Людовик XV и его двор. Часть вторая

— Господин де Грамон, ваше место подле короля! Поезжайте и скажите его величеству, что я буду иметь сегодня счастье победить или умереть, служа ему.

Дядя и племянник поцеловались и простились. Внезапно раздался пушечный выстрел, и герцог де Грамон, находившийся между маршалом де Ноайлем и маршалом Саксонским, упал, разорванный надвое первым же ядром.

Маршал де Ноайль хотел броситься к нему на помощь, но это было бесполезно: смерть уже начала свою печальную жатву. Маршал печально покачал головой и пустил лошадь в галоп. В ту же минуту вся французская линия вспыхнула огнем и ответила общим залпом.

Однако вскоре канонада прекратилась, и противники сошлись врукопашную. Голландцы дважды шли в атаку на Антуан и дважды были отброшены. Во время второй атаки почти целый эскадрон был уничтожен перекрестными залпами батареи, помещенной за Шельдой, и другой батареи, стоявшей перед Антуаном: из всего эскадрона осталось только двенадцать человек.

Что же касается англичан, то, трижды отброшенные от Фонтенуа, они трижды возобновляли попытку и перестраивались, чтобы предпринять новую атаку.

Герцог Камберлендский заметил, что французы были обязаны этим успехом перекрестному огню своей артиллерии. Поэтому он приказал генерал-майору Ингольдсби овладеть лесом Барри и захватить оба редута. Ингольдсби столкнулся с батальоном грассенцев и, решив, что имеет дело с целой бригадой, отступил и попросил подкрепления у герцога, но тот велел арестовать его.

Выстрелы, доносившиеся из леса, побудили маршала Саксонского послать туда два батальона. Герцог Камберлендский, решив овладеть оврагом, сформировал пехотную колонну из двадцати тысяч англичан и ганноверцев и, поставив впереди нее и в ее центре шесть орудий, двинул ее вперед.

Французские и швейцарские гвардейцы, находясь под защитой оврага, подумали, что имеют дело с батареей, поддерживаемой одним батальоном; они решили захватить ее, но, поднявшись на бровку оврага, увидели перед собой целую армию; шестьдесят гренадеров и шесть офицеров полегли на месте. Гвардейцы возвратились на свои позиции, а неприятельская колонна появилась на краю оврага.

Враги медленно приближалась с оружием в руках и с горящими фитилями, но французские и швейцарские гвардейцы, которых не было и одного против десяти, не отступали ни на шаг.

Оказавшись в пятидесяти шагах от них, английские офицеры, во главе которых находились Кемпбелл, Албемарль и Черчилль, поклонились им, сняв шляпы. В ответ граф де Шабанн и герцог де Бирон, вышедшие из рядов навстречу англичанам, а также все французские офицеры тоже поклонились.

Тогда лорд Чарльз Хэй, капитан английской гвардии, сделал четыре шага вперед и крикнул:

— Стреляйте, господа французские гвардейцы!

При этих словах граф д'Антерош, лейтенант гренадер, также сделал четыре шага вперед и громким голосом ответил:

— Господа, мы никогда не стреляем первыми. Стреляйте вы, если вам угодно.

Сказав это, он надел на голову шляпу, которую до тех пор держал в руке.

Тотчас же одновременно грохнули шесть пушек и началась непрерывная ружейная пальба. Девятнадцать офицеров и триста восемьдесят солдат французской гвардии, полковник швейцарской гвардии г-н де Куртен, а также подполковник, четырнадцать офицеров и двести семьдесят пять солдат его полка пали убитыми и ранеными при этом первом залпе. В числе убитых были господа де Клиссон, де Ланже и де Ла Пейр.

Английская колонна двинулась вперед беглым шагом.

Королевский полк прикрыл отступление гвардейцев, построившихся позади него, а затем сам укрылся за редутом, оборонявшимся полком Короля.

Тем временем английская колонна продолжала двигаться прежним шагом, стреляя на ходу, причем делая это чрезвычайно слаженно: было видно, как офицеры опускают тростью ружья солдат, заставляя их стрелять ровно на высоте человеческого роста.

Редуты в лесу Барри и в Фонтенуа поливали непрерывным огнем наступавшую вражескую колонну, однако она сокрушала все, что оказывалось у нее на пути. В рядах французской армии началось замешательство. Это заставило маршала Саксонского забыть о своей болезни: он приказал подать ему лошадь и взобрался на нее. Не имея сил носить латы, он надел на руку небольшой щит из нескольких слоев стеганой тафты, но тотчас же отбросил его, ибо это снаряжение, при всей его легкости, показалось ему чересчур тяжелым.

Неприятель прошел мимо батарей Фонтенуа, которые, израсходовав запас ядер, стреляли холостыми зарядами, чтобы враг не понял, что у них больше нет снарядов.

Маршал послал маркиза де Мёза к королю сказать ему, чтобы он переехал за мост. Маркиз де Мёз застал короля неподвижно стоявшим среди потока обратившихся в бегство солдат.

— Я уверен, что маршал сделает все, что следует, — ответил Людовик XV маркизу, — и останусь здесь.

Между тем неприятельская колонна продолжала наступать.

Бегущие в панике солдаты разлучили на какое-то время короля с дофином.

Граф д'Апшье приехал умолять короля удалиться. У него была раздроблена пулей нога, и от боли он на глазах у короля лишился чувств.

— Да разве возможно, чтобы подобные войска не одержали победы?! — воскликнул Мориц Саксонский, видя, как г-н де Герши со своим Корабельным полком принял английскую колонну в штыки.

Неприятельская колонна находилась уже не далее как в шестистах шагах от короля, заявившего герцогу д'Аркуру, что он решил умереть там, где стоит.

В эту минуту стремглав прискакал герцог де Ришелье, адъютант Людовика XV.

— Что нового, — воскликнул при виде его герцог де Ноайль, — и какое известие вы привезли?!

— Я привез известие о том, что сражение будет выиграно, если мы этого захотим, — сказал герцог. — Неприятель сам удивляется своей победе; он не знает, идти ли ему дальше, потому что он не поддержан своей кавалерией. Пусть выдвинут против него батарею, пусть редуты Барри и Фонтенуа, у которых теперь есть в запасе ядра, усилят огонь, а мы скопом обрушимся на врага!

— Прекрасно, — сказал король. — Господин де Ришелье, встаньте во главе моей военной свиты и подайте пример храбрости!

Герцог де Ришелье пускает лошадь вскачь, чтобы передать этот приказ короля его военной свите; г-н де Пикиньи находит четыре пушки, которые тотчас же нацеливают на колонну; герцог де Шон собирает свою легкую кавалерию, г-н де Субиз — свою тяжелую конницу, г-н де Грий — своих конных гренадер, г-н де Жюмийяк — своих мушкетеров, а герцог де Бирон обороняет в это время с Пьемонтским полком селение Антуан.

Неприятельская колонна находится всего лишь в ста шагах от батареи, которую только что установили по совету герцога де Ришелье. Внезапно батарея открывается перед врагом и дает залп. Одновременно грохочут пушки Фонтенуа и Барри; французская пехота с фланга нападает на неприятельскую колонну, которую с фронта атакуют солдаты военной свиты короля, тяжелая конница и карабинеры.

В продолжение некоторого времени успех оставался под сомнением; огромная колонна давала отпор по всем сторонам.

Однако в конце концов в нее вклиниваются сначала Нормандский полк, затем ирландцы, затем Королевский полк. Змея, распадаясь на три части, извивается, крутится, и колонна делает первый шаг назад.

И тогда каждый стал вдвое храбрее: армии нужно было отомстить за восьмичасовое поражение. В итоге, измотанная непрерывными атаками, колонна сменила отступление на беспорядочное бегство.

Почти все были убиты или взяты в плен, и ни один из этих пятнадцати или восемнадцати тысяч человек не ускользнул бы, ни приди им на помощь кавалерия.

Людовик XV пустил лошадь вскачь и стал переезжать из одного полка в другой. Там, где за четверть часа до этого слышались бешеные вопли и предсмертные стоны, раздавались победные крики. Солдаты бросали в воздух шляпы; перед королем склонялись знамена, изрешеченные пулями; раненые приподнимались, чтобы поприветствовать рукой победоносного монарха: то был всеобщий иступленный восторг.

Маршал Саксонский с трудом соскользнул с лошади и, опустившись у колен короля, промолвил:

— Государь, теперь я готов умереть; я желал жить лишь для того, чтобы увидеть ваше величество победителем. Отныне вы знаете, от чего зависит успех сражений!

Король поднял маршала и обнял его на виду у всей армии.

Битва при Фонтенуа стала началом ряда побед, которые в конечном счете привели к подписанию Ахенского мира.

Двадцать третьего мая король захватывает Турне, а через десять дней — его цитадель.

Восемнадцатого июля граф фон Лёвендаль приступом берет Гент.

Двадцать второго июля Брюгге отворяет ворота маркизу де Сувре.

Первого августа король овладевает Ауденарде, Дендермонде сдается герцогу д'Аркуру, Остенде и Ньивпорт — графу фон Лёвендалю и Аист — маркизу де Клермон — Галлеранду.

Захватом этого последнего города заканчивается кампания 1745 года; кампания 1746 года начинается 20 февраля захватом Брюсселя, в который король торжественно вступает 4 мая.

Король встает во главе своей армии и идет на Лёвен, Лир, Арсхот, Херенталс и крепость Святой Маргариты, которые сдаются ему без боя.

Двадцатого мая взят Антверпен, 30-го захвачена его цитадель.

Двадцатого июля сдается Монс, 2 августа — Шарлеруа, 19 сентября — Намюр.

Наконец, дабы завершить кампанию 1746 года блистательным успехом, маршал Саксонский 11 октября выигрывает сражение при Рокуре, убив у неприятеля двенадцать тысяч человек, взяв в плен три тысячи и потеряв при этом не более тысячи ста своих солдат.

Кампания 1747 года открывается вторжением французских войск в Зеландию и захватом крепостей Слёйс и Эйзендейке графом фон Лёвендалем.

Двадцать четвертого апреля крепости Ла-Перль и Лифкенсхук захвачены г-ном де Контадом.

Первого мая г-н де Монморен овладевает фортом Филиппина, а 15 сентября граф фон Лёвендаль захватывает неприступную крепость Берген-оп-Зом.

Все это относится к кампании 1747 года.

Наконец, 13 апреля 1748 года осажден Маастрихт, который сдается 4 мая.

Незадолго до этого король поинтересовался у маршала Саксонского:

— Скажите, маршал, почему союзники, несмотря на свои поражения, не заключают мира?

Маршал с присущей ему краткостью ответил:

— В Маастрихте, государь.

И действительно, как только Маастрихт сдался французам, военные действия, которые вели в Италии герцог де Ришелье и граф Броун, прекратились.

Королева Венгрии, король Испании и Генуэзская республика присоединились к предварительным условиям мира, которые после капитуляции Маастрихта были согласованы между королем Франции, Англией и Голландией и привели к подписанию Ахенского мирного договора, состоявшемуся 18 октября 1748 года.

Вот какие изменения внес Ахенский договор в систему европейского равновесия.

Дон Карлос утвердился в правах на Королевство обеих Сицилий; герцог Моденский, женатый на мадемуазель де Валуа, дочери регента, восстановил власть над своими владениями; наконец, инфант дон Филипп получил герцогство Парму, Пьяченцу и Гвасталлу.

Король Пруссии, начавший войну, извлек из нее наибольшую выгоду. Он удержал за собой завоеванную им Силезию и, благодаря этому расширению территории, а также благодаря строгой бережливости Фридриха I, своего отца, внезапно оказался во главе могущественного народа. Наконец, герцог Савойский, в награду за свой союз с императрицей Марией Терезией, получил часть Миланской области.

Как видим, маркиз де Сен-Северен, посланник Франции на Ахенском конгрессе, верно следовал указаниям своего государя.

Людовик XV хотел вести переговоры не как торговец, а как король.

XIII

Экспедиция Карла Эдуарда в Шотландию. — Семь мужей Мойдарта. — Победы при Престонпенсе и Фолкерке. — Поражение при Каллодене. — Бегство претендента. — Флора Макдональд. — Принц и разбойники. — Самопожертвование Родерика Маккензи. — Карлу Эдуарду удается добраться до Франции. — Его изгоняют оттуда. — Он находит убежище в Риме. — Его любовная связь с графиней Олбани. — Последние годы его жизни. — Граф де Бонневаль. — Его приключения. — Шевалье де Бель-Иль. — Монсеньор де Вентимий. — Его острота на ложе смерти.

К этому же времени относятся экспедиция принца Карла Эдуарда в Шотландию, смерть испанского короля Филиппа V в Буэн-Ретиро, смерть графа де Бонневаля в Константинополе, смерть шевалье де Бель-Иля, убитого в ходе атаки на укрепления Экзиля, и, наконец, смерть г-на де Вентимия, архиепископа Парижского, о котором нам не единожды случалось говорить и которым мы займемся теперь в последний раз.

Экспедиции принца Карла Эдуарда, имевшей связь с положением дел в наших отношениях с Англией, содействовала Франция. Это была крупная отвлекающая операция, предпринятая правительством короля Людовика XV.

Отправившись из Нанта на судне «Дютейе», претендент прибывает в конце июля к острову Барра, одному из Гебридских островов; оттуда, без всякой иной поддержки, кроме своего имени, без всякого иного знамени, кроме лоскута тафты, привезенного из Франции, без всякого иного войска, кроме семи офицеров, без всякого иного военного снаряжения, кроме девятисот ружей, он переправляется в Шотландию и 25 июля 1745 года высаживается на берег в Мойдарте.

Люди, сопровождавшие принца, заслуживают того, чтобы их имена были отмечены в истории. Память, которую потомство хранит о тех, кто проявил великую самоотверженность, часто является их единственным вознаграждением, и потому, как ни тесны рамки нашего повествования, мы не лишим самоотверженность заслуженной ею награды. Некоторые сердца оказались бы чересчур несчастными, если бы, будучи почти уверенными в неблагодарности королей, они должны были опасаться еще и забвения со стороны историка.

Семью спутниками принца Карла Эдуарда были: маркиз Туллибардин, изгнанный из отечества за участие в восстании 1715 года; сэр Томас Шеридан, бывший воспитатель принца; сэр Джон Макдональд, офицер, состоявший на службе у Испании; сэр Фрэнсис Стрикленд, английский дворянин; Келли, тот самый, что был вовлечен в дело, именуемое заговором епископа Рочестерского; Эней Макдональд, парижский банкир; и, наконец, Бьюкенен, который по поручению кардинала де Тансена отправился в Рим, чтобы привезти принцу Карлу приглашение вернуться во Францию.

Восьмой спутник принца примкнул к нему почти сразу же после его высадки. Этого человека тоже звали Макдональдом, однако в глазах французов он имеет особое право на восхваление.

То был отец нашего знаменитого маршала Макдональда.

Один из семи дворян клана Макдональдов, которые первыми присоединились к принцу Карлу и которых прозвали Семью мужами Мойдарта, оставил настолько чудное и настолько простодушное описание этой высадки, что нам остается лишь привести его перевод.

«Наше любопытство, — говорит он, — было возбуждено при виде "Дютейе", вошедшего в гавань, и мы побежали на берег, чтобы услышать новости. Корабельная шлюпка, увидев, что мы подаем знаки, подошла к нам. Нас тотчас доставили на борт судна, и наши сердца переполняла радость от того, что мы так близко увидим принца, прибытия которого в Шотландию все так желали. Поднявшись на борт, мы увидели на палубе большой шатер, поддерживаемый шестами, а под этим шатром — вина и наливки. Там нас радушно принял маркиз Туллибардин, которого кое-кто из нас знал со времен первой экспедиции 1715 года.

Пока маркиз разговаривал с нами, Кленранальд скрылся из виду, ибо, как мы поняли, его позвали в каюту принца, где он оставался часа три. У нас уже не было надежды увидеть в этот вечер его высочество, как вдруг, спустя полчаса после возвращения к нам Кленранальда, на наших глазах в шатер вошел высокий молодой человек приятнейшей наружности, в черном платье без всякой отделки и в простой рубашке без манжет и жабо, причем не очень чистой, с батистовым галстуком, скрепленным простой серебряной застежкой; на голове у него был светлый парик и шляпа без всякого позумента, с льняным шнуром, один конец которого был привязан к пуговице его платья, а на ногах — черные чулки и башмаки с медными пряжками. Как только я увидел его, сердце у меня затрепетало от предчувствия; заметив это, священник по имени О'Брайен тотчас же сказал нам, что этот молодой человек — англичанин духовного звания, давно желавший встретиться с горцами и поговорить с ними.

Когда этот молодой человек входил, О'Брайен, несомненно для того, чтобы придать достоверности своим словам, не позволил ни одному из нас встать. Войдя, молодой священник никому не поклонился, да и мы поклонились ему только издали. По воле случая, я один был на ногах в ту минуту, когда он появился. То ли случайно, то ли потому, что я внушил ему симпатию, он подошел прямо ко мне и пригласил меня сесть рядом с ним на сундук. И тогда, принимая его за чужестранца или простого священника, хотя в глубине души что-то продолжало нашептывать мне, что это человек более значительный, чем о нем говорили, я стал беседовать с ним с большей фамильярностью, чем следовало. Первым делом он поинтересовался у меня, не зябну ли я в своем горском наряде. Я ответил ему, что настолько привык к своему наряду, что непременно зябнул бы, если бы переменил его на другой, даже более теплый. Он искренно засмеялся, услышав этот ответ, и стал расспрашивать меня, как я ложусь спать в этом платье. Я объяснил ему, как это происходит, однако он заметил мне, что, столь плотно закутавшись в свой плед, я не смогу защищаться в случае неожиданного нападения. Тогда я ответил ему, что в случае личной опасности или в случае войны мы используем плед иначе, так что горец может в один прыжок оказаться на ногах, держа в одной руке обнаженный меч, а в другой — заряженный пистолет и не испытывая никакого неудобства из-за этого покрывала. Потом он задал мне несколько других подобных вопросов, а затем, быстро встав, попросил стакан вина, после чего О'Брайен сказал мне на ухо, что следует уважить желание чужестранца, но не пить за его здоровье, и это утвердило меня в моих догадках. И тогда, взяв стакан вина, молодой человек выпил за здоровье всех нас и спустя минуту удалился».

Всем известны неожиданные повороты этой безрассудной экспедиции принца Карла Эдуарда, которая чуть было не увенчалась успехом по причине самой этой безрассудности. Находясь в окружении лишь нескольких приверженцев, пользуясь поддержкой лорда Ловата и имея в качестве подкрепления сотню вооруженных клейморами горцев клана Грантов из Гленмористона, сжигая и разрушая все, что мешает его наступлению, он движется вперед, преодолевает Чертову лестницу, берет Форт-Уильям, врасплох захватывает Перт, вступает в Эдинбург, устремляется на Престонпенс, где сэр Джон Коуп собрал армию, обращает эту армию в бегство, проникает с шестью тысячами пехотинцев и двумястами шестьюдесятью конниками в Англию, овладевает Карлайлом, углубляется в сердце королевства, проходит через Манчестер и достигает Дерби. Оттуда принцу остается всего тридцать льё до Лондона, однако ему были обещаны крупные мятежи в его пользу, а эти мятежи не происходят; он рассчитывал иметь солдат и деньги, но в деньгах и солдатах у него недостаток; и тогда в его совете возникает разлад, его воины начинают роптать; лишь один он, за неимением надежды, сохраняет несгибаемую волю. Он хочет идти на Лондон и борется с единодушным желанием своего войска; наконец, осознав невозможность идти дальше, внезапно поворачивает назад в Шотландию, беспрепятственно вступает в нее, проходит через Дамфрис и Глазго, получает несколько французских и шотландских подкреплений и осаждает Стерлинг, который, обороняясь, дает генералу Хоули время собрать войско. Карл Эдуард снимает осаду, идет на неприятеля, встречает его у Фолкерка и заставляет фортуну подарить ему последнюю улыбку; затем, узнав о приближении герцога Камберландского и его армии, он удаляется в Инвернесс и, все более и более теснимый королевскими войсками, оказывается перед необходимостью принять знаменитое Каллоденское сражение.

Итог этого сражения известен: из пяти тысяч человек, составлявших армию принца, почти полторы тысячи были убиты.

Карл Эдуард покинул поле битвы, располагая еще довольно большим числом конников, но, поскольку ему было понятно, что для него все кончено, он мало-помалу распустил всю эту свиту. За его голову была назначена награда в тридцать тысяч фунтов стерлингов, и, возможно, он полагал, что больше не стоит рассчитывать на верность, подобную той, какую ему сохраняли прежде.

Он помнил о Карле I, которого шотландцы продали Кромвелю.

И тогда началось то удивительное бегство, каждый шаг которого проследили Джон Хьюм в своей «Истории мятежа» и Джеймс Босуэлл в своем «Путешествии на Западные острова Шотландии»: оно похоже на бегство короля Станислава.

Покинув поле сражения и почти не делая остановок, принц добрался до Гортулега, принадлежавшего лорду Ловату. Но то ли потому, что он находился еще слишком близко от английского войска, то ли потому, что верность хозяина казалась ему сомнительной, принц поспешил направиться в замок Инвергарри, куда он прибыл умирая от голода и где пара лососей, только что пойманных рыбаком, послужили ему ужином.

Замок был жестоко наказан за гостеприимство, предоставленное им всего на один день беглецу-принцу: он был разграблен английскими солдатами; два каштановых дерева, осенявших его вход, были взорваны пушечным порохом. Одно было вырвано с корнем, другое уцелело при взрыве, и одна его половина продолжала покрываться листвой и влачила существование до тех пор, пока жил, а вернее сказать, влачил существование несчастный род Стюартов. Что же касается столового серебра, находившегося в замке, то часть его попала в руки солдат, а из остального была отлита чаша, которая долгое время являлась собственностью сэра Адольфуса Отона, главнокомандующего в Шотландии: на ней была вырезана надпись: «Ex præda prædatoris».[3]

Из Инвергарри Карл Эдуард перебрался на Лонг-Айленд, где он надеялся отыскать французское судно, но все кругом, даже стихии, стало враждебно принцу. Бывают в жизни минуты, когда бездейственные и недвижимые предметы словно обретают разум и движение, чтобы усугубить ваше несчастье. Буря гнала беглеца с острова на остров; наконец он прибыл на Саут-Уист, где его принял Кленранальд, один из Семи мужей Мойдарта, первый, кто встретил его в Шотландии. Там, в дикой гористой местности Коррадейл, его спрятали в лачуге дровосека.

Но даже там, находясь почти на границе обитаемого мира, он понимал, что не находится в безопасности; генерал Кемпбелл высадился на Саут-Уисте, собрал Макдональдов Скайских и Маклаудов из Маклауда, врагов принца, и, имея под своим началом две тысячи солдат, начал самые тщательные поиски.

И вот тогда женщина задумала и осуществила план, в успехе которого вначале сомневались самые храбрые и самые предприимчивые мужчины.

Этой женщиной была знаменитая Флора Макдональд, родственница семьи Кленранальда, гостившая на Саут-Уисте в то время, о каком мы ведем речь; ее отчим принадлежал к клану сэра Александра Макдональда и, следовательно, был врагом принца; кроме того, он командовал ополчением, носившим имя Макдональда и находившимся тогда на Саут-Уисте.

Несмотря на враждебное настроение отчима, Флора не колебалась: она сумела получить у него паспорт для себя, для слуги и для молодой служанки, которую, по ее словам, она взяла к себе в дом.

Молодая служанка значилась в паспорте под именем Бетти Бёрк.

Этой Бетти Бёрк предстояло стать принцу Карлу Эдуарду.

Под этим именем, переодетый женщиной, Карл Эдуард прибыл в Килбрайд на острове Скай; однако и здесь он был еще на земле, находившейся под властью сэра Александра Макдональда. Флора выказывала себя все более мужественной и хитроумной, но, будучи слишком слабой, чтобы в одиночку исполнить свой замысел, она решила взять себе помощника: этим помощником стала жена самого сэра Александра, леди Маргарет Макдональд.

Первым чувством леди Маргарет, когда она узнала, в какое дело ввязалась Флора, было ощущение глубокого ужаса, однако благородство сердца, столь естественное в женщине, взяло верх над страхами рассудка. Ее муж отсутствовал, но их дом был заполнен английскими солдатами, и потому она решила доверить принца Макдональду из Кингсберга, занимавшему должность управляющего у сэра Александра. Так что следовало сопроводить Карла Эдуарда к этому человеку; Флора взяла на себя труд преодолеть и это последнее затруднение: она отправилась в Кингсберг, где и оставила принца.

И тогда для несчастного Карла Эдуарда началась новая череда приключений: из Кингсберга он перебрался на остров Разей, выдавая себя за слугу своего проводника, а оттуда направился во владения лэрда Маккиннона. Но, несмотря на все старания этого вождя клана, принц был вынужден снова вернуться в Шотландию: его высадили на берегу залива Лох Невис.

Теперь принц оказался в еще большей опасности. В здешнем краю находилось огромное число солдат, занятых поисками беглеца, так что Карл Эдуард и его провожатые оказались в кольце часовых, которые, проходя дозором от одного поста к другому, лишали принца всякой возможности проникнуть вглубь страны. Наконец, проведя таким образом два дня и не смея ни разу развести огонь, чтобы сварить себе еду, он решил пройти между двумя вражескими постами.

В течение целого часа принц и его спутники были вынуждены ползти, словно ужи, по узкому и темному ущелью; затем, после часа страхов, они оказались за первой линий постов.

Питаясь тем, что доставлял ему случай, и оставаясь порой целые сутки без пищи, без огня, без крова, едва прикрытый одеждой, обратившейся в лохмотья, несчастный принц, у которого к этому времени остался лишь один спутник, достиг, наконец, Страт-Гласских гор. И там, не зная, что делать, не ведая, куда идти, он укрылся в пещере, которая, как ему было известно, служила убежищем шайки разбойников.