Отравители разума

Хотел бы я знать, что ты задумала, подумал он, следуя за ее изысканно сложенной фигурой по коридору в роскошную гостиную; И я также хотел бы знать, наполовину ли ты так сексуальна, как выглядишь.

Она избавила его от проблем, ответив на свой вопрос.

«На восточный обед я предлагаю восточный напиток». Она остановилась перед богато украшенным резным шкафом и взяла бутылку и два тонких хрустальных бокала.

«У меня есть очень особенное рисовое вино, которое подарили мне мои родители, и я уверена, что ваш изысканный вкус оценит его». Она льстиво улыбнулась и налила.

Она поставила два стакана на серебряный поднос. — Пожалуйста, — сказала она, протягивая ему стакан.

Он взял стакан, она взяла второй. Они сделали глоток, все еще стоя, и она сказала: «За твое здоровье и за твою удачу в Беркли».

Снова обворожительная улыбка. Ник посмотрел на ее удивительную темную красоту и почувствовал реакцию. Она была почти слишком красива, чтобы быть настоящей, и все же, казалось, под этой красотой скрывалось настоящее тепло. — Отличное вино, — сказал он одобрительно.

Она кивнула и сделала изящный жест в сторону глубокого кресла. 'Садитесь. И вы извините меня, пока я переодеваюсь? Мне неудобна западная одежда».

Он согласно кивнул, и она исчезла, грациозная, как весенний ветерок.

И все же в атмосфере было что-то совсем не весеннее. Ник задумался, почему. Может быть, потому, что девушка была необычайно чувственной. Или, может быть, потому, что Сисси Мелфорд жила по этому адресу до трагического столкновения на горной дороге. Странно, что в полицейском отчете о Сисси не упоминалась соседка по комнате. Но для этого не было никакой причины, предположил он. И ему предстояло выяснить, связана ли смерть Сисси с… чем? С чем угодно.

Он медленно пил вино из богато украшенного хрустального бокала, когда она проскользнула обратно в комнату, неся с собой слабый запах чего-то мускусного, но приятного. Она сняла свой изысканный шантунговый костюм и сменила его на облегающую китайскую тунику из малинового шелка. Он начинался с воротника-стойки, струившегося по ее красивой груди, которая была им подчеркнута, а не окутывалась, обернутой вокруг ее тонкой талии, которую он мог бы обернуть двумя руками, и закончился чуть ниже колен. По бокам были разрезы, доходившие почти до подмышек, и он сразу увидел, что между тканью и теплой оливковой кожей ничего нет.

Ее ноги были босыми и гладкими, а ступни торчали в открытых сандалиях. В ушах у нее были звездчатые сапфиры, оправленные в платиновый венок с бриллиантами. Если не считать простой золотисто-зеленой броши в виде дракона на левой груди, драгоценные серьги были единственным украшением на фоне простоты ее платья.

На мгновение Ник почти запыхался. Ее красота прокатилась по комнате, как ударная волна.

Он встал и поднял свой стакан, когда она взяла свой. — За очень очаровательную хозяйку, — сказал он. «За мою самую красивую ученицу. И единственную добрую ко мне!

Она поблагодарила его с несколько грустной улыбкой.

— Не вини нас, — мягко сказала она. «Для нас это был двойной шок. Не только доктор Винтерс, но и тот ужасный несчастный случай в горах в прошлую пятницу. Шесть человек из класса погибли мгновенно. Твоего класса.'

Ник посмотрел на нее с должным изумлением. «Мой класс? Я этого не понимал. Хотел бы я, чтобы мне сказали об этом заранее, тогда я мог бы вести себя по-другому. Боже мой, да. Я читал об этом в эти выходные. За рулем была девушка по имени Сисси Мелфорд, не так ли? Она была твоей подругой?

Блоссом пожала плечами. Ее грудь вызывающе вздымалась.

«Не настоящая близкая подружка, но это не делает ее менее плохой. Она некоторое время жила со мной в этом доме. До прошлой пятницы. Но мы вели совершенно разные жизни. У нее есть один — у нее был отдельный вход сбоку и две отдельные комнаты наверху. Она грустно покачала головой. «Это была ужасная трагедия. Но не будем больше об этом. Выпьем еще вина.

Она изящно осушила свой стакан.

— Позвольте мне, — сказал Ник. Он взял у нее стакан, подошел к буфету, снова наполнил оба стакана. Когда он обернулся, она села на низкий обитый шелком диванчик, свернувшись калачиком в углу, поставив крошечные ножки под себя, и похлопала по месту рядом с собой.

"Подойдите и сядьте рядом со мной, доктор", сказала она, и приглашение в ее глазах было непреодолимым. Он сел. Они выпили.

— Надеюсь, вы не слишком торопитесь, — сказала Блоссом, — я не думаю, что что-то портит еду так, как… кушать в спешке. Чувство ожидания так много к этому добавляет, тебе не кажется?

— О, конечно, конечно, — пробормотал Ник. — Но я могу вам чем-нибудь помочь? У него внезапно возникла острая потребность в еде, кофе и свежем воздухе. Влияние девушки начало сказываться на нем, и ему потребовалось почти нечеловеческое усилие, чтобы удержаться от того, чтобы не обнять ее и не обхватить рукой одну из этих мягких, но приятных на вид грудей. доктор Дж. Николас Хейг был не из тех, кто приставал к девушкам.

«Нет, правда нет, готовка почти не занимает времени», — почти прошептала она. «Сджин Тоу, старуха, как всегда приготовила еду, поэтому все, что мне нужно сделать, это зажечь газ и добавить некоторые ингредиенты. Вы знаете, что наша китайская еда почти не требует приготовления. Особый штрих, да, но после готовки... очень мало времени. Так что расслабьтесь, доктор.

Он расслабился, задаваясь вопросом, почему это было так легко. Было ли это из-за виски плюс восточного вино или просто действовало восточное вино? Он знал ответ почти не задумываясь. Но он задал себе другой вопрос. Она чувствовала то же самое или притворялась? Она снова дала ему ответ, на этот раз по-другому. Сидя рядом с ней, беспричинно возбужденный ее близостью и красотой, он видел, как она взяла его руку и повернула ее ладонью вверх, глядя на него теплыми светящимися глазами.

«У вас красивые руки для западного человека», — сказала она, и он увидел тонкую вену, пульсирующую у нее на виске. «Большой и сильный, но красивый. Я заметил, что у большинства американцев очень грубые руки с большими костяшками пальцев и довольно грязными ногтями».

Почему-то он почувствовал внезапное сильное желание поцеловать ее. Но она была быстрее его. Движением одновременно резким и грациозным она подняла его руку, и ее голова рванулась вперед, и эти желанные коралловые губы прижались к его ладони, и ее длинные, красивые, черные как смоль волосы упали вперед и ласкали его обнаженное запястье. В мгновение ока Ник испытал самый совершенный чувственный контакт, который он когда-либо испытывал, в такой нечувствительной части тела, как его правая ладонь... Это было невероятно, но она просила об этом, страстно желала этого. Он глубоко вздохнул, обнял ее свободной рукой и притянул к себе. В то же время он держал глаза открытыми и навострил уши, хотя это затруднялось ударами в висках.

Ее губы оторвались от его руки, а затем в неистовом движении он склонился над ней, и ее губы нашли его.

Его рот открылся, и красный язык скользнул, как светящийся кинжал, между зубов и глубоко в рот, когда ее руки скользнули под его куртку и рубашку к его голой спине. Он почувствовал, как ее соски внезапно напряглись из-за тонкой ткани туники, когда она прижалась к нему, и ее пальцы чувствовали и мяли, а его собственные руки скользнули в прорези этого манящего платья и обвели голые бедра, пока не достигли гладкой, круглой экстаз ее маленьких ягодиц.

Она на мгновение шевельнулась в его руках, так что ее изгибы коснулись его рук, как бархат, а ее ноги слегка раздвинулись, так что он не просто чувствовал изгибы ее ягодиц. Он позволил рукам соскользнуть с манящей пропасти, чтобы крепче сжать круглые ягодицы. Даже для него, который никогда не терял времени даром, было слишком рано для большей близости. Но одна из ее маленьких ручек повела его вниз, в долину, узкие бедра плавно повернулись, так что кончики его пальцев нашли цель, которую она ему предназначала, и он почувствовал, какая она мягкая, какая теплая, какая влажная, какая почти готовая. . Он чувствовал, что ему становится жарко, чувствовал, как кровь бежит по венам.

А потом, как взрыв, она спрыгнула с дивана и встала, маленькая и прямая, перед ним. Но ее глаза ярко сверкнули, и она улыбнулась.

— Привет, доктор Хейг, — выдохнула она. 'Ты удивил меня. Философу вы кажетесь человеком действия.

Ник заставил свой пульс замедлиться. Но на этот раз его не послушались.

«Ну, я практикующий философ, — сказал он, глубоко вздохнув, — тот, кто находит доказательства более удовлетворительными, чем чистая теория». Он встал и сумел выглядеть немного смущенным, хотя его кровь все еще кипела, и он знал, что она возбудила его намеренно. И что она была такой же горячей, как и он.

— Ты меня тоже удивляешь, — сказал он с правильной улыбкой. — Для студентки колледжа вы кажетесь мне… э… опытной куртизанкой. И это было правдой.

Она от души рассмеялась. "Студенты знают кое-что в наши дни", сказала она. «Куртизанка! Какое прекрасное слово. Может быть, я должна обидеться. Но я не обижусь. И я не какая-нибудь шутница, или глупая кокетка. Ее лицо внезапно стало серьезным, когда она посмотрела на него и легонько положила руку ему на плечо. «Я также практический философ», — сказала она. «Если я чего-то хочу, я очень стараюсь это получить. Вас это шокирует? О, нет? Ты тоже хочешь меня, не так ли?

Он наклонился вперед и поцеловал ее, сначала нежно, затем с нарастающей теплотой. Похоже, это был тот ответ, которого она хотела. Но когда он попытался расстегнуть пуговицы на ее спине, она прошептала: «Не здесь. Не на диване. Наверху есть спальня. Пожалуйста, отнесите меня туда. Мне нужно чувствовать твою силу. Я хочу знать, что я с мужчиной, настоящим мужчиной, настоящим мужчиной».

Он поднял ее, словно игрушку, и она обняла его за шею.

— Лестница в коридоре, — пробормотала она, полузакрыв глаза, — а потом ты поворачиваешь в…

— О, не волнуйся, я найду спальню, — сказал Ник. — Двери здесь заперты? Я не хотел бы видеть нежданных гостей.

« Нас не побеспокоят. Выпьем вина?

— Нам оно больше не нужно, не так ли? — тихо сказал он, увидев, как ее глаза на мгновение вспыхнули. Затем она вздохнула и прошептала: «Нет».

Он пронес ее через комнату и вверх по лестнице. Она была легка, как перышко, но тело ее вибрировало и томилось, и все его существо дрожало от лихорадочной похоти, так что ему трудно было не взять ее прямо на лестнице. Но его разум проверил факты в одном уголке, который оставался прохладным, и подсказал ему кое-что. Во-первых, это особенное восточное вино было любовным зельем.

Во-вторых, она это знала. В-третьих, она тоже пила его, зная, какими качествами оно обладает. В-четвертых, она думала, что сможет чего-то добиться, превратив его в жадного до секса зверя, и поэтому - в-пятых - он должен был суметь добиться чего-то вместе с ней. В-шестых, его тело пылало, но его бдительный центр все еще оставался начеку, его физическая сила и рефлексы не пострадали.

Войдя в комнату с огромной круглой кроватью, он остановился и прижался к ее губам обжигающим поцелуем. Но когда он поцеловал ее, он позволил своему шестому чувству исследовать комнату, не чувствуя надвигающейся опасности. По крайней мере, еще нет. Прежде чем поставить ее на пол, он быстро закрыл за собой дверь и повернул ключ. И когда он нес ее к кровати, он посмотрел на окна по обеим сторонам и заметил, что они были открыты, но снабжены постоянными ширмами.

Она со вздохом опустилась на кровать. Он нежно поцеловал ее в волосы и провел руками по ее гладкому телу, прислушиваясь к звукам в доме, но ничего не услышал. Если бы он разыграл эту сцену с ней правильно, может быть, он смог бы удивить ее настолько, что вытянул бы из нее правду — прорвал бы ее оборону и узнал, почему она устроила эту встречу. Встреча! Что ж, слов не хватило. По крайней мере, теперь он был вдвойне уверен, что она устроила аварию намеренно. И он также был уверен, что есть одна вещь, в которой она не притворялась. Он не знал, насколько это было связано с восточным вином, но… она чувствовала потребность пойти в спальню не меньше его. И теперь она дрожала от желания.

Но она снова удивила его.

Она не торопилась. После затаившего дыхание момента оказавшись на кровати, она выскользнула из его рук, приказала ему подождать и исчезла за шелковой ширмой. Ей потребовалось всего несколько секунд, чтобы предстать перед ним совершенно голой в тусклом свете комнаты.

Он потянулся к ней, снял куртку и сбросил ее. Гюго и Пьер уютно устроились в складках. Вильгельмина была дома, все еще в ящике в книжном шкафу. Блоссом подобрала его куртку и осторожно повесила ее на стул. Вроде слишком тщательно, подумал он, словно она взвешивала её.

Она коснулась его лица. — Ложись на кровать, — прошептала она. — Я хочу раздеть тебя.

Он лег на большую круглую кровать и почувствовал, как по нему пробегает волна удовольствия, пока она медленно стаскивала с него одежду. Туфли... носки... штаны... рубашку... Она убрала одежду аккуратно, почти суетливо и нежно, как будто любила каждую вещь, которая была так близка его коже, как будто наслаждалась материей и тканью.

Когда он был уже почти раздет, она остановилась, но лишь настолько, чтобы ее губы скользнули по его груди, как две бабочки. Он попытался притянуть ее к себе, но она покачала головой и улыбнулась; она по-прежнему не спешила, хотя соски ее были тверды, а груди вздымались. Ему не разрешалось прикасаться к ней до тех пор, пока она полностью не раздела его.

А затем, после еще одного восхитительно продолжительного момента, он лежал голый на кровати, а она рядом с ним. И на этот раз губы скользили вверх и вниз по его наготе, а руки были, как мыши, ищущие потаенные и чувствительные части тела.

Он тосковал по ней, хотел устроить засаду и завладеть ею с животной похотью. И в то же время он хотел продлить то, что она делала. Он чувствовал в ней ту же ярость, готовую взорваться, и понимал, что, несмотря на страсть, подпитываемую вином, она хотела насладиться каждым нюансом, каждой тонкостью акта любви, прежде чем отдаться последней акробатике, которая привела бы к абсолютному экстазу.

И поэтому он сдерживал себя с контролем, который был подобен восхитительной пытке, и играл со всем мастерством, которым, как он думал, должен обладать достаточно искушенный профессор. Когда его мускулы напряглись, а их тела терлись друг о друга, было трудно сообразить, какие трюки он должен знать, а какие нет. Но через некоторое время это уже не имело значения. По мере того, как росла страсть, техника отпадала, и преобладала восхитительная дикость. Он только помнил, что нужно держать начеку ту маленькую часть своего мозга, которая говорила ему, что он не только профессор, но и шпион.

Наконец она упала на него и потянула его на себя, и снова его рот нашел ее, и её нежное тело покрыло его. Ее маленькие круглые бедра дрожали, и он чувствовал, как она двигается над ним, широко раздвигая их. Теперь она была готова; корчилась, стонала, сжималась.

Ее тело сомкнулось вокруг него. Он был погружен в нее, и в его голове стоял рев, который можно было заглушить только глубоким погружением в нее.

Он нырнул. Они прижимались друг к другу, ахали, наслаждаясь общим шумом.

В этот момент — момент слепой кульминации, когда в ушах звенело, мозг вращался, а его тело переплеталось с ней, — он услышал звук. Это было несложно. Очень тихие, скользящие звуки, такие тихие, что он не был уверен, что действительно что-то слышал. Но он быстро повернул голову, когда девушка извивалась и стонала, улавливая движение тени краем глаза.

Это было молниеносно и жестоко.

Блоссом задохнулась от ужаса и вцепилась в него когтями. Но он уже свернулся на полу, его длинные руки были протянуты к тени, которая теперь оказалась человеком. Твердая сторона его руки врезалась в мускулистую шею, и Ник увидел, как рухнула эта фигура.

Он также увидел, снова краем глаза, второе скольжение, которое снова представляло собой тень. Но на этот раз он опоздал. Он был в сознании достаточно долго, чтобы мельком увидеть опускающуся тень и резкий крик Блоссом… — Нет, нет, нет! - услышал он, а затем почувствовал, как мир взорвался каким-то взрывом, на который он совсем не рассчитывал.

Глава 6

Какой то запах беспокоил его, мешал думать. И ему было о чем подумать.

Ник неловко пошевелился в ограниченном пространстве, которое ему отвели, и покачал головой, чтобы мыслить яснее. У него была ужасная головная боль. В общем, он не был особенно доволен собой.

Он был первоклассным идиотом. Мало того, что он оказался в положении, когда ни один человек не в состоянии защитить себя; к тому же - и это еще хуже - он переоценил себя. Теперь, когда действие вина выветрилось, он понял, что выпивка сделала с ним. Он обманывал себя этим. Бдительный центр, готовые молниеносные рефлексы, тело в идеальном боевом состоянии, дорогой добрый Картер - Господи! Одураченный любовным вином и излишней самоуверенностью.

Но Блоссом кричала: «Нет, нет, нет», и это прозвучало так, будто она имела в виду именно это.

Кто на него напал?

Может быть, ей просто не нравилось, когда ее прерывали посреди действия. Ему самому это не очень нравилось.

Что это был за запах? Вонючий, несвежий, затхлый. Он чувствовал это.

Они связали его, заткнули ему рот и завязали глаза, так что только его нос мог что-то уловить. Он в полной мере воспользовался этим; он знал, что уже нюхал этот запах раньше.

Совсем недавно, подумал он. Это был не тот знакомый неожиданный запах, что был несколько ночей назад; это было гораздо более экзотично. Где...?

И тут он услышал где-то звук гонга, и вдруг вспомнил его.

Он был в китайском опиумном притоне, и то, что он почувствовал, было классическим запахом ладана, сожженного для маскировки запаха готовящегося опиума.

Да. Очень волнующе.

С этой мыслью, застрявшей у него в голове для дальнейшего рассмотрения, он тщательно обдумывал свой бурный визит в дом на Телеграфном холме. Безликие фигуры, напавшие на него в спальне, не проникли через дверь или окна. В своем первом молниеносном обзоре он увидел, что они закрыты. Так что это означало своего рода скользящую панель. Скорее всего за этим экраном.

Он снова выругался за свою неосторожность, затем проверил свои путы и напряженные мышцы. Грубая ткань терлась о его кожу; по крайней мере, он больше не был голым. По крайней мере, это заставило его чувствовать себя немного менее уязвимым. Снова прозвучал гонг. Через несколько мгновений за этим звуком последовало мягкое открывание и закрывание двери. Он услышал шарканье сандалий и понял, что в комнату вошли один или несколько человек.

Теперь появился новый звук, который напомнил ему о том, как кто-то отодвигает занавеску из бисера. Судя по шагам, это были двое мужчин в обычной обуви.

Он снова немного пошевелился. Веревки были хорошо завязаны и довольно туго натянуты, но физически они его не сильно беспокоили. Он как будто лежал на какой-то койке или кушетке, ибо чувствовал под собою мягкую подстилку и чувствовал также, что находится несколько выше уровня шагов. И единственная боль, которая мучила его, была в голове, с той стороны, куда нанесли удар. Так что, похоже, они удовлетворились тем, что он потерял сознание и упрятали его. По крайней мере, на данный момент.

Грубые руки внезапно схватили его и вытащили кляп изо рта. Через несколько мгновений повязка была сорвана так же грубо. Сначала он ничего не мог разглядеть во внезапном свете, кроме смутных очертаний комнаты. Он все еще моргал, пытаясь что-то разглядеть, когда его подняли на ноги, и его связанные ноги приземлились на соломенную циновку на полу. Запах ладана был почти невыносим. Медленно он мог что-то разглядеть, комнату, мужчин. Их было четверо, и они стояли вне досягаемости полукругом и смотрели на него, не говоря ни слова. Двое из них были в старомодных китайских плащах, а двое других в западных костюмах. У всех четверых было две общие черты: они были восточными и были огромных размеров.

Человек в простой черной тунике подошел к табурету и сел, а другой мужчина в китайском плаще шагнул вперед, так что Ник мог почти дотронуться до него, если понадобится. Двое мужчин в западной одежде встали по обе стороны от Ника и скрестили руки на груди.

'Кто ты?' — сказал мужчина в черной тунике. Он был единственным, кто открыл рот.

Открытый бумажник Ника лежал в руке мужчины.

Ник уставился на него, воплощение недоумения и негодования.

'Кто я! Ты знаешь кто я. И что все это значит - нападение, грабеж, похищение? Вы многим рискуете? Он посмотрел на них, показывая приятную смесь замешательства и страха. — И что вы сделали с девушкой? Чего ты хочешь от меня?'

Никто из мужчин не шевельнулся. Выражения их лиц не изменились.

«О, как это непостижимо по-китайски», — подумал Ник. Но не переусердствуйте, ребята.

Черная Туника снова заговорила. 'Кто ты?'

— Извините, я думал, вы умеете читать, — фальшиво сказал Ник. «Я доктор Джейсон Николас Хейг, в настоящее время работаю в Беркли. Мое удостоверение личности — если это так важно для вас — находится в бумажнике, который оказался у вас в руке.

Человек в черной тунике уронил бумажник на пол, словно это была какашка.

'Ты врешь. Кто ты?'

— Что за ерунда? — спросил Ник. «Ты нападаешь на меня, тащишь сюда, крадешь мой бумажник, а потом имеешь наглость задавать мне вопросы? Я скажу это еще раз и предупрежу вас, что приму меры. Я доктор Джейсон Николас Хейг, профессор философии в Беркли. А ты кто?

У него была только доля секунды, чтобы пригнуться. Но спрятаться было негде.

Удар мужчины справа попал ему в шею, и этот человек, должно быть, знал очень неприятную технику, потому что на мгновение боль была такой ужасной, что он подумал, что вот-вот потеряет сознание. Он уже поздравлял себя с тем, что этого не произошло, когда другой ударил его слева, заставив раскачиваться взад и вперед.