Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Когда уйдешь - Валерия Кёяма на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Валерия Кёяма

Когда уйдешь

Пролог

И вновь мир погиб, растворился, исчез – просто перестал существовать. Ничего не было, кроме крохотного островка под мигающим фонарем, белой машины, вечно задумчивого и такого грустного в этот вечер мальчика, рядом с которым дрожа от холода и накатывающихся слез, стояла невысокая девочка с длинными распущенными волосами. Кажется, они не виделись целую сотню лет, расстались на долгие годы и встретились глубоко старыми и поникшими, но ни на день не забывавшими друг друга.

Миг – и она уже в его руках. Сколько благодарности Вселенная получила от этих двоих только за то, что она позволила им еще раз прикоснуться друг к другу, ведал один лишь Бог. Звезды загорелись ярче, ее плечи и колени стали теплее. Дрожь прошла. Она, как закатившаяся шестеренка, вновь вернулась на свое место, где ей и положено быть. Дыхание участилось, он что-то горячо прошептал ей на ухо. Что-то, что могла слышать только она – его любимая девочка, и в этот раз она точно останется с ним. Теперь уже навсегда. Так было решено задолго до их встречи, он не сомневался в этом.

Мотыльки порхали над их головами, хлопая шустрыми крылышками. С далека доносились звуки прибывающих поездов. Ветер шелестел оставшейся к концу октября листвой на полуголых деревьях. И все терялось где-то за пределами человеческого восприятия, за пределами слуха и сознания. Для них не существовало ничего, кроме этого мгновения, в котором он обнимал ее, посадив к себе на колени. Как же жаль, что его нельзя остановить, поставить на паузу. Нельзя закатать в банку хотя бы аромат этой ночи, чтобы окунаться в него спустя года…

Потому что нет ничего, чтобы длилось вечно. Все проходит, а значит и это не задержится с нами надолго, как бы сильно порой не хотелось остановить время.

***

В ночь на пятое мая в городе не спали как минимум два человека. Весенний ветер сходил с ума, унося с собой мысли обоих. Давно перевалило заполночь. Девочка сидела на коротком диванчике, укрывшись колючим пледом. Она умирала с голоду и очень хотела спать, но глаз нельзя было смыкать до того момента, пока мама не вернется домой. Парень катался на машине, бросая сквозь окно нахмуренный взгляд. Его звали друзья, но он предпочел остаться в одиночестве. Что-то тревожило его и не давало покоя. Ему хотелось, чтобы дорога не заканчивалась, чтобы можно было бесконечно двигаться вперед и не останавливаться. А ей больше всего на свете хотелось умереть.

В чистом небе серебрился молодой месяц. Девочке в окно билась ветка черемухи, растущей прямо под окнами их квартиры, и с каждый ударом ей казалось, что стекло скоро не выдержит, рама развалиться, а ее обдаст осколками и стеклянным порошком. А если не это, то непременно случиться что-то другое. Что-то ужасное, что-то, что хуже, чем просто смерть.

Все когда-нибудь проходит, и это тоже пройдет. Она повторяла себе эту фразу миллион раз, но ночи не становились от этого короче. Беспокойные, длинные. Под шум ветра или дождя, под завывание снежной вьюги, холода, несущегося сквозь битые стекла на деревянной раме, сплошь и рядом утыканной ватой меж широких щелей.

Ей то казалось, что конец уже близок, то— что это только начало. Два берега крайностей, по которым ее швыряло как маленькую беззащитную лодочку, заплутавшую в темных волнах бушующего океана.

С далека доносились звуки несущихся по шоссе машин. Среди них был и парень, заехавший в эту часть города по чистой случайности, не размышляя о том, куда несут его колеса. Ему редко приходилось тут бывать и, конечно, он не знал, что в ближайшем будущем ему предстоит сюда вернуться, а весь следующий месяц он не сможет избавиться от желание приехать сюда через весь город, чтобы вытащить ее из дома ну хотя бы на пять минут.

Под шум ветра он вернется домой. Под шум ветра она заснет, но очень скоро ее разбудят. После этого сон уже не будет таким плавным и приятным. Всю ночь ее будут терзать кошмары и проснется она глубоко не выспавшейся. Они заснут практически одновременно, не подозревая о существовании друг друга. И ни он, ни она не могли знать, что судьба уготовила им встречу. И эта встреча неизбежно изменит жизни каждого из них. Очень скоро – завтра после дождя.

Глава 1 Перед дождем

Начало мая подарило действительно жаркие денечки. Но и они не могли согреть холодную квартиру, которую Леля про себя называла Дырявым сундуком. Не хотелось вылезать из-под теплого одеяла и вставать с нагретого матраса, но будильник звенел уже не в первый раз. Она все откладывала его и представляла на несколько минут, что он ей всего лишь приснился, как приснились холодные зимние ночи, когда она лежала с температурой и видела бредовые сны. Приснился как запах копоти от старой газовой плиты или ее сожжённые книги, обугленные листы которых она собирала разбросанные по полу, бросая на них тяжелые крупные слезы. Но реальность продолжала настойчиво стучаться в окна и двери ее воображаемого домика, в котором она тщетно пыталась спрятаться на протяжении вот уже двадцати минут.

Комнату наполнял протяженных громких храп. Девочка поднялась, скинув с себя одеяло и сразу же почувствовала неудержимое желание вернуться под него назад. По коже побежали шустрые мурашки. Прежде, чем встать она помяла маленькими ручками голень на левой ноге, которую ночью несколько раз брала судорога и ей приходилось колотить ею об стену и пол, чтобы хоть как-то унять эту адскую боль.

Мама лежала, свернувшись калачиком между своим диваном и журнальным столиком, на котором стоял телевизор. Точно там же, где ее вчера оставил дядя Володя. Принес ее, когда Леля начинала засыпать и даже хотел перенести девочку за шкаф, где находилось ее спальное место, но она так раскричалась, что он испугался и поспешил удалиться, оставив ее пьяную мать лежать на полу. У нее не выходила из головы мысль, что этот мерзкий человек трогал ее. В темноте она не видела его лица, но знала, что оно выглядело точно таким с каким видом он предлагает ей конфету или угоститься чем-нибудь еще с его рук.

Мамин храп тяжелым грузом ложился на ее сердце. Отчего-то он всегда вызывал в ней чувство тревоги больше, чем что-либо другое. Наверное, даже если бы началась война и за окнами вопили залпы тяжелых гаубиц для нее губительнее казались бы не они, а этот храп.

У Лели не было своей кровати – только старенький пожелтевший матрац, почти сравнявшийся с полом и весь в дырках. Находился он между северной стеной и большим массивным шкафом, за котором она и спала. Укрывшись одеялом она встала и поплелась в ванную. По ковру, стенам и серванту бегали тараканы. Сквозь бордовую занавеску в комнату проходил приглушенных тусклый свет и было не просто ответить солнечно на улице или пасмурно.

Казалось, совсем недавно там была зима, белым белом по улицам лежали снежные покрывала. А теперь прямо как по щелчку пальцев – весна и очень скоро лето. Леля умывалась, склонившись над ванной. Холодная вода прохладой обжигала ее лицо. Это была единственная комната, в которой у них горел свет. Во всех остальных давно перегорели патроны, из них до сих пор торчали взорвавшиеся лампочки, которых просто не было смысла менять. Водонагреватель ворчливо шумен, горя большой красной кнопкой. По большому счету, его давно нужно было вытащить из розетки чтобы тот не тратил электроэнергию – толку от него было мало. Но Леля не переставала надеяться, что в один прекрасный день он заработает, и она сможет помыться, не прибегая к помощи кастрюль и плиты.

Пробегая по ее коже, вода ударялась об черную ванну и утекала в трубу. Когда девочка выкрутила кран у нее было красное лицо и мокрые косички. Она и не заметила, как те перекинулись через бортик и все это время мочились под струей воды. Их пришлось по очереди выжать, чтобы не намочить себе одежду. Вернувшись в комнату, она распахнула шкаф, бросила одеяло на обвисшую дверцу и стянув с себя спальную футболку быстро облачилась в синий свитер и джинсы.

– Аленка! – неожиданно рявкнула с пола мать резким, похожим на собачий лай голосом, – Принеси воды!

Дернувшись от неожиданности, девочка застыла на месте. Большие глаза смотрели сверху вниз на обмякшее тело с растрепанными мышиными волосами. Ее мать, сейчас так похожая на старуху, сделала попытку подняться, но потом снова рухнула на пол и казалось замертво. Из ее груди вновь стали выходить те тревожные звуки, которые Леля так не любила.

«Стоит ли принести ей воду и оставить на столике? Думаю, стоит. »

Она метнулась в ванную и набрала полный граненный стакан воды, который аккуратно оставила на краю возле телевизора. Самой пить чай у нее времени не оставалось. А завтракать было просто нечем.

Кроссовки сохли на кухне, стоя на оконной раме между двух стекол. Маленькая форточка в углу всю ночь простояла открытой, но она скорее впускала в квартиру тепло, нежели холод. Ничем не зашторенной окно выходило на залитый солнцем двор, оттенённый множеством деревьев. Ветви, которые вчера бились ей в окно сейчас безмятежно свисали, склонив позеленевшие кроны вниз. Она встала на стул, чтобы дотянуться до серых кроссовок, после чего натянула их на себя, туго затянув шнурки. Голова немного закружилась после того как она закончила с этим занятием и вернула ей обычное положение. Пару минут пришлось посидеть на стуле пока темнота не ушла с ее глаз. Поднявшись, она еще раз вернулась в комнату чтобы прихватить заготовленную со вчера сумку и, метнув взгляд на бездвижимое тело матери, покинула свой «сундук».

«Ведь совсем как мертвая лежит. Как бабушка в гробу, да еще и похожа на нее. А что если когда-нибудь она допьется и откинет коньки? Что тогда делать?»

В подъезде пахло сыростью и горьким табачным дымом. Кто-то громко кашлял на пятом этаже и, очевидно, курил крепкую сигарету. Возможно, папиросу. Леля стала спускаться вниз со второго этажа, стараясь не наступать на окурки и прочий мусор, однако, между пролетами вляпалась во что-то очень похожее на большой черный плевок и в сердцах выругалась не хуже старого сапожника. Тяжелая металлическая дверь с трудом поддалась ее давлению, зато назад полетела так стремительно, что чуть не прищемила ей пальцы.

– Проклятье! – воскликнула она, одергивая руку. Утро встретило ее теплыми лучами. Но на душе все ровно скребли кошки. С козырька на макушку упала пара капель, сбежавших на него с кондиционера бабы Зины. Еще один повод радоваться тому, что по крайней мере, упал не он сам. На этой рухляди с торчащей арматурой уже начала расти трава.

«Какое неожиданно теплое утро, а ведь вчера вечером ветер разыгрался не на шутку. Я была уверена, что начнется дождь, а им даже и не пахне.т»

Солнце поднималось с востока, по левую от нее сторону. По крышам «п» образного двора скользил яркий оранжевый свет. Неожиданная смена контрастов бросалась в глаза. Совсем недавно голые деревья теперь пестрили юной листвой, а сирень возле арки и вовсе набирала соцветия. Кстати, это была самая старая арка во всем городе. По крайней мере, так все говорили. Встроенная в дом между первым и вторым подъездом она выходила на улицу Завагзальную, по которой Леля не ходила чуть меньше года с тех пор как окончила школу.

Конечно, глядя на нее можно было решить, что она скорее семиклассница, чем студентка. Однако этой девочке с тоненькими косичками, доходившими до талии шел уже семнадцатый год. Она отерла кроссовок о землю и двинулась к гаражам. Теперь, чтобы добираться до колледжа ей приходилось ходить на остановку за несколько кварталов от дома и срезала она через дворы.

Панельки и серые пятиэтажные хрущевки –вот чем был застроен КПП –район города, который находился за ЖД вокзалом, в самом его отшибе. Было слышно, как отъезжали поезда. Леля привыкла к этим звукам и почти не замечала. Бредя между гаражей и проулков, она вспоминала свои сегодняшние кошмары. Опять снилось лето. Не просто лето, а тот знойный вечер в деревне, когда хоронили бабушку. Он не выходил у нее из головы уже год и являлся ночами в самых извращенных формах. Как-будто-то мертвая бабушка продолжает жить, и никто не собирается ее закапывать в землю. Она сидит вместе со всеми за столом и не то празднует, не то оплакивает свою кончину. Трудно сказать ведь глаза у нее всегда закрыты, а лицо сохраняет тот пустой и тяжелый отпечаток смерти с каким Леля его запомнила. Во сне она никогда не думает о том, что это странно и так быть не должно, однако спокойнее от этого не становится. Ей всегда жутко смотреть на нее, причем, сидящую на том стуле, на котором в тот день сидела она сама подле своей матери. Как тряпочная кукла –ни живая, ни мертвая. Молчаливая и холодно-бледная.

В самых бредовых снах ей снится, что ее отправляют за какой-то банкой в подпол, и она спускается по шаткой лестнице, которой нет конца. Бабушка мечтательно глядит на нее сверху вниз и неправдоподобно машет кистями в то время как руки ее остаются обездвиженными. С каждой ступенью становится холоднее и с каждым неуверенным шагом ее одолевает все большее чувство безысходности. Уверенности в том, что ей оттуда уже никогда не выбраться. Словно она сама закапывает себя в могилу.

Сегодня было нечто подобное, но она как будто затерялась в той деревни. Бродила по улицам и случайно встретила свою бабушку. Та пригласила ее зайти в дом, но Лели почудилось, что в избе притаилось что-то жуткое и страшное. Она отказалась и резко почувствовала сильную жажду. Солнце как будто нарочно стало печь ее сильнее словно она превратилась в блин на раскалённой сковородке. Вместе с мертвой бабушкой она отправилась сквозь живую изгородь и уже на прогнивших деревянных ступеньках почувствовала неладное. Бабушки рядом не было, она просто исчезла. Зато в доме было что-то другое и это что-то больше всего пугало своей неизвестностью.

Картинки менялись. Ей снилась зима. Она сидит совсем одна в своей холодной квартире. Что-то очень быстро пишет в тетради, укрывшись всеми одеялами и пледами, которые были у них дома. Чувствовала непреодолимую нужду придать свои мысли бумаге, как будто от этого зависела чья-то очень важная жизнь или жизнь всего человечества. Словно если она не напишет то, что должна написать все звезды на небе потухнут и мир погрузиться в непросветную тьму. И она все писала, писала. А в окно пробивался холодный лунный свет. Синева наполняла собой комнату и освещала тетрадь, по которой в дрожащей руке бегала покусанная ручка.

«Уж лучше не видеть снов вовсе, чем такое… Еще и на душе от них тяжело и погано, как будто посидела на кухне с включенной плитой. »

Лицо у нее было такое словно ее кто-то очень сильно обидел, и она вот-вот расплачется. Но это было его обычное состояние. Особенную печаль ему придавали гигантские глаза, которые немного неправдоподобно выделялись на ее маленькой голове. На фоне их даже пухлые губки казались крохотными. Она шла медленно хоть и спешила. Как ни крути, а шаг нельзя было искусственно увеличить если у тебя короткие ноги, а энергии на передвижение и существование почти не осталось.

«Нужно будет сразу зайти в буфет, а то, глядишь, умру от голода.»

Ее остановка находилась рядом со старым кинотеатром с исполинской каменной мозаикой на фасаде здания. Правда, он уже много лет не работал и теперь там оборудовали супермаркет и небольшие прилавки, в которых продавали мясо, сладости и прочее, на что у нее никогда не было денег и заходила она туда только зимой, чтобы погреться. А через дорогу расположился вокзал с золотым как на церквушки куполом, выставивший впереди себя череду рельсов, на которых отдыхали уставшие поезда.

Дорога через несколько метров поворачивала на шоссе. Машины быстро мчались мимо остановки, сотрясая воздух. Из-под колес летели мелкие камни и пыль. Леля присела на крашенную лавочку, состоявшую из двух досок, прибитых на небольшом друг от друга расстоянии. Чтобы расположиться ей хватило всего одной.

Солнце тем временем незаметно поднялось выше и слегка пекло в макушку. Сверху у нее были светло-коричневые волосы, а начиная примерно с ключиц имели немного выгоревший оттенок детского блонда. Леля сама заплетала себе косички и не любила ходить с распущенными волосами. По сравнению с другими ей казалось, что у нее их слишком мало к тому же они были прямые и совсем безобъёмные.

Автобус приехал как всегда пустой, так как ее остановка была одной из первых. Она не любила КПП и всегда уезжала оттуда с какой-то безумной надежной, что больше туда не вернется. В мире за пределами «сундука» она могла забыть о том, что спит за шкафом, что ночью по ней бегают тараканы. Могла представить, что ей это только приснилось, и никто никогда не голосил пьяные песни, пока она спала. Никто не сжигал ее книги. А мама не дышала так странно и не задыхалась в собственных стонах, приводя в дом мужчин…

Закатив глаза, она слушала как тихо бьется сердце в ее груди и удивлялась тому, что все еще живая. Иной раз осознание простой истины, что она жива взрывалось в ее груди безудержным фейерверком счастья и надежды, что ничего еще не потеряно и все можно исправить. Пока ты жив все можно изменить и ничего не страшно. Но чаще всего ее существование ее угнетало. Столько раз она брала в руки нож, столько раз пыталась со всем покончить, но ничего не получалось. Она слишком слабая и трусливая. Об этом говорили тоненькие полоски на ее запястьях. Вот если бы они были толще, если бы она могла полоснуть по кисти сильнее все было бы по-другому. Точнее не было бы вовсе. Но ей ведь не нужна эта жизнь, не так ли? Она сама себе задавала этот вопрос, но ответ на него всегда был разным.

«Мне ведь всего шестнадцать. Только шестнадцать…»

Она смотрела на мир то пустыми, то безумно грустными глазами и спрашивала себя –неужели это моя жизнь? Та самая жизнь, которой я живу и больше ничего тут нету?

Впервые этот вопрос она задала себе год назад, когда все ее надежды рухнули. Когда она поняла, что все, что она воображала о своей жизни –это полный бред. И под ногами, склонив лицо ничком к бездонной пропасти разочарования она разглядела только девочку, которая всю жизнь спала за шкафом, девочку, в поношенной одежде, ненужную, брошенную, забытую даже Богом. Она молила его забрать ее к себе, получая в ответ лишь раскатистые волны грома на черном небе и трепетание сухой травы под ногами, которая так же как она жаждала дождя. Чтобы можно было раствориться в нем, растаять как сахар. Но тучи только дразнили…

Дразнили ее, и она тогда еще не знала, что не сможет забыть тот ливень, который вскоре прольется. Иногда ей казалось, что он никогда не проходил, а просто поселился в ее сердце и поливал его день ото дня холодной грозовой водой. Его не удавалось забыть, даже несмотря на то, что после него были и другие дожди, было много. Но этот она запомнит на всю оставшуюся жизнь, какой бы долгой или короткой она не была. И не потому, что он был самым сильным из всех, что ей приходилось видеть и слышать. Не потому, что он стучал по крыше старой бабушкиной избы, не давая сомкнуть глаз. И не потому, что пролился на улицы после невыносимо знойного дня. Он запомнится ей надолго, потому что именно в тот вечер она поняла, что больше не хочет жить.

Сегодня был не совсем обычный день. Она об этом вспомнила, когда выходила на своей остановке, кое как протискиваясь сквозь битком к тому времени набитый автобус. Пятое мая. И все бы ничего если бы не день рожденье местной «принцессы». Виолетта, наверняка, придет в колледж в новом наряде, став очередной темой для разговоров. Ее имя и так всегда было на слуху еще со школы. А с тех пор как ее мама вышла замуж за богатого мужчину разговоры о ней почти не прекращались. И только это уже было достаточным поводом чтобы ее ненавидеть.

Так получилось, что Леля и Виолетта выбрали один колледж, да еще и попали в одну группу. Раньше они учились в параллельных классах и совсем не общались. Впрочем, сейчас мало, что изменилось только теперь она стала просить у нее списывать на математике. И это именно благодаря ей ее и тут все называют Лелей –кличкой, которая прицепилась к ней с первого класса. И никого не волновало, что Леля -это производное от имени Оля, никак не Алена.

Все дело в ее внешности. Леля созвучно с «ляля». Маленькая, щуплая. Она даже в пятом классе выглядела как первоклашка. На школьных фотографиях всегда самая низкая, самая худенькая. Старшеклассницы любили ее потискать на переменах, а некоторые не упускали случая поиздеваться. Над ней и тут нередко подшучивали по поводу ее детской внешности, особенно часто это делал староста их группы. Но шутки его были безобидными, а Алена давно разучилась обижаться и не плакала уже целый год. Все ровно, что превратилась в ледышку. А разве возможно дважды заморозить лед? Едва ли.

Ох, Виолетту она ненавидела не только потому, что из-за дня в день была вынуждена слышать о ней. Слушать на парах ее разговоры с Соней о новых покупках, о парнях. Эта ненависть была самой сильной потому как вытекала из завести. Самая красивая, самая яркая девушка, которую ей вообще доводилось видеть. То, как сильно ей хотелось быть на ее месте временами сводило Лелю с ума. Всегда такая веселая, лучистая словно никогда не знала боли и лишений, она выводила ее из себя только одним своим существованием. Ее густые шелковистые волосы, идеальная смуглая кожа, белые ровные зубы, голубые глаза всегда с искоркой во взгляде, куда бы она не смотрела, стройная фигура, большая грудь… В то время, как у Лели не выросло ничего, что стоило бы прикрывать бюстгальтером. Последней точкой стало то, что полгода назад она еще и разбогатела. Эта жизненная несправедливость не укладывалась в ее маленькой голове – ну почему кому-то все, а кому-то ничего?!

Но больше всего Леля завидовала ее беспечности. Впрочем, она завидовала всем своим ровесникам, которые жили обычными жизнями, которые должны быть у подростков. В особенности девочкам, которые гуляли по вечерам за ручку с каким-нибудь высоким мальчиком, глядя как загораются огни города. Она всегда с обидой смотрела на такие парочки, осознавая, что в ее жизни этого никогда не будет. Завидовала тем, кого дома ждала теплая еда и заботливые родители. Тем, кто веселился, зная, что завтра не придется страдать от боли. Тем, кто не просыпался ночью от голода и потом не мог уснуть до самого утра. Ее душа напоминала ей глубокий колодец, в котором не было ничего кроме холода. Даже звезд не видно глубокой ночью. Больше всего на свете, она завидовала тем, кто не знает, что такое пустота…

«Они даже не понимают какое это счастье спокойно спать в своей постели, когда ночью у тебя дома нет посторонних людей. Когда пьяная мать не заставляет тебя уходить в морозную ночь только потому что ты мешаешь быть ей наедине с каким-нибудь мерзким человеком, которого ты видишь впервые. Какое счастье чувствовать себя в безопасности и не бояться завтрашнего дня. Для них это данность, а не дар. Им даже в голову не приходит, что может быть как-то иначе. Какой же счастливой и благодарной была бы я если бы мне досталась хоть толика той беспечности и юношеской радости жизни, которой обладают они…»

Что касается Виолетты создавалось впечатление, что ее ничего в этой жизни всерьез не волновало. Когда ее маме повезло выйти замуж за состоятельного человека, все думали, что она уйдет с этой «шараги», однако этого не произошло. Напротив, ее почему-то стали волновать оценки, и она почти перестала пропускать занятия и приходить ко второй или третье паре, что в начале года случалось с ней довольно часто. Теперь она постоянно подмазывалась к Лели, чтобы та давала ей списывать математику, в которой всегда соображала лучше остальных. Никогда не получалось ей отказать, но ощущение при этом было такое, словно у нее забрали последний глоток воды – то единственное преимущество, которым она обладала.

Она подходила к воротам колледжа с тяжелыми мыслями, которые не вывертел бы даже самый сильный ветер. Хотя вчера, казалось, вместе с ним улетело большинство переживаний, оставив ее одну на коротеньком маминой диванчике, укрытой колючим пледом, холодных серых стен, дрожащих стекол, ветки, бившейся в окно и шумевших со стороны шоссе машин. Было только это и она. Леля даже задремала на четверть часа, пока не почувствовала на своих лодыжках прикосновения грубых рук и не подорвалась на ноги как ошпаренная кипятком. Ей тогда как раз снилось, что она сидит на том же диване, на котором уснула. Сидит и строчит что-то в тетради. Как же важно было ей написать нечто известное ей одной. Важно настолько, что она до сих пор чувствовала отчаяние от того, что ее разбудили. Помнила ту необходимость не останавливаться и писать, писать, писать.

У ворот как всегда стояла толпа девушек и парней, любивших покурить на переменах. Проходя мимо них, Леля знала наверняка, что звонок уже прозвенел, однако никто не спешил идти на занятия. Она закрыла нос рукой, с закатанным рукавом колючего синего свитера, который седел на ней немного мешковато. И не удивительно, ведь его ей отдали, как и большую часть вещей, лежавших в ее массивном желтом шкафу, со сломанными дверцами.

Одним из самых мерзких запахов, который вызывал в ней чувство тошноты был запах табачного дыма. Она его не выносила. С ним мог бы сравниться разве, что запах ее квартиры, который обдает ее первые секунды, после свежего морозного воздуха или кислый запах газа от старой плиты. И все эти «благовония» по воли судьбы ей приходилось вдыхать каждый день.

У фасада здания росли пышные ели. Кто-то крикнул ее оттуда и Леля замерла, как будто в нее бросили чем-то тяжелым по голове. Или раздавили, как ползущего по стене таракана, что она даже не заметила с какой стороны на нее надвигался тапок. От таких вещей ей всегда становилось очень тревожно. Осознание того, что ничего страшного не произошло пришло к ней через полминуты. За это время успел прозвенеть чей-то смех.

– Рослякова! – звал ее Стас, – Ну ты чего?

Она повернулась и увидела справа от себя старосту их группы в компании двух девочек. Все трое держали в руках сигареты. Стас внимательно смотрел на нее и улыбался.

– Подойди на пару слов, Рослякова. Да не бойся ты, буквально на минутку, – добавил он, видя, как она мешкается и бросает взгляд с него на крыльцо.

– Ладно…, –прошептала она и сделала на встречу семь шагов, оставив между ними шага три, чтобы не вдыхать ядовитый дым, которого ей хватало и дома. Она озадаченно смотрела на Стаса внизу вверх, ожидая, что он ей скажет. Улыбка медленно сползла с его лица, когда она подошла ближе, и он обеспокоенно спросил:

– Ты чего?

– Я – чего? – переспросила Леля и ее лицо стало еще грустнее, хоть она этого даже и не заметила.

– Да. Я еще ничего не сказал, а ты уже собралась плакать.

– Да ладно тебе, Стас, тупица, – прыснула Вероника, – У нее всегда такое лицо. Как у Добби из Гарри Поттера. Помните домовика?

– Ха! Точно. – посмеялась Соня – девочка с короткими ярко-розовыми волосами и розовыми от природы губками-бантиками. Одета она была как кукла – короткая кожаная юбка в обтяжку и оранжевая футболка с короткими рукавами, в которой под тенью деревьев ей должно было быть прохладно, – А я все думаю, кого она мне напоминает.

Стас с обожанием на нее посмотрел, после чего перевел взгляд назад на Лелю. Теперь в нем не осталось ни следа тревоги. Ему льстило то, что Соня посмеялась. В общем-то это и была цель всех шуток, которые он отпускал.

– Слушай, Рослякова, – продолжил парень, – Ты только не обижайся, ладно? Я все хотел спросить откуда у тебя такая фамилия, а? С виду третий класс. Ну серьезно, зато Рослякова. Как так получилось?

На секунду ему показалось, что она сейчас расплачется, и он успел пожалеть, что все же решился задать ей этот вопрос. Но задрожавшая губа на ее лице поползла вверх, а не вниз. И если бы не ее исключительно невинный и беззащитный вид, он мог бы поклясться, что ее лицо исказила чистая, смешанная с отвращением злоба.

– Ты просто не видел моего дядю…

– Твоего дядю? –посмеялся Стас, – А кто он?

– Ну если я домовой эльф, то мой дядя Хагрид.

В памяти вспыхнул образ тучного бородатого человека, который встречал их с мамой с поезда в лесополосе. Поначалу он показался ей очень страшным, но как оказалось, ее дядя-великан обладал мягким и дружелюбным нравом, чего нельзя сказать об его сестре… У них была одна фамилия так как ее мама никогда не выходила замуж, и кто ее отец Леля могла лишь догадываться. Но то, что фамилия Рослякова была в ее роду не случайно, сомневаться не приходилось. Несмотря на то, что на ней от этой фамилии осталось одно название.

Соня и Вероника громко захохотали. Стас слегка улыбнулся.

– Да. А ты прикольная. Но не потому что мелкая и странно одеваешься. Ты прикольно говоришь, как-то необычно. Чаще всего, конечно, молчишь. Но когда говоришь всегда смешно. Вы замечали?

– А еще она в математике шарит! – выпуска дым, добавила Вероника.

– Да, да. Я это заметил. Слушай, Рослякова. Ты не обидишься если я кое что сделаю?

Не успела она ответить, как Стас подошел к ней и сняв со своей головы черную кепку, натянул ей на голову.

– Вот так лучше. Метр в кепке, глядите!

– Ахахах, Стас ты придурок!

– Ну а что? А, Рослякова? Как тебе?

– Нет, лучше забери, – сказала Леля подняв с глаз козырек и увидев длинные растрепавшиеся волосы парня, – Тебе без нее не идет.

В этот раз Сонин смех он проигнорировал. Леля отвернулась от них, скрывая ядовитую ухмылку, которая так не шла к ее лицу и зашагала к крыльцу колледжа. Больше ее никто не звал.

К своему сожалению она увидела, что окно буфета было закрыто. Это означало только одно: придется ждать еще полтора часа до следующей перемены чтобы поместить что-нибудь в свой пустой желудок. Главное не умереть от голода до того момента. А, впрочем, может оно и к лучшему?

Зайдя в аудиторию она обнаружила, что преподавателя еще нет, как и без малого не подошла еще половина группы. Ее соседка по парте как-то странно ерзала на стуле и оглядывалась по сторонам, нервно подпрыгивая на своем сидении словно под ее задом находились раскаленные угли. Когда Леля села рядом с ней, она схватила ее за руку, улыбнувшись брекетами поверх торчащих вперед зубов и спросила:

– Классно, да?

«Опять эта сумасшедшая что-то придумала –решила Леля, тупо пожав плечами.»

Она уже привыкла к странностям этой девчонки, наверное, с самого первого дня, когда им пришлось сесть вместе потому, что все остальные расселись по партам и остались только они одни. Ангелина без спроса полезла обследовать ее сумку после чего спросила с таким видом словно не понимала зачем Леля вообще пришла в колледж: «а где твой клей?»

Вскоре в кабинет вошла Татьяна Николаевна. К тому моменту успели вернуться, и вечно опаздывающий староста со стаканом кофе за спиной для своей любимой Сонечки, глядя на который Леля невольно чертыхнулась, не понимая, как им всегда удается застать буфетчицу на месте, Соня, Вероника и другие. Группа собралась почти в полном составе. Не хваталось только одного человека. И это сразу бросалось в глаза.

– Татьяна Николаева, у Виолетты сегодня день рожденье. – сообщил Стас преподавателю математики, когда та стала водить ручкой по-своему журналу, – Не ставьте ей «энку», пожалуйста. Ну, блин. Хотя бы потому, что она всю группу пригласила. Вы если хотите приходите тоже. Мы будем очень рады.

По кабинету прокатился смешок.

– Близнюк, – улыбнувшись сказала Татьяна Николаевна и Стас немного покраснел (ему не нравилось, когда кто-то называл его по фамилии), – Молодые должны веселиться с молодыми. Ну что, скажите вы, будет делать старуха среди семнадцатилетних подростов, упаси боже? Я то свое отгуляла уже лет сорок назад… Раньше такие дискотеки были, такая музыка хорошая не то что сейчас. Помню в августе восемьдесят шестого, когда я чуть не вышла замуж за лучшего друга парня, в которого была по уши влюблена лишь бы позлить этого негодяя мы танцевали под Жанну Агузарову. Я тогда еще решила, если он ко мне не подойдет – выхожу замуж хоть завтра! И представляете, как чувствовал. Пригласил меня на танец. Я ему весь вечер рассказывала, как рыдала в подушку по вечерам, ромашек сколько передергала… Так, о чем это я?

– А вы хотели Виолетте пятерку поставить. – хихикнув вставила Соня.

– Пятерку, Олегова? Не смешите меня. В этой группе только один человек получает пятерки. Ну а энку я так уж и быть ставить не буду. Потом влепим ей туда трояк, да? Ничего больше своим умом она с роду не получала на моем предмете. Так что ладно. Бог с вашей Виолеттой.

– Ты слышала, что Стас сказал? – прошептала Ангелина Лели на ухо, – Виолетта всех пригласила! Это правда. Она в наш общий чат написала вчера вечером, ты видела? Я сначала подумала разыгрывает. А нет! Правда, всех-всех. Ну как, ты пойдешь?

Леля уже неделю не видела кто и что писал в чат – у нее не было интернета. Поэтому ответом был тяжелый вздох из ее приподнявшейся груди. По какой-то причине от этой новости у нее по спине пробежали мурашки. Ей почудилось, что она непременно должна там быть, хоть и не понимала зачем, не хотела и не собиралась туда идти. Руки задрожали, а сердце учащенно забилось, больно стуча в ее груди. Впрочем, возможно, это было от голода.

– И так, группа. Кто мне напомнит, чем мы занимались на прошлом занятии?

– Логарифмами, Татьяна Николаевна.



Поделиться книгой:

На главную
Назад