Помоги проекту - поделись книгой:
Александр Владимирович Бурьяк
Михаил Булгаков как жертва «жилищного вопроса»
Михаил Булгаков.
Михаил Афанасьевич Булгаков (1891–1940) в русской литературе — из самых-самых. Он разнообразен, занимателен, очень культурен и блестящ. В меру антисоветчик. Зрелый Булгаков был ни за советскую власть, ни против неё: он как бы обитал в другой, неполитической плоскости и принимал эту власть как местами довольно неприятную данность.
Курильщик. Одно время морфинист. Был три раза женат, а дети ни разу не получились. Будучи врачом, умер от болезни почек.
Жизненный путь Булгакова — не приведи Господь. Это почти сплошные неприятности, обусловленные тем, что человек был настроен кормиться творчеством, но при этом не очень старательно приспосабливался к дурным вкусам и веяниям эпохи.
Из «Булгаковской энциклопедии» (сайт www.bulgakov.ru):
«1915 г. Конец апреля — начало мая — Булгаков изъявляет желание служить врачом в морском ведомстве, однако признается негодным к несению военной службы по состоянию здоровья.»
И это в военное время. То есть, в 24 года человек был уже мало на что способен физически.
«Лето 1917 г. — „начало регулярного употребления Булгаковым морфия после того, как он вынужден был сделать себе прививку от дифтерита, опасаясь заражения вследствие проведенной трахеотомии у больного ребенка; начавшийся сильный зуд стал заглушать морфием, и в результате употребление наркотика вошло в привычку.“»
Прививка от дифтерии, конечно, болезненная, но не настолько, чтобы давать основание для употребления морфия. Она тянет только на ПРЕДЛОГ.
«1918 г. 19 февраля — Булгаков освобожден от военной службы по болезни. Конец февраля — возвращение Булгакова с женой в Киев, где они поселяются в родительском доме (Андреевский спуск, 13, кв. 2). Весна — Булгаков избавляется с помощью второго мужа матери врача Ивана Павловича Воскресенского от морфинизма и открывает частную практику как венеролог. 14 декабря — по воспоминаниям Булгакова, записанным его другом философом и литературоведом Павлом Сергеевичем Поповым, „был на улицах города. Пережил близкое тому, что имеется в романе“ („Белая гвардия“). В этот день в город вошли войска Украинской Директории во главе с С. В. Петлюрой, а Булгаков в составе офицерской дружины безуспешно пытался защитить правительство гетмана П. П. Скоропадского.»
Очень положительный эпизод. Человек-таки сражался, пусть и за ставленника Германии.
«1919 г. Начало февраля — мобилизация Булгакова как военного врача в армию Украинской Народной Республики. В ночь на 3 февраля — при отступлении украинских войск из Киева Булгаков успешно дезертирует. Лето — начало осени — Булгаков пишет „Наброски земского врача“ (раннюю редакцию цикла „Записки юного врача“) и рассказы „Недуг“ и „Первый цвет“. Конец августа — Булгаков предположительно мобилизован в Красную Армию в качестве военного врача и вместе с ней покидает Киев. 14–16 октября — вместе с частями Красной Армии возвращается в Киев, в ходе боев на улицах города переходит на сторону Вооруженных сил Юга России (или попадает к ним в плен); становится военным врачом (начальником санитарного околотка) 3-го Терского казачьего полка. Конец октября или начало ноября — прибытие Булгакова на Северный Кавказ. Ноябрь — в составе 3-то Терского казачьего полка Булгаков в качестве военного врача участвует в походе на Чечен-аул и Шали-аул против восставших чеченцев.»
От чеченцев вечно проблемы российским имперцам.
«26 ноября — первая публикация Булгакова — фельетон „Грядущие перспективы“ в газете „Грозный“. Конец ноября или начало декабря — приезд Булгакова во Владикавказ, работа в военном госпитале. Конец декабря — Булгаков оставляет службу в госпитале и вообще занятия медициной, начинает работать журналистом в местных газетах.»
«1920 г. 18 января — публикация фельетона „В кафэ“ в „Кавказской газете“ (Владикавказ). 18 февраля — публикация в „Кавказской газете“ фельетона (или рассказа) с подзаголовком „Дань восхищения“ (предположительное название произведения — „Юнкер“). 28 февраля — выход во Владикавказе первого номера ежедневной газеты „Кавказ“, среди сотрудников которой объявлен Булгаков. Конец февраля или начало марта — Булгаков заболевает возвратным тифом (болезнь продолжается до начала апреля). Начало апреля — работа заведующим литературным отделом (Лито) подотдела искусств Владикавказского ревкома.»
У Булгакова в целом удачно получается в очередной раз поменять лагерь, по крайней мере, номинально. В защиту его можно сказать, что, во-первых, его переходы случались в основном не по личной инициативе, а во-вторых, некоторые из них оправдывались «клятвой Гиппократа»: считалось ведь у приличных людей, что врач должен лечить всех подряд, невзирая на лагерную принадлежность.
«Конец мая — Булгаков становится заведующим театральным отделом (Тео) подотдела искусств. Весна — лето — параллельно с работой в Лито и Тео Булгаков читает лекции перед спектаклями оперной и драматической труппы местного Русского театра, пишет пьесу „Самооборона“ (юмореска в одном действии). 4 июня — премьера пьесы „Самооборона“ на сцене Первого Советского театра Владикавказа. 1 июля — Булгаков выступает с докладом на диспуте о Пушкине. Июль — август — пишет „большую четырехактную драму“ „Братья Турбины (Пробил час)“. Сентябрь — преподает в Народной драматической студии Владикавказа. 21 октября — премьера пьесы „Братья Турбины (Пробил час)“ в Первом Советском театре Владикавказа. 28 октября — Комиссия по обследованию деятельности подотдела искусств резко критикует деятельность этого учреждения. 25 ноября — Булгаков вместе с заведующим писателем Юрием Львовичем Слезкиным и еще двумя сотрудниками изгоняется из подотдела искусств.»
По правде говоря, изгнали Булгакова правильно: не с его идейными установками было советским искусством руководить.
В «Булгаковской энциклопедии»:
«В „Под пятой“ [дневниковые записи — А. Б.] проявился свойственный Булгакову бытовой антисемитизм. Он [Булгаков — А. Б.] всячески подчеркивает еврейскую национальность несимпатичных ему людей, вроде издателя „Белой гвардии“ З. Л. Каганского или некоторых руководителей „Накануне“. Возможно, подобное отношение к евреям укрепилось у него еще в семье. (…) В то же время, черносотенно-погромных настроений Булгаков не разделял…»
Из Википедии:
«В 1939 году Булгаков работает (…) над пьесой о Сталине („Батум“). Пьеса была одобрена Сталиным, но вопреки ожиданиям писателя она была запрещена к печатанию и постановке.»
Ну, Булгаков!
Из «Письма Правительству СССР» (1930):
«Попыток же сочинить коммунистическую пьесу я даже не производил, зная заведомо, что такая пьеса у меня не выйдет.»
«Произведя анализ моих альбомов вырезок, я обнаружил в прессе СССР за десять лет моей литературной работы 301 отзыв обо мне. Из них: похвальных — было 3, враждебно-ругательных — 298.»
«Но когда германская печать пишет, что „Багровый остров“ — это „первый в СССР призыв к свободе печати“ („Молодая гвардия“ N1 — 1929 г., — она пишет правду. Я в этом сознаюсь. Борьба с цензурой, какая бы она ни была и при какой бы власти она ни существовала, — мой писательский долг, так же, как и призывы к свободе печати. Я горячий поклонник этой свободы и полагаю, что, если кто-нибудь из писателей задумал бы доказывать, что она ему не нужна, он уподобился бы рыбе, публично уверяющей, что ей не нужна вода.»
«Вот одна из черт моего творчества и ее одной совершенно достаточно, чтобы мои произведения не существовали в СССР. Но с первой чертой в связи все остальные, выступающие в моих сатирических повестях: черные и мистические краски (я — мистический писатель), в которых изображены бесчисленные уродства нашего быта, яд, которым пропитан мой язык, глубокий скептицизм в отношении революционного процесса, происходящего в моей отсталой стране, и противупоставление ему излюбленной и Великой Эволюции, а самое главное — изображение страшных черт моего народа, тех черт, которые задолго до революции вызывали глубочайшие страдания моего учителя М. Е. Салтыкова-Щедрина.»
«Мыслим ли я в СССР?»
«Ныне я уничтожен. Уничтожение это было встречено советской общественностью с полной радостью и названо „достижением“.»
«Я ПРОШУ ПРАВИТЕЛЬСТВО СССР ПРИКАЗАТЬ МНЕ В СРОЧНОМ ПОРЯДКЕ ПОКИНУТЬ ПРЕДЕЛЫ СССР В СОПРОВОЖДЕНИИ МОЕЙ ЖЕНЫ ЛЮБОВИ ЕВГЕНЬЕВНЫ БУЛГАКОВОЙ.»
«Если же и то, что я написал, неубедительно, и меня обрекут на пожизненное молчание в СССР, я прошу Советское Правительство дать мне работу по специальности и командировать меня в театр на работу в качестве штатного режиссера.» «…в Москве громадному количеству актеров и режиссеров, а с ними и директорам театров, отлично известно мое виртуозное знание сцены.»
«Если меня не назначат режиссером, я прошусь на штатную должность статиста. Если и статистом нельзя — я прошусь на должность рабочего сцены.»
«Если же и это невозможно, я прошу Советское Правительство поступить со мной как оно найдет нужным, но как-нибудь поступить, потому что у меня, драматурга, написавшего 5 пьес, известного в СССР и за границей, налицо, в данный момент, — нищета, улица и гибель.»
Это к знаменитому булгаковскому тезису «не проси: догонят и дадут сами».
Зачем было проситься у Сталина на должность рабочего сцены — непонятно. Если бы в каком-нибудь театре была такая вакансия, Булгакова бы на неё и без сталинского ходатайства взяли: на перековку, как тогда говорили. А если бы вакансии не нашлось, как бы Сталин её сделал: рекомендовал бы прежнего работягу на повышение или в лагерь отправить? Риторикой занимался Булгаков, риторикой.
К чести Сталина надо сказать, что тот после такого письма ПОЗВОНИЛ Булгакову и что потом Булгакова не посадили, а наоборот, обеспечили ему возможность работы в театре помощником режиссёра. Не так всё просто было с Советской властью. И Булгаков ведь пережил на свободе «великий террор» 1930-х и умер почти что своей смертью (насколько это возможно для курильщика).
По-видимому, Булгакова не столько Советская власть загрызала, сколько коллеги, для которых несоветизм Булгакова был удобным поводом для травли талантливого конкурента, вдобавок «бытового антисемита», что в тогдашней Москве было качеством, очень не благоприятствовавшим карьере.
Пикантно, что при всяком великом русском писателе, страдающем бытовым антисемитизмом, подвизается плеяда еврейских исследователей, трактующих для русской массы его творчество:
при Державине — Домбровский Юрий Осипович и др.,
при Пушкине — Гершензон Михаил Осипович, Гордин Аркадий Моисеевич и др.,
при Гоголе — Эйхенбаум Борис Михайлович и др.,
при Блоке — Минц Заря Григорьевна и др.,
при Булгакове — Файман Григорий Батькович и др.
и т. д.
Может быть, в этом проявляется еврейский мазохизм, а может, даже и покаяние.
Невостребованность творческого человека бывает нескольких видов:
невостребованность властями;
невостребованность коллегами;
невостребованность массами.
К примеру, власти не мешали публиковаться Фридриху Ницше, но с обретением хоть какой-нибудь популярности у него всё равно дело не складывалось.
Бывает, писатель и властям безразличен, и для масс приемлем, но достучаться до этих масс, тем не менее, не может, потому что раньше него достучались до них пять-семь его конкурентов.
О христианстве и сатанизме у Булгакова. Сатанизм — не антитеза христианству, а, можно сказать, секта в нём. Булгаков — человек христианского воспитания (то есть с примесью христианского мусора в голове), но не сатанист и вообще не христианин, а индивид с раскованной фантазией, тепло относящийся к Иисусу Христу и со спокойным любопытством и уважением — к Сатане. Сатанинское у Булгакова — это частью проявление булгаковского мизантропизма, частью оригинальничание автора, желающего быть читанным, частью примеривание к себе «продажи души дьяволу» (дьявол у него — уж не Сталин ли?).
Несколько соображений, высказывавшихся ещё сотни лет назад (ну, не мною).
Одна из причин успешного распространения христианства состоит в том, что вытеснять ему приходилось многобожные религии, а в таких религиях в противостоянии их однобожным есть уязвимое место: для них бог христиан — тоже бог.
Вторая важная причина успешности христианства — его удобство для власть имущих.
Третья веская причина — настроенность на убогое большинство, «заточенность» под массового человека — прозябающую серость.
Так кого нам не спас от смерти Понтий Пилат — поверхностного философа-праведника или распространителя идеологической заразы?
Стиль у Булгакова мощный и качественный, хотя и не без литературных штучек, основное назначение которых — по-видимому, лишь в том, чтобы демонстрировать тонким эстетам, что автор может и ТАК.
Самое-самое в русской литературе, «Мастер и Маргарита». Впервые роман «был опубликован в сокращённом и подвергнутом произвольной редактуре виде в журнале „Москва“ (№11 за 1966 и №1 за 1967 г.).» (из комментария к изданию 1991 г.)
Не сказать, что этот роман сколько-нибудь сильно антисоветский. Зато АНТИПИСАТЕЛЬСКИЙ он вполне, чем наверняка и была определена задержка на десятилетия с его изданием.
«В ходе работы над „Мастером и Маргаритой“ Булгаков неоднократно в 1933–1938 гг. читал главы из романа близким знакомым из среды литераторов, учёных, театральной интеллигенции.»
То есть, хотя роман и не прошёл при жизни автора серьёзной редакторской обработки, он, тем не менее, читанный-перечитанный и слушанный-переслушанный, так что можно без мук совести придираться к его стилю.
Итак:
«Очертил Бездомный главное действующее лицо своей поэмы, то есть Иисуса, очень чёрными красками…» (Ч. 1, гл. 1)
Можно сказать «очень тёмными красками» или «очень чёрной краской», а вот «очень чёрные краски» вызывают недоумение. Разумеется, у чёрного цвета могут быть оттенки, но у «очень чёрного» их уже быть не может.
«Круто, исподлобья Пилат буравил глазами арестанта, и в этих глазах уже не было мути, в них появились всем знакомые искры.» (Ч. 1, гл. 2) Каким таким «всем»? Всем знакомым Пилата? Каждой собаке в Иерусалиме? Или имеются в виду не пилатовские искры, а искры в глазах вообще.
«Так, так, — улыбнувшись сказал Пилат, — теперь я не сомневаюсь в том, что праздные зеваки в Ершалаиме ходили за тобою по пятам.» (Ч. 1, гл. 2) Праздные зеваки — не того же ряда выражение, что и «добры молодцы», а скорее того же ряда, что и «масло масленое».
«…он ещё убил сторожа при попытках брать его.» (Ч. 1, гл. 2)
Надо «при попытке взять его». Сошло бы «при попытках взять его». Но «брать» не подходит никак, потому что является глаголом несовершенного вида.
«Впереди всех шёл тщательно, по-актёрски обритый человек…» (Ч. 1, гл. 5)
А не по-актёрски обритый — это нетщательно или как-то ещё? Каким таким особым манером обреваются актёры?
(Один мой читатель посчитал, что здесь я не прав, и написал следующее:
Пришлось отвечать:
Поделиться книгой: