Бруша реки Алва

– Стало быть, что-то да чувствуешь, значит, живая…

– Вот, – сказала бруша, меняя русло разговора. Она протянула кусочек материи, перевязанный на манер мешочка гибким стеблем травы.

Вильям сомкнул пальцы. Внутри лежало что-то твердое, как камень, и немного вытянутое.

"По форме похоже на сердце… Маленькое детское сердце…" – невольно промелькнуло у него в голове.

Только вот сердце это было необычайно холодным, словно его только что выкопали из покрытой инеем земли.

– Дети больны, но хворь – только лаз по которому вор крадет их силы. Их юность и здоровье. Их жизнь. Я чувствую это, но не могу найти того, кто творит это зло. Этот камень обвит волосами больных детей. Не всех, но этого достаточно. Он как сердце, жаждет биться, согреться их теплой кровью. Чем ближе будет оно к источнику их силы, тем горячее станет. Думаю, что злодей получил ее уже достаточно, чтобы его присутствие можно было распознать издалека. Найди его. И позови меня. Дальше я сделаю все сама.

– Как мне позвать тебя?

– Проклятая Луиза, – снова с язвительной усмешкой ответила она.

– Это твое настоящее имя? В смысле то, которое дала тебе мать?

– Частично, – продолжала ухмыляться бруша.

Вильяму подумалось, что его собеседница при жизни имела задорный нрав. А потом он поразился мысли о том, что чувство юмора может остаться с тобой и после смерти. Сердце обдало волнением и восхищением.

Между тем девушка продолжила:

– Только будь с этим, пожалуйста, очень аккуратен. В камне мощнейшее колдовство. Темное и безжалостное. Стоит открыть мешочек, как оно вцепится в любого живого человека, оказавшегося рядом. То есть в тебя. С жадностью голодного пса оно проглотит всю жизнь и силу своей жертвы. И, конечно, держи его подальше от несчастных деток. Огонек в них и так еле теплится. А теперь поспеши, пока длится ночь и все сидят по домам.

– А как я могу помочь тебе? Луиза… – Его сердце будто запнулось, когда он произнес ее имя. Такое для него безвкусное, миллион раз слышанное, сейчас оно показалось необычайно красивым и мелодичным. А еще каким-то хрупким, словно острый кристаллик льда.

– Послушай, Вильям…

И снова дрожь в груди, но на этот раз уже оттого, что с малиновых губ слетело его собственное имя.

– …я вижу, как ты смотришь на меня. Молодая кровь дурманит тебя. Она заставляет верить в то, что если очень хочется, то возможно все. Даже обмануть жизнь и смерть. Но это невозможно. Время течет только в одну сторону. Мне не стать снова живой, чтобы разделить эту жизнь с тобой. Однако если мне удастся сохранить жизнь кому-то, то мне будет позволено покинуть наконец этот мир. Окончательно. Это именно то, чего ты хотел, предлагая свою помощь?

Он смутился, но быстро взял себя в руки.

– В первую очередь я хотел избавить тебя от страданий. Скажи, если с твоей помощью удастся спасти детей, тот, кто вынес тебе этот приговор, даст помилование?

– Посмотрим… – пожала плечами Луиза, и этот жест был полон не то усталости, не то тяжелого, застарелого отчаяния.

– Тогда я поспешу! – ответил Вильям и зашагал к привязанной неподалеку лошади. Действия были важнее любых слов.

Сердце его колотилось, сбивая дыхание. Молодому человеку было горько от мысли, что он может больше никогда не увидеть ее. Повинуясь этому чувству, Вильям обернулся. Бруша стояла, глядя вслед. Ветер заставлял танцевать пряди волос и подол платья. Когда их взгляды встретились, девушка развела руки, словно для объятья, и вмиг сжалась в темный крылатый комок. Захлопав крыльями, утка затерялась в кронах деревьев.

До самой деревни он гнал лошадь так, что бока ее стали горячими, словно печь. Камень же в матерчатом мешочке, наоборот, жалил пальцы холодом до того сильно, что хотелось выбросить его. И только когда впереди показался темный силуэт соседской кинты, мешочек заметно потеплел.

Свет в окнах не горел. Взгляд Вильяма невольно упал на раскидистый древний дуб, заслонивший половину двухэтажного дома. Несколько дней назад пришлось залезть на одну из его могучих ветвей, чтобы приладить качели для Карен и ее старшей подруги Эмилии. Вечером после этого подвига племянница призналась молодому солдату, что теперь соседская десятилетняя девочка безвозвратно в него влюблена. Ему хотелось вспомнить ее смущенное розовощекое лицо, но перед глазами стояло только алое пятно на тряпичной карте на месте их дома.

Вильям слез с коня и неуверенно пошел к дому. Камень в мешочке становился все теплее. Нахмурившись, юноша сделал еще шаг. Еще.

Вдруг в неподвижности ночи раздался женский крик. Словно ледяной нож, он ударил в грудь, в заходящееся сердце. Ушедший день выдался жарким, и голос хозяйки перепуганной птицей вылетел в открытое настежь окно. Между мольбами о помощи Вильям разобрал слова "она не дышит" и отпрянул. Он вспомнил, что Луиза наказывала не подходить к домам детей, чтобы не навредить им. Спотыкаясь, он бросился прочь, кляня себя за то, что, поглощенный желанием как можно скорее найти виновника, пренебрег этим предупреждением.

Чувствуя себя преступником, бегущим с места своего злодеяния, Вильям запрыгнул на лошадь и пустил ее галопом.

Опомнился он уже на краю деревни. И в первую очередь потому, что камень, по-прежнему зажатый в руке, буквально обжег ладонь через тонкую материю. Будто вспыхнул. Жар накатил, как волна, и отступил снова.

Парень потянул за поводья. Лошадь уперлась копытами в землю, подняв облако пыли и громко фыркая.

Тяжело дыша, будто бежал сам, Вильям огляделся. Основные кинты остались позади. Рядом не было даже старых сараев.

Он слез и пошел обратно по дороге. Шаг за шагом каменное сердце наливалось жаром, но на какой-то момент чуть остыло вновь.

В этом месте с дороги сходила еле различимая тропинка. Она вела к вилле Сомбриа. Эта богатая и знатная семья переехала сюда из Оливейры, после внезапного разорения при каких-то сомнительных обстоятельствах. При каких именно – слухов ходило так много, что из них совершенно невозможно было выбрать правду. Впрочем, произошло это, когда Вильям был еще мальчишкой. Тогда вилла Сомбриа интересовала его разве что в качестве объекта для глупых детских насмешек. Сейчас в живых оставались лишь дочь хозяина – дама почтенного возраста, не удавшаяся ни лицом, ни характером, – да нелюдимая племянница, которая, как рассказывала Паула, приехала несколько лет назад ухаживать за теткой. Может быть, даже и немая, ибо ни слова от нее никто никогда не слышал.

Земля при вилле давно заросла, напоминая скорее лес, чем сад. И в лесу этом стоял двухэтажный дом. Узкий и вытянутый, словно готовый отдать честь солдат. Такие обычно строили в городах, где дома прижимались друг к другу стенами, словно жерди в частоколе. Здесь же, среди заброшенного сада, здание казалось скорее исполинским пнем, чем чьим-то жилищем.

Упавшие деревья, прогнившие и заросшие мхом, никто не убирал. В свете полной луны они походили на вылезающих из земли криволапых насекомых. Вильям признался себе, что сам бы даже не вспомнил об этом месте. Теперь же, ступая по узкой тропинке к дому Сомбриа, он понимал, что лучшего места для затаившегося чудовища в округе не найти.

Между тем каменное сердце в мешочке не просто нагрелось – оно заметно потяжелело и пульсировало жаром все сильнее и сильнее. Казалось, что еще вот-вот – и оно начнет толкать сомкнутые на нем пальцы. Пожалуй, впервые за последние несколько лет молодому солдату было искренне страшно. Страшно настолько, что даже не получалось до конца вдохнуть. Он корил себя за то, что не взял даже элементарного оружия. Да, бруша велела лишь найти виновного, а дальше обещала сделать все сама. Но сделать что? Во-первых, он не привык прятаться за спинами женщин. Живых или нет – неважно! Во-вторых, с оружием он чувствовал бы себя чуть увереннее. Впрочем, могло статься, что оружие тут бессильно.

Показавшийся из-за деревьев дом выглядел брошенным: заросшая мхом и папоротником черепица, отлетевшая кое-где плитка, вросшая в траву калитка, которую давно никто не пытался закрыть. Слепыми глазницами окон с плотно сомкнутыми ставнями он смотрел в пустоту перед собой, не замечая ночного гостя.

Стараясь ступать как можно тише, Вильям размышлял о том, когда призвать брушу. Да, он был уверен, что злодей находится за этими стенами, но кто? Достаточно ли найти логово виновника или нужно выманить его наружу?

С этими мыслями солдат остановился у калитки. Окажись он здесь пару дней назад, побоялся бы перепугать одиноких женщин ночным визитом Сейчас же воображение рисовало, как обе они бросаются на него с порога, разевая нечеловечески широкие пасти. Да и дом мог оказаться вполне самостоятельным чудовищем. Слыхал Вильям и о таком. Потому решил для начала обойти его по периметру и внимательно осмотреть.

Юноша проскользнул в сад и прокрался к веранде заднего двора. Поверх потемневших и кое-где уже просевших половиц лежали сухие листья и ветки. На скамье забыты были старый вязаный плед и книга. Страницы иногда лениво шелестели на легком ветру. Словно вторя им, с тихим скрипом приоткрылась деревянная створка оконных ставней. Будто специально приманивая незваного гостя.

Он приблизился и заглянул в темноту. Видно было немногое. Мореного дерева шкаф, стол, оставленный неприбранным, картина на стене, на которой с трудом, но можно было разобрать морские волны.

Вдруг шею ему оцарапала наброшенная через голову шершавая палка. Не стало воздуха. Обломанные сучки вонзились в кожу. Кто-то, стоящий за спиной, пытался задушить его.

Вильям схватился свободной рукой за палку, а потом резко согнулся, пытаясь оторвать нападавшего от земли. Уловка не сработала – вероятно, стоявшая за спиной имела необычно высокий рост. Впрочем, она была и необычайно сильна. В том, что это женщина, сомнений не возникало – виднелись рукава и подол уличного платья.

Тогда молодой солдат, наоборот, прогнулся назад, заставляя их обоих упасть, а потом перекатился на бок. Один конец палки уперся в доски веранды, и это позволило Вильяму сделать вдох.

В тот же миг он услышал грохот. Скорее даже почувствовал! Это отяжелевший до невыносимого мешочек с каменным сердцем выпал из его руки, и, казалось, все вокруг подпрыгнуло от этого удара. Женщина за спиной зашипела, словно взбешенная кошка, и еще сильнее прижала жертву к себе. В глазах юноши запрыгали круги. Из горла выходили лишь хрипы.

Сначала Вильям пытался ударить женщину локтем или схватить за волосы, но та словно не чувствовала боли. Уже в полузабытьи он начал шарить вокруг, надеясь нащупать хоть что-то.

Матерчатый мешочек обжег ему пальцы.

Недолго думая, он сорвал травяную завязку и изо всех сил прижал выскочивший из тряпки камень к противнику. Наугад. Женщина взвыла. Жутко. Не по-человечески. С рыком и хрипом. Хватка ее чуть ослабла, но все еще не позволяла выбраться.

– Луиза… – просипел Вильям. – Луиза…

Камень стремительно тяжелел и раскалялся, будто взятый из печи уголь. Не в силах удерживать его больше, парень извернулся и сунул его женщине за ворот платья.

Новый крик, еще более пронзительный и звериный, сотряс темный сад. Очередным рывком Вильяму наконец удалось выбить палку из рук нападавшей. Глубокий и жадный глоток воздуха… А потом к воплю ведьмы присоединился его собственный крик:

– Луиза-а-а!!!

Перед глазами все плыло. Он отполз и поднялся на одно колено. Теперь можно было разглядеть ту, что напала на него.

На полу веранды корчилась очень высокая и крепкая женщина. Он не раз видел племянницу сеньоры Сомбриа, но сейчас узнавал ее с трудом. Казалось, ее тело наспех натянули на рослого мужчину, отчего черты и без того не самого миловидного лица стали еще грубее. А теперь, искривленные агонией и изуродованные глубоким ожогом в полщеки, смотрелись и вовсе пугающе.

Строгое платье в районе груди вздымалось, будто за шиворот женщине запрыгнула крупная крыса. Пуговицы частично поотлетали. Белизна внутреннего платья перемешалась с чем-то густым и темным.

И все же ведьма перевернулась, оперлась на руки и испепеляющим взглядом вцепилась в Вильяма.

Она прыгнула вперед, словно хищник, с четверенек. Солдат успел упасть на спину и ударить ее сапогом. Женщина повалилась набок, сшибая столик на чугунных ножках, будто тот был собран из хвороста. И была готова снова ринуться в бой – но в этот момент сад озарился яркой белой вспышкой. С треском и свистом, мгновенно обугливая попадавшиеся на пути ветви, к веранде неслась гигантская шаровая молния. Вильям закричал, ослепнув от яркого света. Потом – нарастающий треск и оглушительный грохот…

Секундой позже парень понял, что еще жив. Зрение возвращалось постепенно. Из мрака и месива мельтешащих бликов проступила лежащая на полу женщина. Руки и ноги ее были раскинуты в стороны, голова запрокинута. Грудная клетка провалилась вовнутрь, и от пульсирующей впадины расходился в обе стороны чернеющий разрыв. Казалось, что это жуткое существо было нарисовано на мешке, напоминавшем по форме человека. Мешок вспороли, и его ткань стремительно стлевала. Сморщиваясь и съеживаясь, втягиваясь в центр.

Шаровая молния в это время кружила по саду, словно желая подлететь ближе, но не решаясь. Она уменьшилась втрое, поэтому было легко разглядеть расходящиеся от ее центра в стороны голубоватые пучки, щелкающие и подвижные. А еще – извивающийся хвост, которым светящийся шар будто ощупывал то землю под собой, то стволы деревьев. И всюду от этих касаний оставалась черная копоть.

Вильям отвлекся на это зрелище, а когда повернулся, снова невольно вздрогнул всем телом. От мучившей его женщины остались только неровные, еле узнаваемые куски. А из-под них проступала сама старуха Сомбриа. С ног до головы вымазанная в чем-то темном и мерзком. В ее груди грохотало раздувшееся сердце. Уже совершенно живое и настоящее. Только большое, подходящее скорее быку, чем человеку. И старая ведьма, до того прятавшаяся в образе молодой, уменьшалась, а сердце продолжало расти и наливаться.

Вильяма не покидало ощущение, что пол под ним наклоняется и что он сам вот-вот упадет в это жуткое месиво. Превозмогая накатывающую на него невыносимую усталость, он пополз в сторону.

Когда юноша был уже на ступенях террасы, от хозяйки дома осталось только гулко ухающее сердце размером с крупную тыкву. Оно грузно подпрыгивало в луже темной грязи.

– Луиза…– прошептал он, глядя на мечущуюся над домом шаровую молнию.

Сам не зная, почему, но он не сомневался, что это она. Чувствовал, что это свет ее сердца. Ее жар. Что-то живое, что все еще привязывало ее к этому миру. То, чему суждено было сыграть свою роль этой ночью и навсегда остаться здесь.

Словно подтверждая его мысли, сияющий шар прожужжал мимо него и врезался в лежащее на полу сердце. Ярчайшая вспышка снова ослепила юношу, грохот на минуту превратил все звуки в его ушах в единый неприятный гул. А придя немного в себя, на подкашивающихся ногах парень бросился прочь, потому что терраса вокруг полыхала. Где-то там словно в далекой, прошлой жизни он привязал лошадь. По дороге Вильям снова и снова шепотом звал Луизу, благодарил ее, желал мира ее душе. Уже не веря, что увидит вновь, но надеясь, что она еще способна услышать его. Слезы иногда сбегали по щекам, не то, от едкого дыма, не то смывая ужас остающейся позади ночи.

Силы возвращались к детям постепенно, но пару недель спустя Вильям уже толкал качели, на которых подлетала в синее небо хохочущая Карен. А Эмилия, заливаясь краской, предлагала ему свежий лимонад.

Виллу Сомбриа посчитали сгоревшей от внезапной ночной грозы, ибо гром и всполохи разбудили хозяев ближайших владений. Когда слухи о пожаре расползлись по окрестным рынкам, из Оливейры приехали какие-то родственники, и выяснилось, что никакой племянницы у покойной не было. А позже благодаря все тем же болтливым языкам уже все в деревне были уверены, что молчаливая ведьма давно убила старуху и творила в ее доме черное колдовство, отчего и болели дети. С колдовством Вильям был полностью согласен. А вот насчет ведьмы – знал, что никакой племянницы не было. Просто старуха воровала жизнь других, чтобы натягивать на себя молодую личину. Только с голосом, по-видимому, у нее что-то не получалось. Но это все уже было неважно.

А еще несколько раз приходил он в полнолуние на берег Алвы. Пару раз приносил цветов и отдавал их прохладным потокам. А потом однажды встретил там девушку. Бойкую и веселую дочку владельца пастбищ.

Fim

Для создания этой истории автор лично собирал легенды, поверья и прочий фольклор центральной и северной Португалии, в том числе дохристианский. Однако все герои выдуманы, а совпадения случайны.