Странная благодарность

— Мы давно живем в мире с людьми, — заговорил дракон скрипуче и резко. — Наш договор стар и нерушим. Тем не менее...

— Есть те, кто считает, что может устанавливать иные правила, — продолжил черный Старейшина глубоким басом, его когти матово блеснули в холодном свете. — Никто прежде не смел покуситься на нашу кровь.

— Недозволительно похищать младших, — обронил золотой дракон, — и тем дороже деяние тех, кто покарал преступников.

— Ваше деяние, — шипяще завершил красный Старейшина.

В зале повисло молчание. Гэлвейн снова наклонила голову.

— Чистая Ладонь сохраняет равновесие между магией и разумными существами, — по уставу ответила чародейка.

Белая Старейшина выстрелила раздвоенным языком. Она неспешно поднялась, сложила дряхлые крылья. Посмотрев на нее, встал золотой дракон. Старейшины подошли к следователям. Винмару пришлось поднять голову, чтобы смотреть драконам в глаза, а Гэлвейн отступила на несколько шагов.

— Винмар ат'кай Витигайорр, — неторопливо заговорил золотой дракон, — ты молод, но творишь руками, талантом и волей, чудеса. Не каждый мастер способен создать столь легкое и свободное существо.

Глаза Винмара удивленно расширились. Он понял, Старейшина говорит о Чине, и постарался подавить пугающую мысль, что дракону не только рассказывали о живом артефакте, но и цитировали.

— Тебе пригодятся знания.

В когтях золотого дракона возник неярко светящийся шар. Винмар задержал дыхание. Сферы знаний служили драконам книгами. За ключом перетекающих из одного в другой узоров скрывалось то, о чем люди писали фолианты.

— Я принимаю дар и благодарю Старейшин, — поклонился ат'кай Витигайорр.

Старейшина оставил Сферу возле его лап.

— Анн Гэлвейн, — выдохнула белая драконица. Она приблизила треугольную голову к лицу женщины. — Ты искусная чародейка и твое мастерство растет день ото дня, но оно мертво, как все, что лишено души. Наш дар направит твою душу.

В платиновых когтях лежала окарина. Женщина перевела взгляд с музыкального инструмента на драконицу и сцепила зубы.

— Благодарю, Старейшины, — произнесла Гэлвейн.

Она приняла дар молча и с истинным достоинством. Белая Старейшина удовлетворенно отступила назад.

— Анн Гэлвейн и Винмар ат'кай Витигайорр, вы всегда можете обращаться к Совету, — прошелестела драконица. Она снова легла на камни и опустила морщинистые веки. — Вы можете идти.

Ее голос стих.

Приняв человеческий облик, Винмар бережно поднял Сферу. Следователи поклонились и направились к выходу. Им вслед смотрели восемь пар золотых глаз.

Снаружи ласково грело солнце. Анн изучила окарину чародейским взглядом — обыкновенный, но старый инструмент. Рядом напарник баюкал в ладонях Сферу как драгоценейшее из сокровищ.

— Никогда не думал, что побываю на Совете, — тихо произнес Вимар.

Женщина убрала окарину в карман.

— За годы следовательской работы мне доводилось бывать даже на встрече Наставников Храма. Это событие отвратительно церемониально.

Винмар обернулся на зев пещеры:

— Мне хватило и этого, признаюсь.

— Я не ожидала подобной благодарности, — проследила взгляд дракона Гэлвейн. Она запустила руку в карман, и пальцы коснулись шероховатого бока окарины. — Вы возвратитесь к родственникам, сеньор?

Винмар снова посмотрел на Сферу:

— Пожалуй, да... Мы давно не виделись...

Гэлвейн подняла уголки губ в подобии улыбки.

— Только проводите меня до гостиницы. Отсюда высоко левитировать, а сеньор Эндамор исчез.

***

Женщина положила подаренную драконами окарину на стол и села на край подоконника. Во дворе Данра играла с бабочками, Эндамор с улыбкой за ней наблюдал. Их радость наполняла вечер и проходила мимо Гэлвейн, не задевая даже краем платья.

Подарок драконов выглядел издевкой.

У гомункулов нет души, поэтому они не чувствуют ничего: ни физическую боль, ни эмоциональные переживания, ни те невидимые силы мира, которые чародеи называют «неен». Вспоминая тридцать четыре года существования, теперь Анн понимала, что до последних недель все делала по воле создателей или, копируя вначале детей из приюта, потом однокурсников, наконец, — коллег. Разум, подобно компьютеру, собирал сведения и выводил реакции на заданные действия: ругается человек, которому пролили соттэ(5) на колени, кричит застрявший в лифте, стонет от боли раненый.

Невольно Гэлвейн сравнила себя со сложной и самообучающейся программой, которая с каждой единицей информации становится изобретательнее и однажды побеждает создателя. Ему остается или принять поражение, или стереть игру.

Гомункула невозможно перезачаровать, как артефакт. Свою дочь сеньор Бариус Кроде попытался убить.

За прожитые годы поведение Анн стало неотличимым от человеческого, но после смерти неожиданно обретенного отца она не почувствовала ничего, хотя могла расплакаться или разозлиться. Обернувшись назад, чародейка увидела пепел, который у нее не вызвал отклика.

Казалось, прежнее разрушено и можно начать новый и самостоятельный путь. Однако Гэлвейн не хотела.

Хотеть гомункулы не умели.

Женщина протянула руку и взяла окарину. Узоры на подарке драконов давно стерлись, и шероховатый камень ласкал пальцы. Чародейка поднесла инструмент к губам и выдохнула. Чистая и протяжная нота неторопливо заполнила комнату. Во дворе Эндамор поднял голову и, прислушавшись, удовлетворенно улыбнулся.

Худые пальцы накрыли отверстия окарины. Гэлвейн не умела сочинять, и мелодия была одной из слышанных прежде. Первые и неторопливые ноты перетекали одна в другую, повторялись несколько раз. Между ними выстреливали отрывистые звуки, за которыми начинались переливы, похожие на возникающие в солнечный день у подножий водопадов радуги.

Чародейка сыграла мелодию трижды и отложила инструмент. Закат покрыл светлые ресницы медью. Играть на окарине Анн научила погибшая напарница, фея. Сартэ ужаснулась, когда на вопрос:

— Что ты делаешь вне работы?

Гэлвейн ответила:

— Я прихожу домой только, чтобы выспаться, принять душ и переодеться.

Благодаря стараниям феи, музыка стала увлечением Анн, первым и единственным. Откуда драконы узнали?

Несколько раз чародейка обошла комнату, потом достала из сумки книгу и легла на кровать. Читая «Теорию заклинаний и анализ формул» профессора Треверно Зе, женщина запоминала каждую строчку. Она выкинула из головы лишние мысли, чтобы ничего не мешало сосредоточиться, и внимание стало идеальным, а понимание — абсолютным.

Человек на такое не способен.

Завершив третью главу из шести, Гэлвейн убрала книгу. Она опустила подбородок на предплечье и закрыла глаза. Как заснула, Анн не заметила.

Ей приснилось небо, прозрачное и высокое.

4.

21, аргей.

Анн поднялась до рассвета, когда сумерки еще окутывали долину, и звуки спали. Женщина села на кровати и опустила босые ноги на пол. Окарина лежала на столе; возле светильника, сброшенная неосторожным движением ночью, валялась книга. Наступавший день обещал стать таким же бессмысленным, как предыдущий: чародейка не умела занимать себя. В центре она всегда работала — завершив задание, начинала следующее.

Под левой грудью дернуло мышцы. Гэлвейн прижала к сердцу ладонь и посмотрела на окарину.

-...пойдем, — шепнул кто-то.

Голос затих, и в номере осталась тишина.

Женщина поднялась. Она наполнила из графина стакан и подогрела заклинанием воду, сделала глоток. Из оконного стекла на Гэлвейн смотрело ее отражение: в обрамлении светлых волос бесцветное лицо с заостренным носом и серыми глазами. Анн подумала о храме, который показал Эндамор. Откуда пришла мысль, чародейка понять не смогла.

Словно услышав вопрос, отражение взяло со стола окарину.

Гэлвейн вернула стакан на подоконник.

— Даже так... — задумчиво проговорила она.

Зеркала показывали тончайшие из неен, которые не могли ощутить даже самые талантливые чародеи.

— Иди за мной, — прочитала Гэлвейн по губам отражения.

Под левой грудью снова кольнуло, и Анн вспомнила рассказы Эндамора о Старейшинах. Драконы любили загадки.

Женщина присела возле сумки и достала камуфляж. Закончив Университет, Гэлвейн два года служила на западной границе. Прошло восемь лет, чародейка отвыкла от походной жизни, но сноровку не потеряла. Зашнуровывая парусиновые ботинки, Анн думала, что, если Старейшины решили направить ее к храму, она придет. Гэлвейн положила окарину в нагрудный карман и забросила на плечо сумку.

Холл гостиницы пустовал — Эндамор еще не проснулся. Гэлвейн оставила записку для Винмара, ключи и вышла. В абсолютной тишине не наступившего утра, звучал голос окарины, чистый и свежий, как глоток ключевой воды. Мелодия звала легким ветром. Анн направилась следом.

Женщина ушла далеко, когда начало подниматься солнце. Долина сменилась холмами, затем предгорьями. Голос окарины вел чародейку века назад заросшей тропой.

— Направит душу, — сказала белая Старейшина.

Анн вспоминала слова и пыталась понять, что за ними скрывается. Она остановилась отдохнуть на перевале, съела два яблока, брошенные в сумку еще в Альхейсе, и подошла к нависавшему над склоном камню; храм высился внизу. Гэлвейн достала из кармана окарину и поочередно коснулась восьми отверстий на вытертом боку. «Словно прошлогодний орех», — подумала женщина. Она убрала инструмент и начала спускаться.

Храм выглядел как позавчера, только послеполуденное солнце четче и резче рисовало тени. Гэлвейн оставила сумку возле входа и вошла. Чародейка соединила пальцы, создавая шар света, который неторопливо поплыл вперед золотистой жемчужиной.

Анн не увидела ничего нового. Она внимательно осмотрела арку входа, потом подошла к чаше и встретилась глазами с отражением. Женщина прищурилась. Оно играло на окарине, и вокруг парили маленькие драконы. Их белые тени рождались в черноте дна и поднимались, описывая спирали, к поверхности. Драконы походили на осенние листья, летящие снизу вверх.

Когда первая тень без всплеска выскользнула из воды, Анн отступила — под каблуками зашелестели мелкие камни. Она вспомнила слова Эндамора о храме и сжала ладонями окарину.

Инструмент был теплым.

Дракон взлетел, за ним — другой, третий... Тени окружили чародейку не замирающим листопадом, заставив оцепенеть. Анн смотрела, как поднимаются к сводам призрачные силуэты, чьи крылья скользят сквозь ее руки и волосы так осторожно, так нежно, словно женщина — не знавший ласки ребенок.

Золотой шар погас, но белые тени мерцали и освещали храм. Не останавливаясь ни на мгновение, они кружились в долгом полете. Плавно. Торжественно.

Гэлвейн почувствовала, что плачет. Невидимые и теплые пальцы сдавили ее сердце. Покачнувшись, Анн села на край чаши. Отражение в воде перестало играть и протянуло руку. Оно взяло чародейку за запястье, и его пальцы порвали поверхность белыми когтями.

Резанул по ушам истошный драконий визг, заставив зажмуриться; плеснула вода...

Анн сжала пальцы свободной руки в заклинании, но дракон, поднявшийся из чаши, навалился и обхватил чародейку крыльями. Он мог смять человека подобно бумаге, но держал его бережно, словно младенца, и топил в купели.

Глаза и губы женщины залила вода, пальцы оцарапала колючая чешуя. Дыхание в крике рванулось к поверхности, когда возле лица щелкнули клыки.

Тонкие зрачки пульсировали в расплавленном золоте. Звериные глаза смотрели в лицо чародейки, дико и насторожено: дракон ждал ответа.

Гэлвейн захлебнулась заклинанием. Она перестала вырываться.

Ей стало спокойно, как минуту назад, когда мимо скользили белые тени маленьких драконов.

5.

23, аргей.

Винмар два дня подбирал ключ к подаренной Старейшинами Сфере. Покрывавшие ее поверхность узоры сплетались паутиной заклинания. Нити соединялись естественно и изысканно-сложно. Ат'кай Витигайорру потребовались все внимание и мастерство, чтобы понять суть; последний раз дракон так трудился над Чином.

Когда на третий день Винмар открыл Сферу, то поразился написанному: многое он мог только понять, воспроизвести — не хватило бы сил и опыта. Больше остального его захватили аоли, сосуды, созданные людьми в год заключения союза с драконами. Обыкновенные вещи переплетали человеческие и звериные ауры. Не желавшие жить инстинктами драконы и уставшие от слабости люди приходили к аоли, чтобы оставить души — их сосуды берегли годами.

Страницы незнакомой истории заворожили Винмара. Читая, он представлял предков, искавших равновесие между инстинктами и разумом. Схватившись в поединке, звериные и людские ауры соединялись, и дракон обретал черты человека, а человек — дракона.

Ат'кай Витигайорр мог провести за Сферой еще неделю, но его сестра, Эннари, вечером третьего дня поинтересовалась:

— Винмар, а где твоя коллега?

Дракон спохватился. Он с ужасом осознал, что оставил Гэлвейн одну, хотя обещал показать Окраины и познакомить с несколькими мастерами артефакторики. Под насмешливым взглядом Чина ат'кай Витигайорр выбежал из дома. Семья способна заставить забыть обо всем, но непостижимо уму выбросить из головы долг гостеприимства; оправданием не мог служить даже подарок Старейшин.

Синие крылья взметнули пыль, когда Винмар опустился на крупный камень возле гостиницы. Эндамор сидел на крыльце и перекатывал в ладони два серебристых шарика; они скользили между пальцев, не касаясь друг друга. В полусотне шагов, упершись лапами в валун, Данра тренировала крылья.

— Молодой Винмар, — приветливо обернулся хозяин гостиницы.

Дракон вежливо наклонил голову.

— Почтенный Эндамор. Сеньорита Гэлвейн у себя?

Эндамор посмотрел в небо.

— Нет. Она три назад оставила ключ и ушла в горы в сторону храма, — указывая направление, он махнул рукой.

— Три дня назад? — переспросил Винмар.

— Да, — подтвердил Эндамор, — но, думаю, вы ее найдете, если поищете.

— Наверное... — пробормотал ат'кай Витигайорр, расправляя крылья. — Прощу прощения, что потревожил.

Эндамор незаметно улыбнулся.