Вокзал для лисенка

Дальше началась чехарда. Все-таки, кто-то следил. Появлялся день через день, то перед обедом, то незадолго до конца рабочего дня. Брант и таился, и резко оборачивался, но заставал только бесполезные движения: мелькнувшую под вагоном тень, качающуюся траву возле ржавых путей. Он старался прятать тревогу. Айкен по-прежнему прибегал в депо, и это успокаивало. Сын читал в бытовке, куда не было хода чужакам – сразу кто-нибудь заметит, поднимет шум. Сердце екало, когда Айкен перекидывался и убегал, но Брант напоминал себе, что передвижения нельзя ограничивать. Пока нет каких-то веских причин.

Наблюдателя засек один из грузчиков. Спросил: «Это Айкин папаша, что ли?» Брант увидел движение светлого хвоста. Сердце даже не екнуло – оборвалось. Масть точь-в-точь как у Илдвайна, и, кажется, знакомый ремень на спине. На вопрос: «Вы с ним, небось, поссорились?» Брант неопределенно мотнул головой. Они с Илдвайном не ссорились. Разошлись без лишних слов. Брант сбежал. Сбежал, и не тосковал по своему омеге. Даже не думал, что так может быть.

После смены он перекинулся, обнюхал место, где заметил чужака. Солярка и мазут перебивали лисий запах, но кое-что выяснить удалось. Это был не Илдвайн. Это был другой кремовый омега.

Загадка разрешилась на следующий день. Айкен опять куда-то умчался, осторожно сцапав зубами исписанный тетрадный лист. Вернувшись, ничем не удивил, заговорил только по дороге домой, после покупки шоколадки.

– Папа, господин Элверд позвал меня посмотреть на игрушечную железную дорогу.

– Кто-кто? – обманчиво мягко переспросил Брант. План сложился мгновенно: сначала он собирался неизвестному господину глаза на жопу натянуть, чтоб на чужих детей не пялился, а потом язык вокруг шеи обмотать. Чтоб больше никуда никого не приглашал.

– Господин Элверд, – терпеливо повторил Айкен. – Руководитель реставрационных работ в алтарном зале. Он спросил, когда нам с тобой будет удобно посетить его дом с визитом. Ты работаешь до шести, он тоже в шесть заканчивает. Он сказал, что можно поужинать вместе, а можно пообедать в выходные. Решать тебе.

Брант поумерил пыл – кивнул, взял протянутую Айкеном визитку. Темный фон, серебристые буквы. Номер городского телефона. Имя, фамилия. Мелкие строки: «Акционер общества Южно-Морские Железнодорожные перевозки. Художник-реставратор (лепной декор и малые архитектурные формы)». Картон хранил следы зубов, визитку вручали лисенку.

– Папа, пойдем завтра? – Айкен даже запрыгал от нетерпения – так хотел получить ответ. – Элверд говорит, что у него вечера свободны. А мне интересно посмотреть на игрушечные паровозы!

Брант не дал прямого ответа, отговорился, что днем видно будет – вдруг какие-то дела возникнут? Приступил к осторожным расспросам, и получил ворох сведений – Айкену хотелось поговорить об Элверде. Пока первые подозрения не оправдывались. Айкен сам прошмыгнул в закрытое крыло вокзала, когда рабочие заносили в зал материалы. Прятался по углам, был вытащен за шиворот из-под лесов и отруган – а вдруг бы на голову что-то упало? Элверд один раз предложил лисенку шоколадку, но тот не взял. Больше шоколада ему не предлагали. А буклеты лежали в открытом доступе. Элверд проводил для Айкена экскурсии по залам вокзала, рассказывал истории создания лепнины, светильников, мозаики и скульптур. Рассказывал интереснее, чем в буклетах написано, но Айкен все равно буклеты утаскивал. На память. Пару раз Элверд перекидывался – «он плохо ходит, пап» – и водил лисенка не к памятникам, а скучающим на тупиковых путях старым паровозам. Потом объяснял, что они ждут своей очереди реставрации. Их собирались поставить на привокзальную площадь.

– Элверд говорит, что есть еще два памятника – камень на границе депо, уже в городе. А еще один в конце тупиковой ветки, на территории станкостроительного завода. Он обещал мне их когда-нибудь показать, но не сейчас. Сейчас у него болит нога, он не может далеко ходить.

Брант твердо решил вначале взглянуть на Элверда – к примеру, познакомиться с ним в обед – а потом уже решать, принимать ли приглашение. Он надеялся, что сможет учуять гнильцу, определить, есть ли у доброхота непристойный интерес. И если есть… ох, мало ему не покажется. Всю жизнь будет на обе ноги хромать.

Глава 3

Знакомиться пошли вместе с Айкеном. Брант был уверен, что при сыне не начнет убивать, удержится. Оказалось, убивать и не надо. Элверд излучал мягкую ауру: стеснительность, какой-то неуловимый уют, и – самое главное – чистую искренность.

«Симпатичный, – оценил Брант. – Омега. Тот кремовый омега, что под вагонами прятался».

Элверд был схож с Илдвайном не только цветом лисьей шерсти. Такие же льняные волосы, красивые голубые глаза. И возрастом едва ли старше. Ровесник. Едва-едва четвертак разменял.

Омега шагнул вперед, опираясь на трость, неловко сгибаясь на бок, и Бранта неожиданно окатила волна стыда. Вспомнился чернобурка, которого по хутору гоняли. Поди ж ты – сколько всего с тех пор натворил, наверное, на пожизненное хватит, а припекает детское. Кому скажи – на смех поднимут.

Он старательно отводил глаза, боялся, что начнет на Элверда таращиться, а потом глупость какую-нибудь ляпнет. Поздоровался сухо, имя назвал. Айкен ничего не заметил, кинулся к Элверду, что-то защебетал. Кажется, о прочитанной книге докладывал. Брант слушал невнимательно, гадал, не потому ли Айкена к Элверду тянет, что рядом отца-омеги нет? Пока гадал, прослушал вопрос. Замялся. Когда мелкий заныл: «Пап, давай сегодня!», согласился:

– Да.

Потом уже, таская мешки с пшеницей, сообразил, что надо было выторговать час. Отнести домой термос, самому переодеться, мелкому чистую рубашку погладить. Но слово вылетело, пришлось идти через мост, искать машину Элверда на служебной парковке. Тот ждал их за рулем, просигналил, после короткого и яростного спора отправил Айкена на заднее сиденье – по правилам, потому что детям на переднем ездить нельзя. И Бранту надо было на заднее сесть, вместе с сыном. А он сел рядом с Элвердом – и ноги хорошо помещались, и термос пристроить можно.

Айкен ерзал, подпрыгивал. Молча. Лучше бы болтал. Ехали, поглядывая друг на друга. Брант косился на трость в креплении, украдкой разглядывал Элверда. Старался не пялиться жадно. Неожиданно от близости омеги повело. После Илдвайна на других не смотрел, как отрезало. Думал, конечно, что однажды природа возьмет свое. Беспокоился, чем это обернется – получится ли привести в дом омегу, не обидев сына?

«Если такого, как Элверд – наверное, получится. Только такой разве согласится?»

Остановились на парковке возле семиэтажного дома. Элверд начал выбираться из машины, тяжело подтягиваясь, и Брант не утерпел. Впихнул мелкому термос, мигом оказался возле открытой двери и вынул омегу, подхватив под колени. Чуть встряхнул, удерживая второй рукой под лопатки, велел:

– Айкен, возьми трость. Захлопни двери. Нести куда? Вот по этим ступенькам?

Элверд залился краской, ответил: – Да. Там лифт, – и тут же спохватился: – Не надо. Я сам.

Брант фыркнул:

– Быстрее будет.

Ноша не тяготила. Элверд сидел на руках тихо, только сердце колотилось, как у зайца в капкане. Брант чувствовал стук через футболку и тонкую куртку, там, где соприкасались телами. Кнопку лифта позволили нажать счастливому Айкену. Элверд опять дернулся. Брант пообещал:

– До квартиры донесу и поставлю.

В ответ получил невнятное бормотание:

– Я обычно лучше хожу. Мне нельзя часто превращаться. А я в последнее время много превращался.

Брант вспомнил мелькающую под цистернами тень, хотел спросить: «А почему на ногах не подошел?», но промолчал. Кое-что можно было выяснить, не открывая рот. В прихожей, поставив Элверда на ноги, Брант первым делом незаметно обнюхал вешалку. Второго запаха не было. Квартира пахла только омегой. Значит, живет один. И приходящего альфы, скорее всего, нет. Хоть где-то, да нить запаха осталась бы.

Элверд не бедствовал, не теснился. Огромные комнаты, высокие потолки, зашуршавшие от мимолетного сквозняка шелковые шторы. Причудливые цветы, оживлявшие подоконники пятнами зелени. Добротная, темная деревянная мебель, натертый мастикой паркет. И комнаты, и кухня сияли чистотой. В холодильнике нашелся разрезанный торт – на радость Айкену. Брант от ужина сразу отказался – нельзя едва знакомого омегу объедать – и согласился только на пустой чай. Элверд осторожно спросил:

– Вы не едите выпечку? Посмотрите: вот сыр, конфеты… хотя бы варенье.

Брант отрицательно замотал головой – «нет, нет, никакого сыра и варенья».

Элверд настаивать не стал, расстарался, выставляя на стол угощение для Айкена – положил на тарелочку торт, разрезал булочки, намазал маслом. Сын вертелся как волчок, исчезал из поля зрения, возвращался на кухню. Брант собрался сделать ему замечание – «не шарь без хозяина» – и чуть не свалился с табуретки, когда со стороны комнат раздался оглушительный вопль. Он вскочил, задев стол, побежать не успел – мелкий паршивец уже возник на кухне, потрясая большой коробкой.

– Это тот поезд? Да? Да? Ой, какой красивый! Пап, смотри! Элверд, можно я открою, потрогаю?

– Зайди в комнату, с остальными познакомься. Этот откроем сейчас, конечно.

Коробка шлепнулась на стол. Брант уставился на миниатюрный тепловоз и вагоны. Картонные ячейки были затянуты прозрачной пленкой, позволявшей рассмотреть детали и надписи. «Зимняя Олимпиада-80».

– Сувенирный, – объяснил ему Элверд. – Два дня назад из столицы прислали. Я не распаковывал, подумал, что Айкену будет интересно.

Из глубины квартиры неслись невнятные причитания и повизгивания.

– Он до железки добрался, – улыбнулся Элверд. – Посмотрите сами, там нет ничего опасного. Айкен не поранится.

Брант пошел посмотреть. Не столько из опасений, сколько из любопытства. Заглянул и застыл на пороге комнаты, в которой жили взрослые игрушки. Большую часть пространства занимал стол. Камул милостивый, на нем была потрясающая копия настоящей железной дороги – крохотный, но гордый вокзал, расходящиеся во все стороны ветки, паровозы, вагоны, станции, деревья, семафоры, будки стрелочников, переезды. Айкен метался вокруг стола, тихо попискивая. Тянулся потрогать, тут же отдергивал руку, прятал за спину.

– Ну, как вам? – Элверд привалился к косяку, посмотрел вопросительно.

– Это… это как сказка, – честно ответил Брант.

– Как будто кто-то заколдовал! – подхватил Айкен. – Заколдовал вокзал и поезда, а ты их унес к себе домой. Или это ты волшебник. Рассердился на вокзал и заколдовал.

Элверд рассмеялся искренне, светлея лицом:

– За что на вокзал сердиться? Нет, я бы так колдовать не стал.

Айкен не желал отлипать от стола, и Элверд с Брантом нагрузили и принесли в комнату поднос с чаем, бутербродами и тортом. Элверд повесил на спинку стула влажное полотенце для Айкена – «вытирай руки, не заляпывай пути кремом» – сам сел на другой стул, включил миниатюрный пульт, начал нажимать на кнопки. Игрушечное царство ожило. Тепловозы, деловито жужжа, потащили вагоны по рельсам. Семафоры замигали, на переездах опустились шлагбаумы.

– А куда новый поезд? – спросил Айкен, жадно следивший за каждым игрушечным движением.

– Поставим на этот путь, – показал Элверд. – Достроим еще одну ветку. Пусть возит олимпийцев в порт. Мне обещали прислать пассажиров. Пять колец, пять команд: лисы, люди, рыси, медведи и волки.

– Надо построить Антанамо, – Айкен показал на свободный угол стола. – Вот тут. Немножко моря и еще один вокзал.

– Если захочешь – сделаем.

Брант следил за движением поездов, слушал разговор и соскальзывал в дрему – наработался сегодня, устал. Квартира Элверда умиротворяла, дарила ощущение безопасности. Может быть, потому что хозяин – омега. А может, из-за игрушек и цветов на подоконниках.

«Салфетки и герани», – вспомнил он.

Горящие глаза Айкена, его искренняя заинтересованность, открытая улыбка – все это убеждало Бранта в том, что он не зря решился на побег из прежней жизни. Пусть до сих пор ощущается тупая боль разрыва, пусть временами одолевают сомнения. Все это ради сына. Себе Брант в новой жизни места не найдет, зато Айкена пристроит. Ради этого стоит таскать тяжести и выслушивать приказы людей.

Элверд разбудил его, когда стрелки часов подбирались к десяти. Брант дернулся, перехватил коснувшуюся плеча руку. Тут же извинился, да толку мало было – омега испугался, отступил, пошатнувшись, схватился за подоконник.

– Я вызвал такси. Айкен устал, засыпает. Надеюсь, вы как-нибудь приведете его в выходной, чтобы он поиграл вдоволь.

– Конечно, – Брант провел ладонями по лицу, прогнал следы мутного сна. – Спасибо.

Они пришли к Элверду в воскресенье. И на следующей неделе в среду, потому что из столицы пришла посылка с коллекционными олимпийцами. Брант каждый раз отказывался от обеда или ужина – негоже альфе есть хлеб омеги, не принося ничего взамен и не отрабатывая. Айкену поесть не запрещал, не для ребенка эти принципы.

Элверд молча принял его заскоки. Ни на чем не настаивал, спрашивал дозволения, прежде чем подарить Айкену какую-нибудь мелочь, не пытался зазвать в дом без Бранта. О себе почти ничего не рассказывал, и с расспросами не лез. Только в воскресенье, когда утомившийся Айкен заснул за столом, под жужжание паровозов, задал вопрос:

– Не будет ли проблем со стороны второго отца? Он не против того, что вы приходите ко мне в гости?

– Нет, – ответил Брант.

На этом тема личной жизни была закрыта. Брант этому и радовался, и сожалел одновременно. Симпатия к Элверду росла, пускала корни, прорастая в душу, как цепкий и неистребимый хмель, заплетавший деревенские заборы. Не было полыхнувшей страсти, как с Илдвайном – тогда будто бензина в костер кто-то плеснул; зато крепло желание оберегать, расширить невидимый круг защиты, объединить Айкена с Элвердом. Бранту приходилось себя одергивать, подавлять желание каждый день носить Элверда на руках.

Элверда интересовал только Айкен. Наверное, отцовский инстинкт сработал. У самого-то лисят нет, и альфы нет, это совершенно точно. Заведет, не заведет, а с ребенком хочется повозиться. Айкен к Элверду ластится, тянется… Брант тут сбоку припеку. Уйди, оставь их вдвоем, мигом о нем забудут. Эту прорывающуюся ревность Брант тоже подавлял. Отвлекался ежедневной работой и делами. Мотался с Айкеном по магазинам, покупая ему осенние и зимние вещи, относил документы в подготовительную школу и поликлинику, в Дом Культуры железнодорожников, где они долго выбирали дело по душе. Айкен не захотел заниматься спортом, после нескольких пробных уроков остался в изостудии. Брант подозревал, что сказалось влияние Элверда – у того на стенах висели приятные картинки в рамках – но не препятствовал, не запихивал сына на бокс. Рисовать научится – хорошо. А бокс этот – забава. Брант без всякого бокса ударом кулака любого противника уложит. И Айкен уложит, если припрет.

Налаженная жизнь рухнула в четверг, одиннадцатого декабря одна тысяча девятьсот восьмидесятого года, на следующий день после открытия Первых Зимних Олимпийских Игр. Старательно возведенные стены затрещали сразу после работы, когда Брант спустился с обледеневшего моста и вышел на засыпанную снегом привокзальную площадь. Он шел за Айкеном в Дом Культуры железнодорожника, забрать с занятий. Услышал голос Элверда, подошел, повинуясь оклику. Тот стоял возле машины, облокотившись на дверцу. Нервничал, не сразу решился заговорить. Когда заговорил, огорошил:

– Я прошу у вас дозволения на поездку. Отпустите Айкена на два дня. На эти выходные я уезжаю за город, к родителям. У моего отца-омеги день рождения. Я бы хотел, чтобы Айкен побывал в поместье. Там огромный парк, конюшни. Он бы мог покататься на пони. Разумеется, под присмотром моих родителей. Дом уже начали украшать к Изгнанию Демона Снопа. Иллюминация на можжевеловой аллее очень красива.

Брант молчал, не отрывая от Элверда взгляда. Тот занервничал:

– Я бы пригласил и вас, то есть, приглашаю… но понимаю, что вам не захочется проводить столько времени в моем обществе. Вы можете отдохнуть в эти выходные. Поверьте, ни я, ни мои родители не причиним Айкену вреда.

– Почему мне не захочется? – уточнил Брант.

– Ради Хлебодарного, не будем юлить, – глаза Элверда опасно потемнели. – Вы меня еле терпите. Когда заметили, как я хромаю, два дня глаза отводили, потом привыкли. Иногда делаете над собой усилие, пытаетесь помочь, зачем-то на руки берете. А на самом деле вас подбрасывает, когда я касаюсь. На полметра отскакиваете. Я вам не навязываюсь, Брант. Прекрасно знаю, что я калека, и это не каждому здоровому альфе по нраву. Я не претендую на ваше внимание. Позвольте мне сделать подарок Айкену. Я рассказывал ему о поместье, показывал фотографии. Он хочет там побывать.

Брант соображал с трудом – он и обычно-то соображал с трудом, а сегодня встал в четыре утра, отработал полторы смены, упахался. Это мешало подобрать слова, объяснить Элверду, что он ошибается. Мысли окончательно разлетелись в стороны после боя вокзальных часов. Время! Айкен сейчас выйдет из класса, спустится по лестнице, выскочит на площадь с заснеженными клумбами. Нельзя ему одному там стоять. Темнеет рано, под ДК ошиваются какие-то мутные типы.

– Завтра поговорим.

Брант двинулся по «зебре», пытаясь понять: стоит ли навязываться в поездку? Родители Элверду, небось, хороший втык дадут, если он беспородного альфу в поместье притащит. Зачем осложнять ему жизнь? Айкена, может, и нормально примут. Кремовый, светловолосый, голубоглазый. Сын похож на Элверда больше, чем на самого Бранта. Странная шутка судьбы.

Он ускорил шаг – быстрее, быстрее, не глядя по сторонам. Наткнулся на кого-то, ударил плечом. Извинился. Услышал гнусавый голос:

– Ты чё, крутой?

О, примелькавшиеся морды… трое самых мутных, все трое – волки-оборотни. Отираются возле кустов, под деревом, прячась от света фонаря. Нарываются. Ну, ладно…

– А чё надо? – Брант развернулся, оценивая противников.

– Ты каждый день шастаешь, да еще мальца таскаешь, – гнусавая морда попыталась обойти, подобраться к открытой спине. – За проход платить полагается, ты чужой асфальт топчешь.

– Треснет у тебя. Без моих денег обойдешься.

– Кру-у-у-у-той… – издевательски пропели из кустов.

Кинулись все трое, разом. Бранта этим было не смутить – нож только у одного, у самого хлипкого. Он старался соразмерять силу, сдерживался. В тренировочном лагере его учили убивать, не по кустам противников расшвыривать. В деревенских драках тоже друг с другом не церемонились. То, что происходило сейчас – не драка, а цирковая пародия. Оборотни вертелись, напрыгивали, отскакивали. Брант лениво отмахивался. Все переменилось, когда от ДК донесся визг – это Айкен вышел, увидел драку. Со стороны вокзала завыла сирена.

«Похоже, вахтер позвонил, вызвал полицаев», – сообразил Брант.

Он чуть не пропустил удар, когда понял, что ему не убежать. Рядом перепуганный Айкен, которого не потащишь в переулки, заметая след. А полицаи сразу не отпустят. И лисенка домой не отвезут, потому что… Брант отшвырнул гнусавого, ударяя спиной о дерево, нагнулся, подхватил камешек, кинул в проезжающую машину, молясь, чтоб Элверд не прибавил газу, остановился. Тот не подвел. Брант выкрутил руку второму оборотню, оттолкнул третьего, крикнул:

– Забери мелкого! Если докопаются, скажи, что ты отец. Понял?

Полицейская машина уже тормозила у обочины.

– Понял, – отозвался Элверд и проехал чуть вперед – к дверям ДК, к Айкену.

Глава 4

Как сердце чуяло – сразу не отпустили. Повезли всех в участок. Там троица внаглую принялась обвинять Бранта в нападении: «Да мы просто стояли, а он такой: "Дай закурить!" А мы не курим… а он сразу с кулаками попер».

Полицейские завсегдатаям участка не сильно-то верили, но показания записывали. А потом, посовещавшись, решили тряхнуть Бранта.

«Где проживал до переезда в Ключевые Воды? Почему не зарегистрировался по новому месту жительства? Кем работал? Служил ли в рядах Объединенной Лисьей армии?»

Закрыли на трое суток, для выяснения личности. Брант ничего другого и не ожидал. Всех не отслуживших на благо отечества альф его возраста – и тех, кто младше, и тех, кто старше – подозревали в причастности к Огненному сопротивлению. Надо сказать, не зря. Если бы Брант был городским, отучился где-то, да хоть года три работал, может, и отпустили бы. А переехавшего из леса наизнанку вывернут.

Сидя в камере, он беспокоился не о себе. О сыне и об Элверде. Уже в полицейской машине, в наручниках, он сообразил, что приказ: «Если докопаются, скажи, что ты отец», мог Элверду не понравиться. Не женатый, не повязанный омега, и тут вдруг – эй, повесь-ка на себя грех. В деревне за такое предложение доской от забора угостили бы, не размениваясь на слова. Элверд, конечно, доской бить не будет – воспитание не позволит. Но обиду может затаить.

Ночь прошла в тревожной дремоте. Ни пьяные гуляки, ни карманные воришки к Бранту не лезли, просто обстановка к нормальному сну не располагала. Утром его и еще троих задержанных перевезли в городскую тюрьму. Из камеры вывели после обеда. Брант думал – на допрос. Оказалось – на встречу с адвокатом. Седой, солидный и, одновременно, очень энергичный омега укорил Бранта, что тот не явился в уголовно-исполнительную инспекцию, чтобы пройти проверку для применения акта об амнистии. Сообщил, что сроки еще не истекли, документы будут переданы его помощником, без личного обращения Бранта – «одиноким родителям в этом случае полагаются льготы». Пришлось ответить на кучу вопросов: припомнить и сбор грибов, и работу на общинном поле и лесозаготовках. Адвокат пообещал восстановить трудовую деятельность Бранта по табелям, посоветовал сохранять спокойствие – «я уверен, что на следующей неделе вы будете дома», и передал привет от сына.

– Они решили не отменять визит к родителям. Вернутся, как и планировали, в воскресенье вечером. Выпал снег и вместо катания на пони будут прогулки на санях.

Брант не сразу понял, что адвокат говорит о поездке к родителям Элверда. Подумалось, что Айкена отвезли в деревню, к дедушкам – откуда там пони? Кроме слов адвокат одарил Бранта пакетом с едой, еще раз заверил, что лишение свободы надолго не затянется, и отбыл. Бранта, прижимающего к себе передачу, отвели уже в другую, одиночную камеру – чуть почище. Комфортнее.

Удивило то, что в передаче не было ни хлеба, ни булочек. Ни куска! Как будто кто-то решил, что одинокому альфе хлеб поперек горла встать может. Наверное, кому-то и может. Но не Бранту, который плохо наедался колбасой с сыром – булочки не хватало.

Из тюрьмы его выпустили во вторник, во второй половине дня. Пришлось подписать несколько бумаг – невыезд, обязательство явиться в уголовно-исполнительную инспекцию, встать на учет у участкового инспектора по надзору. Адвокат присутствовал, внимательно проверял каждую строчку. После этого Брант получил назад ключи, шнурки от ботинок и документы, и был препровожден к воротам тюрьмы. Там его ожидала машина. И Элверд. И Айкен.

Сын кинулся, повис у Бранта на шее. Элверд поздоровался, сразу заговорил с адвокатом:

– Моя признательность безмерна.