Помоги проекту - поделись книгой:
- Почему?! Мы что - тираны или палачи собственного народа?! Ты этого боишься? Но у меня, как и у многих офицеров, что сейчас сражаются, такого даже в мыслях не может быть!
«Я не про то. Понимаешь, если вас большевики одолеют сейчас, когда у тебя на триста миллионов золота имеется возможность провести закупки, то потери у них будут жестокие. А вдруг это скажется на будущем страны?! Ведь у погибших не родятся дети, они не заведут семьи – такую брешь не сразу залатаешь! Про мое поколение так и говорили – «дети детей войны»! А вдруг именно их и не хватит Гитлеру хребет сломать, ты же знаешь, сколько мы миллионов человеческих жизней за победу положили!»
- Безумие так воевать! Залить врага кровью почти тридцати миллионов соотечественников?! Только ради этого, чтобы люди, уже живущие или рожденные в будущем, уцелели в ту лихую годину, и стоит сейчас сражаться нам, сколько можно и нужно. А за этого Адольфа Гитлера теперь не беспокойся – сам знаешь, что уже нашлись русские офицеры, сего отъявленного мерзавца, пусть даже ценой собственной смерти, собственноручно пристрелят в мюнхенской пивной – он ведь любит там выступать!
Владимир Оскарович тяжело вздохнул – позавчера его внутренний собеседник много чего рассказал о будущем, а он только слушал и вытирал холодный пот. Такого даже в самом кошмарном сне не приснится!
«Знаю, потому и буду тебе помогать! Вы удержитесь, да нормальную Россию постройте. Пусть только на этой территории, если на других – в Заполярье и на юге - против большевиков не выстоите. Здесь в недрах вся таблица Менделеева находится, полезных ископаемых уйма, огромные богатства прямо под ногами. Расскажу все, что знаю, только заводы постройте, да нормальную жизнь сибирякам дайте. Лишь олигархов выведите под корень – они любое дело на благо России погубят!»
- Не будет таких толстосумов, это могу обещать тебе точно. Как этого добиться пока сам не знаю, но в нашем будущем подобных «Тит Титычей» здесь точно не будет. И братьям Меркуловым в Приморье укорот сделаем в самое ближайшее время, и всем тем рябушинским и гучковым, что сейчас в эмиграции находятся и сюда захотят прибыть!
«Я тебе верю, потому и здесь, с тобою. Ведь смотри, что получается – сейчас три миллиона населения, в мое время было уже одиннадцать, с учетом того, что более миллиона уехало из региона. Я просто подумал, что если вы примите всех эмигрантов, империю уже покинуло три-четыре миллиона соотечественников. А также всех беглецов от советской власти – летом уже будут восстания крестьян, а самое большое полыхнет в западной Сибири в феврале следующего года, то десять миллионов человек в ДВР лет так через пять уже может быть. И это как минимум, может прибыть и больше».
- Может и так быть, - согласился генерал Каппель, и как офицер генерального штаба немедленно начал обдумывать различные варианты развития обстановки в самом ближайшем будущем. Удержать любой ценой осколки империи, и потом, получив из них опору, начать воссоздание державы, той будущей России, что станет по-настоящему
Оказанная «собеседником» (а как назвать иначе
Ведь если не считать собственной жизни и бесценных сведений о будущих событиях (еще не свершившихся, но которые можно частично изменить в лучшую сторону), то в здешнем активе уже имеется практически все Приморье – белое, а отнюдь не красное!
Чехи там уже провели контрпереворот, правда за помощь заберут сорок из семидесяти миллионов золотой звонкой монетой, что есть во Владивостоке сейчас (а так большевики просто вывезли бы эти деньги в Амурскую область). Можно полностью рассчитывать на складированное чехами оружие корпуса (а ведь японцы его чуть не прибрали к собственным рукам, наплевав на свои гарантии, и, в конце концов, оно досталось именно красным, что под «вывеской» народоармейцев ДВР заняли Приморье в 1922 году). Сюда можно приплюсовать две дюжины новеньких французских аэропланов «Сальмсон и тридцать танков «Рено» (эти должны были достаться в будущем китайцам), да вдобавок еще получили десяток американских танков (а ведь янки их просто сбагрили партизанам в
- И чем нам следует заниматься?
Владимир Оскарович общался со своим «альтер-эго», имя которого он не знал (ему категорически в том отказали), исключительно так – будто с собственной памятью или отражением в зеркале.
«Думаю тем, чем ты и занимаешься. Победить большевиков уже нельзя, за ними масса крестьян и рабочих, но вот надолго затянуть войну можно, есть даже небольшие шансы оставить за собою осколки империи. Я роман в свое время читал под названием «Остров Крым», на котором якобы удержались белые в течении шестидесяти лет».
- Хм… Было бы интересно узнать более конкретные вещи и по этому произведению, и по многому другому…
Петровский завод
бывший министр снабжения
Временного Сибирского и Российского правительства
Серебренников
Иван Иннокентьевич пребывал в состоянии полной растерянности. Он последние три недели только радовался чудесному спасению – 20 января чехи взяли его, скрывающегося в городе у знакомых, в один из своих эшелонов, проходящих нескончаемой лентой вдоль Ангары, за которой дымили печными трубами многочисленные дома ставшего родным Иркутска. В городе ждала бы неизбежная гибель в самом скором времени – политических врагов большевики разыскивали со всем рвением, куда там пресловутым жандармам (прояви те хоть десятую часть такого усердия, то всех бы революционеров в стране извели под ноготь).
Серебренников являлся достаточно известной у сибирской общественности фигурой - один из трех главных министров Временного Сибирского правительства, наравне с Вологодским и Михайловым, он вел переговоры с КОМУЧем на Государственном Совещании в Уфе, которое привело к появлению пресловутой Директории. И вот тут Ивану Иннокентьевичу пришлось сыграть одну из значительных ролей в своей жизни – быть одним из министров, что помог адмиралу Колчаку стать «Верховным правителем России». С таким «послужным списком» участия в белом движении его ждал неминуемый расстрел – хотя политическим деятелем он никогда не являлся. Более был известн как ученый, краевед, активный деятель «областничества» - так называемый сибирский «автономист».
Во Временное Сибирское правительство Серебренников попал совершенно случайно. Будучи в Иркутске в феврале 1918 года, когда большевики окончательно утвердили свою власть, от одного знакомого на улице он узнал, что Сибирская областная дума, насквозь эсеровская, избрала его министром в правительство еще в прошлом декабре. Но Дума так и не получила вожделенной власти, каковую подгребли под себя коммунисты, опираясь на вооруженную силу в лице разагитированных ими солдат запасных полков. Большинство «министров» новоявленной «сибирской государственности» от греха подальше предусмотрительно свалили в близкую Маньчжурию, вполне обоснованно опасаясь репрессий красных. Почти сразу после восстания чехов в мае-июне 1918 года на Серебренникова, оставшегося жить в Иркутске, и взвалили хлопотную должность министра снабжения, которую он стал исполнять добросовестно, как привык все делать в жизни.
Приехав в июле в «столичный» Омск, Иван Иннокентьевич провел там более полугода, налаживая с нуля хлопотное дело обеспечения армии и населения товарами первой необходимости, задействовав для решения этой задачи все «мощности» слабой промышленности Сибири, ища также опору у кооператоров, кустарей и ремесленников. Так что коммунистам было, за что Серебренникова ненавидеть, и даже расстрелять вместе с адмиралом Колчаком заодно, попади он им в руки.
В январе 1920 года большевики произвели очередной переворот в Иркутске, создав ВРК и отстранив эсеровский Политцентр от власти. Вот тут и начались расправы, порой бессудные. По устойчиво ходившим слухам, пришедшие в город партизаны расправились со многими деятелями, как они выражались, «колчаковщины», в числе которых оказался и генерал Красильников («прославился» подавлением ряда крестьянских восстаний), которого прикончили в больнице для тифозных.
Серебренников скрывался у знакомых, но прекрасно понимал, что рано или поздно кто-то из «доброжелателей» на него обязательно донесет чекистам. Чудом перебрался на левый берег Ангары, к железнодорожному вокзалу – линия Транссиба была объявлена послами «великих держав» нейтральной зоной. Японцы в своих эшелонах вывезли на восток немало белых, кое-кого забрали в поезда союзных миссий, но большая часть русских беженцев осела в чешских вагонах, хотя бы просто потому, что их было намного больше, чем всех остальных союзников, вместе взятых.
Именно чехи спасли его, вывезли вместе с женою, переодев в солдатскую форму и выдав документы на имя солдата Прохазки. Тянулись чередой долгие дни, поезд еле полз вокруг Байкала, потом добрался до Верхнеудинска. После двухдневной стоянки снова двинулись в путь, уже по Забайкалью и, наконец, добрались до Петровского завода.
Супруга Александра Николаевна с женами чешских офицеров и солдат отправились стирать белье в поселок, договорившись с хозяевами одного из домов об аренде бани. Иван Иннокентьевич клятвенно пообещал жене обязательно встретить и помочь донести корзину с высушенным бельем и простынями, которыми застилали матрасы на полках. Проводив «половинку», он уселся за столик хоть третьеразрядного, но в сравнении с теплушкой, весьма комфортного вагона. Ему отвели почти целый отсек – две нижние койки – верхние оказались забиты под потолок чешским добром, чему бывший министр был неимоверно рад. Ведь, по сути, их маленькой семье выделили вполне комфортное, пусть и временное, но отдельное от других жилье, вход в которое на ночь можно было завесить простыней.
- С чего начать?
Задав самому себе вопрос, Серебренников взял карандаш и пододвинул листок бумаги. Он собрался написать статейку в эшелонную газету - интервенты ехали с комфортом, и кроме пищи телесной, старались приобщиться и к «духовной». Но мысли в голову не шли, пока просто посматривал в окошко, покрытое изморозью. Здесь он бывал не раз, проезжая мимо построенного еще при Петре Великом маленького чугунолитейного завода, единственного на всю Восточную Сибирь и Приморье.
Сейчас Иван Иннокентьевич напряженно думал о том, что, добравшись до Читы, ему придется выезжать обратно в Иркутск. Он совсем не хотел покидать родину, тем более город освободили каппелевцы, вызволили из-под стражи адмирала Колчака, и, судя по разговорам среди чехов, всыпали красным изрядно. Вчера среди офицерских разговоров услышал, что объявлено о создании правительства новой государственности - Дальне-Восточной России. И о том, что большевикам в ней будут совершенно не рады, и это явление начнут искоренять с энергией, всеми силами и средствами, постепенно приводя жизнь разбросанных по огромной территории городов и сел в законное русло, к спокойствию и порядку.
- Давно пора… очень надеюсь, генерал Каппель будет более достойным главнокомандующим и Правителем, чем адмирал. По крайней мере, я о нем не слышал ничего дурного…
Иван Иннокентьевич задумался - как вернуться домой, если совсем нет денег на обратную дорогу? Да и ходят ли сейчас поезда за Байкал? Придется ехать до Читы и там просить помочь знакомых. Или может ему следует записаться на прием к атаману Семенову?
Вопросов много, но вот ответ на них найти трудно!
Прошел целый час в тяжких размышлениях – в отмерзшем стекле окна он увидел, как на станцию с противоположной стороны медленно въехал в белой окраске бронепоезд, угловатый, оббитый железом, стенки в заклепках, с массивными орудийными казематами на конечных бронеплощадках. За ним также неторопливо втянулся довольно короткий поезд, состоящий всего из пяти классных вагонов и нескольких теплушек. Затем, к немалому удивлению бывшего министра Сибирского правительства появился еще один бронепоезд, в такой же известковой побелке, как его бронированный «коллега», прикрывая пассажирский состав сзади.
- С чего бы такой силище от Читы на запад ехать?
Вопрос был задан самому себе, но через десять минут в отсеке появился начальник эшелона, добродушный и улыбчивый чех, с «невеселой» фамилией Мрачек. Теперь офицер был настолько серьезен, вытянувшись по стойке «смирно» перед ним, что Серебренников его даже не узнал в первую секунду. Произнесенные капитаном слова вообще ввергли Ивана Иннокентьевича в полный ступор.
- Ваше высокопревосходительство! Прошу великодушно простить меня, что явился без вашего на то разрешения! Вас здесь ожидают по приказанию Правителя ДВР генерала Каппеля!
Екатеринодар
главнокомандующий Вооруженными Силами
Юга России генерал-лейтенант Деникин
Последние недели генерал-лейтенант Антон Иванович Деникин находился в состоянии жуткого стресса и уже начал бояться нервного срыва. Он чувствовал скорое приближение агонии белого движения, и был готов к самому худшему, понимая ясным и трезвым умом военного приближение неотвратимой катастрофы.
Большевицкий режим оказался намного устойчивее, чем предполагалось перед написанием им знаменитой «Московской директивы». Безудержное наступление белогвардейцев на древнюю столицу через два месяца обернулось поспешным отступлением, следствием которого явился полный развал. Если от Тулы и Орла дивизии ВСЮР еще организованно отступали, то после Харькова и Воронежа уже стремительно откатывались, теряя вооружение и личный состав. Значительно возросло дезертирство, офицерство почти полностью потеряло уверенность в собственных силах и надежду на скорое окончание гражданской войны, более того, чувствовало свою обреченность.
У красных все происходило с точностью до наоборот - словно утроились их возможности и энергия, фронт белых трещал по всем швам, подобно гнилой материи и был готов порваться в любом месте. Наспех разработанный в ставке план контрнаступления, путем создания сильных фланговых группировок в Одессе и под Ростовом, которых просто не могло быть в наличии, оказался порочным в своем зародыше.
Войска генерала Шиллинга уже очистили всю территорию Новороссии, под Одессой разразилась самая настоящая катастрофа, эвакуация из города полностью сорвана. Если судить по паническим радиограммам, то совершенно деморализованные поражением воинские части с огромной массой присоединившихся к ним беженцев, в полном беспорядке и расстройстве, поспешно отходят, бросая повозки, имущество и вооружение, по грунтовым дорогам в близкую Румынию и в более далекую Польшу.
На образовавшемся фронте по Манычу и на нижнем течении Дона ситуация сейчас сложилась не лучше. Красные сильно напирают, города Ростов, и Новочеркасск с Таганрогом оставлены, казаки уже морально сломлены. Если отступавшие донцы еще держатся на позициях, пусть вяло, но пытаются все же сражаться с большевиками, то в кубанских частях неимоверно разрослось дезертирство – в тыл бегут целыми частями.
Примолкшая после показательной казни Калабухова краевая Рада воспрянула духом – эти глупцы «самостийники» своими призывами сами разваливают собственные казачьи части, но кто же будет тогда защищать их «ридну маты Кубань»?
В тылу неустройство полнейшее, настоящее разложение. Смута овладела умами и большинства генералов. На него сейчас вешают всех собак, и особенно против главкома выступает бывший командующий Кавказской армией генерал-лейтенант барон Петр Николаевич Врангель, находящийся сейчас в не столь далеком крымском Севастополе. Его письма, которые впору именовать «подметными» по своей сути, широко распространяются среди потерявшего веру генералитета, и, описывая действительные и мнимые ошибки главнокомандующего, в конечном итоге, подрывают волю войск ВСЮР к дальнейшему сопротивлению.
Антон Иванович прекрасно понимал, что в настоящий момент сплотить армии он уже не сможет – перестал быть вождем, недоверие к нему растет с каждым часом. Везде царит предательство, злостное неисполнение приказов, воровство, спекуляции, критиканство и пьянство. Хуже того – в тылу растут случаи саботажа, вспыхивают бунты. На северном Кавказе и Черноморской губернии разлилась партизанщина «зеленых» - их отряды уже дерзко нападают на тыловые части, спускаясь с гор. Все это сильно напоминает «махновщину», что нанесла отравленным ножом восстания самый серьезный удар в спину, когда дивизии ВСЮР были уже в Орле.
Помощи ждать неоткуда – в Сибири произошла катастрофа, «Верховный Правитель» и золотой запас в руках большевиков. Возможно, сопротивление на севере – в Мурмане и Архангельске – а также в далеком Забайкалье еще затянется, но ненамного. Просто слишком удалены эти театры военных действий от центра, затруднена переброска войск из большевицкой Москвы. Но как только возглавляемые Деникиным Вооруженные Силы Юга России потерпят окончательный крах, участь этих пока уцелевших «осколков» белого движения будет решена победившими в гражданской войне коммунистами в несколько месяцев. На Дальнем Востоке агония может продлиться и дольше, на год, а то и на два. Там присутствуют японские интервенты, к которым Антон Иванович относился еще хуже, чем к большевикам – как не крути, но огромная часть красных все же русские люди.
Борьба за «белое дело» фактически проиграно – надежды теперь нет ни малейшей. Можно эвакуировать войска в Крым, перешейки еще удерживают потрепанные и малочисленные части генерала Слащева. Но вряд ли удастся продержаться на этом самом «острове». Хотя можно затянуть агонию, но не больше, чем на полгода, максимум год. С массой наплывших беженцев, при чрезвычайной скудости местных ресурсов, почти без продовольствия, практически без средств к продолжению войны – их бывшие союзники просто не дадут. Тут Антон Иванович совершенно не обольщался, продолжать в дальнейшем войну
Потому удержаться даже на таком удобном и выгодном для обороны полуострове, как Крымский, с поддержкой пусть ослабленного флота, но который даже сейчас господствует на Черном море (у большевиков практически не будет серьезных морских сил даже в отдаленной по времени перспективе), все равно
Так что пора заранее подготовиться к эвакуации в виду невозможности удержания за собою обширной территории Северного Кавказа. Есть еще месяц, полтора – но вряд ли больше. А потому немедленно следуют закупить на последние деньги уголь, наскоро собрать любые находящиеся на ходу транспорты и другие суда, и, погрузив на них войска и десятки тысяч беженцев, направиться в проливы…
- Ваше высокопревосходительство, только что получена секретная депеша из Иркутска от Верховного правителя адмирала Колчака. Она отправлена телеграфом из Пекина дипломатическим шифром шестого числа по европейскому счету, а седьмого принята в нашем посольстве в Константинополе, там расшифрована. Радиограммой ее решили не отправлять ввиду чрезвычайной важности. Вчера пакет был срочно доставлен нарочным на английском миноносце в Новороссийск!
Антон Иванович чуть дрожащей рукой взял листок бумаги и принялся медленно читать отпечатанный на машинке текст. Прочитав, генерал откинулся на спинку стула и прикрыл уставшие глаза ладонью. Он ощутил прилив сил, на него накатило давно забытое радостное возбуждение.
Такого варианта развития событий Антон Иванович никак не ожидал. В Сибири произошло самое настоящее чудо – иначе и назвать невозможно. Несомненно, такое известие способно приободрить его обессилившую и потерявшую веру в благополучный исход армию. Да и купить на золото все необходимое для войск ВСЮР и населения пока контролируемых территорий вполне возможно, тем более на столь огромную сумму.
Однако на это нужно время, которого просто нет! Следовательно, нужно выиграть его любыми способами…
Деникин снова продолжил читать послание, уже во второй раз, понимая, что держит в своих руках приказ, причем весьма недвусмысленный, категоричный. Который нужно выполнить любой ценой, ибо в нем есть надежда. Слабый шанс имеется, пусть призрачный, но он намного лучше надвигающейся катастрофы. Остро нужна пусть короткая, но передышка, время для устройства войск и тыла. Да, тут Александр Васильевич полностью прав, хотя советы опытного генштабиста явно чувствуются. И если с толком потратить золотой запас, то…
- Эвакуация отменяется, борьба продолжается, - Антон Иванович прошептал сам себе приказ, сжав губы, лицо исказила гримаса душевной боли. – Удержаться любой ценой!
Петровский завод
товарищ председателя Совета Министров
правительства ДВР Серебренников
«Что же происходит?! Не понимаю!»
Иван Иннокентьевич, будто со стороны смотрел, как чешский капитан помог надеть потрепанное долгими зимами, знавшее лучшие времена пальто, и почтительно поддерживая под локоть, фактически вывел, вернее, выставил его из теплого вагона на перрон.
Серебренников чуть пришел в себя, только глотнув морозного воздуха. И с великим изумлением увидел, что на станции стоят вытянувшиеся казаки в шинелях с башлыками и русские солдаты в полушубках, держа ружья в руках штыками вверх. При громкой команде седоусого полковника строй замер – только глаза блестели на лицах военных. Да у казаков топорщились окладистые бороды с белым налетом инея.
К нему медленно подошли четверо – он их опознал сразу. Трое были в гражданском пальто - с бывшим министром финансов Иваном Михайловым они в Омске не раз противостояли эсеровским нападкам, с управляющим делами совета министров профессором Гинсом сложились в прежние еще «омские» времена по-доброму чисто деловые отношения. Третий, член Государственных дум от казачьего населения Забайкалья Таскин был ему просто хорошо знаком по общественной работе еще до революции. А вот подходивший вместе с ними четвертый…
Крепыш невысокого роста, чуть моложе его по возрасту – в шинели, с казачьей шашкой, на плечах защитного цвета (а отнюдь не привычные золотистого галуна) генеральские погоны с тремя маленькими звездочками, на лице густые черные усы. Его фотографию Серебренников много раз видел в иркутских газетах и хорошо запомнил.
- Ваше высокопревосходительство!
Чудовищная мистификация продолжалась, Иван Иннокентьевич впал в какой-то «столбняк», увидев, что «забайкальский властелин» к которому он собирался пойти в Чите за помощью, обращается к нему совершенно не по чину и оказывает неположенные штатскому военные почести.
В Уфе, на Государственном совещании полтора года тому назад его постоянно окружало разноцветье казачьих лампас – тогда казачьи правительства видели в народившейся Сибирской государственности помощь и опору, и к нему военные обращались всегда как к министру. Нарочито громко титулуя «вашим превосходительством», казачьи офицеры тем самым полностью игнорировали принятое эсеровское обращение «гражданин министр». Но даже тогда никогда не добавляли про «высоко», а теперь он вообще штатский, бывший министр двух правительств.
- Командующий войсками Забайкальского края генерал-лейтенант Семенов! Примите послание от Правителя Дальне-Восточной России генерала от инфантерии Каппеля!
Иван Иннокентьевич взял чуть дрожащей рукой конверт, распечатал и увидел на бланке телеграммы, покрытом печатями, ряд строчек. Он не поверил глазам, прочитал текст еще раз. В голове промелькнула мысль, что от таких предложений отказываются наотрез, не раздумывая ни минуты. Но всего три слова в конце текста резко обратили его мнение на противоположное, даже пришлось прикусить губу до крови. От такого Иван Иннокентьевич никогда не бегал в жизни - можно отказаться от славы и денег, но не от долга перед родиной и собственной чести.
- Я принимаю на себя обязанности «товарища» председателя Совета Министров Дальне-Восточной России, - чуть прерывистым голосом произнес Серебренников – в Омске ему приходилось выполнять и ранее функции заместителя председателя правительства, быть «товарищем» Вологодского, когда тот пребывал с миссией на Дальнем Востоке. Так что все снова вернулось на круги своя – и Серебренников чуть виновато посмотрел на встречавших его знакомых, заметив, что настороженность и тревога в их глазах совершенно пропала. Они поочередно сами представились ему уже вполне официально, как министры будущего «делового» Кабинета ДВР, обменявшись крепкими дружескими рукопожатиями.
Тут Иван Иннокентьевич увидел выражение крайнего смущения, промелькнувшее на лицах коллег, и поймал их взгляды, направленные в сторону, прямо за его спину. Машинально обернувшись следом за ними, Серебренников посмотрел и невольно покраснел – милая Александра Николаевна несла большую корзину с выстиранным бельем, чуть склонившись на бок от ее тяжести. Он ведь должен был ей помочь, но совершенно забыл с этой пафосной встречей, устроенной ему здесь. Иван Иннокентьевич непроизвольно сделал шаг вперед, и остановился, совершенно растерявшись, не зная, как поступить в такой неловкой ситуации.
И увидел, как побагровел атаман Семенов от едва сдерживаемой ярости – генерал так свирепо глянул на двух своих офицеров, что стояли на отдалении, так бешено сверкнул глазами, что те молниеносно оценили полученный молчаливый приказ. Оба поспешили к супруге Серебренникова, один очень галантно выдернул из рук опешившей женщины корзину, другой, бережно и почтительно поддерживая под локоть, помог подняться в вагон. Немая сцена затянулась на полминуты, и Серебренников очнулся от нарочито уважительного голоса Григория Михайловича, лицо которого уже вернуло себе первоначальный цвет, только никаких веселых искорок юмора в глазах у генерала не было и в помине. Атаман Семенов подчеркнуто почтительно отдал воинское приветствие, приложив ладонь к папахе:
- Ваше высокопревосходительство, прошу принять парад почетного караула, в честь вашего прибытия представленного местным гарнизоном!
Как во сне Иван Иннокентьевич выслушал рапорт седоусого полковника, мимо него, и в метре за его спиною замерших министров с атаманом, чеканя шаг, прошли два взвода из казаков и солдат. Пришел Иван Иннокентьевич в себя только в чешском вагоне, где весьма предупредительные чехи и ловкие семеновские адъютанты помогали супруге собрать имущество. Груда непонятно откуда взявшихся баулов исчезла в мгновении ока, а к нему подошел капитан Мрачек и тихо произнес:
- Ваше высокопревосходительство! Командующий корпусом генерал Сыровы, члены Чехословацкого комитета Павлу и доктор Гирс почтительно просят уделить им время в Верхнеудинске, куда ваш поезд прибудет завтра. Нападения партизан теперь можно не опасаться. Дорога полностью находится под нашим контролем, а вас сопровождают бронепоезда. И… Я рад быть вашим невольным спутником в столь коротком путешествии. От всего сердца желаю вам и русским братьям счастья…
Глава 3
Глава третья
10-12 февраля 1920 года
Арабатская стрелка, Крым
командир канонерской лодки «Терец»
капитан 2-го ранга Шрамченко
- Если наши не удержат Перекопский перешеек или красные ворвутся через Чонгар, придется здесь умирать…
Стоящий на баке еще молодой, всего 35-ти лет от роду моряк произнес эти слова без всякой рисовки,
Приходилось учить всех морскому делу на войне – времени на нормальное обучение катастрофически не хватало. Хорошо хоть летом канонерку удалось немного подлатать на Ревельском судостроительном заводе, что был перевезен в годы мировой войны в Новороссийск, и полностью заменить расстрелянные 120-мм пушки на старые, но еще вполне годные к стрельбе шестидюймовые орудия системы Кане. Хотя, по большому счету, «Терец» нужно давненько списывать из боевого состава флота на слом – канонерка по своему возрасту даже старше людей служивших на ней, а для боевого корабля это самый что ни на есть преклонный возраст, дряхлость по человеческим меркам, отнюдь даже не старость.
Русские кораблестроители умели строить вполне надежные суда. Даже сейчас, вмороженный в лед Азовского моря, корпус «Терца», что совсем недавно очень сильно содрогался от выстрелов мощных шестидюймовых пушек, выплевывавших снаряд за снарядом в наступавших большевиков, стойко держался. Как настоящему ветерану и положено - заклепки не вылетали из стальных листов бортов, течи воды вовнутрь не имелось.
На пустынной, совершенно безжизненной и безлесной косе, протянувшейся вдоль восточного берега Крыма на сотню верст, пригодного жилья не было совершенно, от слова «совсем». Продуваемая зимой насквозь полоска земли в несколько сотен саженей в самом широком месте, всегда пустовала - за исключением жалких хижин рыбаков, что в летнее время занимались ловлей в мелководном Азовском море. Но сейчас коса пустовала, если не считать военных двух противоборствующих сторон.
Белым удержать Арабат нужно было любой ценой – сильные морозы совершили то, что никогда практически не случалось. Сковали льдом Сиваш, соленое «гнилое море», считавшееся непроходимым. Вот потому то и вморозили в лед «Терец», по приказу капитана второго ранга Машукова (при столь не высоком чине командующего Азовской флотилией), посадив его на мель. Боевой корабль, пусть с тонкой броней всего в половину дюйма, превратился в мощный форт, наглухо закрывавший красным частям одну из имевшихся трех дорог вглубь Крыма.
Загруженный в ямы уголь берегли, как только могли – без топлива в такую лютую, невиданную для этих теплых мест, стужу, людей ждала неминуемая смерть. А ведь на канонерке нашли жилище и стрелки отряда полковника Гравицкого, что далеко впереди отрыли на песчаной косе окопы и установили пулеметы. Две сотни солдат очень мало для создания надежной обороны, вот только сзади она была подкреплена мощной морской артиллерией, которая с первого же раза отбила у красных охоту наступать по Арабату. И противопоставить канонерке большевикам было нечего, даже если бы удалось перетащить на косу от Гениченска парочку орудий. Дальность стрельбы полевых пушек намного меньше, чем у морских «коллег», которые делают специально для поражения врага на запредельных для обычных трехдюймовок расстояниях. Да и вес снаряда не сравнить – в шесть раз тяжелее фугас с «Терца» весит, более разрушительной силы взрыва. Вот только этих выстрелов сейчас не звучало, словно война прекратилась.
Наступила тишина, полная – давящая психику и очень тревожная! То самое затишье, что для опытного солдата хуже любого обстрела, ибо таит в себе пугающую неопределенность. Это как для моряка внезапно стихший ветер, что всегда происходит перед бурей!
Связь с Севастополем держали исключительно по радио, все понимали, что, когда красные ворвутся в Крым, даже если им успеют передать приказ на отход – пройти в мороз, при отсутствии жилья и тепла добрую сотню верст по длинной косе они не смогут. Большевики запросто перекроют им выход с Арабатской стрелки гораздо раньше, чем моряки и пехотинцы до него доберутся. Вернее те из них, кто выживет в столь долгом переходе, при порывистом ветре, что сбивает людей с ног, влажном до такой степени, что одежда за считанные часы превращается в ледяной кокон, подобный панцирю. Дойдут до керченского полуострова очень немногие из них, те, кто не упадет от усталости и не замерзнет в пути.
Поделиться книгой: