Напросились: Она идет убивать

Василий Боярков

Напросились: Она идет убивать

Пролог

В мае 1996 года, в период самого теплого весеннего месяца, жителю города Томска Борисову Виктору Павловичу исполнилось восемнадцать лет. Он едва успел сдать государственные экзамены и получить аттестат, как его тут же призвали на срочную военную службу.

Молодой юноша, он был совершенно без вредных привычек, занимался спортом и имел крепкое, коренастое тело; однако, вопреки столь внушительным признакам, парень выделялся совсем невысоким ростом, едва ли достигавшим ста шестидесяти двух сантиметров; такие отличительные черты, безусловно, сказались на выборе его служебного назначения, в результате чего он и был определен в Тихоокеанский военно-морской флот – прямиком на подводную лодку.

Время, проведенное в учебном центре, пролетело сравнительно быстро, и вот пришла пора для действительной службы; молодой человек попал в довольно дружный и сплоченный коллектив, где его и товарищей приняли вполне радушно, как-то́ говорится, будто бы как своих. Четко выполняя свои обязанности, Виктор заслужил уважение среди сослуживцев и своих непосредственных командиров. Так, можно сказать, размеренно и проходила его воинская повинность, пока однажды…

Как происходит во все времена, неожиданно вдруг выяснилось, что атомная подводная лодка, на которой нес свою службу матрос Борисов, оказалась довольно старой и давно уже подлежала списанию. Однако командование – на свой страх и риск! – продолжало выпускать ее в море; создаваемые же комиссии, направленные на проверку общей пригодности, «скрепя сердце» ставили свои подписи в актах, дающих этой уже по истине груде металлолома дальнейшую жизнь, и отправляли в заведомо опасное плавание (время было тяжелое, и заменить боевую подлодку, соответственно, было нечем). Так она и плавала, создавая угрозу своему экипажу и, собственно, всему, что ее окружало.

Итак, в первых числах августа 1997 года, будучи в очередном рейсе, подводники остановились на боевое дежурство неподалеку от берегов островного Японского государства. Словно бы подверженная какому-то злому року, внезапно система охлаждения ядерного реактора дала очень существенный сбой: прогнившие трубы, не выдержав давления, лопнули и, теряя хладагент, стали стремительно разбрызгивать его по отсеку. Заделать их никак не получалось: железо было настолько тонким, что, при попытках его хоть как-нибудь залатать, оно, напротив, разрывалось еще только больше.

Температура внутри атомного двигателя катастрофически поднималась, провоцируя необратимые процессы, которые со временем неизбежно привели бы к реакции, сопровождавшейся ядерным взрывом. Понимая, что самостоятельно спасти положение не получиться, капитан передал «на берег» радиограмму о произошедшем с экипажем самом, какое только может случиться, жутком несчастии.

Командование, едва лишь узнало суть всей проблемы, перестало поддерживать связь, оставив жизни моряков на произвол жестокой судьбы и собственное спасение. Наши прославленные подводники не могли даже предположить, что их так предательски оставят без помощи, и, когда уже стало понятно, что взрыв реактора неизбежен, вся команда вышла наверх, ожидая, что за ними вот-вот прибудут спасатели, и только командир корабля, остававшийся у себя в каюте, отлично знал существовавшие на флоте инструкции, однозначно гласящие, что «обнаруженная на чужой территории, субмарина оказывается вне всяких законов», а это в свою очередь означает только одно – она (причем исключительно по личной инициативе команды!) самовольно зашла в территориальные воды чужого, сопредельного государства, а значит, за ее последующие действия никто из «властьпридержащих» уже не несет никакой ответственности; страна же от нее просто-напросто отказывалась, предоставляя подводникам возможность самим выпутываться из создавшейся вокруг них губительной ситуации.

Через несколько минут находившиеся на верхней палубе моряки увидели, как в их сторону летят три самолета; но вместе с тем это была отнюдь не подмога… японские власти, перехватив радиограмму и установив для себя, что возле их берегов возможен ядерный взрыв (при этом, конечно же, они отлично помнили Хиросиму и Нагасаки), незамедлительно выслали свои боевые летательные аппараты, чтобы предусмотрительно – от греха подальше! – уничтожить эту крайне опасную и гнилую «посудину». Как нетрудно догадаться, судьбы людей их совершенно не беспокоили, поскольку подлодка была военной, да еще и считалась вражеской, неправомерно вторгшейся в иностранное государство; министр обороны Японии, отдававший тогда приказ, сказал только одно: «На войне, как на войне».

– Это бомбардировщики! – вдруг воскликнул в страхе Борисов, как никто другой обладавший отличнейшим зрением. – Вряд ли они вознамерятся нас спасать? – И окончательно утвердившись в этой недвусмысленной мысли, спрыгнул с борта подводной лодки в океанскую воду и решительными гребками стал стремительно удаляться от «приговоренной к неминуемой ликвидации» субмарины.

Остальные члены экипажа не верили в такое коварство и спокойно ожидали приближения летящих объектов, искренне надеясь, что это посланная за ними спасательная команда. Однако все стало очевидным, когда от крыльев самолетов отделились самонаводящиеся ракеты – и вот именно тогда, все стали прыгать в море, но было уже достаточно поздно. Через секунды прогремело шесть оглушительных взрывов, и подбитая подлодка стала опускаться на морское дно, предоставив реактору охлаждаться самым каким ни на есть естественным остужающим «реактивом».

Весь экипаж, разумеется не успевший отплыть на достаточное для спасения расстояние, был поражен взрывной волной и бесследно сгинул в морской пучине. Избавиться от неминуемой гибели удалось только Борисову, заблаговременно спрыгнувшему и удалившемуся на приличное расстояние, необходимое, для того чтобы в этом ужасном случае выжить. Долгое время он плавал во все еще теплых водах Японского моря, пока, совсем обессилив, в конечном итоге не лишился сознания, и только благодаря заранее одетому спасательному жилету Виктор в то злосчастное время, что бы там ни случилось, но все же не утонул.

На его счастье, матроса подобрали местные рыбаки; они-то и смогли выходить молодого человека, а заодно и помогли ему перебраться на Родину. Впоследствии единственный спасшийся с подлодки узнал, что ни со стороны России, ни тем более Японии о случившейся с российской субмариной страшной трагедии нигде предпочиталось не афишировать, как будто и не было этого жуткого, да и просто ужасного, инцидента. Командование же цинично провозгласило всех членов команды пропавшими без вести.

Возмущенный таким несправедливым отношением к своим защитникам Родины, да и – что там говорить? – попросту верным подданным, а главное, еще и тем, что их даже не попытались спасти, Виктор объявил вендетту всему Российскому государству и поклялся жестоко мстить, пока у него на то хватит и сил и возможностей. Статус «пропавший без вести» его вполне устраивал, вследствие чего он решил уйти в глубокое «подполье» и, с помощью ведения партизанской войны, как он не раз говаривал, «изнутри разрушать существующий строй, а по возможности еще и выводить на «чистую воду» напрочь прогнившее верховное руководство».

Как и следовало ожидать, находясь возле функционирующего в критическом режиме ядерного реактора, он получил свою долю облучения, что несомненно сказалось на его физическом самочувствии, отчетливо отобразившись в волосах, навсегда окрасившихся рано поседевшим оттенком, и что в той же мере основательно искалечило его внутренний мир, сделав этого человека беспощадным, мстительным и, как следствие, до послей степени бездушно жестоким.

Глава I. Трое в машине

В самом конце сентября 2018 года по шоссейной дороге, следующей направлением из города Томска, выезжала сильно подержанная автомашина «опель» мрачного, черного цвета. В салоне находились две молодые девушки и водитель-мужчина.

Первую звали Вихрева Мария Вадимовна. Она была проституткой «среднего класса» и, как нетрудно догадаться, сейчас направлялась к очередному клиенту. Внешность ее была не сильно уж примечательной, – не сказать, что красивой, но и не отталкивала – а имела некую притягательность, присущую только людям, знающим себе строго определенную «цену». Если судить о ее внешних данных, то можно выделить следующих особенности: рост… он вряд ли доходил до ста шестидесяти сантиметров; овальное лицо не было в достаточной степени таким уж прекрасным, однако некоторую миловидность его никто не стал бы оспаривать; серо-карие глазки были украшены огромными накладными ресницами, на веки, вплоть до самых бровей, был нанесен разноцветный макияж, далеко выходящий за крайние концы глазных прорезей; щеки были сильно напудрены, скрывая многочисленные, дарованные природой веснушки; прямой, маленький носик прекрасно гармонировал с пухлыми, ярко-красно напомаженными губами; цвет ее естественных волос, конечно, был рыжим, но в этот раз на голове красовался шикарный парик, придававший ей сходство с самой настоящей брюнеткой; при разговоре на ее щеках вырисовывались маленькие симпатичные ямочки, делавшие ее лицо поистине детским, хотя возраст девушки давно перевалил за двадцать семь лет; фигура не была худощавой, но и не полной, а если уж быть более точным, то эта работница древнейшей «профессии» была в своем самом, что называется, «теле»; сильно выпирающая грудь свидетельствовала о наличии на ней бюстгальтера, бывшего размером, никак не меньше четвертого; дальше, к слову сказать, невероятно восхитительные формы плавно сужалась к талии, а та в свою расширялась, переходя в несравненную ягодичную область; ноги… а вот ноги не были идеальной формы, напротив же, выделяясь небольшой кривизной, но тем не менее этот, впрочем несущественный, недостаток отлично скрывался за ажурными сетчатыми колготками; кроме них, выделялись такие предметы одежды, как-то́: короткая черная юбка, изготовленная из кожи, болоньевая красная куртка, из-под под которой виднелась черного цвета футболка, ну, и туфли, точно такого же оттенка и, естественно, бывшие на слегка больше обычного завышенном каблуке, – вот и все нехитрое одеяние, присутствовавшее в то время на так называемой томской путане; заканчивался же образ дамской сумочкой рыжеватого цвета, содержащей в себе необходимые аксессуары, предметы первой необходимости, а также выразительную косметику.

Машиной в тот момент управлял, разумеется, ее сутенер: поездка обещала быть дальней, и «девочек» на такие мероприятия – по вполне понятным причинам! – одних старались не отпускать; это неотъемлемое правило было сохранено даже в этом особенном случае, когда за эскорт-услуги были заплачены очень и очень хорошие деньги, ведь, что бы там ни говорилось, но все-таки поставщику сексуальных утех требовалось проследить в том числе и за безопасностью своей прямой подопечной. Тот человек, носивший имя Хрустова Андрея Викторовича, для подобного рода занятий внешности являлся самой обыкновенной, где особо можно выделить лишь следующие характерные признаки: высокий рост его чуть превышал отметку в сто восемьдесят пять сантиметров; развитое телосложение, обладавшее накаченной, мощной фигурой, без сомнений, свидетельствовало о его развитой мышечной массе и подтверждало наличие небывалой физической силы; звероподобное, почти квадратное, бесхитростное лицо, имело сходство с набычившимся тупицей, что особо подчеркивало отсутствие в его сознание хоть какого-нибудь значимого ума; нахмуренный же лоб и сведенные к переносице брови отчетливо «говорили», что намерения у этого человека довольно серьезные и что он готов к любым неожиданностям; темные, карие глаза злобно «горели» и не выдавали у своего обладателя никакого, в достаточной мере развитого, мышления; голова была коротко острижена, ушки на ней плотно прижаты, выказывая типичного представителя криминального бизнеса; в точности такое же мнение следовало и из его одежды, являвшей собой черные спортивные трико фирмы, конечно же, «Адидас», коричневую засаленную кожаную куртку и прочные, но не дорогие ботинки; возраст мужчины близился к тридцати семи годам от роду.

Третий персонаж этой троицы – девушка, достигшая двадцатипятилетнего возраста… а вот как раз она и стала организатором этого далекого путешествия, потому как этим же днем, но только чуть ранее, она обратилась к знакомому ей сутенеру, и объяснила, что ее брат поехал с другом на лесную заимку, чтобы там поохотиться, а заодно отдохнуть от надоевшей ему чересчур сварливой супруги; кроме того, он собирается справить там свой день рождения, и, собственно, подарок, в виде роскошной молодой девушки, оказался бы в подобной ситуации очень и очень кстати. Такие вызовы в «деятельности» «развлекательного» бизнеса были довольно обычными, однако в этот раз нужно было значительно удалиться от города и проследовать более ста километров; дело представлялось не совсем уж обыкновенным, но платили хорошо, поэтому в таких чрезвычайно прибыльных случаях особо рассуждать было просто не принято.

Девица эта представляла собой вид довольно обычной наружности: при росте чуть выше ста семидесяти сантиметров, ее телосложение было довольно плотным, что легко угадывалось через прилегающий к телу военный костюм защитного цвета «хаки»; не очень уж красивая физиономия, бывшая несколько округлой формы, выделялась черными, злобными, «зыркающими» зенками, маленьким, снабженным небольшой горбинкой носиком, широкими, сведенными к переносице густыми бровями, а кроме того, плотно прижатыми друг к другу губами, тонкими, а соответственно, выдающими общую скверность характера; темные длинные волосы были сведены назад и стянуты там в виде «хвостика» – весь ее такой внешний облик выдавал уверенную в себе натуру, способную не только постоять за себя, но и подчинять себе духовно более слабых. Звали ее также довольно необычно, а именно Шульц Грета Карловна, что напрямую свидетельствовало о принадлежности девушки к плененным во время войны немцам, некогда сосланным в Сибирь, но уже прочно там обосновавшимся и давно обрусевшим.

Во всей этой компании двое выглядели совершенно спокойными, и нервничала, единственное, одна только Вихрева; дальние поездки всегда вызывали у нее неприятные ощущения, однако в прошлых случаях нервозность пусть и присутствовала, но это было нечто другое; сейчас же она на каком-то подсознательном уровне отчетливо чувствовала приближение чего-то непонятного, сказать больше, жуткого, но вместе с тем никак не могла объяснить себе свои холодящие нервы домыслы; объяснение заказчицы было вполне убедительным и не выходило за рамки принятых в их не совсем законном бизнесе правил и устоявшихся за долгое время традиций; кроме всего прочего, ее сопровождал опытный в таких мероприятиях сутенер, являвшийся в данной ситуации также телохранителем, и, конечно, работодателем – а вот как раз эта последняя характеристика и являлась в сложившимся коллективе определяющей, ведь если уж он и решил, что нужно ехать, то тут, – хоть чего там почувствуй! – а заказ все равно отработать придется.

Мария давно уже привыкла к своей, смело можно утверждать, опостылевшей жизни, связанной с постоянным риском и жестоким к ней обращением. Она, являясь выпускницей детского дома, прекрасно понимала, что выходцам из этого учреждения пробиться в чем-либо, кроме как удачно выйти замуж, случаи представлялись крайне и крайне редко, поэтому, наверное, большинство воспитанниц ДД – таких же, как и она – выбирали именно такой вид нескромного заработка, быстро свыкались со своей незавидной жизнью и ни на что в ней не сетовали. Несомненно, именно по этой причине видавшая виды девушка умело скрывала свою нервозность и, несмотря ни на какие предположения, казалась совершенно спокойной, где ее не выдавал даже голос, интонацию которого успешно получалось держать в обычной своей тональности. Все же, чтобы немного прояснить себе место, куда их вела злодейка-судьба, да еще и сидевшая на заднем сидении злобная женщина, она, повернувшись и глядя ей прямо в глаза, настойчиво, но все же где-то и ласково так спросила:

– Вы, стесняюсь я спросить, случайно не подскажете конечный пункт нашего назначения?

– Кто доедет – узнает, – пытаясь изобразить дружескую улыбку, ответила Шульц и, понимая, что может посеять сомнения в своих спутниках, тут же добавила: – Я же уже, кажется, сказала твоему старшему, что мой брат, находясь на охотничьей, дальней, заимке, празднует день рождения, а я, как добрая и чувственная сестра, хочу сделать ему подарок, чтобы он немного расслабился и отдохнул от своей гнусной «кобры-кобылы».

– Извиняюсь, – не удержалась от вопроса Мария, – а «кобра-кобыла» это у нас кто?

– Его жена, прости меня Господи, – промолвила пассажирка, совсем не скрывая, что начинает нервничать от неудобных то ли вопросов, а то ли уже и допросов, о чем свидетельствовало характерное постукивание пальчиков по коленкам, – она ему просто продыху не дает – совсем запилила… не знаю, как на охоту-то отпустила?

– Печально, – согласилась молодая путана, – и где он только сумел такую найти?

– Отыскал вот, – на сей раз совершенно вроде бы откровенно отвечала так называемая сестра, – они в школе вместе учились, и та давно его заприметила – вот и захомутала.

Был еще один вопрос, очень волновавший Марию, поэтому пользуясь тем, что их спутница охотно делится интересующими ее сведениями, она снова спросила:

– Еще раз покажусь нескромной, но сколько конкретно человек находится на заимке?

– Мой брат и еще один человек, – не задумываясь ответила Грета, но, тут же смекнув о цели задаваемого ей вопроса, улыбаясь продолжила: – Не переживай, обслужить тебе придется только одного, единственного, клиента, правда, сколько раз – этого я не знаю; второй же является моим парнем, и оргии, соответственно, мы устраивать не собираемся, тем более что я в этих вещах очень ревнива.

Слова эти немка произнесла с нескрываемой презрительной, но в то же время и самодовольной ухмылкой, сдвинув в сторону лишь правое окончание губ, правда быстренько спохватившись, вернула своему лицу выражение более дружелюбного.

– Хватит тебе уже своими глупыми вопросами доставать нашу заказчицу! – резким окриком вмешался в разговор Хрустов Андрюша, понимая, что вопросы его подопечной доставляют их пассажирке явные неудобства; деньги же заплачены были в их случае неплохие и терять такую большую выручку из-за какой-то там чрезмерно подозрительной шлюхи совсем не хотелось, поэтому, зло посмотрев на сидящую рядом путану, он не замедлил злобным говором «выпалить»:

– Пикнешь еще – поедешь в багажнике.

Зная суровый нрав своего сутенера, Вихрева сразу же замолчала, понимая, что над тем, как с ней поступить, тот ни минуты не будет раздумывать и, в случае чего, тут же выполнит свое грубое и крайне неприятное для нее обещание. Она закрыла глаза и попыталась заснуть. Однако непонятная ей тревога никак не давала отключиться от будоражащей нервы действительности. Так она и ехала, сомкнув разукрашенные косметикой веки и размышляя над своими опасениями, основная суть которых сводилась к размышлениям о поиске причины, почему же так «разыгралась» ее подозрительность?

Она была девушкой с особо развитой интуицией, и та, без прикрас будет сказано, ее еще ни разу не подводила; вот и сейчас, она определенно начинала воображать, что должно случиться нечто плохое, скорее, даже ужасное; но вместе с тем спорить с Андреем не имело никакого разумно оправданного смысла, поэтому и пришлось безропотно покориться своей печальной судьбе, да еще разве что и прокля́той работе.

Машина тем временем миновала населенный пункт, обозначенный на соответствующем дорожном знаке: «Мельниково», и не доезжая Володино, свернула с заасфальтированной дороги на «не наезженную» лесную; маршрут указывала неблагонадежная Шульц, и именно она и попросила свернуть с удобной и прямой магистрали. Поначалу, примерно три километра, пробирались с большим трудом, постоянно буксуя и продвигаясь со скоростью не более семи-десяти километров в час.

– Далеко еще ехать? – не выдержал недовольный водитель, жестко и достаточно грубо обращаясь к своей провожатой. – Не то у меня, при таких, «мать вашу нехорошо», неожиданных обстоятельствах, скоро горючка может закончиться…

– Не волнуйтесь, – спокойно произнесла Грета, – через двести метров все прекратится и пойдет нормальная, забитая грунтом, дорога – бензин же? – не переживайте, его Вам обязательно дозаправят.

Глава II. Лесная заимка

Обрусевшая немка не обманула, и, действительно, скоро колеса автомобиля выехали на ровную, словно бы специально укатанную, лесную дорожку; на ней практически не было ямок, и можно было ехать на четвертой, повышенной, передаче. Подобное положение приятно поразило водителя, и он не преминул поинтересоваться об этом, весьма необычном для здешних мест, обстоятельстве:

– Почему, интересно знать, здесь так гладко, как у кота на его безволосых яйцах?

Сутенер не церемонился ни в чьем присутствии, вот и сейчас он беззаботно рассмеялся своей, как ему казалось, удачной и остроумной шутке.

– Здесь раньше проходила узкоколейка, – постаралась просветить его в подробности Шульц, – рельсы сдали на металлолом, а гравий остался.

– Тогда понятно, – выдавил сквозь смех неблаговоспитанный и дерзкий Хрустов Андрей.

Они проехали еще километров пятьдесят, прежде чем провожатая, указав посреди леса на небольшую поляну, сказала:

– Все, мы приехали, и вот здесь можно остановиться. Машину паркуйте на месте, прямо где встанете, поверьте, она с него никуда не «тронется»; мы же дальше поедем уже на нашем, более проходимом, спецтранспорте.

Сутенер послушно свернул с дороги на лесную полянку, где заглушил двигатель своего «опеля», и вся троица незамедлительно поспешила наружу.

– Теперь куда? – спросил сутенер.

– Нам необходимо пешком пройти метров семьсот, – отвечала Грета на удивление милым голосом, – а там нас уже будут ждать.

Она повела их через чрезвычайно густорастущую лесопосадку. Несмотря на заверения проводницы, пройти им пришлось весь километр, прежде чем они наконец увидели небольшой гусеничный тягач, дожидавшийся их здесь, как оказалось, уже довольно долгое время. Далее, они продолжили двигаться по полному бездорожью, резко объезжая попадавшиеся в пути деревья, словно бы управлявший техникой механик практиковался в экстремальном вождении, но, очевидно, водитель этого, такого необычного, транспорта отлично знал свое дело, да и весь путь в том числе тоже: ехали они без вынужденных и непредвиденных остановок.

Таким, не совсем обычным, образом они проехали еще километров пятнадцать, пока в конце концов не приблизились к небольшому лесному селению. Когда путники покидали салон, на улице было уже совершено темно, но вместе с тем, даже невзирая на это существенное обстоятельство, Мария, неплохо видевшая в темноте, смогла различить стоявшие в беспорядке семь или восемь домов, обставленных хозяйственными постройками, что ничуть не напоминало установленную для охотничьих целей заимку. И опять под «ложечкой» у падшей «девочки» неприятно защекотало, что «говорило» об ожидавшей ее впереди опасности, непременной и неприятной, ей доселе неведомой и, скорее всего, до самой последней крайности жуткой. Тем не менее и как бы там ни было, но сопровождаемая Шульц и своим сутенером, она, словно «ведомый на убой» беззащитный теленок, продолжала послушно идти к самому большому в том странном месте строению.

Только переступив порог, они тут же оказались в накуренном, причем просто до неприличия, помещении, где был поставлен длинный дубовый стол, за которым расположились тридцать два человека, в основном «здоровенных» и накаченных мужиков, находившихся в возрастном промежутке, лет эдак от девятнадцати до сорока, а в редких случаях, возможно, и с лишним. У Вихревой сжалось сердце, по венам потекла «леденящая душу» кровь; девушка предположила, что ей, по всей видимости, придется обслуживать всю эту неимоверную братию, и она мгновенно метнулась обратно на выход, но тут же остановилась, так как путь ей преградила ставшая как-то сразу зловредной Грета, державшая в руках совсем даже не игрушечный, а вполне боевой пистолет системы «Тульского Токарева».

Потупив взор, она обернулась и, продолжая быть плечом к плечу с Хрустовым, вместе с ним приблизилась к общественному столу, во главе которого, прямо напротив входа, восседал предводитель всего этого большого собрания.

На вид этому мужчине было не более лет тридцати девяти, и, в отличии от остальных, он был довольно невысокого роста, примерно около ста шестидесяти двух сантиметров; несмотря на это, фигура его была достаточно крепкой, что говорило о том, что он обладает вполне приличной физической силой. Если же останавливаться на остальных характеристиках внешности этого человека, то они были такими: овальное, скорее даже продолговатое, лицо выглядело невероятно красивым, чем-то похожим на женское; большие голубые глаза прикрывались длинными, словно у ребенка пышными, но притом седыми ресницами и выражали тонкий изворотливый ум, невероятное самомнение, а кроме того, излучали еще и суровую решимость, ну, и в том числе, как следствие, жуткую беспощадность; лоб, как водится в таких случаях, был нахмурен; дугообразные брови сведены к переносице; небольшой нос был совершенно прямым и плавно переходил в средней полноты широкие губы (верхняя с правой стороны была чуть приподнята, придавая общему выражению оттенок презрительности и создавая впечатление, что он с пренебрежением относится ко всему, что только его окружает); волосы этого грозного персонажа были и не блондинистыми, и не рыжими, а какого-то непонятного светлого, вернее, седого цвета, вероятно, подвергались какой-то красящей химии и торчали в разные стороны, не образуя никакой определенной прически; одежда, как и у всех сидящих за этим столом, представляла из себя камуфлированную военную форму, на ногах – обуты грубые, солдатские, крепко зашнурованные ботинки.

В противоположность своим соратникам, находящимся в этом же помещении, предводитель совершено не улыбался, что навело перетрусившую Марию на определенные размышления: «Да, пощады от такого вряд ли дождешься», – в результате чего она готовилась переносить невероятные страдания и непередаваемые словами мучения. «А может все обойдется?» – просилась в ее возбужденную голову навязчивая, но вместе с тем явно неразумная мысль. «Да нет, это вряд ли», – отвечал ей рассудительный разум.

В этот момент предводитель лесного сообщества решил наконец-таки взять на себя труд просветить «гостей» о своем имени и роде занятий:

– Я, Борисов Виктор Павлович, являюсь здесь главным.

«Ну, Грета ему, точно, никакая, в сущности, не сестра, – подумала Вихрева, – хотя, может, ее брат и сидит где-нибудь за этим длинным столом». Оратор, он же организатор, между тем продолжал:

– Мы ведем свободную жизнь, никому при этом не подчиняясь, а живем в основном за счет разбоев и грабежей, причем участвуем только в крупномасштабных, наиболее выгодных, операциях. Помимо этого, мы приторговываем китайцам добываемой здесь – конечно же, самым что ни на есть незаконным образом! – нефтью, тем более что, как вы, наверное, знаете, ее здесь просто немерено. Таким образом, мы нисколько не бедствуем, но… перехожу к главному: как, надеюсь, вы понимаете, находится все время в трудах достаточно сложно…

Атаман не смог договорить фразу, так как его перебил Хрустов, достаточно ясно себе уяснивший, что без особого, тайного, умысла такие вещи на всеобщее «обозрение» не выносятся:

– Зачем Вы нам все это сейчас говорите? Нам совершенно не интересен род вашей деятельности и, собственно, основных занятий. Давайте мы уже сделаем нашу работу да подобру-поздорову отвалим отсюда поскорей восвояси; место же вашего расположения я даже если и захочу…

Договорить сутенер не успел: Борисов выхватил из одетой на поясной ремень кобуры небольшой револьвер, вслед за чем вылетевшая из его ствола пуля навсегда прекратила дерзкие речи Андрея, оставив в его лбу небольшую, круглую дырочку. Хрустов как стоял, так и рухнул на пол, а другие бандиты с недовольным видом стали протестовать и высказывать свое недовольство:

– Зачем? Ведь договаривались же, что их будет двое, а теперь что, за одной полуголой девкой гоняться? Мы же ее враз достанем… никакого спортивного интереса.

Только тут Мария начала понимать, какова же именно искомая цель их прибытия в этот то ли вертеп, а то ли обыкновенный бандитский лагерь. «На нас собирались «охотиться»! – подумала она, но, взглянув на лежащий на полу труп недавнего сутенера, тут же непроизвольно поправилась: – Нет, неправильно, пожалуй, теперь уже только лишь на меня».

Ее размышления прервал голос Виктора Павловича, решившего успокоить взбудораженную лесную «братву»:

– Тихо, тихо! Чего «разгалделись»? Наши планы чуть-чуть изменились: появилось одно, очень выгодное нам, предложение, от которого я попросту не смог отказаться, поэтому-то и придется время нашего «развлечения» несколько сократить, а общее удовольствие «сгладить». В любом случае, не переживайте: драйв мы все равно испытаем, однако, чтобы ускорить процесс и не потерять интереса, немного изменим обычные правила.

Едва успев договорить этот непродолжительный монолог, он, продолжая держать в руке револьвер, направил его на правую ногу девушки и тут же, даже не глядя в ее сторону, произвел целенаправленный выстрел… пуля попала в среднюю часть бедра. Мария, воспитанная в условиях детского дома, побывала в различных и достаточно непростых переделках, поэтому научилась переносить любую, в том числе и сильную, боль, но в этот раз, поддавшись какой-то своей внутренней интуиции, она, словно враз обезножив, плюхнулась на пол и, схватившись за поврежденное место, изобразила сильнейшие, якобы нестерпимые ей, страдания. Непродолжительно насладившись видимым крайне жутким мучением выбранной жертвы, Борисов, сорвав с «презренной шалавы» парик и резко взяв ее за волосы так, чтобы голова ее обязательно поднялась кверху, а их глаза непременно встретились, «скрипящим», душераздирающим голосом произнес:

– Как ты, надеюсь, поняла, «подлая сучка», ты здесь находишься не ради – на «хер», нам не нужной! – плотской забавы; выбрали же мы тебя в качестве «опасного зверя», – «аха-ха-ха», ржали разбойники, – на которого собираемся «поохотиться». Сейчас половина двенадцатого, к слову сказать, уже глубоко спустившейся ночи; мы же даем тебе фору лишь до утра, и полагаю, что ты вполне доходчиво понимаешь – чем дальше ты сможешь уковылять на своей подстреленной ножке, тем дольше в этом случае тебе посчастливиться выжить.

Его слова продолжали вызывать дружный смех его неотесанных, грубых, преступных соратников; сам же он даже ни разу не улыбнулся, а, только еще более «стервенея», продолжал, так сказать, «инструктировать»:

– Я, если бы вдруг оказался на твоем месте, не стал тратить попусту время, а напротив, «весело» поспешил, потому что, извини, – «га-га-га», смеялись его соратники, – твое время уже запущено. Обещаю, что не далее, как к обеду, я буду разделывать твою мертвую тушу; сейчас же, шалава, отдай-ка мне сюда свой мобильник.

С этими словами главарь обыскал девушку и достал из кармана ее куртки сотовый телефон, оставив Вихреву без какого-либо сообщения с внешним миром.

Все это было так нереально, будто Мария находилась словно в каком-то кошмарном, неведомом сне и никак не могла поверить, что действительно будет являть собой предмет нечеловеческих и явно сумасшедших забав этих одичавших либо, лучше сказать, озверевших – нет, даже не людей! – а скорее, животных, но сильная боль в простреленной части бедра возвращала ее к суровой реальности, и как только атаман отпустил ее волосы, она тут же поднялась и прихрамывая направилась к выходу. На этот раз Грета посторонилась, предоставляя тем самым своей недавней попутчице свободное продвижение. «Эта «падла-приморенная», вероятно, тоже будет участвовать в этой смертельной «гонке»? – подумала про себя проститутка и зачем-то мысленно подытожила: – Все-таки интересно: что она-то здесь делает? Хотя какая мне теперь разница… значит, тридцать три – и это против всего одной».

За всеми этими невеселыми размышлениями она смогла наконец-то выбраться из дома наружу. «Первым делом они отправятся искать меня к нашей машине – то есть? – в ту сторону идти никак нежелательно, тем более что с пулей в ноге я до нее и сама по себе вряд ли доковыляю, да и заблудиться в лесу в ночное время совсем даже нетрудно, – логически рассудила совсем неглупая девушка, – необходимо принять это смертельный вызов, дать бой и попытаться попробовать выжить, – продолжала она свои рассуждения, вспоминая свою детдомовскую, не такую уж и далекую, бытность, где, несмотря ни какие обстоятельства и что бы там ни случилось, но сдаваться было непринято. Полностью уверившись в этой мысли, Вихрева пошла в сторону, противоположную той, с которой они только что прибыли. Оказавшись в зарослях, отчаянная девушка, чтобы удобнее было идти, первым делом сломала себе каблуки – для лесных прогулок приведенная в подобное состояние обувь стала намного удобней.

Пройдя чуть более полутора километров, беглянка присела у дерева. Чтобы немного отдохнуть, она закрыла глаза и погрузилась в воспоминания…

Когда-то, на протяжении довольно долгого периода времени, длящегося не менее четырех лет, у нее в постоянных клиентах числился один военнослужащий офицер, боец подразделений войск специального назначения; он «покупал» ее всегда на целые сутки. Это время, кроме того, что «занимались любовью», они использовали в том числе и для обучения девушки военному делу, а именно: стрельбе из снайперской винтовки, приемам самообороны, владению другими видами оружия, в том числе и метательного; Мария оказалась на редкость «легкообучаемой» и усердно усваивала все тонкости где-то опасного, а в чем-то и очень нужного ремесла.

Она научилась метко стрелять, причем для прицеливания из снайперской винтовки Драгунова ею затрачивалось не больше пяти секунд, но обычно она обходилась и меньшим временем, не превышающим одного небольшого мгновения; ей требовалось только определить место нахождения цели, направить в ту сторону винтовку и, захватив ее окуляром, произвести поражающий выстрел; как правило, все ее такие попытки оказывались успешными. Кроме СВД, девушка освоила все виды пистолетов, и с тридцати метров все выпущенные ею пули попадали точно в десятку. Путана прекрасно метала ножи, кинжалы и другие заточенные предметы, а превосходно освоив не один десяток приемов рукопашного боя, она нередко применяла их и в практике своей довольно рискованной и крайне ненадежной «работы».

Ее знакомый, Иван Васильевич Ковров, действительно, относился к этой проститутке неравнодушно – если не сказать больше; последнее время он стал признаваться себе, что безмерно любит эту представительницу древнейшей «профессии». Вихрева со своей стороны всецело разделяла его нежные чувства, и они даже подумывали о том, чтобы узаконить свои давние отношения, а одновременно и вырвать девушку из пучины разврата, похоти, грязи, лжи и, как итог, губительного порока. Спецназовец непременно собирался осуществить свои благодушные замыслы, но, единственное, не слишком уж торопился с принятием основного решения: ему самому пока негде было «остановиться», и он копил деньги на благоустроенную квартиру, причем оставалось ему совсем немного – и вот только после устранения этого существенного препятствия он и собирался сразу же сделать своей возлюбленной предложение.

Однако их планам не суждено было сбыться: около двух лет назад, отправившись для проведения очередной антитеррористической операции, Иван почему-то назад не вернулся; в официальных же документах ему был присвоен статус, как пропавшего без вести. Мария, конечно же, очень по этому поводу горевала, но сделать в подобной ситуации ничего не могла и вынуждена была продолжать добывать себе пропитание с помощью единственного таланта, каким наградила ее природа, – умения выгодно продавать свое молодое и невероятно прекрасное тело. Она уже стала подумывать, что Бог навсегда от нее отвернулся, и ей так и суждено прозябать на самом «дне» всей этой мерзопакостной жизни, невероятно гнусной и по отношению к ней явно что не очень-то справедливой. Нередко, в тайне от всех, она горько плакала, предаваясь унынию и кляня злодейку-судьбу за такое предвзятое к ней предубеждение, невероятно безжалостное и явно что пока еще незаслуженное.

В таких невеселых воспоминаниях девушка пребывала не менее получаса, однако на «дворе» была промозглая осенняя ночь, а стоит вспомнить, что одеяние у героини, брошенной в самую гущу лесного кошмара, было не очень-то теплое; итак, под воздействием холода и нервного перенапряжения она стала явственно ощущать, что ее стала «колотить» мелкая, неприятная дрожь, постепенно возвращая к сложившейся возле нее суровой реальности и печальной действительности.

Глава III. Операция и первая жертва

Открыв глаза, Мария поняла, что с пулей в бедре она мало ли что сможет сделать. Нужно было срочно извлекать этот свинцово-стальной предмет, очень мешавший и причинявший ей невероятную боль. Она была девушкой мужественной, и за свою бытность в детском доме ей не раз приходилось проводить всевозможные спасательные эксперименты, извлекая у себя и своих товарищей занозы и даже дробинки, застревавшие в телах после баловства с пневматическим пистолетом. Поэтому сейчас она отчетливо себе представляла, чем именно займется в самую первую очередь.

Вихрева достала из сумочки туалетную воду, зажигалку – к слову сказать, она всегда предпочитала бензинную, потому что так научил ее знакомый спецназовец – и, конечно же, раскладной нож, который всегда находился при ней (по совету всего того же бойца специальных подразделений). Первым делом она обработала этот клинок: предварительно провела по его лезвию с двух сторон зажженным огнем, затем продолжила обеззараживание, попрыскав на него спиртосодержащей, но в том числе и излучающей благовоние, жидкостью.

Далее, сняв колготки, она перевязала ими бедро чуть выше раны, образовав таким образом своеобразный предохранительный жгут, потом, всё из того же флакона, забрызгала рану и чуть не потеряла сознание от резко пронзившего ее болевого спазма; однако отчаянная девушка не проронила при этом ни единого звука. Две или три минуты настраиваясь, она наконец начала себя оперировать.

Превозмогая страшную боль, Маша с помощью ножа расширила ранку в месте проникновения, образовав достаточное расстояние, необходимое для наиболее эффективного извлечения из своего тела застрявшего там предмета. Все тем же режущим инструментом она с боковой стороны ноги нащупала пулю, застрявшую в мышечных тканях и на большую удачу не задевшую костных образований; великомученица попыталась ее извлечь, подвергая себя невероятным страданиям, а чтобы не кричать, зажала между зубов деревянную палку.

Осуществив несколько неудачных попыток, при каждой из которых нож соскакивал со скользкого, увлажненного кровью, металла, Мария поняла, что извлечь свинец таким способом у нее вряд ли получится, и все, что ей удалось все-таки сделать, так это приблизить его к поверхности, выйти же металлу наружу мешали сгустившиеся подкожные отложения.

Прекратив тиранить себя ножиком, Вихрева дала себе немного передохнуть, решаясь на еще более болезненный шаг; по прошествии пяти минут, она наконец-таки посчитала, что способна уже к его прямому осуществлению. Для этой цели, девушка, чуть отодвинув резаком одну сторону раны, резким движением запустила внутрь ее указательный и большой пальцы, остановив их только тогда, когда достигла инородного, причиняющего ей нестерпимую боль предмета; да, муки были неимоверны, но это был единственный способ извлечь из ноги застрявшую пулю. Надежно обхватив эту отвратительную «железку», она вырвала ее наружу и в тот же миг потеряла сознание.

Без чувств беглянка находилась минут эдак около двадцати. Постепенно приходя в себя, она с ужасом вспоминала все те умопомрачительные события, что за последнее время с ней приключилось, а когда полностью овладела собой, то припомнила и жуткую операцию, а также и то, что закончила ее довольно успешно, где конечным итогом достала из себя свинцово-стальной маленький «шарик», который, как это не покажется странным, но все еще продолжал находиться у нее между пальцев. С брезгливостью отбросив его немного в сторону, она с помощью зажигалки принялась осматривать рану; та же в свою очередь, даже несмотря на необычный жгут, все еще слегка кровоточила. Был только единственный скорый способ полностью остановить потерю жизненно-важной жидкости!

Собравшись с духом, необходимым для еще одной попытки нестерпимых страданий, и воспользовавшись помощью все той же бензиновой зажигалки, Мария постепенно стала нагревать лезвие раскладного ножа; она дождалась, когда кончик сделался красным, – теперь можно уже было быть уверенной, что сталь достигла необходимой температуры. Подняв с земли палку (она выпала при недавнем обмороке) Вихрева вновь захватила ее зубами и крепко зажала; в тот же самый момент она приложила раскаленный металл к прооперированному только что месту; ее тело словно прострелило приступом жуткой боли, глаза округлились до неестественно-огромных размеров, а из груди готов был вырваться крик невыносимых мучений, но, как и раньше, девушка не издала ни единого звука, а только сильнее вцепилась зубами в деревянную, прутковую перемычку. Через три секунды этого невероятного самоистязания пострадавшая вновь потеряла сознание.

На этот раз мученица находилась в беспамятстве чуть менее часа. Очнувшись, она вдруг неожиданно осознала, что совершенно не чувствует холода; такое не совсем естественное положение дел ее немного и удивило, и в то же время обрадовало, ведь, если вспомнить, легкое одеяние девушки для лесных прогулок было явно неприспособленно. Поглядев на обработанную недавно рану, она с удовлетворением отметила, что та больше не кровоточит, да и боль практически полностью стихла; однако для большей гарантии Мария дополнительно обработала ногу туалетной водой, обильно забрызгала ею бедро, затем сняла с себя черную матерчатую футболку, разорвала ее на широкие ленты и сделала плотную перевязку; и только после этого пострадавшая посчитала, что про свое ранение можно на какое-то время забыть.

Близился скорый рассвет, поспать теперь все равно бы не получилось, хотя если быть объективным, то для отважной героини это не было чем-то таким уж необходимым: она находилась в состоянии сильнейшего нервного напряжения, вследствие чего чувствовала себя на удивление достаточно бодрой. Чтобы ее тело не остывало, она принялась, беспрестанно подпрыгивая, перебегать с места на место, заодно разминая травмированную ранением ногу; так продолжалось вплоть до рассвета; но лишь ночной сумрак стал рассеиваться утренней дымкой, как Вихрева вдруг, но притом и вполне ожидаемо, различила, что со стороны бандитской деревни доносятся шумы, похожие на заводящиеся в большом количестве двигатели внутреннего сгорания, скорее всего имевшие принадлежность к мотоциклам либо же какой-то другой «мототехнике». Безошибочно рассудив, что это собирается ее безжалостная погоня, предполагаемая жертва, чуть углубилась в сторону от того места, где до этого ночевала, и пустилась бежать прямиком в сторону враждебного поселения.

На лесном же хуторе, и, разумеется, в то же самое мгновение, «охотники» собирались за своей, как они все считали, невероятно легкой добычей. Для удобства передвижения по лесному массиву, они заводили «снегоболотоходы», или попросту «квадроциклы», и выстраивались в две линии друг за другом. Этому жестокому занятию решили предаться тридцать два бандита из тридцати трех, в том числе и госпожа с немецкой фамилией Шульц; решительно отказался участвовать в этой варварской экспедиции лишь один, единственный, человек – родной брат атамана Егор.

– Я себя плохо чувствую, – объяснил он свой отказ так, чтобы все его слышали; Виктору же по секрету от всех остальных сообщил: – Ты же знаешь, как я не люблю мотаться по дремучим лесам, и будет лучше, если я останусь здесь, в деревне, присмотреть за домами: все равно ведь это кто-то должен был делать. И потом, одно дело бой, – тут я весь ваш! – но подобные игры мне как-то не по душе, и что-то совершенно неинтересны.

– Как знаешь, – только и ответил ему безжалостный атаман.

Виктор Павлович очень любил своего младшего брата, ведь для него это была единственная живая душа на всем белом свете. Поэтому, если с другими он был груб, а подчас даже жесток, то с этим юношей, едва достигшим двадцатилетнего возраста, он старался держаться как можно мягче, и иногда – что удивительно! – в его разговоре с братом проскальзывали совсем не похожие на этого бессердечного человека приветливые, а иногда даже и нежные нотки.

Младший Борисов внешне очень походил на старшего, единственное, выглядел много моложе, да и натура его еще не была до абсолютной степени очернена злостью, ненавистью и, как у старшего брата, жестокостью; лицо его сохраняло все еще детское выражение; волосы же в отличии от Виктора Павловича, были каштановыми и вились в локоны, спускаясь на плечи словно у девушки. В остальном, внешних различий между двумя этими родными людьми в общем и целом не наблюдалось.

Было решено, что Егор останется присматривать за селением, а заодно и обеспечит его охрану; так сказал главарь, и никто возражать ему не отважился. Когда строй был полностью собран, «главбандит», заняв в нем переднее положение, поднял кверху руку и, несколько секунд подержав ее в таком положении, произвел мах вперед, затем резко опустил вниз, призывая следовать за собой.

Его «квадроцикл» начал движение сразу же вслед за жестом, ну, а за ним, соответственно, устремилась и вся эта «до зубов» вооруженная, как все они считали, невероятно лихая процессия (хотя, если быть объективным – какая уж там лихая? – ведь для того чтобы догнать всего одну девушку, имевшую чрезвычайно заниженный социальный статус и не представлявшую никакой серьезной опасности, – вот именно с этой позорной целью было собрано практически целое «войско»). Двигались они, не торопясь, насколько позволяла лесная непроходимая глушь, – в среднем, скорость этого кортежа не превышала двадцати километров в час.