Тот, кто меня купил

Не понимаю, зачем ему всё это нужно. Но, видимо, все эти тайны мадридского двора не для среднего женского ума, как он считает. Есть только два мнения: моё и неправильное – это про него. Он не сомневается ни в том, что говорит, ни в том, что делает или сделает в ближайшее время. Хотя не удивлюсь, если у него всё в блокнотике расписано на три года вперёд. Каждый вздох. Но жениться?! На мне? Здесь явно что-то не так. Какой-то подвох или жесточайшее разводилово всех времён и народов – лохотрон.

– Собирайся, – продолжает раздавать команды, – тщательно и навсегда.

«Навсегда» звучит слишком пафосно: никто не знает, что будет завтра. Но если он думает, что я буду артачиться – ошибается. Тот, кто хоть немного знаком с моей тёткой, знает её крутой и противный характер. А я с ней семь лет прожила. Каждый день как по минному полю или по канату без страховки.

Прыжок в никуда меня пугает, конечно. Я не знаю, что будет дальше. Но для этого у меня есть план – успела продумать, пока ждала этой знаменательной во всех отношениях встречи.

– Вы же понимаете, что рабство отменено? – уточняю я спокойным, как штилевое море, голосом. Терять мне нечего. Поэтому называю вещи своими именами. – Надеюсь, никаких извращений и садизма? Расчленённых трупов и издевательств?

Сева подозрительно покашливает, а затем прячет лицо в ладонях. Плечи его ходуном ходят. Смеётся. Ну и ладно. Жених, к слову, куда нервами покрепче. Смотрит на меня как на чебурашку, у которого вторая пара ушей отросла.

– Я похож на извращенца? – спрашивает всё с тем же выражением лица. Уши, видимо, ищет.

– Мне всё равно, на кого вы похожи. Я вас не знаю. Но, надеюсь, до всего выше перечисленного не дойдёт.

– Прекрати мне «выкать». Ты либо много бульварной литературы читаешь, либо сама книжонки пописываешь. Слишком буйная фантазия. Собирайся.

– Если что, я подстраховалась, – ставлю точку в разговоре, поднимаюсь с достоинством и удаляюсь. В спину мне не смеются и не бросают обидных уничижительных слов. Хоть это радует.

– Ну, что там?! – не находит места себе Синица – ходит, как цирковая лошадь, высоко поднимая колени. И каблуками по полу – цок-цок. Ей только плюмажа не хватает да красивой попоны.

Оля бросает на меня сочувствующий взгляд и продолжает мыть посуду.

– Готовься к свадьбе, Лин. Будешь свидетельницей. Не знаю почему и зачем ему приспичило на мне жениться, но, судя по всему, там всё серьёзно. Отправил меня вещи собирать. Сказал, что я больше здесь не работаю.

Девчонки ахают. Олька даже тарелку роняет и застывает с мокрыми руками. Синица – та вообще рот открыла и челюсть потеряла.

– Так это ж здорово? – суетится она, отмирая. Помогает мне переодеться и собрать нехитрый скарб, состоящий в основном из косметики и гигиенических средств.

– Да выкинь ты эту дрянь! – артачусь я, пытаясь спихнуть в мусорку полупустую пачку влажных салфеток.

– Не-не-не! – протестует Синица. – Надо тщательно всё своё собрать и не оставлять даже мелочи, чтобы не вернуться наверняка.

– Опять ты со своей чушью! – закатываю я глаза. – Ну, сколько можно, Лин? То позитивное мышление, то запросы мирозданию, теперь эти дурацкие приметы в ход пошли. Я не верю во всю эту ерунду!

– Ну и не верь, Тай, не верь. На кой тебе верить-то? – суетится подруга, утрамбовывая мои вещи в пакет. – Главное – вот жених нарисовался. Богатый, красивый, солидный. То, что доктор прописал. Любить тебя будет. Холить и лелеять. Дети от него красивые родятся – опять же.

Хочется сделать позу «рука-лицо» и покачать головой. Сокрушённо. Ну, пусть хоть кому-то радостно от непонятных перемен в моей жизни. Синица так цветёт и пахнет, что совестно разрушать её махровые иллюзии.

Оглядываю подсобку внимательным взглядом. Не на предмет забытых вещей, нет. Мне немного тревожно, но я плыву по течению огромной реки, и не очень хочется сейчас махать руками и пытаться сделать что-то наперекор.

– Надумаэш вэрнуться – прыхади, – трёт лысину Гена Падлыч. Не такой уж он и мудак на самом деле. Жадноватый немного – это есть. А так вполне терпимый. И зарплату вовремя платил. И при всей своей скуповатости, за каждую мелочь не вычитывал. За чашки там разбитые, к примеру. Если случайно и одноразово. В общем, смотрю я на этого грузинского испанца и грустно мне. Оставляю позади отрезок жизни. И греет сердце мне его предложение. – Знаишь, всяко-разно бываит, – пытается он философствовать, переминаясь с ноги на ногу.

– Спасибо, Геннадий Павлович.

Мне хочется поцеловать его в щёку, но я сдерживаюсь. Проявлять чувства – это не ко мне. Как только даёшь слабину – сразу становишься слабым и зависимым. А иногда – чем-то и обязанным.

Жених смотрит на меня пристально. И ощущение, что я бедная родственница, навязавшаяся на его голову. Но по лицу ничего не прочесть. Он молча встаёт, забирает у меня пакет с вещами и, не оборачиваясь, идёт к выходу. Друг его сидит, развалившись, за столом. Синица обслуживает клиента. По всей видимости, пришла пора остаться один на один.

Мы садимся в машину. Водитель, ну, конечно. Жених присаживается рядом. Видимо, для более тесного знакомства. Мне становится не по себе. А вдруг он сейчас захочет моего белого тела, извращенец хренов?

Но он не посягает. Сидит на приличном расстоянии, изучает и моё лицо, и мою реакцию. Что ж, истерик катать не буду. Кажется, я всё же решила, что пройду этот идиотизм до конца. И даже приготовилась к не очень хорошим последствиям. Ну, буквально вчера я сказала себе, что потеря девственности – это никакая не катастрофа. И рано или поздно все девушки проходят через это. И не все – по любви.

– Выкинь всякие глупости из головы, – голос мужчины звучит резко и громко. Я пытаюсь сдержаться, но вздрагиваю от неожиданности. Понимаю: мысли читать ещё не научились, но он настолько уверен в себе, что я бы не удивилась даже. – Всё, что тебе нужно, – слушаться меня. И будет меньше проблем. Никто не собирается тебя насиловать. У тебя одна-единственная миссия – быть женой. Это не так уж и много. И девушки глупее тебя прекрасно справились бы с этой задачей.

– Надо было тогда искать поглупее, – улыбаюсь, понимая, что поплачусь за своеволие и попытку возражать.

– Я нашёл то, что мне подходит. Начнём с простого. Назови меня по имени.

– Эдгар, – послушно произношу его имя. Он не очень похож на иностранца. А может, и похож. Очень ухоженный, весь из себя. У него красивый лоб – великолепной лепки. А ещё виски – я их и в самый первый день заметила. Сейчас, в полумраке, не видно, но они у него припорошены изморозью. Почти незаметно на светлых волосах, но я помню. И мне это понравилось тогда.

– Скажи любую фразу, назвав меня по имени и обращаясь на «ты», – продолжает ставить барьеры Командор.

– Эдгар, ты же купишь мне норковое манто? – хлопаю глазками, как дурочка. Ну, не могу я сдержаться, чтобы не похохмить, пока есть возможность.

Он на секунду замирает, ощупывая моё лицо рентгеновским взглядом.

– Конечно, куплю, дорогая. И ты обязательно наденешь его на благотворительный бал. Правда, сейчас лето, и с тебя сто потов сойдёт, а ещё все будут пялиться на тебя, как на новогоднюю ёлку. Но главное же результат? Я, наверное, подарю тебе не манто, а шубу в пол. Богаче. Красивее. Эпатажнее. И всем будет понятно, что Гинц обожает свою молодую жену.

Издевается. Ну, ладно.

– Главное, чтобы другим было понятно, что ты меня любишь? – кажется, я нащупываю верный ответ. – Ты знаешь, дорогой, шуба – это пошло, вчерашний день. А манто – изысканно и элегантно. Но про бриллианты не забудь, пожалуйста. Да покрупнее, будь добр. А то никто не поймёт тебя, если ты своё самое главное сокровище упакуешь хуже, чем оно того достойно.

– Настоящему бриллианту не нужна конкуренция. А то не ровен час затмят истинную красоту и огранку.

– Ты не прав, дорогой: оттенят и подчеркнут достоинства. Тут главное правильно подать.

Он снова на секунду останавливается.

– Браво. Урок адаптации пройден. Думаю, тебе не составит труда и дальше говорить мне «ты» и называть по имени.

– Нет, конечно, Эдгар, это несложно, – побольше покладистости в голосе.

– И вот такой тон больше подходит. Сарказм отключаем. Язвительность тоже. Милая, чистая, доверчивая лань.

– Не пойдёт, – возражаю спокойно и доброжелательно.

Он вопросов не задаёт, смотрит лишь колюче и вопросительно. Придётся пояснить, чтобы понял.

– Лань весит около шестидесяти килограмм. А я – слегка за пятьдесят. Десять килограмм набирать ради того, чтобы походить на лань, я не собираюсь.

Пауза. Тишина. И тут он рассмеялся. Совершенно потрясающий смех, что словно маску с него сорвал. Расколол на части броню сухаря и диктатора.

Он смеялся, запрокинув голову. У глаз его – лучики морщинок. И выглядит – будто лет на десять моложе. И, кажется, я не могу оторвать от него глаз – настолько он завораживающе прекрасен в этот миг. Он так меня и поймал – с потрясённым лицом, со взглядом, что прикован к нему намертво, с пальцами, что судорожно зажали ткань платья.

Глава 8

Эдгар

А она забавная. Вместе со смехом ушли куда-то и усталость, и тяжёлый перелёт. Может, это и к лучшему, что она не бессловесная овца. Если будет просто красивой куклой рядом – хорошо. А если будет живой куклой – лучше. Меньше вопросов, косых взглядов, шёпота за спиной. Хотя разговоров хватит выше крыши. Но её непосредственность может сыграть на руку.

Бриллиант в манто. Хм. Интересно посмотреть, как она будет выглядеть преображённая. Ей пойдёт белый цвет под тёмные волосы. А ещё – пронзительно синий. Под глаза. Надо заняться и этим тоже.

– Это твоя квартира, – вручаю я ей ключи.

Консьерж вышколен, глупых вопросов не задаёт, но внимательные взгляды кидать ему никто не запрещает. И, вижу, девочка немного расстроена или задета, хоть и пытается сделать вид, что ей всё равно. Надо сказать старому козлу, чтобы глаза прятал и поменьше жильцов презрительно мерил.

– Квартира твоей любовницы? – медлит она, но ключ в раскрытую ладонь принимает.

– Нет, – отрицания достаточно. Мне безразлично, какие картины нарисует её слишком живой и восприимчивый мозг. Я бы никогда не унизился до того, чтобы поселить свою невесту, будущую жену, после кого-то. Да и любовниц предпочитал селить на разных территориях. Так оно спокойнее.

Она нерешительно топчется у порога, не смея пройти внутрь. Показываю ей пример. Вхожу. Включаю свет. Две комнаты. Кухня. Удобства. Если бы она сразу прошла внутрь, могла бы понять: до неё здесь никто не жил. Слишком пусто и стерильно чисто: идеальный ремонт и запах краски, штукатурки, новых обоев. Не самый худший запах. В нем только нет жизни. Сплошная пустота.

Новая мебель. Огромная кровать посреди спальни с новейшим матрасом, покрывалом, подушками. Девчонка проводит пальцами по наволочке. Глаза у неё как блюдца. Только истерик мне не хватало.

Беру её за руку. Она вздрагивает. Как в сторону трусливым зайцем не отпрыгнула – не знаю. Плохо. Веду её на кухню. Мебель, плита, утварь. И прокол – абсолютно девственный холодильник. Чёрт. Ни чая, ни кофе в шкафчиках. Хорошо хоть вода в кране есть.

Некстати понимаю, что голоден. Это Сева остался пробовать разносолы в «Дон Кихоте». А я, кажется, даже толком не обедал. Девчонка, наверное, тоже.

Делаю по телефону заказ и искоса наблюдаю, как она потерянным судёнышком бродит по кухне, дёргает жалюзи и что-то высматривает в полумраке.

– Подойди ко мне, – командую, выводя её из задумчивости. Она послушно подходит. – Ближе, – я жену хочу или собаку? Недовольно бьётся где-то на подсознании жестокая мысль.

Снова прикасаюсь к ней и чувствую, как она подавляет в себе желание отпрянуть.

– Так не пойдёт, – ловлю её напряжённо-недоумённый взгляд. – Ты боишься меня?

– Нет, – вероятно, врёт. Но получается у неё неплохо.

– Я противен тебе?

– Нет.

– Тогда почему ты каждый раз вздрагиваешь, когда я к тебе прикасаюсь?

– Не привыкла? – она задирает вверх подбородок. Не резко, совсем немного, но этот жест от меня не ускользает. Какая смелая строптивая девочка. Зажатая со всех сторон, как плохо посаженное дерево.

– Тогда самое время привыкать, – снова беру её за руку и перебираю пальцы. Затем притягиваю к себе. Ближе. Между своих ног. Соляной столп её имя. Жена Лота.

Провожу ладонями от кончиков пальцев до предплечий. Она снова вздрагивает. Зажимаю бёдрами ноги, чтобы не сбежала.

– Ничего не будет, не бойся, – слишком резко, чтобы её успокоить. – Ты должна привыкнуть ко мне. Времени мало, но ты же будешь стараться?

– Буду, – голос её звучит отстранённо. Только мёртвой статуи мне не хватает рядом. Варшавин будет безумно рад меня обстебать, смешать с грязью и снова послать куда подальше.

Я отпускаю её и поднимаюсь. Я большой, а она кажется хрупкой и очень юной. Поднимаю её подбородок. Смотрю в глаза. Она взгляд не отводит, но её всё же слегка трясёт. Я чувствую дрожь её тела. Не прикасаясь. Улавливаю пальцами, что едва-едва касаются кожи.

Наклоняюсь и прижимаюсь губами к губам. Свежие. Нежная. Пахнет мятой. У поцелуя холодный вкус. Отстраняюсь.

– Ты целовалась когда-нибудь?

Она проводит языком по губам, словно пытается тоже уловить вкус. И почему-то именно это отдаётся толчком внутри. Жаром в паху. Ядом в жилах. Не отвечает. Медлит. Хочет солгать?

– Сколько тебе? – я знаю ответ.

– Девятнадцать. И да, я целовалась.

– Нечасто, судя по всему.

– Нечасто, – распрямляет она плечи. Почти вызов. Дурочка. Это скорее достоинство, чем недостаток. И тут меня осеняет.

– А сколько мужчин побывало в твоей постели?

Прищурившись, слежу за её лицом. За малейшим колебанием. За мимикой. Эмоциями. Она неискушенна – это я понял. Насколько – сейчас выясним.

– Двое, – в глазах её сверкает и тухнет насмешка. Девочка хочет поиграть? Ну, что ж. Не стоит её разочаровывать.

– И как? Ни один из них не научил тебя целоваться?

– Скорее, я одаривала их поцелуями, – разводит она руками, мечтательно улыбаясь.

И мне хочется стереть эту улыбку. И эту мягкость. И свет в глазах. По-настоящему искренний. Неужели я ошибся?..

– Покажи, как ты это делала, – хотел холодно, вышло с хрипотцой.

– Боюсь, вам не понравится, – она хихикает, как школьница. Впрочем, она и так почти со школьной скамьи.

– Тебе, – поправляю машинально и злюсь. Неужели так сложно запомнить? – Мы договорились на «ты».

– Боюсь, тебе не понравится, – послушно исправляется она, но улыбка её тухнет. Глаза перестают блестеть, а она снова каменеет, как клей «Момент».

– Я рискну.

Она подходит ко мне. Встаёт на цыпочки. Мне приходится нагнуть голову, чтобы ей было удобнее дотянуться. Перед тем, как прикоснуться ко мне губами, она приглушённо фыркает, сдерживая смех. А затем смачно целует меня в нос и оба глаза.

– Их звали Мотя и Хрюн, – доверительно сообщает она мне, – один медведь, а второй, соответственно, свинья. Но оба милые и мягкие. Плюшевые.

– Девственница, – прерываю её милые воспоминания, и она снова замирает, разглядывая пространство за моей спиной.

Глава 9

Тая

Он похож на густой лес. Слишком много хвойных деревьев. За ними не видно пути. За ними так легко пропустить кочку или яму. И рухнуть плашмя, лицом в острые иглы, осыпавшиеся однажды.

Эдгар – катаю по нёбу его имя. Что-то такое льдистое, как его глаза. Голубые с холодным крошевом, как подтаявшие снега Килиманджаро.

Мне нравится здесь. Пахнет свежим ремонтом. И пусть пустовато – в это жильё можно было бы вдохнуть жизнь. Купить или вырастить цветы из отростков. У меня получается. Повесить занавесочки повеселее. Особенно на кухне. Завести магнитики на холодильник.