. А то и голову. Кто ж так рисковать будет? Дурных нет.

- Значит, если дипломированного вора поймают, перед ним просто извиняться и отпустят? - уточнил Валера.

- Ну... наверное, - Трей неуверенно повернулся к палачу.

- Если поймают, то, конечно, извиняться и отпустят, - подтвердил тот, флегматично прихлебывая из своей кружки и не забывая закусывать, цепляя куски пальцами и макая в соус - Ты же не будешь казнить повара за то, что он готовит, или кузнеца за то, что варит железо. Человек своей работой занят, какие могут быть к нему претензии? Сдай заказчика и иди себе на все четыре ветра...

- И сдают?

Трей усмехнулся:

- Ща-а-с! Своего кормильца и поильца под топор!

- И как же у вас решается такой юридический казус? - всерьез озадачился Степан.

- А никак не решается, - пожал плечами палач, - он просто не возникает. Чтобы обученного в Усадьбе вора поймали?! Чему ж он тогда девять лет учился?

В арочном проеме, ведущем в дом, безмолвно вырос один из бритых подручных палача.

- Марх, похоже, клиент дозрел, - мотнул головой Трей.

- Дозрел так дозрел, - пожал плечами палач, - сейчас вознесем молитву Благому Тару, чтобы послал успех в делах, и приступим. Господа гости, вы как - с нами, или тут, на воздухе посидите?

Они ответили одновременно, без размышлений:

- На воздухе.

- С вами!

И посмотрели друг на друга с искренним недоумением.

Палач, колдун и отмороженный историк скрылись в доме, а Степан остался в прохладной глубине уютного дворика. Потягивая слабое вино, он задумчиво смотрел на узор из грязно-розовых и белых плит, пока они не начали складываться в слова: то зловещие, то смешные, то матерные.

Дракон задремал...

Глава 4. "Вспомни свое имя".

- Охохонюшки! - Лапин старательно, обеими руками поднял неимоверно тяжелую голову, которая так и норовила упасть на грудь.

- Плохо? - Вязов смотрел на историка с хорошо спрятанным сочувствием. Во всяком случае, Валере хотелось так думать.

- Больше не пью, - мрачно объявил он.

- Ага. Из мелкой посуды. Хоть сто грамм, но из ванны, - поддакнул Степан.

- Как я умудрился так ужраться? - в мутных, больных глазах Лапина медленно просыпался чисто научный интерес, - ведь в местном вине и градусов-то нет!

- В вине - нет, - подтвердил Степан, - только кто тебе, друг любезный Валера, сказал, что пили вы именно вино?

- А что... нет? Не только? - изумился Лапин.

- Ну, начали вы с вина. Потом Марх сказал, что "после такого" будет истинным благом пропустить по стопочке "слезы заступника". Колдун немедленно сбегал в храм, притащил здоровенную бутыль самогона, литра на два, и вы ее втроем "усидели" со скоростью звука.

- Втроем? - не на шутку озадачился Валера, - а ты где был?

- Ну, должен же был остаться хоть кто-то, чтобы предать тела земле, - пожал плечами Степан.

Лапин молча, с непритворным страданием, исказившим лицо, свесился с... ложа. Наверное, так. Как еще следовало называть сооружение размером три на три, на которое нужно взбираться с помощью стремянки? Банальное и пошлое "кровать" здесь никак не подходило.

Сползая, Валера поскользнулся, и чуть не приложился о каменный столик в изголовье - такую массивную дуру, вшестером не двинуть. Рядом обнаружился довольно глубокий тазик с водой и историк с мрачным наслаждением, заткнув пальцами уши, макнул туда свою недееспособную головушку. Потом еще раз. И еще.

- Помочь? - поинтересовался Степан, когда Лапин вынырнул из тазика в очередной раз.

- Справляюсь, - буркнул тот, - А... чем ты хотел помочь?

- Ну, если ты топишься, то подержать.

- Добрый ты, - скривился Валера, - нет, чтобы посочувствовать умирающему товарищу, который вчера принял на себя основной удар туземного гостеприимства... А - почему втроем? И кто такой Марх? - с опозданием дошло до него.

Степа покачал головой, достал из кармана куртки какой-то белый мешочек, похоже, с порошком и, высыпав его содержимое в кружку с водой (она нашлась тут же), сунул историку.

- Не буду я пить всякую неизвестную науке дрянь, - с некоторым опозданием возмутился Валера, - да еще из твоих рук! Что это?

- Яд. Цианистый калий. Мгновенная смерть.

- Что мгновенная - точно?

- Как в банке, - заверил Степа, посмеиваясь про себя.

- Тогда - давай, - передумал ученый, - лучше смерть, чем такая неуправляемая байда на плечах.

После "цианистого калия" историку полегчало настолько быстро и радикально, что он объявил:

- Я точно помер и в раю! Спасибо, друг, твой милосердный поступок я никогда не забуду. А не мог бы ты оказать мне еще одну услугу?

- Проводить до бассейна?

- А тут... есть? Бассейн? - Валера вытаращил глаза, - Ты серьезно? Вот прямо тут, в доме, можно выкупаться в теплой воде?

- В теплой - вряд ли. Ее же сначала греют, а целый бассейн нагреть - это не пять минут. Но, похоже, здесь лето, так что не простудишься.

- Идем, - решил Лапин, - ты покажешь мне дорогу к бассейну, а по дороге расскажешь, кто такой Марх, где ты взял этот чудодейственный порошок, почему за водкой надо бежать в храм и по какому, собственно, поводу был вчерашний банкет. Чувствую, я пропустил кучу интересного.

...Отмокая в бассейне, Лапин потихоньку приходил в себя. Оно бы ничего, но его сознание оказалось компанейским, и, возвращаясь в тело, заодно прихватило с собой стыд и совесть.

- А потом вы решили, что мало, и надо бы добавить, - спокойно, и даже несколько отстраненно излагал Степан. Он сидел на бортике бассейна, подвернув брюки, и болтал в прозрачной, даже голубоватой воде ногами, - и попытались меня, как самого трезвого, послать за добавкой. Понятно, что я вас тоже... послал. Гораздо дальше. И тогда за добавкой вы пошли сами. Все вместе. Почему-то никому не пришло в голову, что тут есть какие-то специальные парни, типа - слуги. Как вы со скамейки вставали, через двор шли, а потом ворота искали - не могли из трех калиток выбрать, какая ваша - песня! Спорили до хрипоты...

- А там... и в самом деле три калитки?

Степа посмотрел на ученого так выразительно, то тот стушевался и нырнул поглубже в приятно-прохладную водичку.

- Наконец вы пришли к консенсусу и, таки, выбрались на улицу. Я, как дурак, потащился с вами, пытаясь тебя увести... Хотя почему "как"? В общем, ни черта у меня не вышло. Вы, как солдаты вермахта, целеустремленно промаршировали в таверну, где два часа назад чуть не пришибли пацана... Там уже закрывали. Этот парень, чародей, начал скандалить, что он тут, вообще-то, самый крутой, и если ему немедленно, сейчас не вынесут вина, он подожжет эту забегаловку щелчком пальцев. Вышел хозяин, попытался вас урезонить, но Трей так разошелся, что тому пришлось кликнуть вышибал. Вышли двое ребят; и так лбами можно дубовые доски ломать, да еще с палками! Я, честно, подумал - все, трындец тебе, историк. Но тут наш заплечных дел мастер пропихивается вперед, этак грозно сдвигает брови и поднимает руку примерно на уровень подбородка. Уж что он там за знак сделал - не знаю, не усмотрел, только трындец настал им и их забегаловке.

- Правда, что ли, спалил, - ахнул Лапин.

- В гробу он видел их палить. Это же не прикольно! У них дубинки из рук вырвались и пошли добрых молодцев по бокам охаживать. Сами! Как в русских народных сказках, честное слово. Я сдуру поближе сунулся, чтобы на такое чудо взглянуть, да только у этого оружия массового поражения, видимо, распознавателя не было по системе "свой-чужой"...

Историк, слушая Степу раскрыв рот, на последних словах смутился.

- Да отмахался я, - посмеиваясь, успокоил его Вязов, - они хоть и ловкие, быстрые, а башка-то деревянная. Никакого понятия о тактике ближнего боя. Я их, обоих, поймал, да связал ремнем. Они, правда, и после этого дергались, добавить рвались, но Марх их успокоил.

- А что дальше-то было, - поторопил Лапин, переживая, что такой великолепный "материал" прошел мимо его сознания.

- Пока мы ловили разбушевавшиеся дубинки, хозяин таверны сбегал за местной полицией и появился уже с полудюжиной парней без чувства юмора, зато с кучей холодного оружия: мечами, топорами...

Лапин побледнел, а Степа, пожимая плечами, продолжил:

- Те то ли поумнее вышибал были, то ли поопытнее. Когда увидели "хулиганов", первым делом ножны ремнями стянули, а уж потом принялись со всякими версальскими реверансами этих наших новых знакомых обхаживать - типа, сами и нальют, и угостят, если гости дорогие не побрезгуют... Гости, конечно, не побрезговали, и ты с ними. Я понял, что с такой толпой мне не тягаться, решил, что ты уже мальчик взрослый и, в случае чего, сам справишься, развернулся и двинул в сторону дома. Поплутал, конечно, пару раз дорогу спрашивать пришлось - но нашел. Хотел спать лечь... Покрутился - не спится, сердце не на месте, мысли какие-то дурные в голову лезут. Плюнул, выбрал в здешнем арсенале дубинку поувесистее, и пошел тебя разыскивать.

- И что, в самом деле, нашел? - не поверил Лапин, - Гонишь! Как ты мог в незнакомом городе ночью найти человека?

Степан, который давно тихонько посмеивался, при этих словах решил больше не насиловать природу, и откровенно заржал:

- Да вашу теплую компанию и практикант-двоечник нашел бы на раз! Выхожу на улицу. Темно уже. Звезды светят. Река шумит. А откуда-то сбоку словно гул. Я - туда. Через несколько шагов слышу - стучат чем-то тяжелым по чему-то твердому и орут как потерпевшие...

- А чего орали-то? Дрались что ли? - не понял историк.

- Пели... "Этот ор у них песней зовется!" Пели и аккомпанировали себе табельным оружием, топорами в щиты стучали.

- Как викинги?

- Да хрен его знает, может и как викинги. Я с викингами не пил, так что не в курсе. В общем, пробую подняться на башню, и меня, понятное дело, не пускают. Вообще, у меня создалось четкое и совершенно однозначное впечатление, что парни из гарнизона больше старались поскорее упоить чародеев, от греха подальше, чем пили сами. Я прошу провести меня к тебе или к Трею, меня подозревают в шпионаже и пытаются на всякий случай связать и доставить в тюрьму, я им пытаюсь объяснить, что "на всякий случай" уже сидел, и, нельзя ли, для разнообразия, другую статью... Тут сверху раздается вопль: "Дорогу панцирной пехоте!" и ты с верхних ступеней буквально падаешь мне на грудь с видом давно потерянного родного брата.

- Ой, дурак... - протянул Лапин, щурясь от стыда.

- Словом, картина: "Возвращение блудного сына", где в роли благородного отца выступает весь "красный", личный Его Милости, отряд. Дальше сидим уже вместе. А там, между прочим, довольно прохладно и ветер до костей пробирает. Да и вино - не водка, и мало его, тоже между прочим. Марх сказал - его тут выдают "по талонам". Так что потихонечку все трезвеют и начинают соображать.

- Ты нам льстишь, - буркнул Валера, - ни черта не помню. Хотя... там, вроде, драка была какая-то? И даже кто-то с башни упал... Е! Только не говори мне, что мы кого-то угробили!?

- Угробили, - подтвердил Степа. Его нечеловеческое спокойствие и даже благодушие потрясли Лапина до глубины души.

- Ну, не томи уже! - взмолился он.

- Между прочим, здешний городок, или как там его - на осадном положении. И вокруг, опять таки, между прочим, враги. Которые спят и видят себя на стенах, а барона - на виселице. И ваши пьяные вопли кое-кого из них разбудили. Слава Всевышнему - не самого умного, - добавил Вязов, увидев, что приятель не на шутку встревожился.

- Постой! - Лапин вскинул руку, - Погоди!

... Ночь, светлая от звезд, наполненная неспешными разговорами, мягким, согревающим вином и приятным шумом в легкой, как воздушный шарик, головушке, была и впрямь волшебна. Лапину казалось, что он в экспедиции: то ли в Гаврилов-Яме, то ли в Маркелово. Как будто что-то нашли, или кто-то приехал... или просто настроение подходящее. Вокруг были отличные ребята с которыми было и о чем и поговорить и помолчать. Почему-то такие классные люди встречаются только в экспедициях. Где они прячутся в городах - еще одна научная загадка, которой вполне можно было посвятить не одно исследование. Лапин хотел, было, предложить эту мысль к обсуждению, но тут почувствовал, что у него есть проблема гораздо более насущная.

- Эй, - он дернул за рукав парня, который сидел рядом, - извини, а где здесь можно отлить?

- А валяй прямо со стены, - тот махнул рукой куда-то в темноту, общее направление Лапин уловил, - Только не навернись, тут высоко.

Валера кивнул, встал и тихонько побрел к ближайшей бойнице. Прислонившись к нагретому за день и очень медленно остывающему камню, он медленно, с наслаждением вдыхал влажный от близкой реки, пахнущий лесом воздух и постепенно приходил в себя.

Его клятое любопытство сегодня вышло историку не то что боком, а... словом, приличных мест в человеческой анатомии для такого дела не существует. Загорелось, кретину, на местные методы дознания посмотреть. К тому - и злыдень был злыднем натуральным, без кавычек. Ребенка пытался убить. По мнению Лапина, испытывать к такому жалость и сострадание мог только моральный урод. Себя он считал в этом отношении человеком полностью нормальным, а о своей нервной системе был довольно хорошего мнения... Как оказалось позже - совершенно необоснованно. Просто до сих пор жизнь его пугала вещами совсем не страшными.

Нет, сама пыточная на него особо сильного впечатления не произвела. Подвал как подвал. Душновато, правда. Из освещения - только горящий очаг. Как шепотом пояснил Марх - светильники сюда принести дело нехитрое и недорогое, но так, в полутьме, результативнее.

В огне рдели два железных прута, один - заостренный. Рядом лежали здоровенные, на вид - жутко неудобные в работе пассатижи, по углам был приныкан прочий инвентарь. "Испанский сапог" и "Кресло кающегося" Валерий опознал легко, видел в музее в Толедо. Прочие приспособы остались загадкой.

Нет, самому себе, наверное, врать все-таки не стоило - зрелище злыдня, освобожденного от одежды и вздернутого на дыбе оказалось шокирующим. Он был в полном сознании: руки, зафиксированные толстенными разлохмаченными веревками, неестественно вывернуты, лицо перекошено от боли. На боках и плечах историк заметил взбухшие полосы.

- Почему - семь? - строго спросил Марх одного из бритых, - я же приказал - пять.

- Обсчитались маленько. На один удар. Влепили шесть, пришлось еще добавить, - глухо отозвался тот.

- Почему - добавить? - поинтересовался Валера.

Ответил ему Трей, палач уже приступил к работе.

- Когда не нужно, чтобы злыдень окочурился раньше времени, всегда нечетное количество плетей дают. Если закончить на четном ударе - он, скорее всего, тут же и околеет.

- Почему? - изумился Лапин.

- Сие только Тар Благой ведает, - отозвался Марх, который, как оказалось, прекрасно слышал все перешептывания, и вообще, обладал слухом летучей мыши.

Палач подошел к висящему, внимательно посмотрел на него своими глубокими, чуть на выкате, темными глазами и очень мягко спросил:

- Как твое имя?

- Иди в задницу, - огрызнулся тот.

- Оригинально, - хмыкнул Трей, - шутник был папа…

- Как твое имя, - еще мягче повторил палач, - твое имя... Каким именем называла

тебя мать... Ты ведь помнишь свое имя?

- Иди в задницу! - снова рявкнул тот и попытался дернуться на веревках. Попытка стоила ему приличного куска кожи, содранного жесткой пенькой.

- Соленой воды! - негромко приказал Марх и, подойдя еще ближе, так же негромко повторил:

- Твое имя... Неужели забыл?

Валера глядел на происходящее во все глаза, не смотря на то, что было оно - страшным. Изумлялся про себя - интонации палача не были повелительными, он не давил на злыдня, он терпеливо, доброжелательно, сочувственно... разворачивал его! Как свиток. Откуда пришло это слово - сам додумался, или стоящий рядом Трей как-то подсказал - Валера не знал, но чувствовал, что оно - истинно.