Рассказы о природе
П. И. Мариковский
В ПУСТЫНЯХ
КАЗАХСТАНА
Редакции географической литературы
Фотографии и копии с наскальных рисунков
выполнены автором
М., «Мысль», 1978
…Путешествия для человека, искренне ему преданного, представляют величайшую заманчивость ежедневной сменой впечатлений, обилием новизны, сознанием пользы для науки. Трудности же физические, раз они миновали, легко забываются и только еще сильнее оттеняют в воспоминании радостные минуты удач и счастья.
Пустыня пустынь
Около пятнадцати миллионов лет назад в этих местах плескалось громадное озеро. Частые ливневые дожди смывали в него землю. Здесь она отлагалась на дне в виде желтых красных и белых глин вперемешку со щебнем и камнями. Потом климат изменился. Озеро усохло, на его месте поднялись горы, донные отложения с них смыло дождями, сдуло ветрами. Но в некоторых местах они сохранились, хотя вода проточила в них ложбины и ущелья, а в понижениях их закрыло продуктами разрушения горных пород. Сейчас озерные отложения можно увидеть обнаженными рекой Чарын в среднем ее течении, на горах Катутау, Калканы, Богуты, Чулактау. Их больше всего сохранилось на одном участке южных склонов гор Катутау, где ныне их называют Белыми горами. Они представляют собой как бы музей далекого прошлого этого края.
Впервые я увидел Белые горы мельком и давно, когда путешествовал по реке Или на складной байдарке. Громадные, необычные, дикие и безлюдные, они манили к себе издалека и казались олицетворением извечного покоя пустыни Горы поразили меня своим величием. С тех пор я часто собирался их посетить, но все не удавалось. Незаметно минуло пятнадцать лет.
Весной 1974 г. я собрался наконец побывать в Белых горах. Но апрель был холодный и дождливый, из города не хотелось выбираться, и не верилось в возможность удачного путешествия Да и май выдался тоже 5 дождливым. Над городом небо чаще всего закрывалось тучами, а горы Заилийского Алатау были совсем из-за них не видны. Не верилось, что в пустыне уже весна в разгаре и, как всегда, поспешно росли и отцветали, сохли травы. Двадцатого мая, в день начала путешествия в Белые горы, в пустыне уже царило настоящее лето, вокруг простиралась сухая желтая земля, а в окна машины врывался горячий ветер.
Нас трое. Я и два моих спутника — Ирина и Сергей. Ирина — участник многих экспедиций, Сергей в пустыне впервые. С нами еще один член коллектива — молодой фокстерьер Кирюшка.
В первый же день, экономя время, мы по асфальту проделали путь в двести с лишним километров, миновав город Капчагай, перевалили хребтик Архарлы, оставили позади себя поселок Сарыозек, пересекли перевал Алтынэмель, и, когда оказались на его южном склоне, перед нами открылись обширные и светлые дали пустыни, подернутые завесой тонкой пыли, сквозь которую едва проглядывали очертания лежавших на нашем пути гор Катутау. Здесь съехали в сторону с шоссе и остановились в одном из ущелий у маленького ручейка.
Вся наша длинная дорога первого дня путешествия была скучной, тянулась долго и однообразно. Жаркий ветер жег лицо, навстречу ему над самой землей широким фронтом на юг летели белые бабочки. Одну из них занесло в окно машины, и я узнал обычнейшую боярышницу. Бабочки совершали массовое переселение из высыхающей пустыни к далеким горам, где еще были свежая зелень и цветы. Бабочки страдали не только от голода, но и от жажды и доверчиво садились на растопленный солнцем асфальт, черный, блестящий, отражающий синее небо и похожий на воду. Они прилипали к нему и погибали под колесами машин.
На небольшом перевальчике хребтика Архарлы, название которого говорило о том, что в этом ныне усиленно выпасаемом месте, занятом зимовками скота, некогда водились горные бараны архары, бабочки находили спасение на редких отцветающих кустиках караганы. И еще вспомнилась минутная остановка машины возле небольшого ручейка в самом начале перевала Алтынэмель. Едва спустившись с подножки, я увидел муравья-бегунка. Он настойчиво атаковал небольшого слоника, хватал его за ноги, за усики, пытался их отсечь. Но слоник не робкого десятка, энергично сопротивлялся.
Один раз, вырвавшись, он заполз на травинку. В том месте, где жук как сквозь землю провалился, муравей обследует травинки, его движения лихорадочны, поспешны, кажется, уже нет ни одного крохотного участка, в котором бы он не успел побывать в поисках исчезнувшей добычи. Но травинок масса, всех не пересмотришь. Неудачей кончилась охота ретивого бегунка! Кончилось и время нашей остановки.
В ущелье, где мы устроились на ночлег, была зимовка скота, но животноводы откочевали, оставив основательно стравленную землю. Зеленело и цвело, вернее отцветало, только то, что было недоступно животным: колючие барбарис и карагана. Может быть, поэтому местность казалась угрюмой. Лишь тихо журчал ручеек. С гор доносилось квохтанье куропаток, да кое-где желчные овсянки распевали бесконечно однообразные и коротенькие песенки.
Я прошелся по ущелью. Животный мир его был беден. Пробежала одинокая чернотелка, муравьи-бегунки разыскивали на вытоптанной овцами земле скудную поживу. На цветках барбариса деловито трудились шмели да сидели ленивые жуки-бронзовки.
Мой фокстерьер, не найдя ничего интересного, увязался за чернотелкой, стал осторожно прижимать ее то одной, то другой лапой, с любопытством и величайшим вниманием, на которое только способна молодая собака, разглядывая со всех сторон диковинное существо Иногда он слегка хватал жука зубами, тотчас же и не без отвращения выплевывая его обратно. Перепуганный жук принял боевую позу, подобно зенитному орудию, нацелился брюшком кверху и. видимо, не без успеха, так как собаку вскоре стошнило.
В ущелье мы увидели громадный, размером почти с юрту, хорошо окатанный серый валун. Вероятно, его сюда приволокли ледники в далекие периоды похолодания климата. На валуне оказалась древняя тибетская надпись. Часть букв надписи была забита современными почитателями автографов.
Ночь выдалась душной и жаркой.
Рано утром, едва только над горами зарделась зорька, я поднял своих юных помощников, с великим неудовольствием расставшихся со сном, и мы, наспех позавтракав, спустились вниз в пустыню и понеслись по черной ленте асфальтового шоссе мимо величественного со снежными вершинами Джунгарского Алатау. В этом месте горы называются Кояндытау — «заячьи горы». Через сотню километров среди желтой пустыни неожиданно в ложбине показалось село Коныролен, утопающее в тополях, ивах и карагачах. Южная его окраина примыкала К северным склонам гор Катутау.
Здесь мы расстались с асфальтом, по извилистой и крутой неторной дороге забрались в горы. С обеих сторон дороги на светлых пустынных холмах виднелись величественные гряды черных оград-даек, сложенных из порфирита, изрядно покрытых черным загаром и лаком пустыни. Подобные дайки — идеальное место для наскальных рисунков, и я, предчувствуя обильную жатву, с карандашом и бумагой в руках помчался их обследовать. Но древний житель нашей планеты, очевидно, предпочитал отдавать свой досуг искусству там, где текла вода, были хорошие пастбища для скота и много добычи для охоты. Здесь же, на сухих холмах, нашли приют только редкие кустики таволги да курчавки. Рисунков было мало, и это несколько охладило мой пыл.
Как всегда, среди рисунков оказалось больше всего изображений козлов Я выбрал и скопировал самые интересные из них Вот козел в окружении каких-то знаков (1); со странными, повернутыми вперед рогами (2); стройный и сильный красавец (3); с рогами необычными, лировидно загнутыми (4); с длинным собачьим хвостом (5) и еще козлы — разным стилем (6).
На рисунках 7–8 у козлов утрированно длинные рога, а у одного из них они срослись верхними концами. Вероятно, это что-то означало. В рисунке 9 нетрудно узнать горного барана архара Толстенькая коза на рисунке 10 очень похожа на домашнюю. Кстати, в какой-то степени эти рисунки опровергают предположения археологов о том, что рисунки козлов выбивались с ритуальной целью, перед охотой и т. п. На домашних-то коз охотиться не приходилось.
Очень различны по стилю изображения оленя 11–13. Верный друг человека — собака тоже послужила сюжетом для рисунков. Тут или просто ее портрет (14), или она преследует козлов (15–17). Изумителен рисунок 18. Красавца козла гонит даже и не собака, а рысь или барс. Повстречался очень редкий рисунок медведя (19). Целая свора собак изображена на рисунке 20 причем самых разнообразных, с обрубленным хвостом или
Рисунок 21, пожалуй, изображает тигра. Мощное тело, длинный, с загнутым книзу кончиком хвост, спокойная и величественная поза. Хищник преследует козлов. Тигр раньше водился в изобилии в Казахстане, но давно исчез Очень интересны рисунки 22–24. На первом из них — ясное изображение балло: два камня, связанные веревкой. Его бросали на преследуемое животное. Обвивая ему голову или ноги, оно сковывало движения. Балло еще недавно употребляли на охоте аборигены Австралии. Каким-то орудием охоты пронзен один козел. Другой козел (25) пронзен стрелой. Ниже пораженного животного то ли вохк, то ли барс.
Рисунок козла (26) весь в глубоких точечных выщербинах. По нему стреляли из лука. Но для чего? Ради тренировки или ради совершения обычая, предшествовавшего охоте? Скорее всего второе.
Нашлось среди рисунков и несколько странных знаков, скорее всего родовая томга (27). Старательно выбита фигура (28), в которой без труда можно угадать черепаху. Похож на изображение скорпиона рисунок 29. Человек — творец рисунков только один раз высечен на камне рядом с собакой (30). Есть его изображения и на камне, испещренном мелкими рисунками (31). Один — верховой, другой — на поводу держит какое-то животное, третий — кверху ногами в ритуальной позе. Четко выписаны две фигуры в ритуальных позах в сложных головных уборах (32). Последний рисунок — два козла, столкнувшиеся друг с другом лбами (33).
За дайками подъем оказался еще круче, а дорога извилистей. Но вот перед нами перевал, перегретый мотор переведен на торможение, медленно охлаждается, и моему сердцу водителя от этого тоже легче. Вскоре спуск становится положе, а горы красочнее. Перед нами красные, оранжевые, желтые, синие участки неогеновых озерных отложений. Причудливо изрезанные, они очень живописны, и я сожалею, что солнце стоит высоко, освещение скрывает рельеф, а пейзаж от этого не фотогеничен.
Вокруг пустынно, никаких признаков человека. Хишь одна дорога напоминает о том, что здесь изредка ездят через горы. Но вдруг из-за ближайшей горки показывается стадо верблюдов, больших, несуразных, с длинными клочьями линяющей шерсти. Наш фокстерьер, впервые увидев чудовищ, устраивает истерику, воображая, вернее изображая из себя страшного зверя. Его истошный лай в какой-то мере действует на животных, и они, сбившись плотным табунком, останавливаются в нерешительности.
Вслед за верблюдами из-за гор показывается на коне приветливый старик аксакал. Он рад встрече, охотно отвечает на все вопросы и удовлетворив наше любопытство, тактично осведомляется о задачах нашего визита в эту глухую местность. Мы узнали, что скоро будут деревья, хорошая вода, а до Белых гор — «Ой-бой, очень далеко!»
И действительно, вскоре мы видим зеленую полоску деревьев (она кажется темной на светлом фоне пустыни) рощицу цветущего чингиля, сворачиваем под развесистую иву и с радостью встречаем глубокую тень и журчание прохладного ручейка.
Ручей назывался Актерек, в переводе это «белый тополь». Он течет издалека, с отрогов Джунгарского Алатау, которые мы пересекли по перевалу Алтынэмель. прорезает подгорную равнину, проскальзывает через безводные и сухие горы Катутау, выходит к пустыне, по которой течет река Или, и там теряется в песках.
Здесь мы провели несколько часов и, поглядывая на полыхающую жаром пустыню, без конца поглощали горячий чай, который незамедлительно просачивался наружу через кожу.
Однако, как здесь ни хорошо, бездействие утомляет больше, чем жара, и мы, покинув гостеприимную тень и ручеек, снова в царстве ослепительного и горячего света.
Дорога уводит нас от оазиса в пустыню и вскоре исчезает. По моим расчетам, здесь мы должны повернуть на запад, параллельно да рекой реке Или, по направлению к Белым горам.
После недолгих блужданий мы попадаем на старую дорогу. Как мы ей обрадовались!
Еще час пути — и перед нами с севера появляются величественные Белые горы. Но дорога уводит нас от гор все дальше и дальше к югу, в сторону песков и реки Или. Тогда мы пытаемся пробиться напрямик, виляя между кустами саксаула, и скоро упираемся в глубокий овраг с отвесными стенами. Судя по всему, здесь весной прошли обильные дожди и с голых Белых гор скатился паводок, избороздив пустыню.
Обширная подгорная равнина, равномерно понижающаяся к реке Или, шириной около тридцати километров поросла саксаулом. Но что с ним случилось! Он высох, жалкий, серый. Какие же сочные зеленые кустарники, которые растут на песчаных грядках! Песок аккумулирует воду и долго ее сохраняет. В пустынях подгорных равнин, полого опускающихся к реке Или, я бывал много раз и раньше, но никогда не видел подобной массовой депрессии саксаула. Рос он здесь всегда хорошо. Я не могу найти объяснения гибели этого растения. Вместе с саксаулом исчезли многочисленные насекомые, ящерицы, птицы, грызуны[1].
По белому такыру тянутся кроваво-красные полосы глиняных потеков. Они с красных горок, кое-где выглядывающих среди Белых гор.
Когда долго едешь по совершенно безлюдной и однообразной пустыне, ощущая одиночество и суровую дикость природы, невольно привлекает внимание каждый необычный предмет. Так и сейчас. Вначале далеко впереди мы видим темный бугор и теряемся в догадках — что это? Затем темный предмет начинает постепенно принимать очертание горки из красной глины. И наконец, на нашем пути прямо у самой дороги следы стоянки гидрогеологической экспедиции. На земле валяется большая железная труба, торчит из земли другая. Здесь, должно быть, скважина. Может быть, в ней есть вода? Сейчас среди вещей в кузове разыщем полулитровую стеклянную банку, привяжем к ней веревку и попытаемся добыть воду. Мои помощники что-то долго возятся, разыскивая необходимые вещи, мне же стоять на земле нелегко, ноги жжет через подошвы. 11 Собака спряталась под машину, обожгла о горячую землю лапки. Вытирая пот, струящийся по лицу, я неожиданно замечаю агаму. Она уселась на железной трубе, уставилась на нас немигающими глазами Как ей не жарко на железе? Подхожу к трубе. Агама несколько раз поклонилась, спрыгнула и метнулась к кусту. Прикоснулся рукой к трубе — едва не обжегся. Наверное, градусов около восьмидесяти. Вот дитя пустыни!
Агаму можно часто увидеть на вершине кустов. Здесь она сидит подолгу. Один из зоологов решил, что так ящерица спасается от жары. В действительности жара ей нипочем. А на вершины кустов забираются самцы, следят за своим участком, высматривая самок, оберегая его от посягательств соперников.
Наконец, все готово. Сейчас выясним; осторожно опускаю на веревке банку. Всплеск ее о воду кажется таким радостным. Вот она, первая порция добытой из скважины воды, мутная, в мелких кусочках ржавчины, упавших со стенок трубы, но удивительно прохладная и вкусная! Теперь нам нечего бояться, водой мы обеспечены. Радостные, мы пополняем водой все наши емкости, умываемся, кипятим чай.
Посидели возле скважины, отдохнули и поехали к Белым горам. Через полчаса достигли цели путешествия.
Теперь не вдали, а рядом с нами причудливые красные, коричневые, оранжевые, голубые, белые горы. Изрезанные ложбинками, ущельями. Дикие и необычные. Здесь совершенно особенный, ни на что не похожий мир. Невольно возникает странное ощущение какой-то нереальности всего открывшегося перед нашими глазами. На поверхности земли сверкают кристаллы гипса, местами разноцветные камни лежат рядом друг с другом. Очень много кремния, кварца. Экзотичность пейзажа, его красоту, причудливое сочетание цветов трудно описать, и я, чувствуя бессилие слова, пытаюсь запечатлеть все открывшееся перед нами на цветную пленку. На этот совершенно особенный пейзаж можно смотреть часами, разглядывая «музей» далекого прошлого Земли. Таким он был многие тысячелетия назад, таким его видели наши древнейшие предки — обезьяно-человеки, когда остатки громадного озера стали постепенно размываться дождями и подниматься вместе с растущими горами над местностью, таким его мы видим и сейчас.
Вспоминаются стихи Н. Рыленкова:
Солнце быстро склоняется к горам, и я едва успеваю сделать несколько снимков. Особенно сильно поражает одно место. Здесь ярко-красные горы служат как бы пьедесталом для охристо-желтых, затем нежно-голубых и белых. Когда-нибудь этот участок пустыни привлечет внимание живописцев, и тогда, может быть, красота и дремучая дикость этого пейзажа станут доступными обозрению миллионов зрителей.
Спадает жара. Появляются торопливые жуки-чернотелки, в воздухе проносятся какие-то мухи. Но птиц — ни одной!
По небу протянулись полосы серебристых облаков. Солнце, уходя за горизонт, окрасило их в багрянец. Синее небо с разгорающимся месяцем и разноцветные горы!
Что мы увидим завтра?
Ночь выдалась душной. В полной тишине хотя и редко, но нудно гудели комары. Прилетали сюда едва ли не за двадцать километров с реки Или. Темные тучи плыли по небу, и яркие звезды над нами то загорались, то гасли. Иногда падали редкие капли дождя. Духота усиливалась. Стояло полное безветрие. Сквозь сон я слышал, как на полог стали падать песок и мелкие камни. Неужели поднялся ветер? Может быть, похолодает. Но надежда не оправдалась: это наш пес, изнывая, как и мы, от духоты, затеял капитальное строительство прохладного убежища. Я не пойму, когда он спит. Потом перестал рыть землю, отвлекся, сперва на кого-то зарычал, потом залаял. Наверное, вблизи прошли джейраны. Наконец нашел новое развлечение: щелкая зубами, стал ловить комаров. Пришлось его забрать под полог. Но и здесь он не успокоился, без конца вертелся на подстилке, вздыхал и чесался. Вообще наш неугомонный фокстерьер всегда находил себе дело. Его неисчерпаемой любознательности и энергии мог бы позавидовать любой человек. Иногда выроет ямку, уляжется в нее так, что торчит одна голова, успокоится и не переставая следит за всеми. Увидит жука, встрепенется, подбежит, понюхает, заметит ящерицу — бросится в погоню. И мало ест. Живет запасами городской сытой жизни.
Под утро стало прохладней.
Проснувшись, я заметил исчезновение моего ботинка. Его, оказывается. утащил мой верный друг. Помощники сладко спали. Я же поспешил сделать несколько фотоснимков, пока солнечные лучи рельефно выделяли тени на глиняных горах.
После душной ночи комары не унимались. Вдруг неожиданно со всех 13 сторон к лагерю поползли клещи-гиаломы. Они мчались на длинных полусогнутых ногах с величайшей поспешностью, будто соревнуясь друг с другом, откуда-то издалека, почуяв нас на этой голой площадке при помощи каких-то таинственных органов.
Клещи-гиаломы меня давно интересовали. Их чуткость была загадочной. При помощи простых экспериментов можно было доказать, что ни обоняние, ни зрение не служило этим кровососам для поисков жертв. Но может быть, они руководствовались инфракрасным излучением, хотя и против этого довода нашлись аргументы. После моих статей и очерков об этом клеще им заинтересовались физики. Но они не могли прийти к единому мнению. Клещ-гиалома по-прежнему остался загадкой, которую, может быть, разрешат только будущие исследователи. Для человека они почти не опасны и присасываются к нему исключительно редко.
Наспех приготовив завтрак — аппетита не было ни у кого, — мы пошли на разведку.
В начале ущелья располагался небольшой массив песчаных барханов. На них рос зеленый саксаул. Никто его никогда не трогал, не ломал. Рос он, как в заповеднике Я взбираюсь на крутой берег сухого русла, иду по чистому гладкому песку. И сразу же из-под ног взметнулся песок и по нему устремилась крупная ящерица — ушастая круглоголовка. Я отрезал ей путь отступления, и она, приняв мой маневр за проявление недружелюбия, раскрыла свою большую пасть, раздула что-то похожее на уши, слегка подскочила ко мне — «испугала»! Потом, улучив момент, помчалась по песку и мгновенно в нем потонула, оставив на его поверхности едва заметный след погружения. Я не стал ее больше беспокоить, хотя знал — лежит она в песке, затаившись, под самой его поверхностью.
Свое название — ушастая круглоголовка — эта ящерица получила за широкие складки в углах рта, которые, раскрываясь, создают ложное впечатление. К ушам эти складки не имеют никакого отношения.