Записки работника уголовного розыска

А. И. Бабиков

Записки работника уголовного розыска

«ДРУГОЙ ЖИЗНИ НЕ ХОЧУ»

Великая Отечественная война застала меня, семнадцатилетнего юношу, на Южно-Уральской железной дороге, где мы, учащиеся 4-го курса Омского железнодорожного строительного техникума, проходили производственную практику. Уже в ноябре 1941 года группа учащихся добровольно ушла в Красную Армию, в мае 1942 года с маршевой ротой попали на Северо-Западный фронт, с февраля 1944 года — на 1-й Белорусский фронт, где довелось участвовать в освобождении Польши, форсировании Одера, ожесточенных боях на Костринском плацдарме, в штурме Берлина. 2 мая 1945 года гарнизон Берлина капитулировал и для нас война победоносно закончилась.

В канун 28-й годовщины Великого Октября, 6 ноября 1945 года, я, демобилизованный солдат Советской армии, вернулся домой, где меня ожидала мама, учительница начальных классов. После непродолжительного отдыха я посетил родной техникум, встретился с преподавателями, договорился о продолжении учебы. Но доучиться мне не удалось. По направлению Куйбышевского райкома КПСС я был направлен на работу в милицию, где прослужил 35 лет, пройдя путь от рядового до заместителя начальника Управления внутренних дел, от старшины — до полковника милиции. Учился милицейской службе у опытных практиков чекистов: Василия Ивановича Галкина, Леонида Ксенофонтовича Скорнякова, Петра Николаевича Герасимова, Ивана Тимофеевича Воробьева, Василия Петровича Коломийца, Максима Лукича Зуева, Алексея Александровича Лубянского, Федора Федоровича Солдатова, Михаила Ивановича Девонина и многих, многих других. Все они не имели специального образования, но были начитанны, были преданными солдатами правопорядка. За их плечами — многолетний опыт борьбы за справедливость.

По окончании Великой Отечественной войны на службу в милицию пришли Николай Юматов, Сергей Панфилов, Дмитрий Токмаков, Иван Никитин, Михаил Рябов, Николай Уткин, Григорий Василенко, Иван Назаров, Петр Казмирчук, сотни других демобилизованных воинов. К службе все они относились ревностно. Но не хватало знаний, опыта. И здесь нельзя не упомянуть о постоянной практической помощи старших товарищей: братьев Быковых, в совершенстве владевших казахским языком, Подгузова, знавшего нравы цыган и их язык, Григория Канунникова, Василия Целикова, Василия Верещагина, Сергея Зубарева, Василия Матящука и многих других, чьи «университеты» мы постигали.

Послевоенные годы были очень трудными. Участились кражи государственного и личного имущества граждан, разбой и грабежи, изнасилования, случаи хулиганства. Нередкими были кражи продовольственных карточек и их подделка, объектами нападений зачастую были демобилизованные воины и солдаты, следующие в кратковременный отпуск. Прибавила работы милиции и амнистия 1953 года.

Оперативная обстановка требовала предельного напряжения.

К 1955 году обстановка в основном стабилизировалась, стойкие преступные группы были ликвидированы. Менялось и лицо милиции. Каждый, кто хотел посвятить себя охране общественного порядка, учился. Мы помнили слова Феликса Дзержинского: «Чтобы быть хорошим милиционером, надо неустанно работать над обогащением своего ума знаниями, которые дадут тебе возможность честно стоять на страже революционной законности и сознательно проводить в жизнь все мероприятия Советской власти».

Многие из нас закончили заочно 10 классов, Омскую среднюю школу милиции, поступили на заочное отделение Высшей школы МВД СССР, которая к тому времени превратилась в высшее учебное заведение страны. Уже к началу шестидесятых годов большая группа работников омской милиции имела высшее образование, сейчас высшее образование имеют почти все офицеры, многие из них закончили Академию МВД СССР.

Недавно мы встретились с другом — однокашником Михаилом Петровичем Квачом, командиром-железнодорожником. На его вопрос, доволен ли я прожитой жизнью, работой в милиции, я ответил: «Другой жизни не хочу».

ЛИСТАЯ СТАРЫЕ ДЕЛА

1954 год. Вещевой рынок. Работники милиции обратили внимание на странное для завсегдатаев рынка поведение женщины средних лет. Она покупала облигации разных государственных займов у людей с «сизыми» носами, стремящихся наутро «оздоровиться». Цена 5-7 рублей за 100-рублевую облигацию.

На рынке и за его территорией эту женщину изредка встречали с мужчиной примерно того же возраста. Встречи были короткими. Мужчина, тщательно оглядевшись, передавал ей какие-то небольшие свертки.

Удалось установить адрес неизвестной. Проживала она на 14-й Линии в небольшом домике. Участковый инспектор доложил, что хозяйкой этого домика является Лидия Титовна Шустова, 45-ти лет, нигде не работающая. Вместе с ней проживает дочь Ирина — студентка.

Живут скромно, с соседями не общаются, подруги у Ирины не бывают.

Во время очередного посещения Шустовой рынка и скупки облигаций ее задержали вместе с продавцом и доставили в управление.

На этот раз она за 300 рублей скупила облигаций на сумму более двух тысяч рублей. Продавцом оказался некто Терехов, освободившийся из заключения и совершивший кражу из квартиры вещей и облигаций.

Начинаем беседу с Шустовой:

— Где работаете, чем занимаетесь?

— Нигде не работаю. После расторжения первого брака вышла замуж вторично. Второй муж — офицер — погиб на фронте. Получаю пенсию. Жизнь посвятила воспитанию дочери. Живем мы скромно, много ли нам надо. Изредка помогает первый муж. Он скорняк, портной, хороший сапожник. Зарабатывает неплохо, принимает заказы на дому. Очень любит дочь, не забывает ее.

— Что же вас заставило заняться скупкой облигаций?

— Это случилось впервые. Что меня толкнуло — даже объяснить не могу. Дочь заканчивает институт. Думала, вдруг облигации попадут в тираж выигрышей, сделаю ей хороший подарок.

Но мы-то знали, что это у Шустовой был не первый случай.

Решили произвести обыск. С трудом получили у прокурора города разрешение.

И вот мы у нее дома. Ирина нашему посещению удивлена. «Доченька, родная! Я погубила тебя и себя», — кричала и плакала навзрыд мать. «Мама, мама, что случилось?» — спрашивала Ирина. Как могли, успокоили их, пригласили соседей-понятых. Обыск начался. Внимательно осмотрели комнату, кухню, шифоньер, комод, этажерку с книгами. Ничего.

Шустова повеселела. В наш адрес посыпались упреки: «Зачем вы нас, честных людей, позорите? Я жена погибшего офицера-фронтовика. Что бы он сказал вам? Вы и на фронте-то, наверное, не были». Видим, что ее слова вызывают сочувствие у понятых.

И тут капитан Сабачук предлагает вскрыть порог двери, соединяющей сени и кухню. Он в обыске участия не принимал, имел специальное поручение: внимательно наблюдать за поведением Шустовой и ее дочери. Иван Трофимович заметил, что Шустова старалась загородить дверь в сени, даже садилась на порог.

Решили вскрыть, принесли топор. Хозяйка неожиданно упала в обморок. Вызвали «скорую помощь». Когда порог вскрыли, там оказались облигации различных займов на сумму более 200 тысяч рублей и деньги — около 30 тысяч рублей.

Медицинские работники, прибывшие по вызову, хотели оказать помощь Шустовой. Но помощь не потребовалась. Обморок был обычной симуляцией.

Обыск окончен, протокол подписан Шустовой и понятыми. Последние озадачены. Они впервые встретились с таким человеком. Тогда-то мы и объяснили Шустовой, что многие из нас воевали, а, демобилизовавшись из армии, пошли на работу в милицию, чтобы искоренять зло.

Шустову и Ирину доставили в управление милиции. Предстоял долгий и серьезный разговор.

«Зачем занимались скупкой облигаций?»

Дочь ничего не знала. В ее непричастности к делу мы убедились. Зато мать пояснила, что этому ремеслу ее научил первый муж — Петр Саввич. Решили рискнуть и провести в его доме обыск. Оперативную группу работников милиции возглавил начальник отделения Алексей Васильевич Носов. Искали долго, и вдруг за плинтусом обнаружили вклад на предъявителя на сумму 25 тысяч рублей. Вскрыли другие плинтуса и обнаружили около ста тысяч рублей.

О результатах обыска было доложено начальнику областной милиции. Его решение: усилить оперативную группу, продолжать искать ценности. Распоряжение пришлось выполнять мне.

Беседую с Шустовым в одной из комнат, где обыск закончен. На столе пачки денег.

— Петр Саввич! Откуда у вас такая крупная сумма денег?

— В армию меня по состоянию здоровья не призвали. В годы войны выделывал меха, шил костюмы и платья, обувь. Продавал на рынке. А ведь вы знаете, какие цены были в войну. При денежной реформе в 1947 году мне удалось с помощью друзей значительную сумму денег обменять на новые. Кроме того, перед реформой я купил много дефицитных промтоваров и золотых изделий, которые затем продал.

— Почему же вы деньги прятали?

— Ну, это мое дело, где хранить свои деньги.

— А вот ваша бывшая супруга Лидия Титовна утверждает, что вы научили ее скупать облигации и сами неоднократно передавали ей пачки облигаций на крупные суммы.

— Пусть она не лжет и не клевещет на меня. Я знал, что Лидия изредка скупает облигации, предупреждал ее о последствиях и уголовной ответственности за эти действия, обещал помочь ей сделать хороший подарок дочери после окончания института.

Продолжили обыск. В различных закутках дома нашли еще крупную сумму денег. Но облигаций нет. Решили осмотреть надворные постройки. Развалили поленницу дров, обнаружили пять тетрадей с записью номеров облигаций разных займов.

Снова вопрос к Шустову:

— Где облигации?

— Этим делом не занимаюсь, ничего не знаю.

Внимание участника обыска старшего лейтенанта Семеновского привлекло поведение жены Шустова. В ответ на нашу просьбу укоротить цепь злобной овчарки, она закрыла ее в будке. Предложили закрыть собаку в сарае. Отвечает:

— Она и так никого из вас не тронет. Не буду убирать. Если надо — сделайте это сами.

— Что, собаки вам не жалко? Ведь мы вынуждены будем ее пристрелить.

— Стреляйте. Ответите за это!

Просьбу нашу выполнил Миша, 14-летний сын Шустова. Будку осмотрели, сдвинута в другое место. Грунт под будкой мягкий, податливый. На метровой глубине обнаруживаем 8 бидонов из-под мороженого, а в них — облигации. Их очень много. Пришлось для описи вызывать женщин, работающих в управлении милиции, и студенток финансово-кредитного техникума. Писали двое суток.

Что интересно: ни жена, ни дети Шустова не знали о его грязных делах, держал он их в «черном теле».

Лидию и Петра Шустовых арестовали. Судили.

Так закончилось это дело.

ТРИ ВЫСТРЕЛА В УПОР

Сентябрь 1964 года выдался отменным. Стояла солнечная погода. Дни были по-летнему жаркими. На полях заканчивалась уборка доброго урожая. Большинство сельчан уже выкопали картофель на своих огородах. А вот Юрий Пастуховский с этим делом подзапоздал. Работа на спецмашине почти не оставляла досуга, а сменщика у него не было.

...В милицию Юрий пришел, что называется, по зову сердца. До армии работал механизатором в совхозе. На воинскую службу его провожали торжественно, наказывали честно служить Родине, а после демобилизации обязательно возвращаться в хозяйство. Простился он с женой и дочуркой и отбыл на сборный пункт.

Время пролетело быстро. Вчерашний солдат снова работал в совхозе. У него родился сын, потом вторая дочь.

Все бы ничего, но слишком беспокоен, с точки зрения супруги, был характер у Юрия. Не мог он пройти мимо правонарушений. Не терпел пьяниц, хулиганов, самогонщиков, воришек. Не случайно первым записался в добровольную народную дружину и возглавил ее.

В конечном счете хозяйство потеряло хорошего механизатора, а село — потомственного крестьянина. Юрию предложили пойти на работу в милицию, и он охотно согласился. Служил в Омске. У шофера рабочий день беспределен: и днем, и, зачастую, ночью — за рулем. Частые и длительные командировки в районы, разъезды по городу.

И здесь в полной мере Юрий Пастуховский проявил свой характер. Участвовал в задержании правонарушителей. За успехи в работе ему присвоили звание «Отличник милиции», представили к медали «За отличную службу по охране общественного порядка». Не раз он получал ценные подарки и денежные премии.

С одним лишь было плохо — с жильем. Юрий снял небольшую комнату в частном доме. В деревне у бабушки жили две его дочери. Там же оставался, так сказать, «продовольственный тыл» семьи.

Наконец, командир нашел возможность отпустить Пастуховского и разрешил ему воспользоваться автомашиной. Ранним утром Юрий с женой и четырехлетним сыном Володей выехали на копку картофеля. По пути заглянули в село к матери Юрия, взяли мешки, лопаты. Мать не смогла поехать с ними: болела старшая внучка.

Через тридцать минут были на поле. Урожай вызрел на заглядение: крупные клубни радовали глаз. К вечеру картофель собрали и засыпали в мешки. Двадцать из них погрузили в машину, оставалось еще двенадцать.

Устали, присели отдохнуть и заодно перекусить. Время подходило к вечеру, солнце зашло. И вдруг из ближайшего колка показался молодой мужчина с ружьем на плече и подстреленным рябчиком. Подошел, поздоровался.

— Откуда? — спросил Юрий.

— Из «Комсомола», — ответил незнакомец. — Второй день ищу нетелей, куда-то ушли. В лесах много дичи, вот на досуге подстрелил несколько штук.

— А кто разрешил? — вскинулся Юрий. — Ведь охота на боровую дичь запрещена. Есть ли разрешение на оружие? Сдайте ружье!

Раздался выстрел в упор, и Юрий навзничь упал на землю. Заряд дроби угодил ему прямо в сердце. Ольга не успела и с мыслями собраться, как второй выстрел лишил ее жизни. С диким криком побежал от этого места малыш. В ста пятидесяти метрах от места гибели родителей его догнал убийца. Удар прикладом — и жизнь четырехлетнего Володи оборвалась.

...Было воскресенье. В моем кабинете мы с товарищами готовились к поездке в Оренбург, где намечалось совещание руководящих работников уголовного розыска страны. Предстояло обсудить меры по активизации борьбы с наркоманией. Мне предстояло выступить с содокладом как начальнику уголовного розыска области. Результаты нашей работы, по сравнению с обстановкой в других областях, были положительными. Нам удалось разоблачить немало организованных групп наркоманов, выявить поставщиков гашиша из числа жителей среднеазиатских республик, перекупщиков, сбытчиков.

Настроение у всех было, как говорится, чемоданное. Договорились о поезде, которым предстояло отбыть, и порядке сбора на вокзале.

Мы уже хотели расходиться, когда раздался телефонный звонок. Я поднял трубку и услышал голос полковника Александра Григорьевича Смирнова, начальника управления.

Он спросил: «Где Ковба?». «Здесь, у меня», — ответил я. «Немедленно заходите вместе с ним. Если есть кто-то еще, пусть задержится».

Как только мы вошли в кабинет Александра Григорьевича, тот спросил: «Что с Пастуховским, где он находится?». Для нас вопрос был непонятным, мы переглянулись в недоумении.

— Такие дела, товарищи начальники, — продолжал полковник. — Пять минут назад позвонил командир и доложил, что в четверг он дал Пастуховскому машину и отпустил на копку картофеля. Сегодня воскресенье. Прошло трое суток — Пастуховского нет ни дома, ни у родителей, ни на работе. Нет также и автомашины, на которой он уехал. Где он, что с ним? Вот что, товарищ Ковба, командировку в Оренбург я вам отменяю, поднимите личный состав отдела, берите транспорт и активно ищите Пастуховского. А вы, Анатолий Иванович, не уходите с работы, мобилизуйте весь уголовный розыск, будьте готовы к его задействованию.

Надо отдать должное Борису Иосифовичу Ковбе. Он действовал энергично: разослал подчиненных по известным связям Пастуховского. Договорился с начальником Омской высшей школы милиции о выделении двухсот курсантов для прочесывания картофельных полей, отведенных для нашего личного состава.

Через десять минут колонна машин с курсантами ушла за город. Около пятнадцати часов Иван Степанович Лазарев, дежурный по Управлению, позвал меня к аппарату. По рации Ковба сообщил:

— ЧП, очень большое ЧП. На поле под мешками картофеля найдены трупы Пастуховского и его жены. Спецмашины нет.

— Борис! Слушай меня внимательно, — распорядился я. — Обеспечь оцепление места происшествия. Никаких действий не предпринимай, никого из посторонних к нему не допускай, ожидай нашего приезда. Ясно?!

Поднимаюсь к начальнику Управления. У него — прием граждан по личным вопросам. Извинившись, вхожу в кабинет и сообщаю, что трупы Пастуховского и его жены обнаружены на картофельном поле в двух километрах от села Серебряковка. Ковба обеспечивает охрану места происшествия. Я же беру оперативную группу, судебно-медицинского эксперта и выезжаю туда.

— Ясно, — кивнул полковник. — Я захвачу следователя прокуратуры, эксперта-криминалиста, и тоже прибуду в Серебряковку. Не задерживайтесь.

В 16 часов мы были на месте событий. Картофельное поле находилось в 300 метрах от профиля, ведущего в город. Окружено березовыми перелесками. На перепаханной земле — куча мешков с картофелем, присыпанная соломой. А под ними два трупа. С огнестрельными ранами в упор. Тут же — гильза от ружья 16 калибра. Машины нет. Нет и мальчика.

Даю распоряжение курсантам школы милиции прочесать все вокруг. Через пять минут раздается крик курсанта: «Сюда, сюда!» В кустах с разбитой головой лежал Володя.

Яков Александрович Злацовский, начальник отдела прокуратуры области, эксперт-криминалист Павлов, судебно-медицинский эксперт Александр Иванович Белов приступили к осмотру трупов и места происшествия. Остальные во главе с подъехавшим полковником Смирновым отошли в сторону и стали обсуждать обстановку, намечать вероятные рабочие версии мотивов убийства и вероятных преступников.

Сформулированные в ходе нашего совета ближайшие гипотезы звучали так. Убийство могли совершить, во-первых, родственники, на почве мести, или люди, находившиеся с Пастуховским в неприязненных отношениях. Во-вторых, как работника милиции из ненависти Юрия могли убить лица, в прошлом судимые. В-третьих, главной целью убийц было завладение автомашиной для совершения других преступлений. В-четвертых, милиционер стал случайной жертвой непредвиденной ссоры.

— Еду в Управление, — решил Александр Григорьевич. — Надо доложить о происшествии. Анатолий Иванович, вы остаетесь здесь. Займитесь сбором информации в ближайших селах. Через некоторое время к вам прибудут еще машины. Используйте их на полную катушку. Я договорюсь с авиаторами, чтобы на поиск машины задействовать вертолет. В Управлении образуем штаб, командовать им будет ваш заместитель Владимир Дмитриевич Антоненко. Вопросы есть? Действуйте.

Со дня гибели семьи прошло трое суток. Во все села, прилегающие к Серебряковке, были направлены оперативные работники. Их задача: установить факты и события, которые дали бы нам какую-нибудь ниточку, ведущую к цели.

К ночи стали поступать доклады. Первый из них, оперуполномоченного Жукова, нас особенно заинтересовал: за день до трагического происшествия совершено серьезное преступление в селе Ясная Поляна. Некто Кулажин на почве ревности произвел выстрел в Кириллова, тяжело его ранил и скрылся.

Выезжаем в поселок. Выясняем такую историю. Кулажин Василий Борисович, 1937 года рождения, житель поселка «Комсомол», с детства работой себя не обременял, с трудом окончил 6 классов, рано пристрастился к спиртному.

В 1963 году украл деньги у односельчанки, был привлечен к уголовной ответственности, осужден условно к полутора годам лишения свободы и передан на перевоспитание коллективу седьмой фермы Ачаирского совхоза. Надзора за его поведением не было, он по-прежнему нерадиво относился к труду, пьянствовал, задирал и оскорблял товарищей.

В августе 1964 года Кулажин познакомился со студенткой педагогического училища Лукиной, прибывшей в Ясную Поляну с группой сокурсников на уборочные работы. Кулажин стал буквально преследовать девушку. Надя же избегала встреч с ним. И вот, изрядно употребив спиртное, Кулажин похитил ружье с патронами из квартиры родственника Мадкова и встретил возвращавшуюся из клуба группу молодых людей, среди которых была и Надя.

— Пойдем со мной, — потребовал Кулажин и направил на нее ружье.

Студентку заслонил Кириллов:

— Что тебе нужно? Надя не хочет с тобой встречаться, оставь ее!

Раздался выстрел, и тяжело раненный Кириллов упал. Преступник с места происшествия скрылся.

Однако чрезвычайное происшествие не вызвало тревоги у руководителей отделения совхоза, не получило должной оценки и у медиков, к которым был доставлен Кириллов. По существующему положению они обязаны были немедленно уведомить дежурного управления внутренних дел, но этого не сделали.

К утру следующего дня оперативные работники выяснили, что продавцу села Спайка сдал картофель по закупу неизвестный молодой мужчина. Картофель он привез на милицейской спецмашине.