Помоги проекту - поделись книгой:
...
Я покажу вам, что вы недостойны своих фетчей.
Глава 1. Бегун и внезапное знакомство
Немного полезной информации
Это черновик. Как следствие встречаются ошибки, опечатки, а порой странные сюжетные ходы и мелкие несостыковки. Однажды мы обернёмся назад и многое переделаем: что-то уйдет, другое останется, третье допишется. Поэтому вы читаете текст на свой страх и риск. Для нас этот формат - интересный эксперимент и, конечно, капельку больше.
Обновления примерно раз в месяц, могут быть чаще или реже. Пинать нас можно, даже нужно.
Приятного чтения!
Порой к вам приходят призраки прошлого. Люди, с которыми вы были знакомы раньше. Люди, с которыми связывало больше, чем общие друзья, «привет» и «пока». Люди, с которыми оказалось тяжело расстаться, даже когда дороги разошлись.
Просто давно, в начале пути, вы не умели ни говорить о своих чувствах, ни извиняться за ошибки.
Ирвин мечтал о семье. Я хотела в первую очередь ни от кого не зависеть.
Так и получилось.
Наши отношения, незрелые, непрочные и подтачиваемые червячком расстояния между университетами, утонули в пучине взрослой жизни. Остались одни взаимные обиды, ностальгия по ушедшей романтике и несколько подарков в картонной коробке.
Я не желала доставать эти воспоминания из дальних ящиков памяти. Особенно перед отъездом. Вскрывать иллюзорные конверты, переживать, прокручивать в мыслях...
Они приходили сами в такт покачиваниям электропоезда, несшего меня прочь от дома в Нотти.
Зачем Ирвин предложил встретиться? Думал посмотреть, как я теперь? Захотел показать, что у него всё классно? Пришел покрасоваться, какой он мужественный и крепко стоящий на ногах, несмотря на мое решение жить одной?
Интересно, ощутил ли Ирвин мстительное удовлетворение, увидев, что ничего не изменилось? Я по-прежнему засиживаюсь на работе допоздна, перебиваюсь по съемным квартирам, не хожу на свидания и не знаю, чего хочу.
Хотя, нет. Последний год я упорно шла к определенной цели.
Вчерашняя встреча принесла мне только головную боль и тяжесть на душе. Ирвин женился. Закрывая глаза, я будто наяву видела нарочито закатанные до локтей рукава рубашки и свадебный браслет на левом запястье.
Кусок шлокса! Хвастун!
От зациклившихся в голове кадров хотелось выключить мысли, как телевизор.
Я зачем-то взяла с собой свитер Ирвина. Он отдал его мне девять лет назад. Приехал на зимние каникулы[1], а я выскочила навстречу в одной пижаме.
Вскоре мы разбежались, но свитер остался.
Грустная история, правда? Люди встречаются и расходятся. Остаются лишь потертые красные свитера в черную полоску и ворох сожалений о не сказанном и не сделанном, или не сказанном и не сделанном по-другому, лучше.
Может, мне следовало попросить друзей вернуть Ирвину свитер… Однако в чемодане оказалось еще так много места, когда я сложила все вещи, что он улегся туда сам собой… Смешно. Моя жизнь умещалась в сумку сорок четыре на шестьдесят пять сантиметров и собиралась для переезда за жалкий час.
Состав слегка тряхнуло. Я едва не уронила книгу по вирдоскопии, которую пыталась читать, чтобы отвлечься от воспоминаний. Вместо закладки между страниц лежал сложенный втрое лист с напечатанным на принтере письмом, ярко-синей гербовой печатью и размашистой подписью.
Меня пригласили работать в головной офис Контроля в Никта-Эребе.
Подобный шанс выпадал раз в жизни. Самые сложные дела, огромный архив, невероятный карьерный потенциал, высокая зарплата — нельзя не ухватиться. Только девяносто девять вирдов из ста отказались бы, не раздумывая.
Но не я.
Пусть Контроль регламентировал нашу жизнь, жизнь вирдов, с самого рождения. Детский сад, школа, университет, друзья, семья, путешествия — всё под надзором.
Пусть конны создали гасившие наш дар до минимума амулеты. Закон предписывал вшивать их каждому со ступенью силы от третьей и выше, а таких вирдов в стране больше половины.
Пусть многие сотрудники третировали нас. Правозащитные организации регулярно писали о случаях превышения полномочий и необоснованном насилии.
Не важно.
Я знала, зачем Контроль нужен. Отнюдь не потому, что со школы изучала связанные с патологиями дара поведенческие изменения. Мне доводилось сталкиваться с сородичами, которых способности свели с ума. Я смотрела им в глаза за границами безопасных стен экранированных Контролем изоляторов. И не просто видела, на что они идут. Их безумие однажды проехалось по мне шинами тяжеловоза, едва не убив и не искалечив лишь чудом.
Я взъерошила подстриженные до плеч рыжие кудряшки, поправила на носу очки-авиаторы с коричневыми градиентными стеклами и оглядела вагон.
Дорога от Нотти до Никта-Эреба, с юга на север страны, занимала двенадцать часов. Мало кто ехал до конечной, как я. Соседи менялись в среднем каждые три часа, хотя вагон шел битком. Самолетом было бы быстрее, но из-за начала учебного года билеты на ближайшие рейсы раскупили.
Мне не хотелось переносить первый рабочий день, а встреча с Ирвином отбила последнее желание сидеть в аэропорту в надежде на «отказное» место. Поэтому я бросила в почтовый ящик ключи от арендованной квартиры вместе с чеком за последний месяц и уехала первым же электропоездом. Старым, душным, с засаленными креслами по три в ряд справа и слева от прохода.
Час назад начались однообразные пригороды Никта-Эреба. Соседи стали меняться чаще.
По диагонали от меня через ряд сел вирд. Блондин лет двадцати с острым носом, в круглых очках и зеленой футболке с мультяшным слоненком. Из-под штанин вельветовых брюк торчали дутые кроссовки с розовыми шнурками.
Другие сочли бы его обыкновенным человеком, но я, вирд-вязальщик, отличала сородичей. Мой фетч наделял способностью видеть исходившее от них сияние.
По интенсивности, отличительным элементам и форме ауры я могла рассказать не только о силе и типе дара, но и о характере и эмоциях вирда. Посмотрев глазами своего фетча и заглянув глубже, на изнанку реальности, открывала и более нетривиальные особенности. Например, каким именно образом сородич взаимодействовал с окружавшим пространством.
Мой фетч видел мир полотном бесконечного гобелена. Невзрачную серую картину неодушевленных предметов прошивали нити живых созданий. Насекомые, рыбы, животные, птицы и, конечно, люди и вирды оставляли временные, постепенно растворявшиеся в ткани узоры. Вирды — цветные, прочие — черно-белые. Порой, но редко, вышивка становилась частью гобелена и изменяла его навсегда. Разнообразные по плетению узлы являлись не менее многогранными объектами для изучения, чем ауры.
Фетч даже мог взаимодействовать с гобеленом, касаясь моими руками. Вместе мы будто дергали за отдельные нити, дотягиваясь до владельцев.
Легко это удавалось только с вирдовскими следами. Брать в руки человеческие нити или, упаси Ночь, посягать на неодушевленную часть полотна было словно гранитную глыбу ворочать. Они жгли пальцы разъяренными осами. Мышцы потом болели сутками. Плюс уже от пары секунд сумеречного взгляда у меня разыгрывалась мигрень. Спасали лишь таблетки. Я не помнила, когда в последний раз выходила из дома без обезболивающего.
Подобно другим вирдам, я родилась человеком. Мои глаза изначально были не приспособлены смотреть на изнанку реальности — их структура изменились с тех пор, как со мной слился фетч. У меня развилась светобоязнь. Приходилось носить темные очки. Но это мелочь по сравнению с тяжелыми формами распространенной среди вязальщиков гелиофобии.
«С тех пор». Верно, вирды не «прирожденные колдуны», хотя наследственность и играла серьезную роль. Наши дары шли от фетчей. Загадочные существа присоединялись к нам обычно в раннем детстве. Молчаливые и незримые. Выражение «посмотреть в глаза своему фетчу» означало одновременно что-то совершенно невозможное и самое жуткое в жизни вирда. Но мы менялись им под стать внешне, чувствовали, когда они радовались или грустили, проникались их личностями, перенимали недостатки и привычки.
Фетч и вирд — своеобразный симбиоз. Мы получали дар, они — возможность через нас ощущать биение настоящей жизни и насыщаться эмоциями.
Электропоезд замедлился возле очередной станции. Машинист объявил остановку.
Состав замер, и люди потянулись к выходу. Парень обернулся, нетерпеливо уставился на часы над дверьми в задний тамбур и принялся постукивать носком кроссовка по креслу спереди. Он, очевидно, нервничал.
Меня охватила профессиональная паранойя. Опаздывая, беспокоились иначе.
Полная женщина замешкалась в дверях, и мимо нее в вагон по очереди протиснулись двое: крепкий и коротко стриженный русоволосый усач в кожаной куртке и высокий худощавый брюнет с хвостиком, одетый в бежевый плащ.
Брюнет сразу нашел глазами парня в зеленой футболке и решительно шагнул к нему:
— Ага-а!..
Двери электропоезда начали закрываться. Замешкавшаяся женщина перепрыгнула на перрон. Парень ойкнул, вырвал у соседа рюкзак, кинул его в проход под ноги вошедшим и с невероятной скоростью бросился прочь, будто отрастив на кроссовках крылья. Хозяин рюкзака запоздало гневно заорал.
Я прищурилась. Впрямь отрастил. Аура в районе задников вытянулась в виде истерично затрепетавших крылышек, выдав во владельце вирда-бегуна.
Усач и брюнет хором рявкнули:
— Контроль! Стоять! — и ринулись следом.
Усач с удивительной ловкостью перемахнул через рюкзак. Брюнет уверенно шел следом, хватаясь за кресла. Однако бегун уже открывал дверь тамбура в начале вагона и ускорялся с каждой секундой.
«Так он в два счета улизнет», — я обхватила пальцами жгут из толстых ярких ниток на шее, свой чарм.
Ожерелье связывало меня с фетчем, как телефонный провод. Стоило позвонить, и «на том конце» брали трубку.
Глаза мигом заслезились. Вагон погрузился для меня в полумрак. Нечеткий, смазанный — куда более неприятный, чем обычно за стеклами «авиаторов».
Размылись очертания предметов. Вещи и люди превратились в кипы тугих узлов. Передо мной развернулся гобелен выкрученной наизнанку реальности, который контрастно прорезали голубым оставленные бегуном нити-след. Они напоминали тонкие сияющие нейлоновые струны.
Я схватила их и обернула вокруг запястий. Нити впились в кожу.
— Стоять! — снова рявкнул брюнет. — Тебе не уйти от непреклонных подонков!
Фигуры коннов плыли сквозь черно-белое марево. Усач бежал слишком медленно, чтобы догнать парня. Тот уже несся по следующему вагону, распугав пассажиров.
— У вас есть чем задержать бегуна?! — крикнула я. Его нити-след ярко переливались в моих пальцах.
— Не первый день на службе! — отмахнулся брюнет.
Электропоезд набрал ход, с грохотом мчась через спальные районы Никта-Эреба.
Из-за качки конны и бегун едва удерживали равновесие. Парень споткнулся, взмахнул рукой, сбил шляпу со вжавшегося в кресло старика — с трудом выровнялся и продолжил удирать. Похоже, он планировал добраться до площадки перед первым вагоном, спрыгнуть на пути и затеряться на улицах.
— Да стой же!.. — воззвал брюнет и выхватил рацию: — Нор, не будь черепахой!
Навстречу бегуну выпрыгнул еще один конн — в коротком тренче. Разогнавшийся парень машинально отпихнул его в сторону и влетел в следующий вагон.
— Аргх!.. Чтоб тебя!.. — брюнет бросил рацию в карман и выдернул оттуда клубок мягких черных узлов. Встряхнул его и, помогая себе зубами, натянул поверх правой перчатки.
Поднял руку, сложил пальцы «пистолетом» и прицелился.
По узелкам затанцевали сиреневые молнии, готовясь сорваться в направлении бегуна.
«Разрядник?! В поезде?! Серьезно?!» — даже глазами фетча сложно не узнать шокер, одну из последних разработок «Неоискры». На службе мне разрешалось носить такой же, но я ни за что не использовала бы его в толпе.
Кусок шлокса!
Я не видела, что происходит в начале электропоезда, но коллегам явно требовалась помощь.
Потом у меня разболится голова, глаза покраснеют, точно у больного кролика, а мышцы рук разноются минимум на сутки. Прием сработает безотказно. Я не считалась сильным вирдом, однако бегун уступал мне в яркости дара.
Я сжала кулаки и дернула нити-след к себе. Они задрожали, натянулись и, вспыхнув, еще больше взрезались в кисти. Изнанку наполнило рассерженное жужжание, стремительно истончавшееся до ультразвука. Струны завибрировали, стянув полотно. Гобелен пошел жесткими рельефными волнами.
Бегун споткнулся. Я закусила губу, обжегшись об его эмоции.
Он испугался до колик. Сородичам очень редко доводилось испытывать на себе силу вязальщиков. Нас считали созерцателями и учеными. Мало кто помнил, что мы умели использовать нити-след против самих вирдов. Это напоминало сжатое по времени в несколько мгновений перетягивание каната, но наоборот. Дары устремлялись навстречу друг другу, сталкивались, боролись — и сильный опрокидывал слабого на лопатки, иногда отправляя в нокаут.
Струны порвались с неразличимым для слуха звоном.
По нитям-следу пронеслась ослепительная вспышка. Она накрыла бегуна, мигнула и растворилась в гобелене. Мне в лицо плеснули отголоски ужаса, непонимания и боли. В конце — осознания, что атаковал сородич.
Последний отголосок знакомо напоминал дурнопахнущие помои. Таким меня на службе окатывало регулярно — безусловно, выражаясь фигурально.
Парень камнем рухнул на пол. Я не причинила бегуну вреда, но его фетч схлопотал от моего по полной. Хозяин и попутчик, половины целого, разделили страдания.
Мы крайне остро чувствовали наших фетчей. Их раны ощущались нами как свои. Их смерть была и нашей смертью. Я находила в архивах упоминания лишь о паре случаев, когда вирд выживал после гибели попутчика. Все они относились ко дням задолго до Ночных войн. Проще говоря, к глубокой древности.
Сами же фетчи потом находили себе других вирдов. Мы узнали об этом по снам. Некоторым из нас являлись по ночам образы из жизней прошлых хозяев.
— Прости… — извинилась я перед бегуном и наглухо закрылась от своего довольно заурчавшего фетча. В отличие от меня, ему нравилось «догонять» сородичей.
Старуха-мигрень с мерзким смешком запустила мне в череп тощие костистые пальцы и принялась скрести грязными когтями по затылку. Я застонала.
Шкряб-шкряб…
Желудок скрутил спазм. К горлу поднялась желчь.
По щекам сбежало несколько слезинок, и я быстро вытерла их рукавом. Ссутулилась, тяжело дыша и растирая запястья. Нити-след не оставили на коже отметин, но боль скручивала мышцы сыромятными ремнями.
Уверена, она могла и убить… Она или что-то другое…
Иногда мне казалось, изнанка реальности — не просто завязанный узлами мир глазами моего фетча, а непостижимый океан. Нити-следы качались на поверхности, но в глубинах скрывались монстры. Невидимые, пока не узнаешь, куда смотреть. Как признаки подлинности на крупных банкнотах. Только в отличие от чудовищ из детских сказок эти монстры не исчезали за пределами взгляда. Кружили и кружили поблизости, выжидая момент напасть.
— Дэн, не стой столбом, вяжи шустрика! — приказал усачу брюнет и развернулся ко мне.
Заслышав громкие звуки, старуха-мигрень злорадно воткнула когти мне в затылок и с отвратительным хрустом провернула руки на шарнирных кистях.
«Вот дрянь…» — мысленно зашипела я. Поправила очки и заметила, что на руке брюнета до сих пор мерцающая сиреневыми искрами черная перчатка.
— Вы могли кого-нибудь задеть, — кивнула я на шокер.
Поделиться книгой: