Помоги проекту - поделись книгой:
Ох. — Ну, если ты передумаешь трахаться…
Он выдыхает смешок, который звучит немного как болезненный стон, и на мгновение я чувствую принуждение объясниться. Я хочу сказать ему: — Дело не в тебе. Это я. Но я знаю, как это прозвучит, и мне лучше не произносить эти слова. Поэтому мы смотрим друг на друга несколько секунд, а потом… потом уже нечего сказать, не так ли? Мое тело автоматически выполняет все действия. Я сползаю со стола, улучаю момент, чтобы поправить мониторы за собой, мышь, клавиатуры, кабель, и когда я прохожу мимо Йена через дверь, он смотрит мне вслед своими торжественными, печальными глазами, проводя ладонью по челюсти.
Последние слова, которые я слышу от него: — Было очень приятно познакомиться с тобой, Ханна. — Мне кажется, что я должна ответить ему тем же, но в груди появляется незнакомая тяжесть, и я не могу заставить себя сделать это. Поэтому я довольствуюсь небольшой улыбкой и полушутливым взмахом руки. Я засовываю руки в карманы, пока мое тело еще трепещет от того, что я оставила позади, и медленно бреду обратно в кампус Калтеха, думая о рыжих волосах и упущенных возможностях.
В тот вечер, когда я получаю электронное письмо от IanFloyd@nasa.gov, мое сердце замирает на месте. Но это просто пустое письмо, ни текста, ни даже автоматической подписи. Просто вложение с его заявкой в NASA, поданной несколько лет назад, вместе с несколькими другими. Более свежие, которые он, должно быть, получил от своих друзей и коллег, еще несколько примеров, чтобы отправить мне.
Хорошо.
Из него получится отличный парень, говорю я себе, откидываясь на спинку кровати и глядя в потолок. В одном углу есть странная зеленая штука, которая, как я подозреваю, может быть плесенью. Мара все время говорит мне, что я должна просто переехать из этой дыры и найти место с ней и Сэди, но я не знаю. Кажется, что мы станем слишком близки. Большие обязательства. Это может привести к беспорядку. Он будет отличным парнем. Для кого — то, кто заслуживает иметь такого парня.
На следующий день, когда Мара спрашивает меня о моей встрече с ее кузеном или кем — то в этом роде, я отвечаю только 'Без происшествий', и я даже не знаю почему. Я не люблю врать, и еще меньше мне нравится врать человеку, который быстро становится другом, но я не могу заставить себя сказать больше, чем это. Две недели спустя я сдаю работу по размышлению в рамках требований курса по водным ресурсам.
Должна признаться, доктор Хардинг, что изначально я думала, что это задание будет пустой тратой времени. Я давно знала, что хочу попасть в НАСА, и так же давно знала, что хочу работать с робототехникой и исследовать космос. Однако после встречи с Йеном Флойдом я поняла, что хотела бы работать, в частности, над оценкой высоты и положения марсоходов. В заключение: не пустая трата времени, или, по крайней мере, не пустая.
За курс я получила пятерку. И в последующие годы я не позволяю себе слишком много думать о Йене. Но всякий раз, когда я пересматриваю видеозаписи, на которых управление миссии празднует посадку Curiosity, я не могу не искать высокого рыжеволосого мужчину в задней части комнаты. И всякий раз, когда я нахожу его, я чувствую, как призрак чего — то сжимается в моей груди.
Глава 3
— Они сказали, что не могут прислать спасателей!
Мое дыхание, сухое и белое, затуманивает черный корпус моего спутникового телефона. Потому что на Шпицбергене в феврале далеко за минусом по Цельсию. И это утро не стало исключением.
— Они сказали, что это слишком опасно, — продолжаю я, — что ветра слишком экстремальные. — Как бы в подтверждение моих слов, полушипящий звук проникает в то, что я начала считать своей расщелиной.
И если говорить о расщелинах, то это хорошая расщелина, чтобы застрять в ней. Относительно неглубокая. Западная стена хорошо наклонена, достаточно для того, чтобы солнечный свет проникал внутрь, что, вероятно, является единственной причиной того, что я еще не замерз до смерти или не получил ужасного обморожения. Но минус в том, что в это время года свет горит всего около пяти часов в день. И они вот — вот закончатся.
— Лавинная опасность установлена на самом высоком уровне, и никому небезопасно выходить за мной, — добавляю я, говоря прямо в микрофон спутникового телефона. Повторяю то, что доктор Мерел, руководитель моей группы, сказал мне несколько часов назад, во время моего последнего общения с АМАСЕ, домашней базой НАСА здесь, в Норвегии. Это было как раз перед тем, как он напомнил мне, что я была тем, кто выбрал это. Я знала, чем чревата моя миссия, и все равно решила ее осуществить. Что путь к освоению космоса полон боли и самопожертвования. Что это я виновата в том, что упала в ледяную яму в земле и вывихнула свою гребаную лодыжку.
Ну, он не сказал этого. Однако он убедился, что я знаю, что никто не сможет прийти мне на помощь до завтра, и что я должна быть сильной. Хотя, конечно, мы оба знали, каковы будут результаты поединка между мной и ночной метелью.
Буря: 100. Ханна Арройо: мертва.
— Погода не такая уж плохая. — Волна статического электричества почти уничтожает голос на другом конце линии.
Голос Йена Флойда.
Потому что, по какой — то причине, он здесь. Идет. Ради меня.
— Это… это буря, Йен. Ты… пожалуйста, скажи мне, что ты не просто прогуливаешься на улице, когда самый сильный шторм в году начинается всего через несколько часов.
— Нет. — Пауза. — Это больше похоже на бодрую прогулку.
Я закрываю глаза. — В бурю. Снежная буря. Ветер не менее тридцати пяти миль в час. Сильный снегопад и никакой видимости.
— Тебя могут зря взять в инженеры.
— Что?
— Ты действительно хороша в метеорологии.
Я не чувствую своих ног; мои зубы стучат; при каждом вдохе мне кажется, что мою кожу грызет орда пираний. И все же я нахожу в себе силы закатить глаза. По крайней мере, капризная стерва внутри моего сердца держится стойко. — Тебе бы это понравилось, не так ли? Если бы я была занята прогнозом погоды в местных новостях, а не в НАСА с тобой.
Ветер пробивает дыры в моих барабанных перепонках. Честно говоря, я понятия не имею, как я могу слышать улыбку в его 'Нет.'
Он сумасшедший. Он не может быть здесь, в Норвегии. Он даже не должен быть в Европе. — Неужели АМАСЕ передумала посылать помощь? — спрашиваю я. — Изменились ли прогнозы штормов?
— Нет. — Всякий раз, когда помехи стихают, я слышу низкий, странно знакомый шум в спутниковом телефоне. Я подозреваю, что Йен дышит, тяжело, громко и быстрее, чем обычно. Как будто он прокладывает себе путь через опасную почву. — Ты находишься примерно в тридцати минутах от моего текущего местоположения. Как только я доберусь до, у нас будет шестьдесят минут пути до безопасного места. Это значит, что мы сможем едва избежать бури.
Как только он произносит это, мой тупой мозг решает попытаться повернуть мою лодыжку. Что приводит к тому, что я кусаю свои потрескавшиеся, замерзшие губы, чтобы проглотить хныканье. Ужасная идея, как оказалось. — Йен, ничего из того, что ты сейчас сказал, не имеет смысла.
— Правда? — Он звучит забавно. Как? Почему? — Ничего?
— Откуда ты вообще знаешь, где я?
— GPS — трекер. На твоем телефоне Иридиум.
— Это невозможно. АМАСЕ сказал, что они не могут активировать трекер. Датчики не работают.
— АМАСЕ не в пределах досягаемости, а надвигающаяся буря, вероятно, создала помехи. — Поднимается сильный порыв ветра, и на какое — то болезненно — желеобразное мгновение он повсюду: проносится вокруг меня, проникает в легкие, проникает в уши. Я пытаюсь выгнуть свое тело, но это ничего не дает, чтобы остановить ледяной воздух. Я только глубже закапываюсь в снег и натыкаюсь на свою дурацкую лодыжку.
Черт.
— АМАСЕ находится в трех часах езды от моего местонахождения. Если ты действительно доберешься сюда за тридцать минут, мы не успеем вовремя, чтобы избежать бури. Ты не успеешь вернуться вовремя, и я не позволю, чтобы с тобой случилось что — то ужасное только потому, что я…
— Я не приеду из АМАСЕ, — говорит он. — И это не то место, куда мы направляемся.
— Но как ты вообще получил доступ к моему GPS — трекеру, если ты не в АМАСЕ?
Пауза. — Я хорошо разбираюсь в компьютерах.
— Ты… Ты хочешь сказать, что взломал мой путь в…
— Они упомянули, что ты ранена. Насколько все плохо?
Я смотрю на свои ботинки. Кристаллы льда начали покрываться коркой вокруг подошвы. — Всего несколько царапин. И вывих. Думаю, я смогу ходить, но не знаю, как насчет шестидесяти минут. — Я не знаю о шестидесяти секундах. — И на этой местности…
— Тебе вообще не придется идти.
Я хмурюсь, хотя мои брови почти застыли. — Как я доберусь туда, куда мы идем, если…
— У тебя есть подъемники?
— Да. Но опять же, я не знаю, смогу ли я подняться…
— Нет проблем. Я просто вытащу тебя.
— Ты… Это слишком опасно. Рельеф вокруг края может обвалиться, и ты тоже упадешь. — Я выпустила прерывистый вздох. — Йен, я не могу позволить тебе.
— Не волнуйся, у меня нет привычки падать в расщелины.
— У меня тоже.
— Ты уверена в этом?
Хорошо. Ладно. Я попала прямо в эту. — Йен, я не могу позволить тебе сделать это. Если это… — Я делаю дрожащий, фригидный вдох. — Если это потому, что ты чувствуешь ответственность за это. Если ты рискуешь своей жизнью, потому что думаешь, что это твоя вина, что я оказалась здесь, то ты не должен этого делать. Ты знаешь, что мне некого винить, кроме себя, и…
— Я собираюсь начать восхождение, — рассеянно перебивает он, как будто я не нахожусь в мертвой середине бесстрастной речи.
— Восхождение? На что ты взбираешься?
— Я уберу свой телефон, но свяжись со мной, если что — то случится.
— Йен, я правда не думаю, что тебе стоит…
— Ханна.
Шок от того, что я услышала свое имя в голосе Йена, в свисте ветра, да еще и через металлическую трубку моего спутникового телефона, не меньше, заставил меня мгновенно замолчать. Пока он не продолжил.
— Просто расслабься и думай о Марсе, хорошо? Я скоро буду там.
Глава 4
Не то чтобы я была шокирована, увидев его.
Это было бы, честно говоря, довольно идиотично. Даже для меня: известного случайного идиота. Возможно, я не видела Йена Флойда более четырех лет — с того самого дня, когда у меня был лучший секс — и это был даже не настоящий секс — боже, какая пустая трата моей жизни, а потом я едва заставила себя помахать ему на прощание, когда дверь его кабинета из красного дерева закрылась перед моим лицом. Возможно, прошло немного времени, но я не теряла надежды узнать о его местонахождении с помощью сложнейших технологий и новейших исследовательских инструментов.
То есть, Google.
Оказывается, когда ты один из лучших инженеров НАСА, люди пишут о тебе всякое дерьмо. Клянусь, я не ищу 'Ян + Флойд' дважды в неделю или что — то в этом роде, но время от времени мне становится любопытно, а Интернет предлагает так много информации в обмен на так мало усилий. Так я узнала, что когда прежний руководитель ушел в отставку по состоянию здоровья, Йен был выбран главой инженерной службы Tenacity, марсохода, который благополучно приземлился в кратере де Вокулерс в прошлом году. Он даже дал интервью 60 Minutes, в котором предстал серьезным, компетентным, красивым, скромным, сдержанным.
По какой — то причине это заставило меня вспомнить, как он стонал, вжимаясь в мою кожу. Его крепкая хватка на моих бедрах, его бедро, двигающееся между моих ног. Это заставило меня вспомнить, что он хотел пригласить меня на ужин, и что я действительно — восхитительно, непостижимо — поддалась искушению согласиться. Я посмотрела все это на YouTube. Затем я прокрутила страницу вниз, чтобы прочитать комментарии, и поняла, что две трети из них были от пользователей, которые заметили, насколько серьезным, компетентным, красивым, скромным, сдержанным и, вероятно, богатым был Йен. Я поспешила выйти, чувствуя себя зажатой всем туловищем в банке с печеньем.
Неважно.
Думаю, я ожидала, что мой поиск в Google приведет и к более личным вещам. Может быть, аккаунт на Facebook с фотографиями очаровательных рыжих малышей. Или один из тех свадебных сайтов с перепроизведенными фотографиями и историей о том, как пара познакомилась. Но нет. Самым близким был триатлон, в котором он участвовал около двух лет назад недалеко от Хьюстона. Он занял не очень хорошее место, но он закончил его. Насколько известно Google, это единственное занятие, не связанное с работой, в котором Йен принимал участие за последние четыре года.
Но это не суть важно: Я знаю достаточно много о карьерных достижениях Йена Флойда, и мне хорошо известно, что он все еще работает в NASA. Поэтому для меня нет смысла быть шокированной, увидев его. И я не шокирована. Я действительно не шокирована.
Просто, учитывая, что в Космическом центре Джонсона работает более трех тысяч человек, я полагала, что столкнусь с ним примерно на третьей неделе работы. Может быть, даже на третьем месяце. Я определенно не ожидала увидеть его в свой первый день, в самый разгар чертовой ориентации новых сотрудников. И уж точно не ожидала, что он сразу же заметит меня и будет долго — долго смотреть, как будто вспоминая, кто я такая, как будто не удивляясь, почему я выгляжу знакомой, и не пытаясь найти меня.
Что… не так. Он явно не такой. Йен появляется у входа в конференц — зал, где новые сотрудники расположились в ожидании следующего докладчика; с немного раздраженным выражением лица он оглядывается в поисках кого — то, замечает меня, болтающую с Алексис, примерно через миллисекунду после того, как я замечаю его.
Он на мгновение замирает, широко раскрыв глаза. Затем пробирается сквозь толпу людей, болтающих за столом, и длинными шагами направляется ко мне. Его глаза не отрываются от моих, и он выглядит уверенным и приятно удивленным, как парень, встречающий свою девушку в аэропорту после того, как она провела четыре месяца за границей, изучая манеры ухаживания горбатого кита. Но это не имеет ничего общего со мной. Это не из — за меня.
Это не может быть из — за меня, верно?
Но Йен останавливается всего в паре футов от Алексис, изучает меня с небольшой улыбкой на пару секунд дольше, чем принято, а затем говорит: — Ханна.
И все. Это все, что он сказал. Мое имя. И я действительно не хотела его видеть. Я действительно думала, что будет странно снова быть с ним, после нашей не совсем безвкусной первой и единственной встречи. Но…
Это не так. Совсем нет. Это просто естественно, почти непреодолимо — улыбнуться ему, оттолкнуться от стола и подняться на ноги, чтобы обнять его, наполнить ноздри его чистым запахом и сказать ему в плечо: — Хей.
Его руки ненадолго прижимаются к моему позвоночнику, и мы прижимаемся друг к другу, как четыре года назад. Затем, секундой позже, мы оба отстраняемся. Я не умею краснеть, никогда, но мое сердце бьется быстро, а по груди ползет любопытный жар.
Может быть, это потому, что это должно быть странно. Ведь так? Четыре года назад я подошла к нему. Потом я прижалась к нему. Потом я отказала ему, когда он предложил мне провести с ним время без оргазма, без космических исследований. Именно этого я хотела избежать: мужской, неловкой, уязвленной реакции, которую, я была уверена, вызовет Йен.
Но теперь он здесь, обезоруживающе рад меня видеть, и я просто чувствую себя счастливой в его присутствии, как тогда, когда мы кодировали нашу вторую половину дня. Он выглядит немного старше; дневной щетине уже около недели, и, возможно, он стал еще больше. В остальном он просто сам по себе. Волосы рыжие, глаза голубые, веснушки повсюду. Мне насильно напоминают о его форменной инициализации в C++ — и о его зубах на моей коже.
— Ты сделала это, — говорит он, как будто я действительно только что сошла с реактивного самолета. — Ты здесь.
Он улыбается. Я тоже улыбаюсь и нахмуриваю брови. — Что? Ты не думал, что я действительно закончу школу?
— Я не был уверен, что ты когда — нибудь сдашь экзамен по водным ресурсам.
Я разразилась смехом. — Что? Только потому, что ты своими глазами видел, как я не приложила никаких усилий для выполнения задания?
— Это сыграло свою роль, да.
— Тебе стоит почитать, что я написала о тебе в отчете.
— Ах, да. С какими венерическими заболеваниями мне пришлось сражаться, чтобы добраться до того места, где я сейчас?
— А с какими венерическими заболеваниями ты не боролся?
Он вздыхает. Горло прочищается, и мы оба поворачиваемся… О, точно. Алексис тоже здесь. Смотрит между нами, почему — то с глазами — блюдцами.
— О, Йен, это Алексис. Она тоже начинает сегодня. Алексис, это…
— Йен Флойд, — говорит она, задыхаясь. — Я фанатка.
Йен выглядит смутно встревоженным, как будто мысль о том, что у него есть 'фанаты', сбивает его с толку. Алексис, кажется, не замечает этого и спрашивает меня: — Вы двое знаете друг друга?
— А… да, знаем. У нас был… — Я делаю неопределенный жест. — Кое — что. Много лет назад.
— Что — то? — Глаза Алексис расширились еще больше.
Поделиться книгой: