Помоги проекту - поделись книгой:
Денис Гаврилов
Теория гегемонии
Размышления о теории гегемонии
Три десятилетия прошло с тех пор, как Советский Союз рухнул. На протяжении столетия марксистский проект представлял собой альтернативу существующему капиталистическому миру. Это был вызов, который следовало принять. В сложной тяжёлой борьбе этот проект, казалось бы, должен был одержать безоговорочную победу. Но подвели невыученные уроки, недостаточная проработка идеи контргегемонии в сознании элиты и народа. И сегодня, обращаясь к прошлому, думающие патриотические силы нашей страны проводят работу над ошибками. В своих стремлениях можно руководствоваться личной практикой и интуицией, можно стремиться к подвигам ради Родины, но всё это будет тщетно при подведении итогов. Деградация охватывает любую идею, но если план изначально был разработан без учёта хотя бы одного из множества факторов жизни общества, располагал неверными подходами, то, в конечном счёте, крах не минуем, и средний по силе кризис станет последним.
Большой вклад в понимание природы власти и взаимодействия этой власти с обществом внёс итальянский философ марксизма Антонио Грамши. У него была печальная судьба, последние годы жизни он провёл в тюрьме, будучи репрессирован итальянскими фашистами. Но здесь закалённый характер революционера не подводит, он пишет знаменитые «Тюремные тетради», в которых излагает свою концепцию гегемонии. Это одна из немногих постреволюционных работ, которая подробно описывает видение хода захвата и удержания власти над обществом. Неслучайно его труды были востребованы в Холодной войне американскими политиками. Работая ради победы коммунизма, Грамши сделал множество открытий общенаучного значения. Наш известный политолог и публицист С. Кара-Мурза в предисловии к одному из изданий Грамши констатирует: «Теорией, созданной коммунистом, эффективно воспользовались враги коммунизма (а наши коммунисты её и знать не желают)». Действительно, в американских базах можно встретить широкий диапазон событий, для исследования которых используется методология грамшизма. Технологии разжигания национальных конфликтов занимают в ней лидирующее место.
У Грамши можно выделить несколько направлений мысли: учение о гегемонии, связь интеллигенции с народом и государством, значение культурной надстройки, соотношение политического и гражданского общества. Мы по порядку рассмотрим каждую из них и сопоставим с современным положением дел.
Главенствующую роль занимает учение о гегемонии. Многие современные марксисты трактуют государство лишь как аппарат принуждения, в результате чего зачастую формируется негативное отношению к институту государства, а в практической деятельности ему отводится посредственная роль, которая нередко противоречит текущей бюрократической централизации. Грамши говорит нам, что власть господствующего класса держится не только на насилии, но и согласии гражданского общества. Поэтому в механизм осуществления власти входит блок по убеждению населения в правильности собственных инициатив. Контролировать экономические ресурсы господствующему классу недостаточно, буржуазия не могла бы удержаться только на эксплуатации пролетариата. Рано или поздно негативный характер таких взаимоотношений выходит на свет. Поэтому буржуазия формирует стабильную власть как в ходе установления собственной силы и могущества, так и за счёт принципа согласия.
Казалось бы, как может эксплуататор убедить рабочего в необходимости такого взаимодействия? Как вообще действует принцип согласия? Одни недальновидные марксисты утверждают, что такое согласие даётся только исходя из того, что пролетариат не осознал собственное положение и без просвещения не может отнести себя к эксплуатируемому классу. Когда как это не объясняет неудобные свидетельства в революционные годы роли части пролетариата, который сознательно боролся за права собственной буржуазии, становясь предателем своего класса. И вот здесь можно вспомнить дальнейшее рассуждение Грамши о том, что легитимность власти исходит из значения культурной надстройки, её контроля властью и политической интеллигенцией, которая, привлекая в свои ряды интеллигенцию традиционную, становится посредником между властью и народом. Т. е. проецирует конформистские взгляды на остальные слои.
Интеллигенция здесь связывающее звено, которое занимается направлением развития общества. Во многом интеллигенция Грамши есть не что иное, как элита в теориях Парето и Моска. Повторяется тезис о необходимости циркуляции элит (т. е. интеллигенции) в государстве для поддержания его стабильности. Когда подобная циркуляция нарушена, созревает политический класс контрэлиты, которая не согласна с текущим положением дел и стремится получить власть для удовлетворения собственных интересов. Гаэтано Моска был итальянским учёным, современником Антонио. Заметно, что Грамши оказал на его труды существенное влияние. Так в учебных пособиях белорусского университета изложены по его работам следующие условия достижения власти контрэлиты:
1. В обществе должны обостриться проблемы циркуляции элит, в результате которых, деградация правящей группировки будет сопровождаться значительным возрастанием пропорции людей, обладающих элитными качествами среди не имеющих отношения к власти групп общества.
2. Должен обозначиться кризис легитимности действующей власти, обеспечивающий переход на сторону контрэлиты не только многих простых людей, ищущих в ней защиты и покровительства, но и представителей так называемой “второй страты политического класса”.
3. Контрэлита в организационном плане должна сочетать в себе элементы массового движения низов и интеллектуального ядра, представленного выходцами из господствующей страты.
4. Политическая организация контрэлиты должна обеспечить внутреннюю циркуляцию элементов, обеспечивающую заполнение руководящих позиций наиболее талантливыми и работоспособными представителями из разных слоев общества.
5. Приход к власти контрэлиты в итоге зависит от умелого сочетания политического прагматизма и принципиальности её политической программы.
В то же время непосредственно в трудах Грамши мы можем увидеть анализ структур интеллигенции, которые в сфере Политического и формируют элиту. Традиционная интеллигенция более инертна, характерна для сельской местности. Зачастую она представлена врачами, учителями, священниками. Она формируется веками и существует на протяжении длительного исторического периода. Органическая элита (или политическая) представляет собой наиболее активную социальную группу людей. В традиционной интеллигенции (более консервативной) Грамши видел большое значение для общества, потому что любая социальная группа, которая борется за гегемонию, так или иначе будет нуждаться именно в традиционной интеллигенции. Именно она обеспечивается базовые потребности государства. Но даже при переходе из аграрного общества в индустриальное крестьянин будет скрыто завидовать именно этой интеллигенции, так как видит в ней более высокий социальный статус. Отсюда и стремление сделать своих детей частью этой интеллигенции. Взаимодействие традиционной интеллигенции с политической, которая формируется в городах из политических партий, всегда ключевой момент для государства. При благоприятных обстоятельствах правящая политическая интеллигенция заключает союз с традиционной. Если этот союз потерян, то гегемония государства подрывается.
Но всегда ли интеллигенция являет собой элиту? Насколько эти понятия сходны у Грамши и Парето? Тот же Моска использовал наработки Парето, но элиту всегда приравнивал к правящему классу. В сборнике «Наука политики» говорится, что интеллигенция служит «приказчиками» господствующей группы:
1) для обеспечения «спонтанного» согласия широких масс населения с тем направлением социальной жизни, которое создано основной господствующей группой;
2) для приведения в действие государственного аппарата принуждения, «законно» обеспечивающего дисциплину тех групп, которые «не выражают согласия» ни активно, ни пассивно.
Таким образом, правящая политическая интеллигенция обладает всеми политическими свойствами правящей элиты. Политическая партия в этой структуре не последнее звено. Для одних социальных групп это источник формирования собственной интеллигенции, для общества – это механизм, который выполняет функцию государства в гражданском обществе. Этот процесс можно сравнить с эффекторными молекулами, которые работая как лиганды, могут повышать или понижать активность выработки ферментов. Так и здесь. Партия является индикатором необходимости вмешательства государства в те или иные проблемы через свою интеллигенцию.
Гегемония по Грамши – это непрерывный динамичный процесс, регулирующий политическое положение, при котором достигнут достаточный уровень согласия в обществе. Интересно, что в своих работах он часто ссылается на гражданское общество, на необходимость создания «сверху» государством этого гражданского общества и значение наличия более элитарного политического общества. Можно заметить, что философская матрица, в которой проводят свои исследования те же противники либерализма с левого лагеря, сама по себе осталась непреодоленной. Грамши активно использует понятия гражданского общества, которое ввёл Гоббс. Совокупность индивидуумов-«идиотес», т. е. атомарных оторванных от своих ценностей людей как бы выразился Александр Гельевич Дугин, в марксистских рассуждениях встречается уже с начала 20 века, при этом обозначая совершенно иное. Тем не менее мы будем продолжать употреблять термин «гражданское общество» в дальнейшем разборе Грамши, но не в либеральном значении. Грамши понимал гражданское общество иначе. Под ним он подразумевал интеллектуальное сообщество людей, которое взаимосвязано с государством.
В историческом ключе полноценная гегемония в качестве согласия общества с государством не только сглаживает классовые противоречия, но и позволяет достигать деятельного согласия, некоего пассионарного толчка в развитии государства. Этим в одинаковой мере пользуются как прокоммунистические власти, так и «буржуазные». Недостаток всех тоталитарных режимов заключается в том, что государственное принуждение замещает согласие, а бюрократическая централизация в противовес демократической централизации разрывает органическую связь государства с гражданским обществом.
С одной стороны, гражданское общество (при наличии) вовлекается в работу государства, но с другой, одновременно с этим происходит становление безразличного отношения к былым целям. Выйти из этой ситуации можно с помощью строительства новой гегемонии. Новая власть, которая не понимает принципа гегемонии, но пытается выйти из сложившейся ситуации волной демократизации, лишь обрывает последнюю связь государства с обществом. Общество, становясь свободным, не сочувствует целям государства, потому что давно отделено от него в тоталитарном принуждении, поэтому пользуется свободой неразумно и сводит процессы к новой катастрофе. Грамши с одной стороны приветствовал политику централизации Сталина, но с другой был недоволен такой концентрацией власти – возникала культурная гегемония, но рушилась гегемония политической партии при наличии всей полноты власти у неё.
Грамшизм не отрицает ленинский исторический материализм, но перерабатывает его через призму личного понимания гегемонии. Гегемония не стихийный процесс противостояния, а «молекулярный». С. Кара-Мурза удачно выразил это явление: «Гегемония опирается на «культурное ядро» общества, которое включает в себя совокупность представлений о мире и человеке, о добре и зле, прекрасном и отвратительном, множество символов и образов, традиций и предрассудков, знаний и опыта многих веков. Пока это ядро стабильно, в обществе имеется «устойчивая коллективная воля», направленная на сохранение существующего порядка. Подрыв этого «культурного ядра» и разрушение этой коллективной воли – условие революции. Создание этого условия – «молекулярная» агрессия в культурном ядре […] Это «огромное количество книг, брошюр, журнальных и газетных статей, которые без конца повторяются и в своей гигантской совокупности образуют то длительное усилие, из которого рождается коллективная воля определённой степени однородности…»
Грамши хвалит Ленина за применение «манёвренной борьбы» для достижения гегемонии. Первым делом большевики активно использовали в качестве пропаганды средства массовой информации, а во времена революции захват тех же телеграфов, печатных издательств стал приоритетной целью. В.О. Мушинский указывает нам, что суть гегемонии как морального, интеллектуального и политического руководства обществом состоит в том, что сознание господствующего класса или наиболее влиятельной его части, его мировоззрение и идеалы воспринимаются обществом как справедливые и истинные, как всеобщий здравый смысл.
Отсюда и цель буржуазного класса, не являясь таковым, он всячески стремится поддерживать иллюзию собственной справедливости, чтобы получить легитимность собственного положения в глазах общества. Культурная надстройка у Грамши по значению равноценна базису. Неслучайно большевики уделяли внимание огосударствлению просвещения в школах и институтах, но всё это стало возможным за счёт неразвитости в империи гражданского общества. Для европейских западных государств «манёвренная борьба» провалится, потому что там хитрые «макиавеллисты», связывая гражданское общество с политическим, окутали реальную жизнь эксплуатируемых классов концепцией прав человека, а потому уничтожение буржуазии там возможно только в результате длительной «позиционной» войны.
Здесь Грамши отходит от узкого термина государства, и предлагает понимать его как единство политического и гражданского общества. Западное общество, создав идол материальной культуры, сделала не что иное, как прививку своему «культурному ядру» от революции. Интересы буржуазии по наращиваю прибыли стали совпадать с интересами трудящихся по приобретению производимых товаров потребления. Появляется замкнутый капиталистический круг, который можно разрушить внедрением других ценностей. При этом новые ценности не должны противоречить традиционным, иначе контргегемония будет отбита на рубежах обращением буржуазной гегемонии к былым народным «скрепам». Поэтому реальная борьба по Грамши может разгореться именно за приобщением к этим традиционным ценностям. Марксизм же зачастую их отвергает, приписывая в инструментарий буржуазии.
Другое свойство гегемонии – это её скрытность. Любой гражданин знает, что за нарушение закона полиция его посадит в тюрьму. Принуждение государства проявляется явно. Гегемония никогда не говорит о себе открыто, она не любит рассуждений о собственных идеологических прививках в СМИ, книгах, лекциях.
Грамши отрицает либеральные идеи Кроче. Он критикует того за приравнивание духа политики к страсти человека. Критикует за внесение законов естественных наук к гуманитарно-экономической деятельности. Поэтому и вся философия практики у него оказывается пересмотренной. «Если люди осознают своё общественное положение и свои задачи на почве надстроек, это означает, что между базисом и надстройкой существует необходимая и жизненная связь. Следовало бы рассмотреть, против каких направлений в историографии выступила философия практики в момент своего появления, и какие взгляды были распространены в то время в других науках» – говорится в «Тюремных тетрадях».
Переводя гражданское общество из марксистского базиса в область надстройки, Грамши невольно приуменьшает значение экономической жизни. У Маркса термин гражданского общества можно проследить в трёх значениях. Первое и главенствующее трактует общество как обозначение любого исторического развития, т. е. его «естественного базиса». Помимо первой характеристики ступени и формы экономического развития, Маркс также даёт нам понять его буржуазную сопричастность: «Гражданское общество обнимает все материальное общение индивидов в рамках определённой ступени развития производительных сил. Оно обнимает всю торговую и промышленную жизнь данной ступени и постольку выходит за пределы государства и нации, хотя, с другой стороны, оно опять-таки должно выступать вовне в виде национальности и строиться внутри в виде государства». Грамши не отрицает этого – да, гражданское общество, «естественный базис». Но извольте понимать его как часть надстройки.
И вот в дальнейшим мы видим, как он косвенно отходит от классического истмата: «Именно ему (кальвинизму) выпало на долю энергично двинуть вперёд экономическую жизнь, производство и накопление богатства. Лютеранская реформа и кальвинизм вызвали широкое народно-национальное движение, в котором они и растворились». Растворились как либерализм в постмодерне, хочется продолжить его цитату. Что мы видим здесь? Довольно необычно, что марксист косвенно подтверждает будущие исследования Макса Вебера с его теорией о значении культуры как элемента базиса.
Грамши определённо не собирался спорить с Марксом. Но при этом он сам не отрицает, что именно кальвинизм подтолкнул развитие капитализма, когда как все ортодоксальные марксисты не замечают того явного факта, что до первичного накопления капиталов в Европе и до разграбления колоний (что в классической версии и подтолкнуло к развитию капиталистического общества) на 2 века раньше случилась церковная реформация и появление протестантизма с его этикой потребления и богатства в кальвинизме. А протестантизм хоть и появился в результате кризиса католичества через увеличение стоимости индульгенций, носил исключительно характер изменения общества в культурной сфере, а не экономической, которая у Маркса неожиданно стала определять всё восприятие общества.
Нет. Сначала человек решает для себя этический вопрос – увеличить индульгенции и дать взаймы под проценты – вопрос, который всегда относился к принципам культуры народов, а только потом через эту деградацию сознания появляется экономика с её определением жизни общества. Замена религии светской идеологией национального единения не привела к высокой культуре. Грамши приводит удачную цитату стихотворной строки Кардуччи по этому поводу: «Движимые той же верой, они обезглавили: Иммануил Кант – бога, Максимилиан Робеспьер – короля»!
Косвенно перетрактовав истмат, Грамши расширяет ленинское понимание классовой борьбы. У марксистов сложилось ложное впечатление, что в борьбе классов пролетариат исходит всегда из своей принадлежности, и только классовая принадлежность стимулирует пролетариат на революционные действия. Для Грамши политические субъекты не всегда копируют классовые интересы, скорее они образуют некий универсальный комплекс "коллективных волеизъявлений". Аналогичные логические элементы, артикулируемые классом-гегемоном, не имеют классовой принадлежности. Если чувство классовой солидарности не является силой, объединяющей разные группы общей коллективной воли, то это означает, что существует другой фактор интеграции, который имеет, по крайней мере, равное значение.
К одному из таких факторов для восточных цивилизаций (и нашей, в том числе) можно отнести ценность государства, религии, исторического прошлого, коллективной идентичности вопреки индивидуальной. Используя методологию теории гегемонии, можно вывести стратегию удержания власти для гегемона и контрстратегию для оппозиционных сил. В условиях усложнения гражданского общества открытое нападение на государство через манёвренную войну неизбежно приведёт к провалу, потому что давно установлен контроль над самыми различными сферами жизни общества. Значит для современной контргегемонии единственный путь получения власти является позиционная война.
Как отметила Шанталь Муфф: "В действительности, позиционная война – это процесс идеологической борьбы, посредством которой два основных класса пытаются присвоить неклассовые идеологические элементы для того, чтобы интегрировать их в идеологическую систему, которая артикулирует себя вокруг их соответствующих гегемонистских принципов. Следовательно, это только этап в борьбе, этап, в котором новый гегемонистский блок цементирует себя, но это решающий момент…»
Другими словами, главный элемент позиционной войны заключается в захвате институтов гражданского общества, а основная цель этого действия – переписать культурное ядро под свои интересы. Чтобы противостоять подобной стратегии, гегемония может обратиться в лице бюрократии:
1) через вытеснение процесса представительства, т. е. отрицание демократической системы «народных депутатов» (ещё советской системы), которые с практической стороны дела,
представляют собой политические «делегации» пролетарских профессий.
2) и замещению их через достижение согласия за счёт технической компетентности, т. е. мы смотрим не на то, чьи интересы продвигает чиновник, а на его опыт работы и образование.
Это, в свою очередь, обязательно приведёт к значительному уменьшению значения идеологии. Поясним. Власть в таком случае должна демократические процессы сохранить внешне, но идеологическую почву, на которой всегда строилась актуальная политика, просто заменяют профессиональными качествами. Вся борьба контргегемонии, которая опиралась на идеологический базис, в таком случае в глазах общества будет упрощена и низведена. При замене идеологии политикой цель свержения гегемонии уходит на второй план. Но даже в случае провала такой стратегии, правящий класс, превратившись из руководствующего лишь в господствующий, может всегда применить принуждение. Когда государство часто прибегает к функциям принуждения, это говорит о том, что его гегемония в обществе потеряна.
Нужно понимать, что захват власти без учреждения властной гегемонии над обществом до этого будет сопровождаться кризисными явлениями, которые могут перерасти в передачу власти другой социальной группировки. От этого предостерегал Грамши большевиков. И как мы видим не зря. Процесс огосударствления сфер общества был необходим без наличия твёрдого гражданского общества как на Западе, которое могло стабилизировать обстановку. Но оно должно было вылиться не в тоталитаризм, а цельное движение создания нового человека, новой цивилизации.
Здесь хочется сделать ему замечание, сколько Грамши не критиковал Кроче, но сам всё же перенял некоторые либеральные представления, предлагая нам после учреждения гражданского общества отказываться в перспективе от влияния государства вообще. Русское государство изначально включало в себя органическое симфоническое общество, идеи гражданского общества в историческом видении были для него чужды и непонятны. Почему? К предпосылкам для формирования общества такого типа относится:
Наше общество в этико-политической сфере освобождение от всяких уз однозначно осуждало. И это не признак «варварства», а закономерный исторический итог жизни православного государство, где категория «ближнего» ценна уже потому, что существует принцип заботы человека о своём ближнем. Автономизация общества вообще чуждое понятие, потому что связь общества с государством – есть прямое делегирование своих интересов через государство.
Частная собственность на средства производства в Российской империи слабо развивалась из-за крепостного феодального характера общества. Но в русских традициях изначально было принято высмеивать жадного человека, а тем более буржуа, который с возгласом «Этом моё!» забирал себе все ценности на глазах у общества. Поэтому, когда феодализм, в котором собственность какого-нибудь «князька» в крестьянском сознании была и народной крестьянской собственностью (речь, конечно, о земле), сменился капитализмом, где земля стала исключительно помещичьей – то народ естественно начинал протестовать против таких несправедливостей.
Когда Томас Пейн утверждает: «Гражданское общество – благо, а государство – неизбежное зло. Чем совершеннее гражданское общество, тем менее оно нуждается в регулировании со стороны государства», нам ничего не остаётся, как только отторгнуть такое дикое представление. В русском сознании всё наоборот, государство есть благо, потому что оно защищает народ, а гражданское общество под маской прав человека занимается его разрушением. Во многом такая картина образовалась в результате масштабного финансирования американцами неправительственных организаций, которые преследовали отнюдь не пророссийские цели. Так что в этом вопросе мы не согласимся с точкой зрения общей парадигмы марксистского дискурса, в которую был вовлечён и Грамши.
Кто-то упрекнёт, что вы, отвергая либеральное представление о гражданском обществе, отвергаете и концепцию прав человека, вы не цените жизнь человека и его потребности, а хотите установить новую инквизицию! И подобные возгласы периодически исходят из уст известных людей. Но они изначально строятся на неверных представлениях. Мы не отвергаем права человека как таковые и его потребности. Мы лишь отвергаем вредную идеологему, которая присвоила себе исключительное право называть себя антропоцентричной. Христианский гуманизм ещё до гуманизма Просвещения обладал куда большей заботой о человеке и был полноценен. Инквизиция появилась как итог забвения истинного христианства, вырождение человека. Это вырождение попыталось назвать себя в эпоху Возрождения возвращением к истокам, но на деле оно оформило антинародную атомистическую концепцию представлений о человеке.
Грамшизм на новый лад
Мегаполис. Небо окутано серым смогом. Рано утром рабочий идёт на работу по грязной улице. Рядом с ним такие же серые прохожие, спешат по своим делам, ругают на чём свет стоит водителя автобуса, который уехал раньше времени, правительство, которое снова повысило налоги, и просто негодуют над своим бытием. Вокруг стоят бетонные многоэтажки, лишённые какой-либо архитектурной эстетики. Рабочий знает, что сегодня вернётся поздно к жене. Нетрезвый. Пьянки не всегда в радость, но позволяют заглушить пустоту в душе, тоску. Какую тоску? Откуда она взялась? Ответ на этот вопрос не найти. А потому круговорот этой жизни будут постоянно возвращаться, серое небо не явит собой лучи солнца, детский голосок не пробудит весёлым звоном их уютную, но словно спящую комнату. И всё. Дальше смерть и небытие.
Мы не разделяем точку зрения некоторых писателей, которые относятся к пролетариату как к трагедии человечества, осуждая их на вечное духовное обнищание. После появления индустриальных городов, человек новой эпохи – промышленный рабочий переживает, как выразился бы Хайдеггер, экзистенциальный ужас. Ужас своей эпохи, кризис и переоценку ценностей.
Действительно, крестьянская сельская среда жизни со всеми традициями органично соотносится с жизнью человека и его взаимодействию с природой. В городах человек становится оторванным от семьи, от земли предков, от благоденствия природы.
Именно в пролетарской среде появляется миф о потерянном рае, где каждый рабочий жил в достатке, где наличие тоски по чему-либо не имеет смысла, ибо всё и так находилось рядом. Такой миф о спокойной «жизни до» благоприятно накладывается на саму идею коммунизма, как возвращение к истоку, «первобытному коммунизму» по выражению Энгельса или «небесному граду», как указало бы нам христианство. Либеральная концепция «среднего класса» в России с треском провалилась. Диалектическая борьбы угнетаемых с угнетателями в основе своей продолжается, насколько бы доброжелательные формы не принимал бизнес. И пролетарий ухватился за эту спасительную соломинку, не желая оставаться «земным червём».
Стать новым человеком и построить справедливую цивилизацию, предложил марксизм, а его концепцию в практической форме разработал Грамши – как борьбу за гегемонию социальных групп в обществе и государстве. Марксизм, предлагая практическую реализацию мифа о золотом веке, исходил из практических соображений в обществе, в обществе победившего капитализма, промышленного производства и крупных городов. Поэтому сама концепция не получила широкой культурной поддержки среди земельных «кулаков», которые помнили свои традиции, отрицаемые в городах. Но сам простой люд, не искушённый судьбою, всегда сопереживал подобным идеям.
Грамши кристаллизовал теорию марксизма с практикой. Первым толчком к интеллектуальному осмыслению стала Октябрьская революция, которая произошла не по канонам марксизма, поскольку общество не достигло в своём развитии капиталистического пика. Так что же, Ленин сделал революцию вопреки Марксу? Нет, говорит нам Грамши, Ленин удачно применил принципы гегемонии. Создал гегемонию он в тот момент, когда провозгласил союз пролетариата с крестьянством. Этот союз определил решающую роль в победе большевиков. Ленинизм – это первое достижение контргегемонии. Дальше Грамши приравнивает гражданское общество к интеллектуальному и помещает его не в базис по Марксу, а в надстройку. После чего приходит к заключению, что надстройка эта может быть автономна от базиса. Пока общественно-экономический базис в российском обществе не дозрел до своей социалистической стадии, автономная надстройка, настроенная Лениным на гегемонию, опередила базис и позволила получить соответствующий результат. Автономность надстройки – второй фактор. Далее следует сам принцип гегемонии, который в условиях гражданского общества может осуществляться разными социальными группами при доминировании капиталистических отношений. Это заключительный третий фактор, зависящий напрямую не от классовой принадлежности, а от нравственного выбора интеллектуала. Правда, он работает скорее, как исключение из правил в обществе, где интеллектуализм не ценится.
Таким образов, используя все 3 закона гегемонии, Ленин достиг преимущества, которое потом помогло красным выиграть в гражданской войне. Союз крестьянства с пролетариатом имеет не только стратегическое, но и философское значение. Пролетариат как бы делится своими достижениями с крестьянством, взамен получая «законсервированность» культуры, к которой можно обратиться как возвращение к эпистеме Духа, который пребывал в сельских поселениях.
Вы когда-нибудь задумывались о том, какой посыл несёт собою всеми любимый советский мультфильм «Простоквашино»? Мальчик отказывается улетать с родителями из города на море и сбегает в деревню. Там живёт в домике с говорящей собакой и котом, обменивая все блага «цивилизации» на такую счастливую жизнь. Это центральная идея всего мультфильма – настоящий исход человека к своим корням. Советское «Простоквашино» это не просто идея, а альтернатива либеральной буржуазной гегемонии. В нём рассказывается о другой жизни, о другом «домостроительстве», т. е. экономики. Эдуард Успенский нам показывает настоящую дружбу, искренность героев, но главное, точно передаёт атмосферу жизни «другого мира».
Переходным звеном к новой концепции здесь является приобщение к достижениям науки и техники Дядей Федором (фоторужьё). Не порывая с Традицией, человек заимствует полезные достижения цивилизации. А это уже целая концепция археомодерна – модернизация «домостроительства» вместе с участием духа Традиции.
Что это, как ни наиболее удачная идея контргегемонии? Надо сказать, что сложная неявная идея Простоквашино в своём продолжении в современной Российской Федерации была абсолютна не воспринята. Сценаристов пусть и ругали за внешний вид героев, но для жителей это скорее был предлог, чтобы выразить негодование отсутствием прежней смысловой нагрузки. Продолжение событий в деревне изложено Э. Успенским с авторским искромётным юмором, но сюжет сделали не по мотивам его новых книг. Сценаристы сумели скопировать кроме поведения героев лишь принцип модернизации дома современными приборами. Но любили Простоквашино не за это, а за другую (в экзистенциальном смысле) жизнь Дяди Федора по «ту сторону мира», добрую альтернативу обществу.
В связи с разрушением иерархии ценностей в модерне и утверждением абсолютной веры в человека, постепенно и безвозвратно наступает эпоха размытия смыслов. Социологи даже были вынуждены ввести в оборот новый термин – экзистенциальный вакуум. Он означает отсутствие каких-либо ценностей, невозможность человека определиться в личных пристрастиях. Молодые люди не только путаются в ценностях, они не находят их. Даже умудренным людям становится не ясно к чему стремиться, чего хотеть и для чего жить. Недостаток понимания смысла своей жизни приводит в затруднение социализации подростка, бегству от реальности (эскапизму) в лице наркомании, компьютерных игр, алкоголизма и, главным образом, через отсутствие понимания происходящих процессов. Антисоциальное поведение и неврозы затрагивает каждого человека. Поэтому можно с уверенностью утверждать, что экзистенциальный вакуум стал постоянным спутником постмодерна.
Мы плавно приближаемся к другой идеи Грамши. Он анализировал не только события в Италии, где при преобладании левых сил, Муссолини смог прийти к власти в результате гегемонии интеллектуальной среды фашистов. Исходя из текущих политических мировых процессов, было не трудно заметить, что есть ряд стран, которые не перешли полностью к буржуазным отношениям в обществе, не скопировали всю западную модель, а существуют на иных принципах – клановости, преобладанию религии, автократии и других институтов. Они подпадают под термин «цезаризма» и пользуются «трансформизмом», т. е. заимствованием элементов западного устройства для соответствия с однополярным гегемоном – США. Ситуационно, модель цезаризма позволяет выгадать время, которое необходимо, чтобы догнать соперников на международной арене и сохранить большую часть суверенитета при некоторых неизбежных компромиссах. Целенаправленно строить «цезаризм», значит не соглашаться с принятием западной либеральной модели жизни. Поощрять патриотизм, державность и собственные традиции.
Цезаризм в некоторой степени сохраняет статус-кво. Он предоставляет шанс подготовиться, чтобы бросить вызов гегемону на равных. Отказаться от цезаризма прямо сейчас – значит объявить себя «вне закона». Глобальный гегемон не будет «нянчиться» с открытым противником. Мы видим, что такой логики придерживался Китай. Теперь по многим показателям он уверенно соревнуется с США. Китай не преодолел собственный цезаризм в силу традиции коллективизма. Сегодня потенциальными крупнейшими союзниками контргегемонии можно назвать Индию, Иран, Китай, Россию.
Что может предложить Россия сегодня для создания контргегемонии? Необходимо выработать концепцию, которая будет противостоять буржуазной гегемонии США. Но как показал опыт СССР, марксистская альтернатива не имеет достаточных ресурсов на долгую конфронтацию, потому что набор её идей тоже ограничен догматическими рамками. Либо мировая Перманентная революция, либо ничего. В то же время, чтобы реализовать антибуржуазную кампанию, можно обратиться к правым идеологам грамшизма, как сделал, например, Ален де Бенуа. Характер сугубо консервативных ценностей носит чётко разграниченный антибуржуазный имперский национальный характер. С учётом появления «новых правых» и «новых левых» в политике, такая консервативная коалиция без труда соглашается с левыми принципами социальной справедливости.
«Правая» критика либерализма нередко берёт своё начало в традиционализме и с ещё большим задором готова противостоять сложившемуся глобалистскому порядку. А значит «союз правых и левых» в такой ситуации можно сравнить с ленинским союзом пролетариата и крестьянства, наиболее продуктивным и прагматичным. Но и такой социал-консервативный дискурс либерализм может идеологически преодолеть, наклеев на него ярлык нового вида тоталитаризма, отрицающего ряд свобод человека. Поэтому социал-консерватизм должен для себя избрать путь преемства риторики о «свободах человека», но не в качестве liberty (свободы от), а freedom (свободы для).
При freedom не будет происходить отказ от семьи, коллектива, государства, полиэтноса, зато будет достигнута свобода человека как личности, созданы предпосылки для создания интеллектуального общества взамен гражданскому. Помыслить собственную гегемонию – это не только сделать волевое усилие, но и бросить интеллектуальный вызов сложившемуся миропорядку. Такой вызов будет настоящим антиглобалистким проектом, проектом многополярности мира и нашей собственной идеологической гегемонии. Поэтому всё лучшее берём как из Российской Империи и Советского Союза, так и из Российской Федерации. И оформляем весь идейный спектр в Евразийский Союз. Но чтобы этого достигнуть, необходимо создать полноценные правые и левые силы, которые можно будет привести к евразийскому компромиссу, союзу пролетариата с крестьянством.
Чем представлена гегемония в современном мире? Через какие институты и механизмы она скрыто воздействует на сознание граждан? Чтобы рассмотреть ядро гегемонии вблизи, сначала надо проанализировать ход нашего времяпрепровождения с утра до вечера. Классическими институтами ядра гегемонии, которые необходимо контролировать, являются школы, университеты, политические партии, и любая группа, занимающаяся создаем продуктов культуры (книг, фильмов, газет). Все они несут за собой определённое идеологическое включение, которое программирует человека на те или иные действия.
Партия действует всегда открыто, она готовит людей под свои сугубо политические нужды. В школах основное воздействие происходит через содержание учебников, в которых можно как с одного параграфа по истории СССР запрограммировать человека на всю жизнь, так и непосредственно через интерпретацию излагаемых фактов учителем. Но как показывает опыт, зачастую он сам вынужденно проецирует идеологический посыл учебников. Ключевым моментом здесь является воспитание через лекции в школьных музеях, волонтёрские отряды, конкурсы и квесты. Кто-то нам скажет, что самым сильным идеологическим посылом обладает семья, но она не может входить в ядро гегемонии, потому что дела семейные практически не регулируются государством (что ни есть плохо). И, наконец, книги зашифровывают все идеологические моменты через изложение событий, поступков героев, их отношение к миру. Влияние книги значительно выше, чем учёба в школе, но книги читают далеко не все. Фильмы в этом ракурсе несут в себе массовый характер, но идеологический посыл доносят чаще через символы, которые сохраняются в сознании. Не удивительно, что добросовестные родители сначала показывают детям все советские мультфильмы, а только потом осторожно переходят на иностранные. Качество культуры поведения и жизненных ценностей у таких детей неизмеримо выше своих ровесников. Газеты обладали преимуществом перед всеми формами пропаганды в 20 веке, но сейчас уступили своё место телевизионным и сетевым СМИ.
Переходя к методам воздействия постмодерна, мы можем перечислить следующие компоненты гегемонии: новостные интернет-издания, телевизионные передачи, рекламные стенды, развлекательный контент в виде компьютерных игр, мифологическое окружение человека. Телевизионная пропаганда была до недавнего времени самой убедительной и массовой, но теперь она уступает своё место интернету. Здесь государство ещё в полном объёме не наладило своё влияние, поэтому всегда обеспокоено работой социальных сетей, которую сложно было контролировать. В короткие рекламные ролики разместить можно только идеи потребления. Игры отлично создают виртуальный идеологический мир детям. В то же время «мифологическое окружение» сводится к слухам, символам и знакам, которыми полно любое общество. Как правило, это прививается идеологическую эстетику.
А. Дугин называет «мифологическое окружение» постмодерна «чёрными чудесами». В работе «Радикальный субъект и его дубль» подробно описаны те виртуальные пространства, в которые загоняется человеческое сознание. «Чудеса» эти не христианские – чёрные, потому что создают ложные ценности, в которых смыслы не играют ровным счётом никакого значения. В этом сущность постлиберализма.
Ещё Поппер и Хайек стремились к тому, чтобы избавить модерн от всяких «пережитков» прошлого. Любые претензии телеологии или «иной» философии, как, например, марксизма – жёстко вычищались из обихода. Как мы знаем, вся философия премодерна была построена на поиске ответа к вопросу «зачем?». Цель и смысл были на первом месте. Но уже атомисты задаются вопросом «почему?» и пытаются объяснить причинно-следственные связи. Отчасти это сдвинуло науку вперёд, но какой от этого стал прок, если оказался потерян главный фундаментальный принцип смысла? Поэтому постмодерн как огня боится любых смыслов. Он знает, они убьют его. Обретение смысла гибельно для постлиберализма уже тем, что будут развенчаны раз и навсегда его «чёрные чудеса». В новом обществе абсолютно непонятно и «зачем», и «почему». Тот, кто даст полноценный научный ответ на эти вопросы, преодолеет и модерн, и постмодерн. Но будет ли это возврат к традиционному обществу, а не ещё одна игра со смыслами? Заглядывать за постмодерн страшно, потому что невозможно предсказать характер испепеляющего Нового Средневековья.
Кроме того, гегемонию можно классифицировать по типам. Геополитическая гегемония характеризует господство одного или нескольких государств на мировой арене, их влияние на остальные страны (вмешательство США в дела других государств). Культурная гегемония основывается на модели жизни общества, его ценностей (доминирование американской киновселенной Marvel в прокате). Она проявляется через популярность определённых жанров музыки, фильмов, книг. Экономическая гегемония проявляется уровнем контроля рынков сбыта и рынков производства (множество китайской техники и товаров). И военно-политическая гегемония (наличие российских беспилотных аппаратов, которые могут бомбить ИГИЛ, отражать вероятное нападение Грузии и защищать войска Венесуэлы одновременно при наличии вето в ООН и собственных баз на континенте).
Мы уже рассмотрели приёмы гегемонии, все они сводятся к получению информации из определённого источника человеком. Так что можно смело называть сущностью ядра гегемонии – информационные технологии, программирующие реальное пространство смыслов и действий. Реальная победа контргегемонии может быть достигнута только через работу «вируса», который поражает все клеточки организма и программирует их на производство новых.
И здесь мы сталкиваемся с новой проблемой для контргегемонии. В условиях постмодерна всё пространство напитано симулякрами. Доходит до того, что целые идеологии крупных партий порождают один большой симулякр, который нацелен на ложный путь. Устанавливая связи контргегемонии, интеллектуалы будут постоянно сталкиваться с группами шестой колонны, которая внешне работает заодно, но скрытно поддерживает текущую гегемонию. Умением разгадывать симулякры обладает не каждый, поэтому это будет один из факторов, постоянно играющих против движения вверх – ложные идеологии, ложный выбор, ложные контакты.
Мы разобрали ядро гегемонии, скажем несколько слов о политтехнологиях как сердце гегемонии. В условиях доминирования либерализма демократические выборы обязано проводить любое государство. Иначе его приравнивают к диктатуре и «приходят в гости» с правами человека. Но любая власть имеет свойство держаться за свои кресла, а значит и демократия становится некой игрой госаппарата с народом, где режиссёры пишут с начала до конца весь ход выборов. Самым важным элементом этой системы являются политтехнологии, которые обеспечивают легитимность власти политиков.
Д. Н. Смирнов подтверждает наши рассуждения о том, что теории элит являются наиболее подходящими для объяснения причины существования феномена политического манипулирования. В ходе манипулирования общественным мнением используются идеологические и духовные инструменты, за счёт которых показатели прочности властного положения увеличиваются. Контргегемония, которой удаётся перехватить ряд некоторых рычагов манипулирования, зачинает подрыв гегемонии через «молекулярную агрессию». Для защиты своего ядра гегемония использует приёмы «мифотворчества», с помощью которых происходит обоснование власти. Главная цель таких мифов – сокрытие материальных интересов тех или иных группировок, которые стоят в тени власти и дёргают за все ниточки управления.
И гегемония и контргегемония в своей деятельности используют социальную сеть. Социальная сеть является структурой по созданию комплекса связей и координации основных каналов коммуникации, по которым объединяются различные политические группы. Социальными сетями могут являться религиозные, неправительственные, общественные организации, спецслужбы, транснациональные корпорации, революционные, террористические, политические ячейки, фонды и благотворительные учреждения. Борьба контргегемонии с гегемонией выявляется через сетевую войну. Цель сетевой войны – установление и поддержание контроля над различными процессами и институтами гегемонии со стороны внешнего субъекта. Сетевые войны и технологии «умных толп» (управляемых и вне) широко используются в цветных революциях. Одно из свойств «умной толпы» заключается в мобилизации новых участников в политических акциях: «Путь каждый из вас позовёт по 10 человек, и вечером мы захватим эту площадь». Тем не менее, школа неореализма предлагает нам теорию гегемонистской стабильности, по которой подобные усилия контргегемона на локальных уровнях будут тщетны. Она утверждает, что присутствие гегемона в мировой экономической системе является одновременно неотъемлемым и достаточным условием появления и сохранения либерального устройства в международной экономике. Пока не будет свергнут глобальный гегемон, устройства других государств со временем будут вынуждены породниться с либеральной моделью. Поэтому задача контргегемона в современном мире поистине не только глобальна, но и сверхсложна.
Институты (ядро) и технологии (сердце) гегемонии мы разобрали. Теперь следует акцентировать внимание на идеологемах любой гегемонии. Доминирующая система всегда стремится навязать свою гегемонию остальным. Для этого первым этапом используется первая идеологема – вестернизация. За счёт вестернизации государство-гегемон захватывает другие территории продуктами массового потребления. Вестернизации обычно сопутствует модернизация страны, поэтому ущерб от вестернизации в первые годы незаметен. Но потом уже поздно что-то менять, общество оказывается «привитым» к западной культуре и автоматически согласно с ней сотрудничать, потому что не может отказаться от навязанных продуктов вестернизации.
Вестернизация – это процесс заимствования западных ценностей и образа жизни. Он происходит в культуре, политике и экономике. Самыми распространёнными западными ценностями являются: рыночная экономика, либерализм, права человека, гражданское общество, культура, американский образ жизни. Ярким примером вестернизации является Советский Союз позднего периода, общество которого буквально радело за приобщение к американским товарам потребления. Как видим, этот процесс оказался губительным и привёл к развалу державы. Китай в этом плане даёт положительный пример. Он заимствует некоторые элементы системы, вроде рыночной экономики, но при этом сам не подвергается вестернизации. Большую роль в этом играет понимание процессов руководством коммунистической партии Китая. Когда процесс вестернизации с первого раза не проходит, гегемон использует вторую идеологему – образ врага. Благодаря постоянно повторяющемуся в СМИ разговору о рисках агрессии государства, скорой войне и концентрации вражеской силы, гегемон решает сразу 2 проблемы: консолидирует своё общество, закрывая ему глаза на собственные проблемы, и подготавливает обоснование своей агрессии в личных интересах.
И наконец, третья не менее существенная идеологема гегемона – это оценки работы собственной власти как стабилизирующей. «Пусть мы не двинулись в развитии в этом году» – говорит гегемон – «зато мы не ввергли страну в пучину хаоса, смотрите какие мы молодцы». Такой посыл характерен для любой власти для оправдания своей бездеятельности – миф о стабильности наиболее актуален во времена непопулярных реформ. Решающим фактором в подобной кампании является уровень кредита доверия населения. При 80–90% доверия можно провести в жизнь любую непопулярную реформу. При этом естественно процент снизится в 2–3 раза, но со временем его можно будет восстановить. Опасный порог для гегемона – кредит доверия 10–20%. Здесь наблюдается резкий протестный рост населения, которое практически сложно остановить. При 30% бурление в обществе будет продолжительным, но не критическим. Если порог ниже 10% – риск революции огромен. Как правило, при таких рейтингах власть быстро сменяется. Это не означает гибель самого гегемона, т. к. он всегда «стоит за кулисой».
Выбор стратегии гегемонией всегда определяет плоды её власти. Контргегемону нередко приходится выбирать между «Государем» Макиавелли и «Государством» Платона. Политика или философия в основе нового «культурного ядра»? Грамши строил своё видение на основании методов Макиавелли, поскольку любая гегемония, перед приходом к власти, всегда обращалась к хитрости, обману и ловким политическим ходам. Контргегемония не сможет полностью отказаться от подходов Макиавелли, но она вольна выбирать – делать «Государя» целью или средством. Текущей гегемонии чуждо «Государство» Платона, в этом её слабость и преимущество. Контргегемония сделав «Государство» целью, имеет шанс изменить всё мировое устройство. Определять властные решения будут идеи, а не карманы бюрократов. Но такого рода целеполагание может быстро выродиться. Препятствовать вырождению может только жёсткая иерархия и меритократические принципы циркуляции элит, что со стороны выглядит отчасти утопично, но такое стремление не лишено смысла. Элита, которая выбирает «Государство», всегда будет осознавать себя морально правой. Это чувство собственной правоты в критические ситуации позволяет сохранить власть.
Виктор Янукович имел все ресурсы для того, чтобы подавить майдан силой. Отношение его к американскому финансированию не вызывало сомнений. Но он не смог сделать этого и сбежал. Его побег и предательство собственного народа показывает признание собственной вины: гигантская коррупция в его годы правления была известна всем, собственная сопричастность к схемам «распила» тоже наблюдалась. В такой обстановке американским стратегам было не сложно подавить «культурное ядро» властной гегемонии и ассимилировать его под свои интересы. После продолжительной «молекулярной агрессии», в установленные сроки ничто не помешало пойти на открытую конфронтацию и сменить власть через майдан, чтобы поставить собственную.
Финансируемый из бюджета США американский Национальный фонд поддержки демократии (National Endowment for Democracy, NED) заявил в своём отчёте, что выданные им гранты сыграли важную роль на начальном этапе Евромайдана в Киеве в 2013—2014 гг. По данным вышедшего в 2015 г. годового отчёта фонда, за 4 года (с 2011 по 2014 год) NED направил на поддержку украинских некоммерческих организаций почти $14 млн, активную роль в событиях майдана сыграл Институт массмедиа, входящий в состав NED. Джордж Фридман, глава корпорации Stratfor, которую журналисты называют не иначе как «теневым ЦРУ», подтвердил, что события на Украине – это профинансированный американцами госпереворот.
Коррупционные схемы с приходом к власти Порошенко, конечно же, не были свернуты. А конфликт на Донбассе использован как удобное прикрытие собственным финансовым проделкам. Однако цифра американских затрат по новым данным только увеличивалась. Позднее помощник госсекретаря Виктория Нуланд заявила, что США только официально потратили 5 миллиардов долларов на поддержку «демократии» на Украине. Судя по имеющимся данным, значительная часть этих денег была потрачена на «приручение лидеров украинской оппозиции». Тем не менее с приходом В. Зеленского не стоит ожидать каких-либо изменений, так как факты его зависимости от олигарха Коломойского не вызывают сомнений.
Поэтому отвечая на вопрос «Государь» или «Государство», вы отвечаете за будущее новой гегемонии, за власть, после которой придётся отвечать перед народом и Богом.
Больным вопросом для любой гегемонии является преемственность власти. Если мы рассматриваем мировую гегемонию, то здесь вопрос отрегулирован множеством политических институтов, которые изо дня в день трудятся над будущей либеральной элитой. Гегемония внутри одного государства всегда должна поддерживаться циркуляцией собственной элиты, которую всегда сложней взрастить без наличия построенных ранее сетевых институтов.
Особенно остро проблема касается государств цезаризма, где клановость власти предопределена её положением в геополитике. В олигархических условиях будет страдать качество власти, сменяемость элит идёт замедленными темпами. Эти исторические моменты передачи власти в цезаризме всегда определённый шанс реваншизма для любого внутреннего контргегемона. В СССР этим положением дел воспользовались при смерти Сталина оппортунистские силы, и точно такой же ситуацией воспользовались ревизионисты после смерти Брежнева. Таким образом, вражеские силы 2 раза использовали слабое место гегемонии. Чем это обернулось, все мы знаем. Текущая современная российская элита, несомненно, будет ориентироваться на положительный опыт передачи власти в Казахстане Нурсултаном Назарбаевым. Нарушить трансфер власти глобальной гегемонии контрэлита сможет только двумя способами: организацией мирового кризиса, либо внедрением своих агентов в «культурное ядро» гегемона и подрыв изнутри.
Гегемония на основе архетипа или tabula rasa? На каком фундаменте необходимо строить новую гегемонию и чем это обернётся в будущем? Отвечая на этот вопрос, необходимо дать новые определения: что есть архетип и tabula rasa в постмодерне. Архетип в аналитической психологии структурный элемент коллективного бессознательного. Но Юнг, будучи носителем фрейдизма, трактовал архетип с вульгарной материалистической точки зрения, пусть и продвинулся намного дальше своего учителя. Согласно академическому «Новому словотолкователю» Николая Яновского термин «архетип света» соответствовал идее о том, что Бог создал мир. Юнг, классифицируя архетипы, выделяет пары противоположностей, которые выводят трансцендентную четверицу, определяющую самость человека, его бессознательное на уровне мужского архетипического образа Небесного отца и женского – Великой матери (Мать-Земля). Знаменательно, что в русском варианте Великая матерь не греческая Кибелла, которая приветствует культ экстаза, а Богородица Дева Мария. С неё у нас ассоциируется милосердие и смирение, кротость и любовь. Дмитрий Кошелев разработал на этой концепции авторскую схему четверицы.
Коллективный разум и душа по Юнгу с рождения заложены в каждом человеке и представляют собой подобный архетип, который можно обнаружить в традициях любого этноса. При этом в книге «Отношения между эго и бессознательным» Юнг отмечает, что архетипы означают не унаследование идеи, а унаследованную предрасположенность к ним. Т. е. их можно обнаружить и развить, а можно и потерять. В качестве доказательств он приводит широкую базу аргументов из собственного опыта работы. Исходя из этого, мы видим, что психология как наука постепенно избавляется от пережитков фрейдизма и продвигается дальше философии либерализма в своём развитии. Концепцию tabula rasa («чистой доски») использовал английский философ Джон Локк, основатель либерализма. Данное определение выражало тезис о том, что отдельный человеческий индивид рождается без врождённого или встроенного умственного содержания, то есть чистым, его ресурс знаний полностью строится из опыта и чувственного восприятия внешнего мира. Это послужило основанием представления о просвещении общества как гаранта счастливого среднего класса, который занимается торговлей, культурно воспитан и не ведёт войн. Такая утопия оказалась похлещи любых марксистских представлений, однако именно в её парадигме живёт наше общество и её ценностям подчиняется, а значит отвергает собственный архетип, который лежит в основе русско-евразийской цивилизации, тем самым разрушая её культурное ядро и нас с вами. Поэтому вопрос о возвращении к собственному архетипу для контргегемонии глобален и актуален, это неизменный источник жизни, к которому мы обращаемся, минуя либеральную смерть. Мы не пустое место, не чистая доска, и пора об этом заявить на весь мир.
Выбирая собственную идентичность в противовес безликому глобализму, мы не можем не обратить внимания на социальный аспект любой гегемонии. За что вы боретесь, пролетарский класс или союз с буржуазией? Выбор не отменяет возможность следовать «золотой середины». Времена, когда всю буржуазию лишали имущества и вырезали под корень прошли, кровь и смерть людей не стоит того. Но и оставлять мировую гегемонию буржуазной нельзя, она показала на что способна у власти и на какие лишения обрекает народ. Как выразился герой одной книги: «Если вы колеблетесь между путём воина и обязательством перед кучкой жирных торгашей, богатеющих на страданиях народа, – вы не воины, вы наёмники. Вы вряд ли сможете глядеть в глаза своим детям, когда они вырастут».
Вопрос гегемонии – это не только вопрос власти. Это, прежде всего, этический вопрос. В том чья кровь уже остыла, становится эгоистом, он живёт для себя, и интересы народа ему важны, лишь пока они служат его собственным интересам. Идея буржуазной либеральной гегемонии проста: они готовы уничтожить весь мир, создавая райский уголок вокруг себя. Это скверная, но присущая многим людям в любой стране психология. В результате забвения традиционных ценностей, намеренно уничтоженных модернистами и развеянных по миру в виде пепла в постмодерн, мы приходим к негативному восприятия мира. А солнце и природа не изменились, изменяется сущность человека.
Будет ошибочно полагать, что подобное есть явление только нашего времени. Это было во все времена в тех или иных формах. Вопрос в принятии такого положения дел или борьба с ним. Логика буржуазии ясна: «Если мы начнём делиться с беднотой, то скоро станем такими же тупыми животными, как и они. Что отличает человека высшего сословия от черни? Только деньги, и то, что они несут – удобства и роскошь, лёгкую и необременительную работу, которая заключается просто в заключение сделок с нами же подобными». Любой, кто заступается сегодня за «быдло», будет наказан гегемоном. Сделать мир лучше – означает лишить определённый круг людей прибыли. А это непростительное нарушение либерального высшего светского общества. Это вызывает лишь недоумение, откуда взялся этот сумасшедший, он не знает правил рынка, по которым принято играть?
Локальный гегемон (будущий контргегемон), который избирает путь противостояния мировому гегемону, должен решить для себя вопрос уровня компромиссов, на которые может пойти. Это нелёгкий путь эквилибристики по канатной дорожке. Здесь не возникает вопрос соотношения принуждения и доверия гегемонии, решается волевой выбор. И часто на этом этапе контргегемон теряет свой потенциал. «Большинство людей достаточно разумны, чтобы подчиниться сильному, надавить на слабого, устроиться по удобнее… Они умны и начитаны, они постоянно идут на компромиссы – с окружающим миром, с собственной совестью, с законом и другими людьми. Созданы очень интересные научные теории компромиссов, живя по которым, ты в бесконечной войне жизни будешь выигрывать одно сражение за другим. Это так правильно, так удобно. Но после каждой такой победы ты оставляешь в очередной сделке частичку себя, своей души – по чуть-чуть, по капельке, пока в конце не осознаешь, что, выигрывая сражения, войну ты проиграл. Это, конечно, если в тебе останется хоть что-то от того честно и наивного юноши, который только начинает сражение за свои идеалы. А чаще всего не остаётся ничего, и человек умирает в полной уверенности, что жизнь удалась».
И остаётся констатировать, что в людях, достигших высокого положения, но равнодушно смотрящих на страдания других, способных перешагнуть через все человеческое – зверь победил, заставляя служить собственным желаниям. Вот и гадай потом, усыплять таких или изолировать от общества. А что наши учителя жизни? Что мы могли бы сказать великим европейским просветителям? Что скажут все те политики, которые одобряют геноцид своего народа? Что скажут последователи «великих учёных», которые осуществляют в жизнь все их идеи? «Живущие ради удовлетворения своих амбиций любой ценой, забыв о сострадании и милосердии, и применяющие знания и силу бездумно, ради платы, как бы велика она не была, не меньшие, а то и большие преступники, чем те, кто используют ваши изобретения. Вы мните себя суперлюдьми, не замечая, что вы – уже не люди. Вы нелюди. В вас жажда знаний выжгла душу не менее сильно, чем в других жажда власти и наживы».
Те, кто скрытно поддерживает таких людей, не смогут всегда оставаться в тени. Любой традиционалист себе и другим прямо сейчас должен сказать твёрдое «Нет!». И только тогда можно помыслить контргегемонию.
Постмодерн вырастил человека-амебу. Конечно, это не совсем то, что представлял себе либерал-Локк. И совершенно не то, что мыслил Ницше. Но какую матрицу заложишь, такой продукт и получается. Даже не осознавая, можно вылепить из праха совершенство, а из золота – зверя. Вопрос в том, кто «лепит», какие смыслы вкладывает, какое «ядро» представляет идеалом.
Становление контргегемонии
Когда Джон Локк в буржуазно-феодальной Англии смотрел в окно своего дома на мир людей, он удивлялся словам Томаса Гоббса о том, что человек плох. Вот люди идут на рынок, чтобы продать или купить произведённые товары – и продавец и покупатель довольны. Казалось бы, торговля, преследуя свои интересы, только создаёт благо людям. Отсюда впервые появился миф о «среднем классе», который обеспечит процветание нации после появления мелких буржуа, а государство после всеобщего просвещения отпадёт за ненадобностью, ведь все умные торговые люди заключат договорённости внутри гражданского общества, которому не понадобится «Левиафан». Но Маркс, руководствуясь диалектикой Гегеля, опроверг это тем тезисом, что существуют непреодолимые противоречия внутри общества, которые исходят из корыстного использования отчуждённого труда пролетариата, в ходе которого показывается на свет угнетаемый характер таких взаимоотношений. Несправедливая эксплуатация человека человеком осуждается с моральной точки зрения, а в либерализме она оправдывается рисками потери прибыли, который несёт буржуа в ходе рыночных операций.
Что для Локка было страшно? Потеря стабильности торговли, то, что последователями Адама Смитта было описано как кризис перепроизводства, в ходе которого владельцы собственности моментально банкротятся. И действительно, «Великая американская депрессия» показало всю несостоятельность такого механизма. Причём это свойство рыночной экономики не «одноразовое», кризисы повторятся с интервалом в 10–20 лет. Кризис 2008 года навеял ужас всем крупнейшим магнатам. Причём Россия в силу своей сырьевой экономики тогда потеряла раза в два больше сбережений, чем те же Соединённые Штаты. Сегодня мы приближаемся к новому масштабному экономическому кризису, который придётся вероятно к концу 2020 года, а финальный аккорд прозвучит в 2022-м.
Александр Панкратов довольно точно выразился по поводу этих страхов: «Когда сытые современные граждане, тридцатилетние дети с напудренными носами и перекаченными седалищами ноют о бессмысленности своих жизней – становится смешно. А ведь они искренне полагают, что пребывают в кошмаре и ужасе. Но нет, господа, вы ошибаетесь. Вы ещё не знали русского ужаса. Русской смерти. Русского ничего. И не дай Бог вам узнать». В момент перехода от феодального к капиталистическому хозяйствованию в Российской империи в голодные времена шестидесятилетние старухи, которые не могли полноценно работать, были вынуждены отдавать весь свой хлеб семье, после чего умирали с голоду. Голодные дети нередко сами зверели и отбирали еду, а взрослые радовались: «Слава Богу! Лишний рот с плеч долой!». Вот сущность такого рода противоречий капиталистического хозяйствования в русской среде. Голод 1898 года был примером некой гиперболы таких отношений.
В чём был страх последователей Маркса? На Западе троцкисты боялись, что при строительстве социализма государство взбунтуется и чиновничий аппарат не отомрёт, как ему и полагается в теории. Отсюда и постоянные конфликты с нашими сталинистами, которые упорно не хотят делать ставку на мировую революцию, а стремятся к социализму в отдельно взятой стране. Что есть русский ужас в этой парадигме? Это абсолютная потеря суверенности, принципа священности государства, полная анархия и беззаконие, в ходе которого гибнут миллионами младенцы, процветает наркомания и пьянство, и снова голод, разруха, уничтожение здравоохранения и образования – всё, что было продемонстрировано в 90-е в ходе приватизации государства. А что может быть ужаснее, когда преступления ещё и прикрываются красивыми словами и догмами возрождённой православной веры?
Тем не менее, мы не склонны думать, что человек, в сущности, плох. В разные периоды истории в нём могут довлеть и разные его составные части, хуже всего, когда довлеет Зверь. Необходим порядок и гармония из Духа, человека и зверя, но не либеральный, где у каждого есть право голоса, а дисциплинарный, где Дух всегда будет сверху.
Поделиться книгой: