Создатели нового мира

После этого я закрыл дверь с её стороны, загерметизировал салон и запустил систему жизнеобеспечения. Какая-то занятная мысль мелькнула на краю сознания и тут же растаяла, оставив после себя непонятную неудовлетворённость.

Открылась внутренняя дверь шлюзовой камеры, и я аккуратно тронулся с места, пробуя, как отзывается машина на лёгкое нажатие педали газа. В камере я остановил машину и включил прожекторы. Пришлось подождать, пока мощные насосы отсосут внутренний воздух, а затем запустят внутрь ядовитый ветер Новой Зари.

По мере того как открывались внешние ворота, я всё больше нервничал от предстоящего знакомства с новой родиной. В камере становилось ярче от сгорающих песчинок, врезающихся в защитное поле.

– Защитное поле будет отключено на десять секунд, больший срок невозможен по соображениям высочайшего риска, – сообщил компьютер неожиданно громко, так что я аж вздрогнул. – За это время нужно покинуть камеру станции, иначе поле распилит машину напополам.

– Чёрт, сложности с самого начала, – я занервничал ещё больше.

Ворота открылись. Я попробовал ногу на педали, крепко ухватился за руль и приказал неожиданно хриплым голосом:

– Открывай!

Серебристое сияние исчезло, и планета тут же обрушила на меня всю свою мощь. Машина содрогнулась от удара ветра, а мириады песчинок со скрежетом заскользили по защитной броне, составляющей больше половины веса машины. И ещё шум. Жуткий шум невероятного шторма обрушился на барабанные перепонки.

Я ударил по педали, и машина послушно сорвалась с места, чуть буксуя по песку, который ринулся внутрь шлюза. Через несколько секунд я остановился, шумно дыша.

– Я нормально прошёл? – спросил я.

– Ещё оставались две секунды, – успокоила Екатерина. – Поле включено, станция в порядке, камера очищается от песка и стерилизуется.

Я шумно выдохнул и начал движение, вглядываясь в ландшафт, открывающийся передо мной. Впрочем, трудно было что-то рассмотреть в такой пыли, и мне оставалось лишь полагаться на показания навигатора, который проецировал на лобовое стекло направление движения.

Планета выла и стонала, как будто гневаясь на жалкую букашку, осмелившуюся выползти наружу из своего муравейника. Она словно хотела отомстить мне за полтора столетия её усмирения, демонстрируя одну из самых сильных бурь.

– Циклон уйдёт на восток через сорок три минуты, – сообщила Екатерина. – Тогда будет полегче. Но ненадолго. На подходе следующий циклон. Он зайдёт с северо-запада. Примерно через три часа и пятнадцать минут.

– То есть ударит мне в лоб, – мрачно усмехнулся я, изо всех сил работая рулём и напрягая глаза до предела, чтобы разглядеть поверхность, засыпанную радиоактивным песком.

Меня огорчало, что мне не удавалось, как я ни старался, преодолеть скорость в двадцать километров в час. Неровная каменистая местность не давала как следует разогнаться, а крайне малая видимость могла в любую секунду подсунуть под колёса расщелину или целую пропасть.

– Я так не успею, – отчаяние посетило меня так некстати.

– Скоро местность станет более ровной, и ты поедешь быстрее, – успокоила меня Екатерина. – Нагонишь.

Минут пятнадцать я ехал молча, работая педалями и рулём, но мой мозг в это самое время обдумывал один момент.

– Я вот что подумал, – включил я связь. – Одна станция выбывает из программы. Значит, оставшиеся должны будут проработать дольше, чтобы нагнать запланированный результат…

– Я уже посчитала, – вздохнула Екатерина. – Это были бы тринадцать дополнительных лет. Цикл с небольшим хвостом…

– Были бы? – я ухватился за эти слова, потому что они показались мне подозрительными.

– Да, – на этот раз она вздохнула ещё более тяжко. – Но программа понесла ещё потери. Не хотела тебе говорить, чтобы не расстраивать. Да и некогда нам было…

– Что случилось?! – я похолодел от недоброго предчувствия.

– На третьей станции погиб весь персонал. Пожар уничтожил всё оборудование, станция не работает.

– Когда это случилось? – упавшим голосом спросил я, резко поворачивая руль влево, чтобы избежать столкновения с оплавленной скалой, внезапно выплывшей из оранжевого сумрака.

– Всего два дежурства назад. А знаешь, почему случился пожар?

– Почему?

– Потому что один из членов команды внезапно сошёл с ума и поджёг станцию. Подпалил кислородное оборудование. И станции не стало.

– Чёрт возьми, но это же означает, что нам тогда надо будет нести ещё более длительное дежурство! – воскликнул я. – Но я ведь тоже хочу походить по зелёной траве!

– Ты и походишь, – хмыкнула собеседница. – Только на пару лет старше.

Я не нашёл, что ответить. К тому же, я чувствовал угрызения совести за этот непозволительный приступ эгоизма и поэтому просто отключил связь и сосредоточился на дороге.

К моему облегчению буря действительно начала стихать. Ветер стал заметно слабее, а тяжёлый песок улёгся на камни, повысив видимость почти до сотни метров. Но зато пошёл дождь.

– Смесь воды и серной кислоты, – сообщил бортовой компьютер.

– А наша броня выдержит такое? – забеспокоился я.

– Не менее ста пятидесяти часов под непрерывным кислотным дождём, прежде чем произойдёт нарушение герметичности, – успокоил он меня, выводя на вспомогательный экран данные о химическом составе осадков.

Я отметил про себя, что с момента начала программы терраформирования кислотность дождей снизилась на двадцать один процент, а количество загрязняющих частиц на восемь. Хотя, по правде говоря, газовые фильтры станций не были предназначены для задержки взвешенных частиц, переносимых воздухом, но вполне неплохо справлялись и с этой задачей. Оставалось только хвалить инженеров «Заслона», которые продумали подобную многофункциональность.

Про себя я ненавидел эту планету, эту взбалмошную сумасшедшую стерву, которая хотела только одного – смерти каждого из нас. И невольно закрадывались сомнения, что когда-нибудь эта неприветливая опасная мачеха сможет стать для нас родной ласковой матерью, дарящей жизнь.

Каменистый подъём внезапно закончился, и машина выехала на просторную равнину. Тут я втопил педаль газа в пол и помчался на максимально возможной скорости, внимательно следя за дорогой. Меня радовала стрелка спидометра, колышущаяся возле шестидесяти километров. Конечно, передние сканеры машины просматривали поверхность планеты на несколько десятков метров вперёд и должны были предупредить о внезапном появлении преграды или провала, но целиком полагаться на технику было бы большой ошибкой.

Вертя левой рукой руль, правой я вслепую брал с соседнего сидения бутерброды и жадно поедал их, чавкая и осыпая колени крошками и кусочками, которые из-за тряски иногда валились изо рта. Я был жутко голоден и собирался набить желудок этой имитацией еды до предела, чтобы потом он как можно дольше не напоминал мне о себе. К тому же, проснувшийся организм нужно было насытить энергией и необходимыми питательными веществами, которыми принтер нафаршировал бутерброды до отказа.

Настроение после еды заметно улучшилось. Да и прыткое продвижение тоже добавляло оптимизма. Система жизнеобеспечения работала безукоризненно, предоставляя комфортные двадцать градусов, несмотря на то, что снаружи отмечались все восемьдесят.

Вызов Екатерины нарушил размышления о будущем нашего мира.

– Павел! – голос был очень встревоженным. – Слышишь меня?

– Да! – крикнул я. – Двигаюсь по намеченному пути. Прошёл уже сто шестьдесят километров!

– Это отлично! Но вот у них дела совсем плохи. Реактор почти сдох, система жизнеобеспечения вышла из строя. Они спустились вниз и надели скафандры. Температура внутри стремительно повышается! К тому же, обшивка станции где-то на верхнем уровне дала трещину, внутрь стали просачиваться токсичные газы. Они закрылись в гараже, но шлюзовая камера там больше не герметичная, её перекосило от деформации каркаса!

– Понятно, – я сжал зубы до боли. – Я стараюсь как могу.

Мне удалось ещё минут пятнадцать двигаться с такой же максимальной прытью, прежде чем с запада налетела новая буря, которая резко снизила скорость и видимость. Песок громко заскрежетал по обшивке, а детектор радиации вдруг взвыл, сообщая об опасном уровне излучения.

– Ох и нахватаюсь же я, – пробормотал я вслух, со страхом глядя на показания уровня радиации.

Конечно, броня в определённой степени защищала меня, но до известного предела. Несколько часов в такой «грязной» буре насытят тело дозой как от двадцати рентгеновских снимков.

Я посмотрел на условный обратный отсчёт, который неумолимо сокращал время, отпущенное на выживание работников семнадцатой станции. Оставалось ещё примерно три часа.

– Павел! – голос Екатерины был слабым и то и дело перемежался помехами. – Они на…и скаф…ы! Остало… часа! Три …са!

Связь пропала и больше уже не появлялась, чему виной были и расстояние, и высокая плотность песчаной бури. Я догадался, что условия заставили членов команды надеть скафандры, система жизнеобеспечения которых была рассчитана только на три часа автономного функционирования. Когда запасы энергии и кислорода в скафандрах истощатся, люди погибнут! И моя поездка вообще окажется бессмысленной.

Как назло ровная поверхность закончилась. Начались холмы, разделяющие верховое плато и обширную каменистую долину, в которой находилась семнадцатая станция.

Стараясь выбирать самое безопасное направление, я крутил руль и беспрерывно работал педалями, пробираясь между нагромождениями оплавленных радиоактивных скал, взбираясь на холмы и скатываясь с них, дивясь удивительной конструкторской гениальности людей, которые создали этот потрясающий вездеход. Оставалось только догадываться, как его колёса умудрялись иной раз удерживаться на камнях, а сильный ревущий двигатель надёжно вытягивал эту немалую массу, не захлёбываясь. Я напряжённо прислушивался к его работе, со страхом ожидая каких-нибудь посторонних звуков, которые могли бы свидетельствовать о появившейся неисправности, но пока техника не давала оснований для беспокойства.

За пятый час пути я прошёл ещё сорок километров. Оставшиеся восемьдесят три километра на Земле показались бы мне сущим пустяком, но здесь они превратились в огромное расстояние, наполненное постоянной опасностью и смертью.

Как сильно я ни стремился попасть к месту назначения, один раз мне пришлось остановиться, чтобы припасть к фляге и похлебать остывшего кофе, который отдавал чем-то химическим и не совсем приятным. Лучше бы она налила мне простой воды. Впрочем, и за это ей спасибо.

Мощные порывы раскалённого сухого ветра ударяли со всей силы по корпусу вездехода, заставляя его иной раз содрогаться, а я каждый раз вздрагивал и хватался за шлем, ожидая нарушения герметичности. Самый страшный момент наступил при прохождении сухого русла древней реки, когда огромный камень метра два в диаметре сорвался и помчался вниз. Системы предупреждения машины взвыли как сумасшедшие, а лобовое стекло залила ослепительно-красная проекция места столкновения. Я ударил по педали газа и резко вывернул руль влево, рискуя завалиться на бок. Машину встряхнуло, она повернула и подпрыгнула на насыпи камней, опасно накренилась, но благодаря своей приземистости и тяжести устояла и так и не перевернулась. Валун с грохотом промчался мимо, в каких-то десяти сантиметрах от правого бока машины, обдал меня лавиной из камней и песка и умчался вниз по руслу, ещё долго грохоча и порождая каменные лавины.

Я сидел в кресле ни живой, ни мёртвый, не веря в собственное спасение и вцепившись в руль. Вытаращенными глазами я смотрел вслед промчавшемуся камню и благодарил сотни часов тренировок, которые выработали во мне отличную реакцию и инстинктивное управление машиной.

Я быстро взял себя в руки и тронулся с места, не дожидаясь, когда очередной валун засадит мне в бочину и закончит на этом поездку. Галька осыпалась под колёсами вездехода, он то и дело буксовал или сползал вниз, так что мне приходилось проявлять все навыки вождения, чтобы всё-таки пересечь русло и продолжить путешествие. Поднимаясь на холм, я всё представлял себе, что когда-нибудь в этом сухом русле снова заструится вода, а по берегам зазеленеют пышные растения, в которых будут копошиться животные.

Плотный ураган блокировал всякую связь, и вот тогда-то я и почувствовал себя по-настоящему одиноким. Во время дежурства на станции рядом со мной всё равно находились люди. Тут же я остался совсем один, наедине с жестокой планетой. Руля и вслушиваясь в работу двигателя, я усиленно гнал от себя мысли, что могу так и не вернуться в безопасное нутро станции, а просто растворюсь в бурой мгле.

Глядя на часы, я давил на педаль всё сильнее, зачастую действуя рискованно. Но сейчас скорость становилась самым главным фактором спасения людей. И аккуратная безопасная езда могла бы их убить. Поэтому, потея от страха и находясь на грани нервного срыва, я гнал машину в песчаном сумраке, надеясь, что смогу избежать опасных провалов и торчащих скал.

Когда на подъезде к станции радио-эфир внезапно ожил и послышался слабый голос какой-то женщины, я вскричал от радости.

– Станция семнадцать! – закричал я во всё горло. – Это машина со станции восемнадцать!

– Рады слышать! – воскликнула женщина. – Быстрее! Пожалуйста!

– Сколько вас? – спросил я, снова возвращаясь к необходимости принятия страшного решения, кого взять на борт, а кого оставить.

Я лелеял тайную надежду, что за это время по каким-то причинам количество колонистов само уменьшилось, чтобы мне не пришлось принимать это сложное нравственное решение, но женщина тут же убила её.

– Нас семеро! Шестнадцатый забрал только четверых!

Несколько секунд мы молчали, слушая дыхание друг друга.

Потом она проговорила очень грустно:

– Мы решили, что ты заберёшь самых молодых. Вопрос дожития до конца программы и дальнейшего деторождения является ключевым и решающим.

Я почувствовал огромное облегчение от того, что они приняли это решение за меня, хотя чисто по-человечески мне было жутко жаль обречённых на смерть. Я стёр со лба пот, который всё норовил попасть в глаза. И это ведь при том, что система жизнеобеспечения работала безукоризненно и температура в кабине не поднималась ни на градус…

И вдруг я замер и даже перестал слышать собеседницу, которая что-то объясняла. Или жаловалась на что-то… Мысль о системе жизнеобеспечения крутилась в голове непокорным зверем и никак не давала ухватиться за неё. Ну же! Давай! Система… Воздух… Объём воздуха…

– Тихо! – закричал я в возбуждении, сам не до конца веря в то, что пришло в голову и наконец-то оформилось в идею.

Женщина тут же испуганно замолчала.

– Я размышляю, ты проверяешь правильность моих выводов. Не перебиваешь! – приказал я, яростно крутя руль и снова выжимая из машины максимум скорости, потому что местность в окрестностях станции сделалась ровной.

– Производительность кислородного генератора составляет сто сорок литров кислорода в час, – начал я размышлять вслух. – Она рассчитана на то, что водитель потребляет около сорока литров в связи с совершением физических действий и активным дыханием. И рассчитана на четырёх пассажиров, каждый из которых в состоянии покоя потребляет примерно двадцать пять литров кислорода в час.

– Да но… – пискнула было женщина.

– Заткнись! – я тут же разозлился, потому что она чуть не спугнула мысль. – Но в состоянии сна человек потребляет на тридцать процентов меньше кислорода…

В эфире установилась тягостная тишина, а я усиленно думал.

– То есть если человека погрузить в очень глубокий сон, то потребление кислорода можно будет сократить до пятнадцати литров на человека. А это значит…

– Это значит… – эхом отозвалась она.

– Это значит, что я смогу взять на борт всех семерых! – закричал я от радости, что наконец-то додумал мысль до логического конца. – И никому не надо будет жертвовать собой! Все спасутся!

– Но где мне взять снотворное?! – закричала она в сильном волнении.

– Взламывайте анабиозные капсулы! – приказал я. – Под ложем находится хранилище препаратов! Там же и снотворное, которое вкалывается перед процедурой замены крови антифризом! Быстрее! Я уже на подходе!

– Поняла! – прокричала она и отключилась.

Меня охватила жуткая радость от того, что никому больше не придётся умирать. Для нашего общего горя достаточно и тех девятерых, которые уже никогда не проснутся.

В этот момент я поднялся на вершину большого пологого холма, и у его подножия передо мной предстала белоснежная станция, от которой валил дым. Её корпус частично разрушился.

– Вижу тебя! – истерично закричал какой-то мужчина, и я увидел человека в красном скафандре, отбегающего от станции и машущего руками над головой. – Скорее! Реактор вот-вот взорвётся!

Я лихо скатился с холма и остановился в десятке метров от станции таким образом, чтобы левая сторона машины стала подветренной.

– Что со снотворным? – задал я самый важный вопрос.

– Ребята пытаются вскрыть хоть одну капсулу. Но нет никаких инструментов! Гараж завалило!

– Почему вы сразу не воспользовались своим вездеходом, чтобы спасти хотя бы часть людей?! – спросил я, надевая шлем.

– После толчков стена с воротами просела. Двери оказались заблокированными. Мы не смогли их открыть!

Он кинулся к машине и остановился в полуметре от моей двери. В эфире слышалось шумное взволнованное дыхание. Я наконец-то установил шлем в пазы, костюм загерметизировался, и я тут же отдал приказ компьютеру:

– Открыть левую пассажирскую дверь.

Я перелез в салон и разыскал ящик с походными инструментами. Большой топор показался мне самым подходящим орудием, поэтому я выхватил его и встал перед дверью. Через несколько секунд она полностью открылась, внутрь машины ринулась пыль.

– Срочно приказываю всем пройти в машину! – приказал я колонистам. – Срочно! В салон набивается радиоактивная пыль!

Пять человек тут же выбежали из здания и рванули к машине, пригибаясь под сильными ударами ветра.

– Где ещё один? – закричал я раздражённо.

– Он вскрывает капсулу! – прокричал кто-то из людей, пробегающих мимо меня.