Перекрёстки

Павел Почикаев

Перекрёстки

Написанный чёрный по белому диагноз больше всего напоминал приговор. Это и был приговор, напечатанный самым популярным компьютерным шрифтом на бумаге. Листок был ещё тёплым в тот момент, когда его передали Ллойду.

Конечно, доктор Мариус уже давно обо всём знал, в этом и состояла его работа, чтобы уметь различать подобные случаи, за это он и получал деньги, причём весьма нешуточные. Возможно, на подсознательном уровне Ллойд и сам всё прекрасно понимал, только отказывался в этом признаваться самому себе. Казалось, стоило только допустить мысль или хотя бы намёк на эту мысль, как она тут же материализуется. Он не позволял себе об этом думать, но эта примитивная тактика оказалась совершенно недееспособной.

Доктор Мариус был уважаемым врачом, его имя кое-что да значило в современной онкологии, если бы в медицине было принято раздавать Оскары, то доктор непременно бы его получил. Может быть, не за лучшую роль, но вот за лучшую роль второго плана непременно.

Когда Ллойд впервые очутился в кабинете доктора – просторной комнате с большим смотровым окном, из которого открывался чудеснейший вид на раскинувшиеся снизу корпуса лечебного комплекса – он почувствовал некоторое облегчение, которое вполне можно было сравнить с промельком уже сгинувшей надежды. Во-первых, попасть к доктору оказалось поистине трудоёмким процессом, его основными клиентами были крупные шишки из высокого света, и Ллойду пришлось пустить в ход все свои связи и, конечно, деньги. Одно лишь количество нулей в чеке, выписанном на имя Мариуса, говорило о том, что этот человек просто обязан спасать людей золотыми руками. Во-вторых, облегчение, охватившее Ллойда во время первого визита к доктору, было связано и с огромным количеством грамот, сертификатов, дипломов, благодарственных писем, украшавших стену за изящной гнутой спинкой кожаного кресла доктора.

Человек со столь впечатляющим портфолио и огромным опытом обязан был помочь Ллойду. По крайней мере, так он считал в день их первой встречи.

Всё стало понятно по тону доктора, когда тот позвонил в обед и пригласил Ллойда к себе. Но Ллойд предпочёл отмахнуться, мало ли из-за чего у Мариуса может стать такой надломленный голос. Всё стало ещё понятнее, когда Ллойд непривычно бодро перешагнул порог кабинета. Последней всегда умирает надежда на надежду, он цеплялся за эти слова. Всё стало очевидно, когда он пробежался глазами по написанным на листке словам.

Не было необходимости дотошно вчитываться в каждую строчку, нужные слова стояли на самом видном месте и для пущей наглядности были ещё подчёркнуты снизу толстой линией. Линией, подводящей черту.

Ллойд подумал, что такого просто не может быть, скорее всего сюда вкралась ошибка: доктор просто перепутал имена двух своих пациентов, это чистая случайность, что на бланке с именем Ллойда оказался совершенно не его диагноз.

Он отоврался он напечатанной странички, в глаза сразу бросились многочисленные дипломы и грамоты, занимающие целую стену от уровня стола практически до самого потолка. Когда-то давно они награды заставили Ллойда поверить в благополучный исход, сейчас они обернулись для него предвестниками страшной действительности, потому что каждый из них подтверждал учёность и опытность Мариуса.

Да, доктор был выдающимся специалистом и смыслом его жизни было выявление подобных случаев, а значит в диагнозе не было ошибки. Там её просто не могло быть.

– Мне очень жаль. – Произнёс он, пристально глядя через золотую оправу, его мясистые пальцы с двумя довольно внушительными перстнями тяжело лежали на папке с рентгеновскими снимками. – Нам нужно обсудить кое-какие вещи, Ллойд. Ещё есть время. Вам не стоит отчаиваться.

От последней фразы Ллойд чуть не зашёлся нездоровым смехом. Не отчаиваться? Если бы он не был отчаянным, разве он бы вообще пришёл сюда? Жизнь, протекающая вокруг него, внезапно смазалась, все краски пошли прахом, не нужно было получать медицинское образование, чтобы в конце концов выражать свою жалость. Всякий сподобился бы на такие слова. Но не всякий получал за такие слова баснословные суммы.

Они ещё долго говорили, доктор Мариус убеждённым тоном приводил примеры из собственной практики, он рассказывал о новейших способах лечения, которые успешно прошли стадию экспериментов, он перечислял препараты, применение которых имеет подтверждённую вероятность улучшения состояния… Ллойд слушал, физически он присутствовал в кабинете доктора, но на самом деле за это время в его голове не возникло ни единой мысли.

Ллойд кивал, его потные пальцы поглаживали уже изрядно помятый лист, правая нога выбивала нервную дрожь о ножку стула, ногтём ему практически удалось стереть напечатанное слово "злокачественная".

– И, Ллойд, вам нужно прекращать курить. – Видимо, время, проплаченное Ллойдом, уже заканчивалось, раз доктор стал тактично завершать разговор. – В вашем положении курение это попытка медленного самоубийства. Всё не так плохо, как вы считаете. Вам нужно хорошенько подумать о нашем разговоре, а после этого мы с вами снова встретимся. Позвоните мне, когда будете готовы.

Они пожали руки. Видимо, доктор не сомневался, что Ллойд к нему обязательно вернётся, он так и не показал ему рентгеновские снимки, которые остались лежать на столе доктора.

Выйдя от Мариуса, Ллойд впервые попытался по-настоящему взглянуть на происходящее. Его наивные ширмы отрицания дали трещины в тот день, когда в первый раз решил показаться доктору. Нет, даже ещё раньше, ведь на протяжении долгого времени он всё откладывал этот визит, и огромная сумма чека была очень удобным предлогом.

И без всяких учёных докторов Ллойд догадывался о том, что нездоров: боли в груди, затруднённое дыхание, капельки крови, которые он старался как можно быстрее смывать водой… Самообман, в котором он бесплатно жил несколько месяцев.

Фотографы лучше прочих знают ценность упущенных моментов, врачи лучше других знают горечь обманутых ожиданий, ведь в большинстве случаев людям совершенно не хочется слышать от них правду. Иногда за потраченные деньги хочется услышать что-нибудь приятное.

Если тело и является храмом человеческим, то Ллойд не особо сильно следил за порядком в нём, и это дало о себе знать именно тогда, когда оно практически перестало ему служить. В нём жила болезнь, она сидела у него в груди и миллиметр за миллиметром умертвляла его изнутри. И учёные в больших кабинетах с громкими именами и благодарственными письмами ничего не могли противопоставить мутировавшим клеткам. Они могли только ссылаться на "подтверждённую вероятность" с точностью до восьмого знака после запятой.

Листок с правдой, которую он не хотел знать, скомканный, отправился в мусорную корзину, расположенную у входа в онкологическое отделение. Из кармана куртки Ллойд достал купленную с утра пачку, ловко выудил из неё сигарету и вставил себе в рот. Чиркнувшая зажигалка подожгла кончик, если верить словам доктора, сейчас начался очередной сеанс медленного самоубийства.

***

Оказавшись на скользкой дорожке, ведущей только вниз, Ллойд не был таким спокойным, как могло показаться на первый взгляд. Ни друзья, ни коллеги ничего не знали, для них он оставался всё тем же Ллойдом, которого они знали, к которому успели привыкнуть, никто из них даже не подозревал о внушительных тёмных пятнах на рентгеновских снимках его лёгких.

И он правильно делал, что никому не показывал своей слабости, только в собственной маленькой квартире он выходил из роли успешного человека и превращался в страдальца, боящегося хода времени. После посещения доктора Ллойд ни разу не поменял дату на календаре.

Узнав о его проблеме, люди могли отреагировать по-разному: кто-то бы непременно стал его сторониться, времена чумы и проказы давно прошли, но в людском сознании надёжно закрепился ярлык, предостерегающий от контактов с больными людьми. В большинстве своём никто об этом не задумывался, почему-то подобную неразборчивую брезгливость было принято считать установившейся нормой. В своей голове он видел, как коллеги, сидящие за соседними столами, начинают от него отодвигаться, видел, как в тесном лифте рядом с ним образуется вакуум и люди стараются не дышать в его присутствии.

Несмотря на двадцать первый век, некоторые средневековые стереотипы были живы и поныне.

Однако куда сильнее в таком случае его пугала иная реакция – жалость. Несомненно, на одного отвернувшегося придётся минимум один человек, жалеющий Ллойда. От такой перспективы его передёргивало. Доктор уже выразил ему свою жалость, легче от этого не стало, наоборот на душе появился гадкий осадок. Ллойду была противная сама мысль о том, что кто-то будет смотреть на него понимающими глазами и пытаться его успокоить. Пусть гордыня и считается грехом, от неё Ллойд отказываться не собирался. В этом убеждении он был твёрд и непреклонен.

К собственному удивлению, Ллойд должен был признать, что непростой разговор с доктором задел некоторые слои его сознания, в следствии чего на поверхность вышел всегда умалчиваемый от самого себя вопрос веры или, вернее сказать, полного безверия.

В первую очередь, Ллойд не верил в современную медицину. Да, многие болезни теперь вылечивались в считанные дни, многие из них утратили былую угрозу, но в вопросах лечения рака до сих пор оставались сплошные пробелы. Мариус приводил названия препаратов, называл случаи из собственной практики, но о скольких случаях он умолчал? Каково было соотношение тех, кто смог оправиться от опухоли, к тем, кому не так повезло? "Подтверждённая вероятность" звучала не очень убедительно, опять же статистические данные во всех смыслах удобнее приводить в более радужной форме.

Ллойд имел представление о людях с подобными проблемами, он видел жертв химиотерапий, облысевших и скелетоподобных. Он не собирался мочиться под себя и существовать лишь за счёт обезболивающих и ежедневных процедур. Опять же в дело вступала гордость, а ещё ему становилось стыдно при мысли о том, как на его убогое, умирающее тело придут посмотреть коллеги. Большинству из них всё это будет противно, но они заставят себя прийти, потому что так положено. Они будут пребывать в уверенности, что совершают хороший поступок и между собой станут называть это "нанести визит".

От одной только мысли об этом Ллойду становилось тошно. Альтернативу малодушному и медленному увяданию он видел лишь в одном. Он уверял себя, что ему хватит сил. Пистолет в качестве варианта он отбросил сразу: он жил не в Техасе и достать пушку было не так-то и просто, к тому же после пистолета останется очень много грязи. Скорее он склонялся к таблеткам, большому количеству таблеток, проглоченных в тёплой ванне.

Во вторую очередь, Ллойд просто не верил. Для него небо было лишь небом, а земля – землёй, воскресение было выходным, потому что так было прописано в законе и не более. Саму мысль о том, что лекарство от всех болезней заключено в коленопреклонённой позе и смиренном виде, он находил непрактичной.

В его положении отмахиваться от ещё одной возможности получить надежду было неправильно, но с этим Ллойд ничего не мог поделать, пусть даже длительное время он и занимался самообманом, на счёт религии он имел вполне устоявшиеся мнения, отступать от которых не собирался, пусть даже впереди его ждала неприятная развязка. Пациентов, спасшихся от болезни силой своей веры, было явно меньше тех, кому помогли препараты с "подтверждённой вероятностью", если вообще подобные примеры наблюдались.

Совершенно новыми глазами Ллойд пересмотрел картину "Достучаться до небес". Он и раньше не один раз наблюдал его по телевизору, но тогда он не задумывался над тем, что сильный кашель, с которого начинались его утра, был предвестником тяжёлого недомогания, уже сидевшего в нём. "Достучаться до небес" очень малобюджетный фильм без спецэффектов и кассовых сборов, но это хороший фильм с правильным посылом и вполне предсказуемой концовкой. В этом фильме, как в жизни, концовка была единственно возможной. Даже при первом просмотре в ней не было никакой интриги, хотя, скорее всего, отыскались бы какие-нибудь законченные оптимисты, рассчитывающие на иное завершение фильма. Увы, таких непременно ждало бы разочарование.

В фильме всё началось с бутылки текилы, лайма и сильного желания увидеть море… У Ллойда не оказалось под рукой текилы и лайма, а на море он успел побывать несколько раз, и он по-прежнему не мог избавиться от тяги к сигаретам.

А ещё у него появилось новое хобби. Со студенческих времён он не имел никакого занятия, позволявшего ему перестраиваться с работы на отдых. По большей части его досуг состоял из просмотра кабельного, причём без всякого разбора в выборе каналов. Телевизор создавал необходимый фон, дающий ему возможность расслабляться и проветривать мозги. Как и всё масштабное, его увлечение началось с сущих пустяков.

Ллойд стал сидеть на онкологических форумах, сначала он только пробегал глазами текст, выхватывая из него отдельные куски. Потом интерес (не исключено, что к своей собственной судьбе) стал пересиливать, и его уже привлекали подробности. Он вчитывался в истории болезней, которые рассказывали люди, с ними столкнувшиеся, и постепенно это стало его потребностью. Ллойд стал коллекционировать чужие случаи, он стал одержим ими.

Хвала всемогущему Интернету, на неиссякающих просторах которого может отыскаться всё, что угодно. С обычных зачастую безымянных форумов Ллойд стал переходить на конкретных личностей, его интересовали знаменитости. Существовал даже сайт, на котором в алфавитном порядке были приведены имена людей, умерших от рака лёгких.

С дотошностью студента-первокурсника, готовящегося к сессии, Ллойд принялся штудировать известные фамилии. За каждой ссылкой встречались абсолютно непохожие истории, каждый выбирал свой путь, двигался со свойственной ему скоростью, однако в каждом случае просматривался общий знаменатель.

Список включал в себя множество позиций, Ллойд в качестве эксперимента прокрутил колёсиком мышки несколько страниц вниз, но интриги ради заставлял себя не вчитываться в имена. Он принадлежал к числу тех людей, которые никогда не заглядывали в последние главы детективных романов. Определённо его внезапное хобби получило внушительную основу, а последовательный образ мышления заставлял Ллойда строго придерживаться алфавитного порядка и не забегать вперёд.

Первой личностью, напротив фамилии которой можно было поставить пометку "великий", стал Дисней. Поначалу даже и не верилось, что режиссёр, предприниматель и создатель будущей мультимедийной империи, одно только имя которого представляет собой бренд, имел точно такую же картину лёгких, как и Ллойд. Что тогда, что сейчас они принадлежали к людям разных масштабов, но в итоге выйти должны были на равных. Уолт Дисней привёл в этот мир не одну дивную сказку, вот только его собственная история имела отнюдь не счастливый конец.

Наверное, в этом можно было разглядеть иронию. Добрый сказочник, развлекающий детей многих поколений, умирал, отхаркивая кровь и мучительно задыхаясь. Помимо прочих заслуг Диснею принадлежи абсолютный рекорд и кинематографе, недостижимый и в наше время, на счету мультипликатора 26 золотых фигурок Оскара. 26 раз он удостаивался этой награды, никому более и не снилось более двух дюжин статуэток за раз, а он ими обладал. Видимо, это лишний раз подчёркивало его талант и значимость.

Но всё же внушительный список наград не смог ничего противопоставить маленькой и каждодневной привычке. За каждым Оскаром стоял не один блок выкуренных сигарет, помимо наград и уважения в груди самого мультипликатора копились отравляющие его клетки. Добрый сказочник сам пустил себе в лёгкие рак, который и довёл его до могилы.

Интересно, что после смерти Диснея во всех фильмах его компании запретили показывать сигареты, намекая таким образом на печальную кончину создателя. Конечно, это стоило рассматривать в качестве прощального поклона ушедшему мастеру, это был красивый и правильный жест, но Ллойду так и не удалось вспомнить в диснеевских мультиках ни одной сцены курения.

Статью про Диснея Ллойд перечитал трижды, уж очень она не вязалась с концепцией известного во всём мире отца Микки Мауса и Бэмби. О подобном точно не было принято сообщать детишкам, да и с трудом верилось, чтобы создатель Белоснежки и её гномов дымил, как паровоз, мурлыкая себе под нос мотивчик из мультика.

Не посети он доктора Мариуса, ему бы и в голову не пришла мысль заходить на такие сайты и читать про знаменитостей, он бы так никогда и не узнал, отчего умер добрый Уолт Дисней и какой ценой ему давались Оскары… А впереди было ещё столько статей, столько имён и судеб ждали его за каждой ссылкой. Дисней стал первым "великим" среди известных в коллекции Ллойда, но далеко не последним.

Номер второй по истечению какого-то времени достался Джо Кокеру. Как и Дисней, он имел в своём владении фигурку Оскара, к которой добавлялась и премия Грэмми. Выходило, что золотые статуэтки не могли служить лекарством против рака лёгких. Хриплый баритон Кокера отправился вслед за фантазиями Диснея, они перешли в разряд прошедшего времени.

Уж кого Ллойд никак не ожидал увидеть в своей коллекции, так это Йохана Кройфа. Нидерландский футболист, трижды становившийся лучшим игроком планеты, оказался заядлым курильщиком. Оставалось только гадать, как при таких нагрузках на организм, он не откинулся на несколько лет раньше во время очередного матча за звание чемпиона. Ллойд видел выступления Кройфа (в записи, конечно, не в живую), того не зря причисляли к числу лучших футболистов двадцатого века. Сначала он менял игру, как игрок. затем стал заниматься этим уже с тренерской позиции и как много достижений его команды ждало бы впереди, если бы не пагубная привычка.

Он, пробегавший за матчи по десять-двенадцать километров в рваном и постоянно изменчивом темпе, под конец жизни начал задыхаться от простого подъёма по лестнице. Воистину, человек состоит из противоположностей.

На букву "М" значился Маккуин Стив тот самый гонщик, который снялся в "Великолепной семёрке". Ллойд фильм смотрел, правда нашёл его скучноватым, но не таким унылым, как оригинальная версия Куросавы "Семь самураев". Маккуин отыгрывал хорошо, но гонял ещё лучше, вполне резонно было ожидать, что он закончит свои дни в какой-нибудь автомобильной катастрофе, что будет гореть резина, торчать развороченный металл, шипеть нагретый бензин… А потом люди станут приносить к его закрытому гробу освежители воздуха в виде ёлочек.

Но скорость не несла в себе никакой угрозы для Стива. Под конец жизни он заинтересовался и серьёзно увлёкся восточными единоборствами, свёл дружбу с Чаком Норрисом и Брюсом Ли, и на похоронах последнего даже нёс его гроб, но ни реакция гонщика, ни ловкость восточного бойца не сумели защитить его от курения.

Следующий случай Ллойд находил очень жестоким, если судьба и решила провернуть скверную шутку, то в качестве жертвы выбрала Клода Моне. Художник имел двойную катаракту, потребовалось несколько операций, чтобы вернуть его глазам способность к восприятию. Зрение было восстановлено, вот только после этого Моне стал видеть ультрафиолетовую часть спектра в голубых цветах. То, что ему представлялось лиловым, все остальные люди видели белым. Рискуя лишиться зрения, художник не оставил рисование, как раз наоборот он стал демонстрировать на своих полотнах ту изменённую палитру, которая заменила ему привычную картину мира.

Проблемы со зрением не мешали ему творить ему ещё на протяжении четырнадцати лет, а вот рак обмануть оказалось не так-то просто. Именно от него он и скончался на 86 году жизни…

Продолжая следовать алфавитному порядку, Ллойд всё больше убеждался в том, что слова доктора Мариуса были пустыми. Панацеи не существовало, была лишь возможность искусственно продлевать мучения, а думать о таком исходе Ллойду не хотелось. Он так и не рассказал никому о своей болезни. Ллойд выписал себе две недели оплачиваемого отпуска, уж небольшую передышку он точно заслужил. Не так глубоко в его сознании билась мысль о том, что это, возможно, его последний отпуск. Зато после него он без ограничений сможет слушать баритон Джо Кокера и смотреть мультики про Микки Мауса…

Скорее всего, Ллойд стал бы уже готовить для себя необходимое количество таблеток, придумывая текст прощальной записки, если бы не одно "но". Это была случайность, что ему подвернулась ссылка, это была глупость, что он решил прочитать статью, это было полное безумие, что он решил попробовать.

Ему не хотелось ощущать себя беспомощным утопающим, но соломинка, попавшаяся на его пути ко дну, оказалась столь интригующей, что Ллойд решил схватиться за неё.

Хуже стать уже точно не могло.

***

На самом деле, он прочитал больше одной статьи. Он изучил буквально всё, что ему удалось выжать из Интернета, хотя и понимал, что практически всегда ему попадалась полнейшая чушь, придуманная подростками. Иногда чушь была написана чуть лучше, иногда Ллойда просто трясло от элементарной неграмотности. Он даже отложил коллекционирование знаменитостей.

Самая первая статья была обозначена просто "Перекрёстки", текст был набран белым шрифтом на чёрном фоне, по краям от него изображались стилизованные луны, звёзды и ещё какие-то совершенно непонятные для Ллойда закорючки. Он бегло, по диагонали пробежал написанные абзацы, да примерно что-то такое ему уже доводилось слышать, но было это в те времена, когда у него не было не то что рака, у него и волос на груди тогда не было. Он был малышом, и истории, рассказанные с фонариком у догорающего костра, были его самым большим кошмаром.

И всё же некоторые слова зацепили его внимание, они словно острые крючки запутались в извилинах его мозга и заставили задержаться на них. "Заветное желание", "исполнение", "исцеление"… Полнейшая дурь, проку от которой не больше, чем от жалости доктора Мариуса.

Ллойд собирался закрыть странную ссылку, но курсор замер на фоне красного крестика. Доктор Мариус показал себя совершенно недееспособным человеком, он умел только обещать и сожалеть, реальной пользы от него не исходило… а если доктора с их "подтверждённой вероятностью" ничем не могли помочь, то почему бы не попробовать?

Попробовать что? Поверить в какую-то нелепую статью в Интернете? Ллойд придерживался прогрессивных взглядов на жизнь, но не верил, что при нём человечество сможет долететь до Марса, как не верил и в двойственную природу Иисуса, не говоря уже об этой самой статье!

А если не пробовать поверить, а просто попробовать?

Что он потеряет? Скорее всего ничего, если не считать времени, которого у него оставалось не так уж и много. А что приобретёт? Опять же, ничего. Вопрос, а если вообще в этой попытке хоть какой-нибудь смысл, Ллойд умышленно обошёл вниманием.

Его палец кликнул, но не на закрытие ссылки. Он открыл в поисковике новое окно и стал искать аналогичные статьи.

Прочитать пришлось немало, хоть и найти что-нибудь стоящее представлялось непростым занятием. Для начала Ллойд даже не понимал, что может являться стоящим, поэтому он просто прочитывал все тексты, пытаясь проникнуться сутью написанного. В дальнейшем он вооружился остро заточенным карандашом и разрозненные факты из различных статей стал компоновать в нечто логическое и взаимосвязанное.

Кем бы не являлись авторы этих статей, подавляющее большинство из них сходились в том, что обряд нужно проводить в полночь, каждый предлагал своё видение дальнейшего развития событий, но время оставалось неизменным.

Всегда фигурировал перекрёсток, в зависимости от толкований он мог включать в себя три, четыре, а то и больше дорог, так же не особо понятно было, с какой стороны на него нужно заходить. В одном месте человек, подписывающийся Хелсинг, утверждал, что нужно идти в направлении заходящего солнца и не оборачиваться, ему абсолютно противоречил другой знаток перекрёстков, который писал, что для достижения ожидаемого результата необходимо прийти с севера и обойти перекрестье дорог ровно столько раз, сколько лучей входит в него.

Ллойду попался текст, в котором говорилось о том, что в момент свершения ритуала при себе нужно иметь пригоршню жжёного зерна и часы с маятником. Зерно предстояло высыпать на землю перед красной женщиной, выходящей из-под земли и держащей в руках огненного петуха. Пока птица клевала зерно, а часы отбивали двенадцать ударов, нужно было успеть донести свою просьбу до женщины. Далее приводилось описание возможных последствий, однако Ллойд прекратил чтение, среди прочих эта статья явно перевешивала остальные по показателю фантастичности.

Авторы сходились на том, что обязательной принадлежностью ритуала является коробка (обязательно с крышкой), а вот в вопросах её наполнения снова следовали разногласия. Совершенно точно в коробку нужно было положить какое-нибудь собственное изображение: фотографию, водительское удостоверение, заграничный паспорт, а вот другие "ингредиенты" менялись от источника к источнику. Уже известный Ллойду Хелсинг утверждал, что в коробке должна лежать голубиная кость, ему противостоял другой знаток потустороннего, уверявший, что птичьи останки тут совершенно не годятся, вместо них нужно использовать переднюю лапку чёрного кота, извлечённую из кладбищенской земли. Несколько раз Ллойд натыкался на радикальные заявления о том, что кости должны принадлежать младенцу, этот вариант сразу перекочевал в разряд неприменимых.

Вполне очевидно, что валютой в подобном действии должна была выступать душа, в которую Ллойд не верил, а потому и готов был ей торговать. Чем чище душа, тем выше она ценится на тёмном рынке, поэтому к перекрёстку надлежало прибывать после воздержания от пищи, дабы тело имело возможность очиститься и стать более привлекательным вместилищем души.

Про голодание Ллойд читал несколько раз, он не видел абсолютно никакой связи между воздержанием от пищи и очищением души, но поместил этот пункт в свой блокнот, по крайней мере звучало это более обосновано, чем кормёжка огненного петуха жжёным зерном.

И, конечно же, очень много было написано про сам перекрёсток. Постепенно Ллойд приходил к выводу, что количество дорог не играет определённой роли, был важен факт их пересечения сам по себе, но всё же это не мог быть какой-нибудь случайный перекрёсток. Городские абсолютно не подходили для таких целей, нигде не было приведено хоть сколько-нибудь убедительной аргументации, но в черте города не стоило и думать о проведении ритуала. Лучше всего подходили грунтовые дороги, расположенные в какой-нибудь глубинке, где точно можно не рассчитывать на встречу со случайным автомобилем. Добираться до выбранного перекрёстка предстояло на своих двоих, Ллойду не очень импонировала идея тащиться за городскую черту поздней ночью, но как он уже убедил себя, он ничего от этого не терял. Погода установилась достаточно тёплая, так что можно будет рассматривать это, как обычную прогулку, совершаемую ночью за пределами города в поисках пересечения грунтовых дорог.

Не самая простая задача натощак пройти несколько десятков километров и рассчитать время так, чтобы выйти на перекрёсток ближе к полуночи.

Убедившись в том, что в Интернете более не осталось статей, которые он не прочитал минимум один раз, Ллойд склонился над блокнотом, исписанным мелким почерком, и стал методично выделять те места, которые, по его мнению, являлись основными. Он черкал, закрашивал, обводил и делал пометки. В результате получасовой работы он имел лист, испещренный стрелками, кругами и сносками, между которых можно было разобрать оставшиеся слова: "перекрёсток", "в полночь", "коробка обязательно с крышкой", "закопать руками", "геометрический центр", "ФОТО", "идти пешком", "поцеловать?", "не есть", "без свидетелей".

***

На заранее выбранный перекрёсток он прибыл незадолго до полночи, хвала Интернету и высоким технологиям, позволявшим путешествовать, не выходя из дома. Ллойд заранее просмотрел панорамы нескольких перспективных, на его взгляд, перекрёстков. Все они находились на удалении от городских огней, имели заброшенный вид и были грунтовыми.

Ллойду предстояло преодолеть семь миль, и путь этот надлежало проделать без автомобиля. Честно говоря, Ллойд пребывал в заблуждении относительно своей физической формы, сидя перед экраном стильного ноутбука и измеряя расстояние, он не находил его огромным. Семь миль, да, не каждый день совершаешь такую прогулку, но всё же это не так далеко, как Китай. Семь миль – это несколько кругов вокруг парка, находившегося в нескольких кварталах от квартиры Ллойда. Семь миль он осилит.

Только, сидя в кресле, он совершенно не представлял, каково это тащиться семь миль в одном направлении, чувствуя, как лёгкие постепенно отказываются принимать воздух. В программу прогулки Ллойд не включил свой объявившийся рак.

Ещё со школьных времён он имел привычку приходить заранее, сама мысль об опоздании заставляла его всюду торопиться, постепенно всё это переросло в стиль жизни. Ллойд предпочитал два часа посидеть в зале ожидания с книжкой в руках, чем мчаться в таски и ежесекундно сверяться с наручными часами. Он всегда появлялся на рабочем месте раньше всех остальных, просто потому что привык к этому с детства. Уж лучше прийти раньше на пятнадцать минут, чем опоздать на пять – в полном согласии с этим высказыванием Ллойд и жил.

И сейчас давняя привычка пришлась как нельзя кстати, потому что иначе он бы так и не сумел добраться до выбранного перекрёстка к полуночи. Ещё на подходе к городской черте его сердце выдавало сто двадцать ударов в минуту, дыхание превратилось в сплошную отдышку, а сам он чувствовал непривычную тяжесть в ногах. Машина отучила его от длительных прогулок, она слишком изнежила его тело, от чего он и пребывал в столь плачевном состоянии ещё в самом начале своего маршрута. Ллойду пришлось опуститься на скамейку и подождать, пока пульс немного нормализуется. Его так и распирало от любопытства посмотреть, сколько он уже отшагал, но и без карт он знал, что одолел едва ли треть от намеченного. А ведь ещё нужно было вернуться домой!

Почему эта мысль не появилась у него раньше? Неужели странные статьи так сильно завладели его вниманием, что он совершенно забыл умножить семь на два? Четырнадцать миль – вот какой была истинная протяжённость его прогулки! Осознание было столь сильным, что Ллойд чуть было не повернул назад. На миг его захлестнуло желание забросить в ближайшие кусты жестяную коробку, которую он нёс в руках, хорошенько отсидеться и уже без всякой спешки направиться обратно.

Пока он размышлял, момент оказался упущенным, дома его не ждало ничего кроме ещё одного вечера, наполненного коллекционированием знаменитостей, а в нескольких милях впереди находился перекрёсток, по всем параметрам подходящий для проведения ритуала. В "подтверждённую вероятность" Ллойд не верил, но верил ли он в перекрёсток? Он не знал, но хотел попробовать.

Время приближалось к половине десятого. Очень сильно хотелось пить, рубашка и брюки Ллойда пропитались едким и пахучим потом, лёгкий ветерок облизывал его влажную кожу, а внутри у него было сухо. Ллойд проводил языком по верхней губе, захватывая маленькие капельки и с жадностью их глотал. Слюни стали вязкими и тёплыми, но давали хоть какое-нибудь ощущение влаги во рту.

Ллойд отбросил некоторые подробности статей, которые показались ему несущественными, но "голодание" оставил. В этом действии просматривалась определённая жертвенность, это вполне отвечало его представлениям о законах спроса и предложения. Ллойд не ел на протяжении трёх дней и терялся в догадках относительно того, как другие люди выдерживают предписываемый некоторыми статьями девятидневный пост. Наверное, у них в жизни всё ещё хуже, чем у него. Уже после первого дня без пищи Ллойд стал чувствовать недомогание, его организм был приучен к трёхразовому питанию, а тут устоявшийся механизм начал давать сбой. Он терпел тянущую боль в нижней части живота, но даже во время сна она давала о себе знать.

Вчера вечером он выпил последний стакан воды, и с тех пор не прикасался к питью. По этой же причине в дорогу он не стал брать даже маленькой бутылочки с водой. Двести миллилитров без проблем поместились бы в кармане его брюк, он бы растянул их на несколько приёмов, но в данном случае вода выступала соблазном, от которого он решительно отказался.

Пожалел ли он об этом? Его внешний вид и самочувствие говорили в пользу утвердительного ответа.

Куда сильнее нехватки воды его напрягала коробка. На кухне он раскопал старую жестяную форму от печенья и сложил в неё свой пропуск на рабочее место, где имелась его улыбающаяся фотография, к тому же у коробки имелась крышка. Счастливый своей находкой Ллойд даже не подумал о том, чтобы прихватить рюкзак или на худой случай пакет.

Он шёл, перекладывая коробку из одной потной ладони в другую, кляня себя за непредусмотрительность. Жестянка оказалась слишком большой для его карманов, оставалось только нести её в руках.

Итого с учётом первой остановки возле скамейки Ллойд устраивал привалы пять раз. Последний раз он присел прямо на землю на обочине одной из дорог, составляющих его перекрёсток. В нагрудном кармане его рубашки, оттопыривая ткань, лежала распакованная пачка сигарет, за прошедшие трое суток он курил всего два раза, и оба заканчивались рвотными позывами в туалете. Ллойду показалось, что рвотные массы были окрашены кровью. Свободные от жестяной коробки пальцы в полном соответствии с привычкой периодически поднимались и отгибали клапан кармана. Действие было чисто рефлекторным, Ллойд не отдавал себе в нём отчёта.

Курение было его привычкой, привычка – натурой, такой же составляющей его "я", как и боязнь опоздать.

Ему удалось добраться до перекрёстка, преодолеть чёртовы семь миль, и за это время не выкурить ни единой сигаретки. Возможно, в этом заключался повод для настоящей гордости, но Ллойду почему-то казалось, что длинный марш-бросок нанёс его организму куда больше вреда, чем недавние сигареты, вызвавшие тошноту.

Часы на его руке, считывающие пульс, показывали, что до полночи оставалось пятнадцать минут, ему нужно было приступать к тому, ради чего он устроил этот марафонский забег. Ллойд позволил себе несколько лишних минут сидения, и уже после них направился к центру перекрёстка.

Теперь он понимал, почему коробочку стоило закапывать руками, он бы не прошёл и половины расстояния, если бы тащил на себе ещё и лопату. Геометрический центр Ллойд определил на глаз, в его распоряжении не было ни нужного оборудования, ни времени, после долгих раздумий он пришёл к выводу, что сторона подхода к перекрёстку не играет никакой роли, потому как во всех статьях эти данные разнились. Он понятия не имел, с какой стороны зашло солнце и где располагаются остальные направления.

От усталости он с большим удовольствием плюхнулся на коленки прямо в дорожную пыль. Лицо перекосила неприятная гримаса, когда маленькие камушки вонзились в его кожу, Ллойд не сомневался, что порвал брюки, но в данной ситуации вовсе не обратил на это внимания. Пока гудящие ноги немного отдыхали от тяжести его тела, руки пригоршнями загребали землю и отбрасывали в сторону.

Ллойд всегда следил за состоянием собственных ногтей, он терпеть не мог, когда они хоть немного выступали за подушечки пальцев и стриг их примерно каждые пять дней. Он содержал их в образцовом порядке и после каждой стрижки тщательным образом обрабатывал пилочкой, а сейчас все его старания отправлялись коту под хвост.

Песок и грязь моментально забились ему под ногти, попадающиеся камни царапали ухоженную поверхность и оставляли после себя зазубрины, но Ллойд упорно продолжал вычёрпывать сухую землю из всё увеличивающейся ямки. Ему показалось, что на правой руке сломалось как минимум два ногтя.

Жестяная коробка, причинившая ему столько неудобств во время перехода, продолжала создавать трудности. И угораздило его взять именно эту коробку! Вне всяких сомнений у него на кухне можно было найти и менее габаритную ёмкость, но его взгляд упал именно на эту старую упаковку из-под печенья, о том, что её придётся закапывать он снова не подумал!