Помоги проекту - поделись книгой:
Сейчас барханы мертвы, жизнь на них пробуждается только ночью. Днем же слишком жарко и сухо. Вся поверхность песка исписана следами. Вот отпечатки изящных лапок тушканчика, тонкая вязь жука-чернотелки, извилистые линии, прочерченные хвостом, и отпечатки лапок очень быстрой линейчатой ящерицы. Гладкие зигзаги оставила змея И еще самые разные следы. Вдруг что-то быстро метнулось из-под ног к кусту саксаула. Присмотревшись, я увидел молоденькую змею-стрелу. Попытался сфотографировать ее удивительную головку с настороженными глазами. Змея, приняв мои благие намерения за нападение, взметнулась на куст саксаула и ловко заскользила по нему. Среди сухих веточек она была неразличима. Я хорошо знал эту змею, встречал ее не однажды, но, как она ловко лазает по саксаулу, видел первый раз. Очевидно, быстроте и ловкости движений змеи-стрелы способствовала жара. Змея-стрела неядовита. так как зубы, связанные с ядоносными железами, расположены глубоко в ротовой полости. Ее добыча — ящерицы. Поэтому она такая и быстрая. Для ящериц и предназначены ядовитые зубы.
Прежде казахи-кочевники очень боялись ее, считали, что она сильно ядовита и утверждали, будто змея эта быстра, как стрела, и способна, разогнавшись, пронзить насквозь даже верблюда. Кстати, название ее по-казахски «окджилан» — стрела-змея.
И больше никого. Пуста песчаная пустыня!
Впрочем, с невероятной быстротой промчался желтый, как песок, муравей-бегунок, какая-то муха носится над поверхностью бархана, да крохотная оса, размером не более трех миллиметров, светлая, с красноватым брюшком, мечется по песку, быстро потряхивая крыльями, увенчанными на вершине черными пятнами. Пробежит, остановится, замрет на секунду, молниеносными движениями ног выкопает маленькую ямку и вновь на розыски. Оса очень занята, до крайности деловита и необыкновенно тороплива.
Я с удивлением наблюдаю это совершенное творение пустыни и невольно задумываюсь над тем, откуда у нее, такой маленькой, неистощимый запас энергии Вокруг же никаких цветков, на которых можно было бы полакомиться нектаром, давно все выгорело. Думается, что организм, работающий в столь быстром темпе, должен вскоре истощить свои запасы. А ей — все нипочем. Может быть, насекомые способны каким-то способом использовать энергию солнечных лучей, превращая ее в движение? Пока что это предположение кажется фантастическим, но кто знает!..
На кого же охотится маленькая хищница, зачем выкапывает крошечные ямки? Наверное, ее добыча — личинка какого-то насекомого — находится в песке, возможно, на большой глубине. В поверхностных слоях нечего делать, песок сыпучий, сухой, без кореньев. Глубже он плотный, влажнее, там и корни растений, и жизнь. Но если так, то зачем копать ямки? Вероятно, оса снимает поверхностный слой песка не напрасно. Он мешает ее локатору разыскивать добычу; может быть, он, согретый солнцем, слишком горяч или еще чем-то мешает работать остро настроенному аппарату.
Течение мыслей человека часто идет по руслу, проделанному его предшествующим опытом, знаниями, полученными из книг, воспитанием. Иногда это проторенное русло оказывает плохую услугу, ведет к заблуждению. Может быть, и сейчас я ошибся. Невольно вспоминается маленькая пчелка, с которой я повстречался много лет назад во время путешествия по реке Или на складной байдарке. Пчелка устроила ячейки с медом, пергой и детками почти на голом бархане на глубине полуметра и добиралась до них, точно угадывая дорогу, через совершенно сыпучий песок, истоптанный нашими ногами.
Пока я вспоминаю все относящееся к подобному случаю, миниатюрная оса, по-прежнему беспрерывно размахивая крыльями, продолжает свои безудержные поиски, а я, не спуская с нее глаз, медленно хожу за ней.
Становится очень жарко. Песок раскалился, хочется пить, а больше всего угнетает то, что меня ждут спутники и моя задержка им основательно надоела. Я готов уже бросить наблюдения, но желание разгадать секрет маленькой осы держит меня в плену, и я не в силах оторваться от начатого дела.
Наконец терпение истощено, я готов отступить, бросить преследование очаровательной незнакомки, но она, будто сжалившись надо мной, внезапно резким рывком выбрасывает из песка что-то серенькое. Потом несколько секунд этот комочек трепещет на поверхности бархана.
Я с напряжением всматриваюсь, пытаюсь узнать, что происходит. Наконец разглядел! На песке кверху ногами лежит недвижимый серый паучок. Теперь все понятно. Оса-помпилл — охотница за пауками. По принятому у помпилл обычаю, она парализовала свою добычу, которую так долго и настойчиво искала, точным ударом жала через рот в мозг.
В то время, когда я рассматриваю паука, оса в беспокойстве бегает вокруг. Она то начнет рыть норку, то бросит ее, наведается к добыче. Теперь ей предстоит зарыть паучка и отложить на него яичко. Дела ее теперь для меня ясны.
Так вот кто ты такая, изящная охотница! И наверное, вовсе нет у тебя особенных локационных приборов для поисков добычи. Но и добыча удивительна. Паучок-скакунчик — бродяжка, ночной охотник и на весь день на страшную жару и сухость закапывается в песок, рассчитывая там обрести надежную защиту от всяческих напастей. Для того чтобы его найти, надо немало побегать и нарыть пробных ямок[2].
Немало жителей песчаной пустыни закапываются на день. Только что продемонстрировала свое искусство тонуть в песке ящерица ушастая круглоголовка. Песчаный удавчик почти моментально погружается в песок в случае опасности да и охотится, забравшись в песок и выставив из него только кончик морды. Зарывается в песок наполовину, скрывая свою предательскую тень, кобылочка-песчаночка. И вот теперь еще нашелся один — паучок-скакунчик. Для его собратьев — различнейших пауков такая манера поведения совсем неизвестна.
Моя собака давно прекратила всякие поиски живности. Проскачет немного по горячему песку и упадет в тень саксаула, высматривая оттуда очередное местечко с тенью для перебежки.
Я пошел в горы по ущелью. По его дну тянулась зеленая полоска саксаула. Склоны ущелья местами были удивительно красивы, расцвечены в нежно-желтые, розовые и голубые тона. Над горами в воздухе носились стрижи, высоко в небе парил орел. Кроме саксаула здесь рос еще джузгун, кое-где розовел цветами тамариск, сверкал белыми цветками адраспан, лиловыми подушками красовалась зизифора. Здесь был нетронутый и дикий кусочек пустыни. Его никогда не посещали даже скотоводы.
По дну ущелья тянулось ровное сухое русло. По всему было видно, что здесь весной, а, возможно, иногда и летом бурлил сель. В местах крутых поворотов склоны ущелья были сильно сглажены и подмыты. В одном таком месте произошел солидный обвал. Последам видно, как поток белой жидкой глины высотой в несколько метров стремительно промчался и на крутых поворотах, пенясь и бушуя, высоко обрызгал горы и, вырыв глубокое и обрывистое ложе, широко разлился в пустыне.
В самом низу отвесной стены ущелья на светлом фоне земли — два пятна. Пригляделся — торцы окаменевших костей. Какому животному, обитавшему здесь много миллионов лет назад, они принадлежат? Пытаться выкопать кости бессмысленно. Порода очень тверда. К тому же над ними большой навес в глубоких трещинах. От сотрясений может легко обвалиться. Тогда к костям доисторического животного прибавятся кости современного человека, на удивление будущим палеонтологам.
На склонах холмов расположилась колония песчанок. Все ее население повыскакивало наверх, встретив нас многоголосым хором. Человек — очень редкий посетитель этих мест. Собака, обезумев от множества четвероногих созданий, издававших беспрерывный писк, бросалась то за одной, то за другой песчанкой. Но преследуемый зверек успевал юркнуть в свое убежище, в последний момент бросив задними ногами солидную порцию песка в преследователя Этот маневр всегда получался очень ловко.
Страсть нашего пса к песчанкам была неискоренимой. Лихорадочно работая лапами и поднимая позади себя облако пыли, он с ожесточением 17 рыл норы. И не зря. Одна легкомысленная песчанка забежала в короткую нору и попала в зубы нашему ретивому охотнику, который в пылу страсти немедленно ее слопал, нарушив обет воздержания от обильного приема пищи в экспедиционной обстановке. После этого происшествия наш Кирюшка с нескрываемым презрением отворачивался от скромной экспедиционной трапезы, преподносимой ему в специально отведенной посуде.
Вообще говоря, песчанок было не так уж много. Зато покинутые ими городки виднелись на каждом пологом склоне. Когда растительность вокруг городка оказывается уничтоженной, зверьки переселяются в другие места. Иногда песчанки вымирают от заразных болезней.
Песчанки считаются вредными животными. Нов природе нет ничего вредного и полезного. Эти категории установлены человеком применительно к своему бытию и сознанию. Несмотря на относительность этого понятия, можно согласиться, что песчанки безусловно вредны тем, что объедают и без того скудную растительность пустыни, многочисленными ходами они иссушают почву, способствуют ее разрушению и распылению. Впрочем, сам человек развел песчанок, нарушив равновесие, царящее в природе пустынь, уничтожив волков и лисиц — врагов этого грызуна.
Живописное ущелье нам очень понравилось. Мы разведали, куда оно выходит, и потом, петляя по узкому руслу сухого потока, пробрались в него на машине. Кое-где, правда, пришлось проделать для этого проходы в обвалах. Возле высокого обрыва, подмытого селевым потоком, мы нашли глубокую тень и прохладу. И кстати: началась изнурительная жара.
Там, где весенние потоки воды, промчавшись, оставили на дне тонкую взвесь мокрой глины, она, высохнув, растрескалась на кусочки неправильной формы. Каждый такой кусочек подобен паркету. Под ними, а также в глубоких трещинах между ними в тени и прохладе скрывались клещи-гиаломы, находили приют жуки-чернотелки и слоники, уховертки и пауки. Удивительно много пауков! На кого они охотятся?
Продолжаю поднимать плитки засохшей глины и вижу чешуйчатницу, черного жука-жужжеличку, черного муравья-бегунка, но поймать его невозможно. Он делает резкие молниеносные и зигзагообразные броски и ныряет в щель. Разыскиваю его. Приподнимаю плитку земли. Беглец тотчас же. в какую-то долю секунды, исчезает. Обычно этот муравей при опасности не прячется и не затаивается, а спасается бегом, рассчитывая на свои ретивые ноги. Видимо, не случайно он такой осторожный. В Белых горах нелегко жить.
Нас всюду преследуют разные мухи. Они страдают от жажды, гоняются за нами, стараются урвать капельку пота и уж пьют чай с нами непременно. Чуткость к влаге в этом царстве сухости у них необычайная. Я поднимаю плитку «паркета». Под ним влажная почва. Моментально под лопаточку лезут несколько мух, страдающих от жажды.
Собака ни на шаг не отходит от меня. Ее интересует решительно все, начиная с вертких мух, медлительных жуков, стремительных ящериц и мелькающих — в воздухе стрижей. За всеми она зорко следит, а что может — хватает зубами. Только изрядно утомившись, плетется сзади. Так мы и приходим вместе на бивак после похода. Сегодня она неожиданно преподнесла нам сюрприз. Мыс Сергеем выбрались из ущелья и пошли по равнине вдоль-гор. Дул встречный ветер. Неожиданно собака, что-то почуяв, резко свернула в сторону. А еще через минуту, разыскивая ее глазами, я увидел забавную картинку: разинув рот и вывалив язык, напрягая все силы, наш щенок гнался за лисенком. Тот крутился возле большого куста саксаула, силы его явно таяли Издали погоня походила на забаву. Один раз Кирюшка, увидев меня, расхрабрился, изловчился, схватил за холку лисенка. Тот огрызнулся. Кончилась погоня тем, что бедный усталый лисенок забился под куст саксаула, выставив мордочку со злыми желтыми глазами. Пришлось взять на руки негодующую собаку и предоставить лисенку свободу.
Ночь возле обрыва выдалась прохладной. Утром с запада потянулись тучи и закрыли солнце. Налетел ветер. Похолодало. Какие контрасты нам преподнесла пустыня: вчера днем было 33 градуса, сегодня днем почти в три раза меньше — 12. Жителю севера погода с 12 градусами, может быть, покажется теплой. Мы же, прожаренные, мерзли основательно, нацепив на себя всю запасную одежду, которая оказалась в нашем распоряжении.
Насекомых нет: спрятались. Лишь муравьи-жнецы торопятся, бегут по тропинке, спешат снять урожай семян саксаула. Присматриваешься к земле — и никого. Глаза ловят ничтожные движения. Прокатилась от дуновения ветра соломинка. Настораживаешься и вдруг видишь: по песку бежит странная горбатая мушка и поблескивает отсвечивающими синевой крыльями. Эта мушка мне не встречалась раньше. Надо взглянуть на нее через лупу. Но куда там! Такая шустрая! Тогда остается воспользоваться эксгаустером. Мгновение — и горбатая мушка исчезает в трубочке. В резервуаре эксгаустера не стало мушки, а ползает крошечный рабочий муравей кардиокондила элегантула и его сестрица — крылатая самка. Так вот в чем дело! Рабочий взвалил на спину крылатую самку и потащил ее на новое местожительство. Иначе ему, крошке, и нельзя нести груз, как только на спине. В таком виде он и походил на горбатую мушку.
Муравьи-рабочие часто переносят членов своей семьи, и для этого у каждого вида существуют установленные издавна и строго соблюдаемые правила транспортировки живого груза. Но чтобы переносили на спине — вижу впервые.
В холодную погоду пустыня не интересна. Но надоело сидеть на биваке. Мы оставили Ирину у машины и пошли с Сергеем по живописному извилистому ущелью. За каждым поворотом — новая работа воды и ветра, необычный «бастион», причудливый столб, крепость с башенками, городки, неприступные замки Пейзажи меняются один за другим, и нет им конца. Будто перелистываешь страницы книги с богатыми иллюстрациями и все ждешь нового. Давно пора возвращаться на бивак, но интересно, что дальше, за новым поворотом. И так без конца.
На одной высокой колонне— она вся в разноцветных поперечных слоях — большая шапка из сучьев. Это гнездо птицы. На нем сидит великовозрастный птенец грифа. Завидев нас, птенец с удивлением вытягивает шею, всматривается, внимательно следит за нами. Он в полном одиночестве, наверное, давно изучил вокруг себя все до мельчайших подробностей, знает и животных, и птиц, а вот человека видит впервые.
Странные глиняные горы! Всюду кристаллы гипса, самые разнообразные. Толщу разноцветных глин пронизывают тонкие перегородки гипса и мрамора. Там, где глина вымыта дождями и выдута ветрами, возникает своеобразная ячеистая структура поверхности. Иногда на земле лежат особенные образования из кристаллов гипса, сложенные из причудливо переплетающихся пластинок. Они очень похожи на розу. Такие гипсовые розы — отличный сувенир, и мы набираем их на память о Белых горах.
Но вот поход закончен. Мы сидим возле машины, отдыхаем. Вокруг царит тишина Но рядом стукнули камешки. Поворачиваю голову и вижу на косогорчике прямо над машиной в каких-нибудь пятидесяти метрах от нас застыли как изваяния два джейрана. В них все прелестно: стройные туловища, точеные ножки, выразительные большеглазые мордочки, лировидно изогнутые рога.
— Скорее фоторужье, скорее! — шепчу я своим помощникам. Но незначительное наше движение — и джейраны бесшумно и молниеносно скрываются за уступчиком. Будто их и не было вовсе, а так, все показалось.
В Белых горах по сухим руслам мы уже встречали кое-где следы джейранов. Здесь, в этой неприступной и дикой местности, они находят спасение от охотника. Но горы безводны, и для того чтобы утолить жажду, надо брести двадцать километров до реки Или. Ночью же бедных животных иногда подстерегают браконьеры на автомашинах с фарами. Ослепленные животные, как заколдованные, застывают на месте.
Когда-то джейранов в пустынях Семиречья было много. Удивительно неосторожно это животное. Увидев машину и отбежав от нее. оно остановится, чтобы удовлетворить любопытство, а если побежит, то по пути машины, обязательно пересечет дорогу впереди и только тогда скроется. Эта черта и губит джейрана. А возникла эта привычка против своего исконного и давнего врага — волка. Несколько волков гонят джейранов по направлению к затаившимся своим собратьям. Пересечь направление погони и уйти в сторону — значит избежать засады. От волка такая уловка помогала, а от человека — наоборот.
Отдохнув, мы продолжаем бродить по горам.
В Белых горах саксаул великолепен. Только у подножия гор деревья страдают от недостатка влаги.
Цветастые волосатые гусеницы бабочки оргия дубуа — самые распространенные в пустыне. Они многоядны. Кормятся охотно и саксаулом. Сейчас, страдая от голода, они поползли все разом почему-то на запад. На каждом шагу мы видим путешественниц. На их пути — глубокие водомоины. Гусеницы падают в них, а потом поднимаются по противоположному склону. В одном месте их путь преградил песчаный склон. Он весь изборожден следами гусениц. Налетит порыв ветра и волочит гусениц, подобно легким соринкам, обратно. Но они не сдаются и упрямо поднимаются кверху. И так до бесконечности. Я приглядываюсь ко дну оврага. У основания песчаного откоса масса погибших сухих трупиков гусениц оргий.
Массовое переселение гусениц пустынной оргии я вижу впервые, хотя очень хорошо знаком с этим насекомым. Причина его ясна — усыхание кормового растения — саксаула. Других растений здесь нет. Но почему все гусеницы направились на запад? Поползли против ветра? Может быть, в нем чувствуется дыхание влаги, в которой ищут спасение страдающие от голода и от жажды насекомые?
Песчанки продолжают изводить собаку. Лихорадочная раскопка сопровождается громким лаем. Оторвать ее от этого занятия невозможно Уговоры не действуют. Приходится брать на руки ретивого охотника и относить подальше. От красной почвы наш белый фокстерьер вскоре становится розовым, как фламинго.
Здесь водятся и птицы. Кроме неугомонных стрижей есть пустельга, каменка-плясунья и пустынная славка. Прозвище «плясунья» одна из них получила за манеру постоянно и забавно приседать, одновременно совершая глубокие поклоны. Только не понятно, почему эту птицу прозвали каменкой. Она встречается во всех типах пустынь. Пустынная славка маленькая, серенькая, незаметная. Если каменка вся на виду, любопытна, близко подлетает к биваку, интересуется человеком, то славка, наоборот, осторожна, старается быть незаметной и тихо шмыгает в зарослях кустарников.
Решили сходить на первый бивак. До него через горы недалеко. Там мы забыли босоножки с носками.
Я остался на перевальчике: на его бесплодной и голой вершинке увидел крошечный выброс земли муравейника. Вход в него был закрыт. Сергей пошел к месту предыдущего бивака. Найти его было нетрудно по единственным следам нашей машины, оставленным на рыхлой почве. Их даже сверху было видно.
Осторожно я вскрыл холмик, увидел камеры. Они были пусты. Копнул глубже. Собака внимательно следила за мной и сильно волновалась, порывалась принять участие в работе. Разве она плохо рыла землю своими лапами? Видеть равнодушно, как хозяин роет нору ей было не под силу. Да и интересно, что там за добыча такая могла оказаться? Только на глубине полуметра я нашел муравьев-бегунков. Странно было видеть этих всегда деятельных созданий в полусонном состоянии. Летняя бескормица заставила их стать такими.
Издали я слежу за Сергеем. Со мной на него внимательно смотрит и собака. Он бродит из стороны в сторону, останавливается. Наконец пошел обратно. Босоножки были забыты на колесе машины. Сергей места нашей стоянки не обнаружил и был смущен, он предлагал вновь отправиться на поиски. Наш разговор был спокойным, но собака уставилась на Сергея и вдруг зло и громко на него залаяла. Ее поведение нас развеселило.
Мы возвратились к машине и отправились в путь. Завернули и на первый бивак. Кирюшка, как всегда, первый выскочил из машины, нашел потерянное и с важным видом приволок к машине, за что получил любимое угощение — таблетку глюкозы с витамином С. Очень он любил исполнять какое-либо поручение. Неожиданно разошлись облака, выглянуло солнце, и от прохлады ничего не осталось, снова наступила жара.
Поехали дальше в заросли сухого саксаула, к скважине с водой. Пока пополняли запасы воды, собака сперва приволокла большой кусок резины, а потом старый ботинок. Видимо, наше возвращение на старое место, где мы уже бывали и брали воду, она расценила тоже как поиски потерянных вещей.
Потом поднялись на дорогу, проехали немного и вновь свернули к Белым горам. Здесь они были розовые. В этом месте остановились. Утром пошли в горы по сухому руслу, поглядывая на все те же величественные причудливые пейзажи на склонах ущелья, на удивительное разнообразие расцветки земли. Вокруг отвесные обрывы, колонны с башенками, уступами и длинными шпилями, иногда будто гигантское строение в готическом стиле. Ущелье безжизненно голое и почти без растительности. Но возле одинокого кустика солянки тихо бредет небольшая чернотелка. Промчался серенький паук, крошечный красный клещик шмыгнул в щелку. Местами много следов и лежек архаров. Но давние, весенние. Прежде чем улечься отдыхать, животные выкапывали пологую ямку и взбивали землю пухлой постелькой. Сейчас из-за отсутствия воды и бескормицы животные откочевали в отроги Джунгарского Алатау.
На маленькой полянке — десяток крошечных кустиков солянок. Напуганная собакой линейчатая ящерица метнулась к одному кустику. Из куста ей навстречу мелькнуло что-то серенькое и скрылось обратно. Заглядываю под куст и вижу змею-стрелу. Ее бросок на ящерицу не удался. Наверное, змея на этой полянке караулила несколько дней одну-единственную добычу. Здесь крошечный взаимозависимый мирок живых существ. Десяток кустиков солянок, несколько насекомых, ящерица, змея, охотящаяся за нею Достаточно небольшого вмешательства — и мирок распадется, исчезнет.
Ущелье становится совсем узким. Вокруг громадные обрывы, нависшие над нами, ярко-красные, желтые, белые, охристые, синеватые. И всюду сверкают на солнце кристаллы гипса. Поднимешь самый красивый да вскоре бросишь — под ногами лежит еще красивее.
Кое-где в ущелье глубокая прохлада и тень. Сюда не заглядывает солнце. Из-под нависшего обрыва вылетает бабочка-сатир и уносится кверху. Как и зачем она сюда попала, сколько может продержаться без пищи?
Вот и конец нашего пути: громадная глыба породы свалилась в ущелье, перегородила его. Ее не обойдешь стороной — слишком круты и гладки стенки ущелья. Возвращаемся усталые. Солнце печет нещадно. Кирюшка обжег лапы о горячую землю и просится на руки. Кладу его на шею и несу. Собака с явным удовольствием едет на мне верхом, торжествующе поглядывая по сторонам.
Мы решили сократить путь и пойти к биваку через горы напрямик, забрались на кручи, стали с них спускаться, попали к обрыву. На колонии песчанок ноги проваливаются, песок и камни засыпаются в ботинки, приходится переобуваться. Над обрывом я и занялся этой очередной и скучной операцией. Случаю было угодно посмеяться надо мной: ботинок выскользнул из рук и покатился вниз все быстрее и быстрее, он попал в ложбинку и застрял. За ботинком кубарем бросилась собака, подняла позади себя облачко пыли. На склоне она задержалась, отряхнулась, схватила ботинок и понесла. Но подняться по обрыву уже не смогла.
Осторожно маленькой лопаточкой Сергей проделал на склоне ямки для ног и спустился на помощь собаке. Представляю, в какое глупое положение мог бы я попасть без ботинка, если бы не мои помощники.
Дальше решили спускаться по ущельям, проточенным водой в красной глине. Спуск оказался тяжелым. Местами наш путь преграждали обрывы. Иногда ущелье превращалось в глубокую узкую щель.
Потом путь стал легче, промоина шире. На краю узкого красного овражка я заметил торчащую наружу кость. Покопав землю, я открыл часть крупного позвоночника с длинными остистыми отростками, крестец, одно ребро, большой атлант. Кости походили на лошадиные. Они попали сюда, возможно, несколько тысяч лет назад с потоками глины и еще не успели окаменеть. Чьи-то кости, какое животное резвилось в этих горах и нашло здесь свою погибель? Мне почему-то представился кулан, его образ как-то реально вписывался в этот дикий ландшафт. Хотя здесь могла обитать еще лошадь Пржевальского и другая дикая лошадь — тарпан. По чистой случайности я угадал. Потом палеонтологи определили: части скелета принадлежали кулану — дикой лошади, ныне совершенно исчезнувшей из этих мест. Сейчас кулан, это замечательное животное пустыни, сохранился только в заповеднике Барсакельмес, расположенном на небольшом острове в Аральском море, да в Бадхызском заповеднике в южной Туркмении.
Порядком утомленные трудным спуском, мы с радостью увидали далеко за холмом наш бивак.
Кирюшка изнемог от жары и плетется сзади по горячей пустыне, стараясь держаться в моей тени. А она так коротка, солнце почти в зените. И вдруг он метнулся в сторону, пробежал метров десять и сунулся под кусты. И там что-то сразу зашипело, забулькало: собака отскочила назад, вновь бросилась под куст. «Уж не змея ли там? — подумал я. — Как бы не укусила!»
Я оттащил фокстерьера в сторону. Приподнял палкой ветки и никого не увидел под ними. Видна только одна норка. Пощупал землю палкой. Среди пыли что-то зашевелилось, потом показался колючий шарик. Вот кто нам повстречался, ежик!
Как и следовало ожидать, Кирюшка устроил истерику, завыл, стал бросаться, пытаясь схватить добычу зубами, и, конечно, поранил морду. С ежом в своей жизни он встречался впервые.
Уложив ежика в мешочек, я принес его к машине, привязал собаку, выпустил на свободу зверька, поставив перед ним мисочку с водой. Но ежик лежал неподвижно, разворачиваться не желал и только чуть-чуть ритмично, в такт дыханию шевелились его иголочки.
Вскоре он осмелел, высунул черный носик, облизал его розовым язычком, потом показался один глаз и большое ухо. И только тогда я заметил громадного, размером с крупную фасолину напившегося крови клеща. Он сидел на самой спинке. Бедный ежик! Его защитный костюм, оказывается, имел и отрицательные стороны. Среди иголочек клещ неуязвим!
С большим трудом я вытащил пинцетом кровопийцу. На животе клеща сидел казавшийся совсем крошечным самец. Сейчас он в несколько тысяч раз уступал по весу своей подруге. У иксодовых клещей самцы только тогда оплодотворяют самку, когда находят ее основательно прицепившейся и насосавшейся крови.
Операцию по удалению клеща ежик воспринял как акт недружелюбия и после нее до самой ночи не показывал ни носика, ни уха. Но, по-видимому, за нами он все же неукоснительно следил и, когда все улеглись спать, неожиданно проявил бурную деятельность — принялся швырять из стороны в сторону миску собаки, покатал пустую бутылку, крутился возле бивака добрые полночи. Чем-то мы все же ему понравились. Ну прежде всего тем, что налили ему в консервную баночку воду, которую он и вылакал. Вообще обитатель пустыни — ушастый ежик удивительно доверчив к человеку и в неволе быстро к нему привыкает.
Утром среди моих помощников поднялся небольшой переполох. Когда загрузили машину и в последнюю очередь подняли с земли брезент, на котором стелили постели, из-под него в одну сторону помчались скорпионы, в другую — в страхе мои помощники. Собака кинулась за виновниками беспокойства, я бросился за собакой, опасаясь как бы она не получила укус в свой всегда любознательный нос. Мы долго обсуждали это событие. Ирина возмущалась: подумайте, какое «удовольствие» Проспали ночь на скорпионах!
У нас снова проблема. Когда воды мало, она удивительно быстро расходуется.
Вновь потащились по знакомой и неудобной дороге к скважине Что бы мы без нее делали!
Теперь осталось посмотреть только западную часть Белых гор. Здесь к ним примыкают уже хорошо мне знакомые по прежним странствованиям горы Катутау — «мрачные горы»[3]. За ними поселок Басший, а от него рукой подать и до асфальта.
Сухое русло привело нас в еще более живописное широкое ущелье. Неожиданно следы заброшенной дороги уперлись в глубокий овраг, проделанный весенними потоками талой воды. Здесь громадные конусовидные горы похожи на пирамиды египетских фараонов. Их основание окрашено в охристо-желтый цвет, середина — в красный, а вершина — в белый и голубой. Белые глины, судя по всему, самые поздние осадки, выпавшие на дне громадного озера. Из них слагалась основная масса Белых гор. Глядя на цветные полосы глин, причудливо изрезанные временем, я думал о том, какой удивительной находкой было бы это место для съемок разнообразных, особенно приключенческих и фантастических, кинофильмов.
Громадные конической формы горы подобны египетским пирамидам
Поделиться книгой: