Размышления о жизни Христа

Когда Он был двенадцати лет, пришел Он с родителями в Иерусалим, как предписывал обычай на праздник (Лк 2, 42), и оставался там восемь дней. Итак, Отрок Иисус еще раз взял на себя труд и прошел пешком долгий путь, чтобы почтить Отца Своего небесного на празднике Его: ибо между Отцом и Сыном была высочайшая любовь. Он радовался чести, воздаваемой Отцу, и внешнему веселью праздничной процессии, но еще больше скорбел, горевал и болел сердцем из-за бесчестья, наносимого Родителю скоплением многочисленных грешников. И вот Господь закона, соблюдая закон, проводил праздник в Иерусалиме, смиренно смешиваясь с толпой таких же бедняков. Когда же, по окончании дней праздника, возвращались родители, остался Отрок Иисус в Иерусалиме (Лк 2, 43).

Здесь хорошенько сосредоточься: представь себе, как будто ты сама там присутствуешь, слышишь все, что говорят, и видишь все, что делается. Здесь ты найдешь чрезвычайно полезный предмет для благочестивого размышления. Я уже говорил тебе выше, в начале, что Назарет, где жил Господь, отстоит от Иерусалима на четырнадцать или пятнадцать миль, или около того. Когда мать и Иосиф, шедшие разными дорогами, пришли к вечеру в местечко, где собирались переночевать и где их должны были приютить, Госпожа увидела, что с Иосифом нет Мальчика, а она думала, что они ушли вместе. Она спрашивает: «Где ребенок?» А он отвечает: «Не знаю, Он уходил не со мной. Я думал, Он пошел с тобой». Она так расстроилась, что заплакала и, содрогаясь от рыданий, сказала: «Он пошел не со мной. Я вижу, что плохо смотрела за моим Сыном». И тотчас побежала по домам и, изо всех сил стараясь быть вежливой, ко всем стучалась, несмотря на поздний час, и у всех спрашивала: «Вы не видели моего Сына?» И от горя и страстного желания найти ребенка едва сама себя сознавала. А Иосиф ходил за ней и плакал. Они Его не нашли. Как ты думаешь, могли они заснуть в эту ночь, особенно мать, которая любила Его так сильно? Наверное, знакомые ее успокаивали, но она была безутешна. Что значило для нее потерять Иисуса? Всмотрись в нее повнимательнее, поставь себя на ее место, посочувствуй ей от всей души, ибо она в беде: никогда со дня своего рождения она в такой беде не была. Так что не будем смущаться, когда попадаем в беду: даже собственную мать Господь от этого не избавил. Он допускает, чтобы бедствия поражали Его близких; они – знаки Его любви; они и нам на пользу.

Наконец Госпожа удалилась к себе в комнату, заперла дверь и принялась со слезами молиться: «О Боже, Отче вечный, всеблагой и всемилостивый, Тебе угодно было дать мне Сына Своего, но вот, я потеряла Его и не знаю, где Он. Верни Его мне, Отче, избавь меня от этого горя, покажи мне Сына моего. Обрати взор Ваш, Свой, на сокрушение сердца моего, а не на небрежение мое. Да, я вела себя беспечно, но я согрешила по неведению. По милосердию Своему верни мне Его, ибо без Него я не могу жить. О Сын мой возлюбленный, где Ты? Что с Тобой? У кого Ты нашел себе пристанище? Неужели ты вернулся к Отцу Своему на небеса? Я знаю, что Ты Бог и Сын Божий, но как же Ты мне ничего не сказал? А может быть, кто-то злонамеренно напал на Тебя и похитил? Я знаю, что Ты истинный человек, рожденный мною; однажды Ирод уже злоумышлял против Тебя, и я унесла Тебя в Египет. Да сохранит Тебя Отец Твой от всякого зла, Сын мой. Подай мне знак, Сынок, где ты, и я приду к Тебе, или Ты вернись ко мне. Прости меня на сей раз, и никогда больше не повторится такое, чтобы я за Тобой смотрела небрежно. Или я Тебя чем-то обидела, Сын мой? Из-за чего Ты ушел от меня? Я знаю, что Ты чувствуешь боль сердца моего. О Сын мой, приди ко мне поскорее. Никогда, со дня Твоего рождения и до сего дня, я не расставалась с Тобой, не ела без Тебя, не ложилась спать без Тебя; только сейчас. Но сейчас нет Тебя со мной, и я не знаю, как это случилось. Ты знаешь, что Ты надежда моя, жизнь моя и все счастье мое; без Тебя я не могу жить. Так дай же мне знак, где Ты и как Тебя найти». Такими или подобными словами молилась мать и всю ночь горевала о своем возлюбленном Сыне.

На следующий день утром они вышли из дома чуть свет и принялись искать Его по всем окрестным селениям, потому что возвращаться в Назарет из Иерусалима можно было многими дорогами. Так, если кто из Сиены решит вернуться в Пизу, может пойти и через Подиум Боники, и через Колле, и через другие селения. Итак, весь день они обходили разные дороги, расспрашивая о Нем родных и знакомых, но и к вечеру не нашли Его. Мать теряла надежду и была безутешна в своем горе.

На третий день они возвратились в Иерусалим и нашли Его сидящим в храме среди ученых мужей. Мать, увидев Его, обрадовалась и словно вновь ожила; она пала на колени и со слезами благодарила Бога. А маленький Иисус, увидев мать, подошел к ней. Мать обнимает Его, гладит, целует, прижимается лицом к лицу, и, крепко сжав Его в объятиях, некоторое время молчит и не двигается: от радости и нежности она не могла говорить. Потом, взглянув на Него, спрашивает: «Сынок, почему ты с нами так поступил? Я и отец Твой горевали и искали Тебя». А Он в ответ: «Зачем вы искали Меня? Мне следует быть в доме Отца Моего». Они же не поняли сказанных Им слов (Лк 2, 48–49). Мать говорит Ему: «Сынок, я хочу, чтобы Ты вернулся с нами домой; или Ты не хочешь идти с нами?» Он ответил: «Я сделаю то, что вам будет угодно». И вернулся с ними в Назарет.

Ты видела, как переживала мать, потеряв ребенка. Но что делал в эти три дня ребенок? Посмотри внимательнее: вот Он вечером направляется в какую-то ночлежку для бедных, вежливо просит пустить Его переночевать, там ужинает и спит с другими бедняками – бедняк Иисус. Посмотри, вот Он сидит среди учителей: лицо спокойное, мудрое и почтительное. Вот Он слушает их и задает вопросы, словно невежда: Он это делает из смирения, чтобы они не начали восхищаться Его дивными ответами.

В описанном происшествии ты можешь отметить три чрезвычайно важных вещи. Первое: кто хочет быть с Богом, тот не должен оставаться среди родных; от них нужно уйти. Отрок Иисус, пожелав заняться делами Отца Своего, отослал от Себя возлюбленную мать. А позже, когда стали Его искать по всем родственникам и знакомым, Его там не оказалось. Второе: кто живет духовной жизнью, пусть не удивляется, если порой душа его будет суха и ему станет казаться, что Бог его оставил. Ведь такое случилось даже с матерью Божией. Так что пусть не ленится душой и не расслабляется умом, но усердно ищет Бога в святых размышлениях и неустанно творит добрые дела – и вновь обретет Бога. Третье: никто не должен руководствоваться собственным чувством или собственной волей. В самом деле, Господь сказал, что хочет заняться делами Отца Своего; тем не менее, Он переменил Свое решение и подчинился воле Своей матери и ушел с ней и с кормильцем Своим и был в повиновении у них (Лк 2, 51). Тут ты тоже можешь подивиться Его смирению, о котором полнее мы скажем ниже.

Глава XV. Что делал Господь Иисус с двенадцати лет до тридцати

Итак, когда Господь Иисус возвратился из храма и из Иерусалима со своими родителями в город Назарет, Он был в повиновении у них (Лк 2, 51) и жил там вместе с ними до тех пор, пока Ему не исполнилось тридцать лет. В Писаниях не сказано, чем Он занимался все это время. Это кажется весьма удивительным. Но стоит ли нам удивляться и пытаться вообразить себе, что Он за это время сделал? Оставался ли Господь Иисус столько времени праздным и за столько лет не сделал ничего достойного упоминания и записи? А если сделал, то почему об этом не написано, как записаны все прочие Его деяния? Словом, как ни поверни, выходит одно недоумение.

Однако подумай хорошенько, и ты сможешь ясно увидеть, что Он совершил великий подвиг, ничего не делая. В самом деле, во всяком Его поступке кроется тайна. Действовал и говорил Он всегда наилучшим образом, но так же блистательно Он молчал, бездействовал и уклонялся. Он, величайший Учитель, которому предстояло учить людей добродетели и направлять на жизненном пути, начал от самой юности Своей совершать деяния превосходные, но совершал Он их образом удивительным, неведомым и для прежних времен неслыханным, а именно, так, чтобы выставить Себя в глазах людей бесполезным, никчемным и глупым. Мы вправе так думать, не нарушая благочестия и не делая слишком смелых допущений. Ведь я, предлагая тебе эту тему для размышлений, не утверждаю ничего, что не одобрено авторитетом Священного Писания или святых учителей, как я уже говорил в начале.

Итак, Он уклонялся от общения и от беседы с людьми. Он ходил в синагогу, то есть в церковь. Оставался там подолгу на молитве, но садился на место самое непочетное. Возвращался домой и был там с матерью, иногда помогал своему воспитателю. По дороге туда и обратно проходил сквозь толпу людей так, словно людей не видел. Все удивлялись, замечая, что такой видный юноша ничего не делает, ничего похвального не совершает. Ведь от Него ожидали больших дел и достойных мужчины поступков. Пока Он был маленьким, Он преуспевал в премудрости и возрастал в глазах Бога и человеков (Лк 2, 51). Но когда он подрос, то с двенадцати лет до тридцати с лишним не совершил ни одного поступка, который люди могли бы оценить как достойное мужчины дело. Они сильно недоумевали и в конце концов стали над Ним смеяться, говоря: «Он бездельник, Он не от мира сего, Он человек никчемный, глупый и неразумный». Он ведь даже грамоте не учился, и про таких у народа вошло в поговорку: «велика Федора, да дура». А Он упрямо держался подобного образа жизни, так что сделался предметом всеобщего презрения и прослыл ничтожеством. Об этом, задолго до того, хорошо сказал Пророк, имея в виду Его: «Я же червь, а не человек, поношение у людей и презрение в народе» (Пс 21, 7).

Ты видишь, что Он делал, когда ничего не делал? Он выставлял себя в глазах всех окружающих презренным ничтожеством. Может быть, тебе это кажется пустяком? Его это, быть может, не заботило, но для меня важно доказать обратное. Так вот, я твердо уверен, что среди человеческих дел нет большего, я знаю, что нет подвига более трудного. Для меня очевидно, что на самую высокую ступень поднялся тот, кто достиг подобного: кто искренне, от чистого сердца, от души – а не надуманно – настолько победил себя, обуздал душу свою, подавил гордое высокомерие плоти своей, что не хочет считаться чем-то, кто согласен сносить презрение и слыть никчемным дураком. Это больший подвиг, чем брать города; об этом говорит Соломон: «Долготерпеливый лучше храброго, и владеющий собою лучше завоевателя города» (Притч 16, 32). Когда достигнешь этой ступени, увидишь ясно, что ты ничего не сделала. Ибо все мы поистине никчемны, по слову Господа (Лк 17, 10), даже если делали все хорошо. А пока мы не достигли той ступени отвержения себя, мы не достигли и истины, и расхаживаем в ослеплении тщеславия и упорствуем в суете. Это ясно показал апостол, сказавший: «Кто почитает себя чем-нибудь, будучи ничто, тот обольщает сам себя» (Гал 6, 3). Так вот, если ты спросишь, зачем Господь Иисус это делал, я тебе отвечу: не оттого, что Ему это было нужно, но для того, чтобы нам дать урок. Так что если мы не станем учиться, нам не будет извинения. К тому же это и само по себе отвратительно, если червь вытянется во весь рост и станет превозноситься; тем более, даже не червь, а будущая пища червей. И это при том, что Господь всякого величия Сам себя унизил и презрел.

А если кому-то все же кажется нелепым, что Он потратил столько времени попусту, ничего не делая, или что Евангелисты столько пропустили из Его деяний, и прочее в том же роде, – то можно ответить так: сделать себя образцом столь высокой добродетели и подавать всем ее пример – дело не пустое и не бесполезное; наоборот, наиполезнейшее; оно есть верное и прочное основание всех добродетелей.

Однако, с другой стороны, в Евангелии от Иоанна Он сам говорит такие слова: «Когда придет Утешитель, Которого Я пошлю вам от Отца, Дух истины, Который от Отца исходит, Он будет свидетельствовать о Мне; а также и вы будете свидетельствовать, потому что вы с начала со Мною» (Ин 15, 26–27), то есть вы тоже проповедники. А Петр при избрании святого Матфея Апостола говорит: «Надобно, чтобы одни из тех, которые находились с нами во все время, когда пребывал и обращался с нами Господь Иисус, начиная от крещения Иоаннова до того дня, в который Он вознесся от нас, был вместе с нами свидетелем» и т. д. (Деян 1, 21–22). Но ко времени крещения Иисус, начиная свое служение, был лет тридцати (Лк 3, 23); а сам Иоанн не смог бы стать Его предтечей, если бы Господь Иисус начал проповедовать раньше него. Если бы Иисус начал проповедовать раньше, тогда Он не мог бы остаться в безвестности: за столько лет Он наверняка стал знаменит в округе. Не зря же земляки Его гово рили о Нем: «Разве Он не плотников сын?» (Мф 13, 55), а ведь потом товарищи прозвали Его «Сыном Давидовым» (Мф 21, 15).

Однако, опять-таки, если Он раньше тридцати лет начал проповедовать, или совершил еще что-то примечательное, то об этом должно было быть написано, если не обо всем, то хоть о чем-то: не могли бы все Евангелисты совершенно умолчать об этом.

Затруднение, о котором я говорю, ощущал, по-видимому, и святой Бернард; я вернусь к нему ниже и постараюсь разобраться, опираясь на самый высокий авторитет[49]. Но что бы там ни было на самом деле, я считаю, что для благочестивых размышлений очень хорошо представлять себе дело именно так: Господь Иисус выглядел в глазах людей никчемным бездельником и тем ковал Себе меч смирения, как было сказано Ему через Пророка: «Препояшь Себя по бедру мечом Твоим, Сильный» (Пс 44, 4). Нет более славного меча, чем меч смирения, и каким еще мечом подобало умертвить гордого противника? Мы нигде не читаем, чтобы Господь пользовался мечом Своего величия. Скорее наоборот, особенно в то время, когда Ему больше всего нужна была сила – во время крестных Страстей. Тот же Пророк сетовал на Отца из-за Сына, говоря: «Ты не дал Ему меч и не помог Ему в битве» (Пс 88, 44). И выходит все правильно: Господь Иисус действительно начал прежде делать, а потом учить (Деян 1, 1); ведь Ему предстояло сказать: «Я кроток и смирен сердцем» (Мф 11, 29). Вот Он и хотел сначала это сделать, и сделать не ложно, а по-настоящему, от сердца, ибо Он был от сердца смирен и кроток. Не может быть, чтобы Он притворялся; скорее, наоборот: он настолько утверждался и углублялся в смирении, уничижении и отвержении Себя, настолько уничтожал Себя в общественном мнении, что когда потом начал проповедовать и говорить вещи возвышенные и божественные, да что там – когда начал творить чудеса и дивные и великие дела, Его не зауважали, а еще больше стали презирать и высмеивать, говоря: «Кто он такой? Не плотников ли сын?» (Мф 13, 55), – и иное в том же духе, издевки и поношения.

Если мы именно так станем понимать дело, то оправдается слово апостола: «Уничижил Себя Самого, приняв образ раба» (Флп 2, 8): не раба вообще, через воплощение, а негодного раба, через смиренное и униженное поведение.

Хочешь сама убедиться в том, что именно этим мечом Он решил препоясаться? Рассмотри внимательно все Его деяния, одно за другим: в каждом сияет свет смирения. Ты уже видела его отсвет в событиях, о которых мы размышляли выше; припомни их хорошенько. Ты будешь видеть его и впредь, в каждом из событий, о которых мы будем размышлять, и свет этот будет все усиливаться: Он сохранил верность смирению вплоть до смерти, и даже после смерти, более того – и после вознесения. Разве в конце пути Он не умыл ноги ученикам? Разве Он не унизился несказанно, перенеся крестную муку? Разве, явившись в славе после воскресения, Он не называл учеников по-старому – «братья»? «Иди, – сказал Он Магдалине, – и скажи братьям моим: Я восхожу к Отцу моему и Отцу вашему» (Ин 20, 17). Разве уже после вознесения Он не заговорил с Павлом смиренно, как с равным: «Савл, Савл! что ты гонишь Меня?» (Деян 9, 4), и не назвался Богом, но сказал просто «Меня»? Разве, сидя одесную Отца на престоле величия Своего Он не скажет в судный день: «Что вы сделали одному из сих братьев Моих меньших, Мне сделали» (Мф 25, 40)?

Не без причины Он так сильно возлюбил эту добродетель. Он знал, что как гордость – основание всякого греха, так смирение – основание всякого блага и спасения. Без этого основания тщетно возводится здание. Без смирения нельзя утвердиться и преуспеть ни в девстве, ни в бедности, ни в какой добродетели и ни в каком деле. Его-то Он и явил нам, то есть показал, как можно стяжать его, а именно: через унижение и отвержение себя в собственных глазах и в глазах других и через постоянное упражнение в делах смирения.

Итак, иди, и ты поступай так же (Лк 10, 37), если хочешь стяжать смирение. Для этого надо сначала унизиться, то есть не ставить себя ни во что и терпеть, чтобы другие тебя не ценили; затем надо упражняться в делах низких и в глазах общества не уважаемых. Бернард говорит об этом так: «Смирение, к которому приводит унижение, есть основание всей духовной постройки. Унижение – путь к смирению, как терпение – путь к миру, как чтение – путь к знанию. Если желаешь стяжать добродетель смирения, не уклоняйся с пути унижений. Ибо, если ты не можешь унизиться, то не сможешь и достичь смирения»[50]. И в другом месте: «Кто пытается подняться выше, не должен высоко помышлять о себе. В противном случае, возносясь, он может пасть ниже себя, если не утвердится прочно на основании подлинного смирения. Великое нельзя приобрести иначе, как ценой смирения: потому что устремившийся вверх унижается, терпя неудачи и нападки, а унижением приобретает заслугу, которой платит за подъем. Так что, если ты видишь себя униженным, знай: это добрый знак; это вообще всегда свидетельство приближения благодати. Ибо как перед крушением возносится сердце (Притч 16, 18), так перед вознесением унижается. Ты же, наверное, сам читал[51], что Бог гордым противится, а смиренным дает благодать (Иак 4, 6)»[52]. И чуть дальше: «Нам кажется, что если бы Бог Сам унизил нас, нам это было бы нипочем; мы бы даже с радостью это приняли. А если Он унижает нас через других, какая разница? Надо это принимать так же. Дивный пример подает тебе в этом деле святой Давид. Однажды раб злословил его, но он не почувствовал обиды, потому что предчувствовал благодать. «Что мне, – сказал он, – и вам, сыны Саруины?» (2 Цар 16, 10). Поистине, вот человек по сердцу Божию (Деян 13, 22): он готов был рассердиться скорее на того, кто хотел за него отомстить, чем на того, кто обругал его. Потому и мог сказать с чистой совестью: «Я спасал даже того, кто без причины ополчался на меня» (Пс 7, 5)[53].

Ну вот, о добродетели смирения пока достаточно.

Вернемся в Назарет и посмотрим, что делает и как живет Господь Иисус, наше зерцало, ибо это наша главная задача. Не забудь представить себе, что ты сама там при всем присутствуешь, как я не раз тебе говорил. Вглядись в эту маленькую семью, благословенную превыше всех прочих; в высокой бедности она ведет низкую и смиренную жизнь. Блаженный старец Иосиф зарабатывал, сколько мог, плотницким ремеслом. Госпожа за плату трудилась иглой и веретеном. Делала она и все прочие работы по дому, а их много, как ты прекрасно знаешь: готовила еду мужу и Сыну, убирала, стирала, потому что служанки у нее не было. Поставь себя на ее место, почувствуй, сколько ей приходилось работать руками. И на место Господа Иисуса: ведь Он ей помогал всем, чем мог, и верно трудился. Ибо Он, как Он сам говорит, пришел послужить, а не для того, чтобы Ему служили (Мф 20, 28). Наверное, Он помогал накрывать на стол, стелить постели и делать прочие незаметные домашние дела. Посмотри, как смиренно Он выполняет все низкие надобности по дому, но и на Госпожу смотреть не забывай. Смотри, как они изо дня в день едят втроем за одним столом; едят не лакомства и разносолы, а бедный трезвый обед; как они потом разговаривают: их речи не пустые и праздные, они полны мудрости и Святого Духа. Это трапеза ума не меньше, чем подкрепление тела. Разойдясь после обеда, каждый становится на молитву в своей спаленке: дом у них не просторный, а маленький. Поразмышляй о них, находящихся в их тесных спаленках. Посмотри, как Господь Иисус вечером после молитвы укладывается на земляном полу – каждую ночь в течение многих лет – так смиренно, так неудобно, как последний бедняк из народа. Заставь себя, постарайся въяве увидеть Его в этом положении – тебе бы надо делать это каждый вечер.

О Боже непостижимый! (Ис 45, 15). Для чего Ты так истязал это невиннейшее тело? Одного такого ночлега должно было хватить для искупления целого мира. Тобою двигала безграничная любовь, Ты горел рвением спасти заблудшую овцу (Лк 15, 6) и отнести ее на Своих плечах на небесные пастбища. Ты, Царь царей и Бог вечный, утоляешь всякую нужду, в изобилии даешь всем все нужное, чего требует устройство всякой твари – но для себя Ты предназначил иное: сам Ты столько долгих лет соблюдал такую бедность, терпел такую нужду, нес такие тяготы – бодрствуя и ложась спать, постясь и трапезуя, и во всех прочих Твоих делах. Где вы, ищущие телесного покоя, желающие красивого, интересного, разнообразного? Если мы стремимся к подобным вещам, значит, мы учились в школе не у этого Учителя. Но неужели же мы мудрее Его? Сам Он учил нас словом и примером смирению, бедности, притеснению тела и труду. Так последуем же за верховным Учителем: Он не желает нас обманывать, да и не может лгать. Имея, – по учению апостола, – пропитание и одежду, будем довольны тем (1 Тим 6, 8), сообразуясь с необходимостью, не с преизобилием, и прилежа постоянно, беспрерывно, бодро упражнениям во всех прочих добродетелях и духовной науке.

Глава XVI. О Крещении Господа Иисуса (Мф 3; Ин 1)

Когда Ему исполнилось двадцать девять лет, которые Он прожил в тяготах и презрении, Господь Иисус говорит матери: «Пора Мне идти, да объявлю и прославлю Отца Моего, и покажу Себя миру, и исполню дело спасения душ, для которого Отец Мой Меня сюда послал. Не печалься, Моя добрая мать, что скоро покину тебя». И встав на колени, Учитель смирения просил благословить Его. Она тоже преклонила колени и со слезами обняла Его и сказала с великой нежностью: «Сын мой благословенный, иди, и да будет с Тобой благословение Отца Твоего и мое. Помни обо мне и возвращайся поскорее».

Так почтительно простившись с нею и с воспитателем своим Иосифом, Он пустился в путь из Назарета в сторону Иерусалима к Иордану, где крестил Иоанн. Это место было в восемнадцати милях от Иерусалима.

Господь мира идет один: учеников у Него еще не было. Посмотри на Него внимательно: вот Бог идет один, босиком по таким длинным дорогам; поставь себя на Его место и по сочувствуй Ему изо всех сил. О Господи, куда Ты идешь? Разве Ты не выше всех царей земли? О Господи, где же Твои бароны и графы, герцоги и воины, лошади и верблюды, слоны и колесницы, возницы и слуги, и вся пышная свита? Где Твое сопровождение, где охрана, как принято у прочих царей и больших людей? Где трубный звук, барабанный бой, где царские знамена? Где квартирьеры, скачущие вперед приготовить ночлег и все удобства? Где почетная стража, торжественная процессия, без которых не обходимся мы, мелкие черви? Господи, разве не полнятся небеса и земля славой Твоей? Что же Ты идешь так бесславно? Разве не Тебе служили тысячи тысяч и предстояли тьмы тем (Дан 7, 10)? Отчего же Ты шагаешь в таком одиночестве, стирая босые ноги о землю? – Ты еще не в царствии Твоем, вот в чем причина, по-моему: ибо царствие Твое не от мира сего (Ин 18, 36). Ты уничижил Себя Самого, приняв образ раба (Флп 2, 7), не царя. Ты сделался, как один из нас, странник и пришлец, как все отцы наши (Пс 38, 13). Ты сделался рабом, дабы мы сделались царями. Ибо Вы пришли, чтобы ввести нас в царствие Твое, и на наших глазах пролагаете путь, которым мы можем взойти в Твое царствие.

Только отчего мы не хотим замечать этот путь? Отчего не следуем за Тобой? Отчего не смиряем себя? Отчего так жадно рвемся к почестям и знакам отличия, так цепко держимся тлена и суеты? Конечно, оттого, что наше царство от мира сего; мы не желаем видеть себя пришлецами и странниками, и потому вновь и вновь терпим бедствия. О суетные сыны человеческие! Отчего мы принимаем ложь за истину, призрак за реальность, шаткое за прочное, временное за вечное, отчего избираем их и так пылко рвемся обладать ими? Без сомнения, Господи Благий, если бы нам удалось всей душой и умом устремиться к Царствию Вашему, если бы мы помнили, что наше жительство – на небесах (Флп 3, 20), если бы твердо были убеждены, что мы пришельцы и странники (1 Пар 29, 15), мы легко бы за Тобой последовали. Из этих видимых вещей мы взяли бы лишь необходимое и налегке побежали бы за ароматом мастей Твоих (Песн 1, 2–3). Нас не обременял бы груз и не задерживал бы обоз; все преходящее мы с легкостью презрели бы как уже прешедшее.

Итак, вот шагает Господь Иисус смиренно, долгими переходами, пока не достигает Иордана. Когда же Он пришел к Иордану, нашел там Иоанна, крестящего грешников, и многолюдную толпу сбежавшихся отовсюду послушать его проповедь. Для них он был как бы Христос. Господь Иисус сказал ему: «Прошу тебя, окрести Меня вместе с ними». Иоанн взглянул на Него и узнал Его духом, и испугался и отвечал почтительно: «Господи, мне надобно креститься от Тебя» (Мф 3, 14). Но Иисус сказал ему в ответ: «Оставь теперь: ибо так надлежит нам исполнить всякую правду (Мф 3, 15). Не говори так, не открывай Меня народу, ибо еще не пришло Мое время. Но крести Меня. Ибо сейчас время смирения, и Я желаю исполнить всякое смирение».

Обрати здесь внимание на смирение – именно здесь уместно порассуждать о нем. Ты должна знать, что у смирения есть три ступени, как говорит нам глосса к этому месту. Первая ступень – подчиняться большему и не превозноситься перед равным. Вторая ступень – ставить себя ниже равного и не считать себя больше меньшего тебя. Третья и высшая ступень – ставить себя ниже меньшего. На эту ступень здесь встал Христос и тем исполнил всякое смирение. Ты видишь, насколько возросло Его смирение по сравнению с прежним нашим примером. Здесь Он поставил Себя ниже раба, Себя унизил, а раба Своего оправдал и возвеличил. И в другом отношении выросло Его смирение. Подумай сама: до сих пор Он вел Себя смиренно, как бесполезный и ничтожный человек, а здесь Он пожелал явиться грешником. Ибо грешникам проповедовал Иоанн покаяние, грешников крестил, и господь Иисус пожелал креститься вместе с ними и у них на глазах. Бернард говорит об этом так: «Смешавшись с народными толпами, Он пришел к Иоанну креститься. Пришел как один из народа Тот, кто единственный был без греха (Ин 8, 7). Кто поверил бы, что Он – Сын Божий? Кто принял бы Его за всемогущего Бога? Слишком сильно смирил Ты Себя, Господи, слишком глубоко скрыл под покровом смирения. Но от Иоанна Ты утаиться не сможешь»[54]. Вот что пишет Бернард.

Можно, конечно, то же самое сказать и об обрезании – что и там Он хотел явиться грешником. Однако здесь больше, потому что здесь – перед толпой народа, а там было втайне от посторонних глаз.

Но ведь Он намеревался вскоре Сам приняться за проповедь; разве не стоило опасаться, что Его не станут слушать как грешника? Но нет: Учитель смирения не стал из-за этого уклоняться от глубочайшего унижения. Он Сам захотел явиться тем, чем не был, презренным и отверженным, чтобы наставить нас.

А мы, наоборот, хотим казаться тем, чем на деле не являемся, чтобы нас хвалили и славили. Если в нас, как нам кажется, есть что-то хорошее, мы выставляем его напоказ, а недостатки скрываем, потому что мы дурные грешники. В чем наше смирение? Послушай на этот счет не меня, а Бернарда: «Есть смирение, которое создает и разжигает любовь; и есть смирение, которое рождает в нас истина; в нем нет жара. Первое – чувство, второе – познание. Если ты заглянешь внутрь себя при свете истины и без притворства, если станешь судить о себе беспристрастно, ты, без сомнения, смиришься. Истинное самопознание сделает тебя ничтожным в твоих глазах, хотя в глазах других ты, наверное, еще не сможешь вытерпеть презрения. Внутренняя работа истины сделает тебя смиренным, но этого недостаточно; нужен еще прилив любви. Истина показала тебе тебя самого правдиво и здраво, просветив тебя словно вспышкой молнии; если бы так же тебя воспламенила любовь, ты, несомненно, захотел бы, чтобы все увидели тебя таким, каков ты есть, и думали о тебе так же, как ты сам, ибо это – истина. Впрочем, когда я говорю «каков ты есть», я не имею в виду все, что есть в тебе: часто бывает неполезно рассказывать всем все, что мы сами о себе знаем. Сама истина любви и любовь к истине запрещает нам обнажать то, что повредит ближнему; иногда ему лучше остаться в неведении.

Однако если ты, скованный любовью к себе, станешь держать при себе истинное о себе суждение, то всякому ясно, что ты меньше любишь истину, предпочитая ей собственные удобства и почет от окружающих»[55]. И ниже: «Если душа твоя не спит, то рано или поздно Истина, обследовав сердце твое и самые потайные закоулки внутри тебя, заставит тебя понять, кто ты есть на самом деле. Тогда ты станешь смирен – внутренним, принудительным смирением. Приложи волю, сделай из нужды добродетель, потому что не бывает добродетели без участия воли. Только тогда тебе захочется и снаружи выглядеть таким, каким ты видишь себя изнутри. В противном случае бойся, как бы не сбылись о тебе слова Писания: «Он льстит себе в глазах своих, будто отыскивает беззаконие свое, чтобы возненавидеть его (Пс 35, 3). Неодинаковые весы, неодинаковая мера – мерзость пред Господом» (Притч 20, 10). – Ведь что же получается? Втайне, про себя, ты, взвешенный на весах истины, оцениваешь себя низко, – а открыто ты лжешь нам всем, норовя продать себя нам дороже, чем ты стоишь, а ведь ты сам знаешь себе истинную цену. Побойся Бога, оставь это мерзкое дело, не надо, чтобы воля возносила того, кого унизила истина. Ибо это значит противиться истине, воевать против Бога. Лучше обрети покой в Боге, подчинись истине, и не просто подчинись – полюби ее. Неужели Богу не покорится душа моя? (Пс 61, 2)[56]. Но мало подчиниться Богу; ради Бога надо подчиняться и всякой твари человеческой: аббату как начальнику, приорам как им поставленным. Я тебе больше скажу: подчиняться надо не только вышестоящим; подчинись равным, подчинись меньшим. Ибо так, – сказал Он, – надлежит нам исполнить всякую правду (Мф 3, 15). Пойди и ты к меньшим, если хочешь стать совершенным праведником, поставь себя ниже низшего, слушайся младшего»[57].

И еще пишет Бернард: «Кто праведен, кроме смиренного? Когда Господь склонился под руку раба Своего Крестителя, а тот побледнел от страха перед Его величием, Он сказал ему: “Оставь: ибо так надлежит нам исполнить всякую правду” (Мф 3, 15). Тем самым Он установил, что совершенство праведности – в совершенном смирении. Значит, праведен смиренный»[58]. Вот что пишет Бернард.

Как проявляется праведность в смиренном? А так: он воздает каждому свое, что ему следует по праву[59]. Он не присваивает чужого, чтит Бога, а себя ни во что не ставит. Ты лучше поймешь это, если сравнишь его с человеком, неправедно превозносящимся: тот приписывает благие дары Божьи себе самому. О таких Бернард говорит: «Из великих благ обычно рождается зло. Когда мы награждены исключительными благами Господними, мы пользуемся дарами, словно они не дарованные, а наши, и не воздаем хвалу Богу. Вот почему люди, которые у нас считаются самыми великими по полученным ими дарованиям, у Бога считаются самыми малыми – они больше всех не вер нули того, что было им дано. Впрочем, это я вас щажу. Я воспользовался более мягкими словами: “великие” и “малые”. Но я не выразил того, что на самом деле думаю. Я смягчил разницу, я и обнажу ее: я должен был сказать “лучшие” и “худшие”. Поистине, человек тем хуже, чем он лучше, если то, в чем он лучше других, он приписывает себе: это, без сомнения, хуже всего. Другой, может быть, скажет: “Ладно, признаю, благодатию Божиею есмь то, что есмь (1 Кор 15, 10)”; но при этом будет стараться захватить себе славу за дарования, полученные по благодати. Разве он не вор и не разбойник? (Ин 10, 1). Пусть услышит, ему сказано: “Твоими устами буду судить тебя, лукавый раб!” (Лк 19, 22). Раб, который узурпирует себе славу господина своего – разве он не лукавейший?»[60] Это был Бернард.

Теперь ты видишь, почему совершенная праведность состоит в смирении. Оно не крадет честь у Бога и не приписывает себе того, чего не следует. И ближнего оно не обижает: смиренный не судит о ближнем и ни перед кем не превозносится. Он почитает себя меньше всех и выбирает себе последнее место. Об этом тот же Бернард так пишет в тридцать седьмой главе: «Как знать, человече, может быть, тот, кого ты считаешь самым жалким ничтожеством, чья жизнь тебе кажется исключительно подлой и гнусной, от кого ты отшатываешься с отвращением, кого, по-твоему, нельзя не презирать не только такому человеку, как ты – а ты уверен, что живешь целомудренной, праведной и благочестивой жизнью (Тит 2, 12) – но даже всяким мерзким преступникам, потому что он преступнее всех – как знать, повторяю, может быть, он, по мановению десницы Всевышнего (Пс 76, 11), окажется лучше и их, и тебя; а может быть, он уже живет в Боге истинном? Потому что Бог пожелал, чтобы мы выбирали себе место не в середине, не предпоследнее, даже не одно из последних. Нет, Он сказал: «Садись на последнее место» (Лк 14, 10). Сиди на самом последнем месте один, и не только не ставь себя выше кого бы то ни было, но и думать не смей сравнивать себя с кем-то»[61].

Разнообразные достоинства этой добродетели смирения пере числяет нам тот же Бернард, и к его авторитетному мнению стоит прислушаться. В восемьдесят пятой главе он говорит: «Смирение – великая мать и возвышенная добродетель.

Ему в школе не учат, но блажен, кто его получит; ему нельзя научиться, но его стоит добиться. Оно не учено и ничего не может объяснить от себя своими словами – но все может постичь силой Слова и в Слове. Почему? – Потому что оно – не заслуга, но благоугодно Богу (1 Ин 3, 22) и мило в глазах Отца и Слова, Жениха души, Господа нашего Иисуса Христа, который есть всевышний Бог, благословенный вовеки (Рим 9, 5)»[62].

И еще: «Смирение есть добродетель, дающая человеку самое истинное познание себя самого, так что он перестает ценить себя дорого»[63]. А в беседе на Рождество Господне он же пишет: «Одной добродетели смирения достаточно для восстановления разрушенной любви»[64]. И еще в письме к Генриху: «Одно смирение никогда не хвалится, не умеет превозноситься, ни с кем не соревнуется. Истинно смиренный не упорствует в суждении и не настаивает на своей правоте»[65]. Кроме того, смирение примиряет нас с Богом, оно угодно в нас Богу. Вот слова Бернарда из проповеди на ниспослание Гавриила: «Добродетель смирения всегда близка и родственна Божией благодати»[66].

По благодати Божией благочестие обычно способствует хранению смирения, так что чем больше кто в нем преуспевает, тем меньше считает себя преуспевающим. Духовное упражнение устроено так, что если кто взойдет на высшую ступень, у него обязательно останется что-то, в чем он на самой первой ступени не достиг совершенства, так что ему самому будет казаться, что он и первой ступени не освоил.

Бернард говорит там же: «Прекрасно сочетание девства и смирения. Весьма угодна Богу та душа, в которой смирение венчает девство, а девство украшает смирение. Но какого почета, по-твоему, достойна та, у кого плодовитость возвышает смирение, и рождение детей освящает девство? Когда слышишь «девство», понимай: «смирение». Если ты смиренна, но не можешь оставаться девой, подражай смирению девы. Девство – похвальная добродетель; смирение – необходимая. Стяжать первую нам советуют, вторую – предписывают. К первой тебя приглашают, ко второй принуждают. О девстве сказано: «Кто может вместить, да вместит» (Мф 19, 12). А о смирении: «Если не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф 18, 3). Первая вознаграждается, вторая требуется. Одним словом, без девства ты можешь спастись, без смирения не можешь. Я так скажу: смирение, оплакивающее утраченное девство, может быть угодно Богу; без смирения даже девство Марии, осмелюсь думать, было бы Богу противно. «На кого, – сказал Он, – Я призрю? – На смиренного и сокрушенного духом» (Ис 66, 2). Не будь Мария смиренна, на ней не почил бы Дух Святой. А не почил бы – она бы не понесла во чреве. Потому что без Него как бы она зачала от Него? Чтобы она зачала от Духа Святого, – а она сама так говорит, – надо было, чтобы призрел Господь на смирение рабы своей (Лк 1, 48); на смирение, а не на девство. Значит, смирение – причина того, что девство стало угодно Богу. Что гордишься, высокомерная дева? Мария и не помнит о своем девстве; ее славят за смирение. А ты смирением пренебрегаешь и льстишь себе, что ты дева. Призрел Господь на смирение рабы своей. – Но какова эта раба? – Дева святая, дева рассудительная, дева благочестивая. Разве ты чище ее? Или благочестивее? Или ты думаешь, что ты настолько девственнее Марии, что тебе хватит одной чистоты без смирения, чтобы стать угодной Богу, хотя даже Марии одной чистоты было недостаточно? Да, целомудрие заслуживает почета. Но, чем большего уважения к себе ты ждешь за него, тем больше ты себе вредишь: Бог даровал тебе прекрасный наряд чистоты, а ты пачкаешь его гордыней»[67].

А в послании к Генриху Бернард говорит: «Любовь к ближнему, целомудрие и смирение – наряд не цветной, но прекрасный; настолько прекрасный, что и Богу смотреть на него приятно. Что прекраснее целомудрия? Оно делает чистым рожденного от нечистого семени (Иов 14, 4), делает врага другом, а человека – ангелом. Конечно, между ангелом и стыдливым человеком остается кое-какая разница, но только в степени блаженства, не в добродетели. Более того: пусть ангельское целомудрие безмятежнее, зато человеческое требует большего мужества. Здесь и сейчас, где все подчинено смерти, одно целомудрие хоть как-то представляет славу бессмертия. Здесь, среди свадебных торжеств, оно одно хранит память о той блаженной стране, где не женятся и не выходят замуж (Мф 22, 30); оно одно отвоевало себе чистое место и может дать хоть какой-то опыт небесного общения. Мы носим хрупкий сосуд и ежечасно рискуем разбить или осквернить его; целомудрие соблюдает наш сосуд в святости (1 Фес 4, 4), словно наполняет его благоуханным бальзамом, в котором трупы сохраняются, не разлагаясь. Оно хранит наши пять чувств и наши телесные члены здоровыми и бодрыми: не дает им разлагаться в праздности, портиться в вожделениях, протухнуть в плотских наслаждениях». И чуть дальше: «Но, какой бы чудной красотой ни отличалось целомудрие, без любви оно ничего не стоит. И не удивительно. Без любви какое благо? Вера? – Нет, даже если она двигает горы. Знание? – Нет, даже если оно говорит языками ангельскими. Мученичество? – Нет, ибо если я отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы (1 Кор 13, 3). Без нее никакое благо не благо, а с ней любая мелочь обретает ценность. Целомудрие без любви – светильник без масла. Нет масла – светильник не горит. Нет любви – целомудрие не угодно Богу». И еще подальше, в середине письма: «Из трех добродетелей, о которых у нас зашла речь, одно смирение заслуживает целого трактата, ибо оно – основа. Оно настолько необходимо для двух других, что без него обе они даже и не добродетели. Только смирение дает стяжать чистоту или любовь, потому что только смиренным Бог дает благодать (Иак 4, 6). Помогает смирение и сохранить приобретенные добродетели, потому что только на смиренном и кротком почивает Дух (1 Петр 4, 14). А сохраненные добродетели смирение возводит до совершенства, потому что добродетель достигает совершенства в немощи (2 Кор 12, 9)[68], то есть в смирении. Гордость – врагиня всякой благодати, начало всякого греха (Сирах 10, 15); ей Бог противится и изгоняет от Себя и от прочих добродетелей ее гордую тиранию. Гордость хитра: она наращивает свои силы, питаясь всем, что есть хорошего в человеке. Защитить добрые качества может лишь смирение; оно – их единственный оплот, крепостная башня добродетелей; оно храбро отбивает нападения гордыни, оно одно противостоит самонадеянности»[69]. Вот что пишет Бернард.

Много прекрасного о смирении есть для тебя в этом трактате правдивейшего и смиреннейшего Бернарда. Постарайся понять умом и исполнить на деле то, что он говорит о нем и о других добродетелях. А мы теперь вернемся к крещению Господа.

Итак, увидев волю Господа, Иоанн послушался и крестил Его.

Здесь ты помедли и хорошенько присмотрись к Нему. Господь величия раздевается, как любой маленький человек, и погружается в ледяную воду – время года-то самое холодное. Из любви к нам Он совершает дело нашего спасения, устанавливая таинство крещения и смывая водой наши преступления. Он обручается вселенской Церкви и каждой верной душе в отдельности. Ибо в крещении веры мы обручаемся Господу Иисусу Христу, как говорит Пророк от лица Его: «И обручу тебя Мне в верности» (Ос 2, 20). И в этом дивном деле вся Троица явила Себя особенным образом, и сошла на землю, и Дух Свя той покоился на Нем в образе голубя, и голос Отца раздался: «Сей есть сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение» (Мф 3, 17).

Об этом месте Бернард пишет: «Сказано: “Слушайте Его” (Мф 17, 5). Вот, Господи Иисусе, хоть теперь Ты заговоришь. Доколе Ты будешь молчать? Доколе будешь скрываться? (ср. Иов, 3, 26)[70]. Ты долго молчал, очень долго. Но вот, наконец, Отец разрешил Тебе говорить. Отчего Ты, Сила Божья и Божья Премудрость (1 Кор 1, 24), так долго скрываешься в народе, словно какой-то ничтожный глупец? Отчего Ты, благородный Царь и Царь небесный, так долго позволяешь звать Тебя сыном плотника и обращаться с Тобой как с сыном плотника (Мф 13, 55)? Вот евангелист Лука свидетельствует: до сих пор все считали Его сыном Иосифа (Лк 3, 23). О смирение Христово, как ты смущаешь гордыню моего тщеславия! Я мало знаю, хоть и кажется мне, что знаю больше; но молчать не могу. Бесстыдно и неразумно я всюду появляюсь, всюду выступаю, всегда готов учить, скор на слова, медлен на слышание (Иак 1, 19). А Христос столько времени молчал, Себя скрывал, неужели Он боялся суетной славы (Флп 2, 3)? Ему-то что было бояться пустой славы, когда Он есть истинная Слава Отца? – Да, боялся, но не за Себя. Боялся за нас, ибо знал, что нам суетная слава опасна. За нас тревожился, нас наставлял: устами молчал, учил делом. Чему позже стал учить словом, заранее объявлял своим примером: “Научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем” (Мф 11, 29). Я ничего не слышу о детстве Господа; от детства Его до нынешнего Его тридцатого года ничего не нахожу о Нем. Но отныне Он не может более скрываться – Отец открыто объявил о Нем»[71]. – Это был Бернард.

Вот авторитетное подтверждение того, о чем я тебе говорил в предыдущей главе: что Господь Иисус смиренно молчал для того, чтобы научить нас. Видишь, повсюду здесь веет смирением. Я с удовольствием беседую с тобой о нем потому, что это великая добродетель и мы более всего именно в ней нуждаемся. И добиваться ее нужно тем ревностнее и любить ее нужно с тем большим чувством, что Господь в каждом своем поступке так явно старался ее соблюсти.

Глава XVII. О посте и об искушениях Христа и о возвращении Его к матери (Мф 4; Мк 1; Лк 4; Ин 1)

Приняв крещение, Господь Иисус не медля направился в пустыню (Мф 4, 1), на одну тамошнюю гору – она называется Кварентана – милях в четырех от Иордана. Там Он постился сорок дней и сорок ночей (Мф 4, 1) и, по выражению Марка, был там со зверями (Мк 1, 13).

Итак, сосредоточься и внимательно посмотри на Него: Он показывает тебе пример многих добродетелей. Он идет пешком в уединенное место, постится, молится и бодрствует; лежит и спит на голой земле и смиренно общается со зверями. Встань на Его место, посочувствуй Ему: всегда и везде, но здесь особенно Его жизнь тяжела, как наказание, и мучительна для тела. Бери с Него пример и учись у Него в этом упражняться.

Для духовного упражнения нужны четыре вещи, которые чудесным образом поддерживают друг друга: уединение, пост, молитва и телесные неудобства. Это четыре средства достижения чистоты сердца. А такой чистоты мы должны желать более всего, ибо она некоторым образом объемлет собою все добродетели. Она предполагает любовь, смирение, терпение и прочие добрые качества, а также отсутствие всех пороков, потому что чистое сердце несовместимо ни с пороками, ни с недостатком добродетели. Вот почему в «Собеседованиях святых Отцов» сказано, что цель всего монашеского упражнения – обретение чистоты сердца[72], ибо именно через нее человек удостаивается видеть Бога. Как говорит Господь в Евангелии: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф 5, 8). А Бернард говорит: кто светлее, тот к Богу ближе. Значит, достигнув высшей чистоты и светлой прозрачности, мы достигнем Бога.

Обрести чистоту помогает молитва – горячая, постоянная; о ней ты больше узнаешь от меня в дальнейшем. Но молитва на сытый желудок или с похмелья, когда тело обожравшееся, расслабленное, праздное, ничего не стоит. Нужен пост, нужно утеснение тела, но втайне: на глазах у всех это дело не даст никакой пользы – один вред. Поэтому нужно уединение, а еще потому, что в суете и шуме невозможно молиться как следует. Многое видеть и многое слышать значит набираться грязи и терять душевный покой, ибо смерть входит в наши души через их окна (Иер 9, 21). Ступай по примеру Господа в пустыню, то есть уединись, насколько можешь, отделись от общества других, побудь одна, если хочешь соединиться с Ним и увидеть Его, обретя чистое сердце. Беги от разговоров, в особенности от разговоров светских лиц. Не ищи новых привязанностей и новых дружб. Не наполняй глаза и уши ненужными впечатлениями. Как от ядовитой змеи, как от злейшего врага убегай от всего, что может нарушить душевный мир и спокойствие ума. Не зря святые Отцы убегали от человеческого общения в леса и отдаленные местности. Не зря они советовали тем, кто оставался в общежитиях-киновиях, быть слепыми, глухими и немыми. Чтобы тебе стало понятнее, послушай, что говорит на этот счет Бернард: «Если Святой Дух разбудил тебя, и ты зашевелился и горишь желанием потрудиться, чтобы уневестить душу свою Богу, сиди уединенно и молчи, по слову Пророка, потому что ты поднялся над собою (Плач 3, 28)[73], когда пожелал сочетаться с Господом ангелов. Разве нет? Разве соединиться с Богом, сделаться с Ним единым духом (1 Кор 6, 17) – это не выше тебя? Так что сиди один, как горлица: нечего тебе делать в толпе, нечего искать общества. Отныне ты забудь народ твой и дом отца твоего. И возжелает Царь красоты твоей (Пс 44, 11–12).

О святая душа, будь одинока, да соблюдешь себя для Того единого, Кого ты себе избрала – одного из всех. Беги общества, беги даже и домашних твоих, удались от друзей, оставь близких, отпусти и того, кто тебе прислуживает. Или не знаешь, что стыдлив Жених твой? Он ни за что не придет к тебе при других. Уйди, уединись – не телом, а умом; устремлением, любовью, духом. Ибо дух перед лицом твоим Христос Господь; Он ищет уединения духа твоего, а не тела. Хотя иногда не мешает уединиться и телом, когда это удобно; в особенности на время молитвы»[74]. И ниже: «Ты один, если не думаешь о том, о чем все говорят; если не отдаешься чувствами тому, что тебя окружает; если презираешь то, что большинство ценит; если отвращаешься того, чего большинство жаждет; если не ввязываешься в ссоры, не чувствуешь оскорблений, не помнишь обид (2 Цар 19, 19). Иначе, будь ты даже телом один-одинешенек, ты не один. Сам посуди, можешь ты быть один среди многолюдства? Или быть в обществе, когда ты один? Нет; ты один настолько, насколько уклоняешься от общения. Поэтому остерегайся быть любопытным соглядатаем или наглым судьей чужой жизни и чужих разговоров»[75]. Это был Бернард.

Видишь, как необходимо нам уединение? Телесного уединения недостаточно без умственного, но чтобы уединиться умом, нужно глубочайшее телесное одиночество, иначе ум растечется по внешним отвлекающим вещам и не сможет собраться для своего Жениха. Поэтому изо всех чувств, изо всех сил твоих попытайся уподобиться Господу Иисусу, Жениху твоему: в одиночестве, в молитве, в посте, в не выставляемых напоказ скорбях тела.

Обрати внимание, что Он общается со зверями. Учись у Него общаться с другими смиренно, спокойно выносить даже тех, кто, по-твоему, ведет себя порой неразумно.

Навещай Господа почаще в этом Его уединении. Понаблюдай за Ним, как Он там себя ведет, в особенности, как Он лежит по ночам на земле. Всякая верная душа должна навещать Его по меньшей мере один раз в день, особенно от Богоявления до окончания этих сорока дней, что Он оставался в пустыне.

Когда прошли сорок дней, Господь взалкал. Тогда приступил к Нему искуситель, желая испытать Его, правда ли Он Сын Божий. И искушал Его яствами, и сказал: «Если Ты сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами» (Мф 4, 3). Но не смог обмануть Учителя. Тот так отвечал и так себя держал, что и искушению чрева не поддался, и враг не смог узнать, что хотел. Ибо Он и не отрицал, и не подтвердил, что Он – Сын Божий, но победил лукавого авторитетом Писания. Здесь заметь, какой пример подает тебе Господь в сопротивлении чреву, ибо именно с этого нужно начинать, если мы хотим одолеть наши пороки. Нет сомнения, что кто поддастся чревоугодию, тот окажется бессилен в борьбе с прочими пороками. Об этом говорит глосса к этому месту у Матфея: «Если с самого начала не обуздать чрево, напрасный труд бороться против других пороков»[76].

Потом взял Его диавол (Мф 4, 5) и отнес в Иерусалим, который находится оттуда на расстоянии восемнадцати миль, или около того. – Про эти расстояния, о которых я так часто тебе рассказываю в своей записочке, я слыхал от людей, которые сами бывали в тех краях.

Здесь обрати внимание на доброту и терпение Господа: Он позволил этой кровожадной твари, которая жаждала Его крови и крови всех любящих Его, дотрагиваться до Себя, хватать Себя и тащить. – Так вот, дьявол поставил Его на конек кровли храма (Мф 4, 5) и искушал Его в тщеславии. Он хотел выпытать то же, что и в прошлый раз, но опять был побежден авторитетом Писания и остался ни с чем.

Тогда, пишет святой Бернард, поскольку Господь ничем не выказал своей божественности, враг решил, что Он человек, и на третий раз стал искушать Его как человека[77]. Снова схватил он Его и отнес на высокую гору (Мф 4, 8) – недалеко от упомянутой горы Кварантены, в двух милях от нее – и там стал искушать Его на предмет алчности. Но и тут человекоубийца потерпел поражение.

Ты видишь, как хватали и искушали Господа Иисуса? Что ж нам удивляться, что и нас искушают? Сам Бог был в свое время подвергнут искушению. Поэтому Бернард говорит: «Кто не прочел о четырех искушениях Господа, тот не знает Писания, в котором сказано: вся жизнь человека на земле – искушение (Иов 7, 1)[78]. И Апостол говорит, что Он был, подобно нам, искушен во всем, кроме греха (Евр 4, 15)»[79].

Итак, победа была одержана, и явились ангелы, и служили Ему (Мф 4, 11).

Здесь ты внимательно вникни в каждую мелочь. Посмотри: вот Господь, один в окружении ангелов, принимается за еду. И дальше следи хорошенько, потому что это – прекрасный и благочестивый предмет для размышления. Ангелы служили Ему, то есть подавали еду. Я спрашиваю: что именно они Ему подавали после такого долгого поста? Писание об этом не говорит. Значит, мы с тобой можем вообразить себе этот торжественный завтрак после победы, как хотим. Если мы примем во внимание Его всемогущество, то ответ на вопрос у нас готов: Он мог сотворить и велеть подать Себе на завтрак что угодно, по Своему свободному усмотрению. Однако мы нигде не находим, чтобы Он пользовался Своим могуществом для Себя или Своих учеников. Для народных толп – да, Он делал это дважды, накормив немногими хлебами великое множество народу (Мф 14, 15–21; Мф 15, 32–37). Но об учениках мы читаем, что когда они взалкали, то, идя полем, начали срывать колосья и есть – в Его присутствии (Мф 12, 1). И о Нем самом – как Он, устав от долгого пути, сидел у колодца и беседовал с самаритянкой; здесь не сказано, что Он сотворил пищу, а сказано, что Он послал учеников в город купить какой-нибудь еды (Ин 4, 6–8). Маловероятно, что и в этот раз Он сотворил чудо. Чудеса Он творил для других, для утверждения людей в вере, и при стечении народа. Но здесь с Ним были только ангелы. Что же нам вообразить себе в уме для нашего размышления? В тех местах не было человеческих поселений, не было готовой пищи. Значит, ангелы принесли Ему готовую еду откуда-то издалека. Такое случалось, например, с Даниилом. Когда пророк Аввакум сварил похлебку для своих жнецов, ангел Господень схватил его за волосы и перенес из Иудеи в Вавилон к Даниилу, чтобы накормить его, а потом в мгновение ока доставил его назад (Дан 14, 33–39). Предположим, что так же было и тут.

Итак, помедлим здесь, насладимся вместе с Господом Его победным завтраком, и пусть Его превосходнейшая мать тоже узнает о Его победе и Его наслаждении. Такое наше размышление будет и благочестиво и правильно. Вот, сатана обращен в бегство, являются ангелы, собираются в великом множестве к Господу Иисусу Христу, кланяются Ему до земли (Быт 24, 52) и говорят: «Здравствуй, Господи Иисусе, Бог и Господь наш». А Господь смиренно и милостиво принимает их, кивает им и думает о том, что Он – маленький человек и меньше ангелов (Пс 8, 6). Ангелы Ему говорят: «Господи, Ты много постился, давай мы Тебе что-нибудь приготовим. Чего бы Ты хотел?» А Он им отвечает: «Идите к Моей возлюбленной матери и принесите, что у нее есть под рукой. Потому что ее еда для Меня вкуснее всего». Тогда два ангела отправились и в тот же миг были у нее. Почтительно поздоровавшись, они излагают, зачем присланы, и получают скромную похлебку, которую она приготовила для себя и Иосифа, хлеб, завернутый в платок, и прочее нужное для трапезы. Может быть, Госпожа раздобыла впридачу несколько рыбок, если смогла. Вернувшись назад, ангелы кладут все на голую землю и торжественно благословляют трапезу.

Тут ты хорошенько посмотри, как Он себя ведет – обрати внимание на каждую мелочь в отдельности. Он сидит на голой земле, но осанка Его пряма и благородна, и неторопливо ест. Вокруг Него ангелы прислуживают своему Господу. Один подает хлеб, другой вино, остальные поют песни Сиона и ликуют пред ликом Его. Но этот праздник, если можно так сказать, смешан с превеликим состраданием, от которого и нам с тобой впору заплакать. Почтительно глядя на Него, они видят Бога и Господа своего и Творца вселенной, Который дает пищу всякой плоти (Пс 135, 25), униженным, нуждающимся в поддержке телесной пищей, жующим хлеб словно обычный человек из народа, – и сострадание охватывает их. Возопи и ты и воскликни: «О Господи, сколько Ты сделал для меня! Все дела Твои поразительны. Помоги мне, чтобы и я претерпела что-нибудь ради Тебя, ведь Ты столько вынес ради меня!» Поистине, одной картины этой трапезы должно было бы хватить, чтобы возжечь в тебе пламенную любовь к Нему.

Наконец, подкрепившись, Он велит ангелам унести посуду и сказать матери, что Он вскоре возвратится к ней. Когда они вернулись, Он говорит им всем: «Вы возвращайтесь к Отцу и к подлинным радостям, а Мне пока еще надлежит странствовать на чужбине. Прошу вас, передайте мои приветствия Отцу и всей небесной курии».

Ангелы пали на землю (Быт 24, 52) и просили благословить их; получив благословение, они вернулись на родину. Там они исполнили Его поручение и рассказали всей небесной курии новости о Его победе. А Господь Иисус собрался возвращаться к матери и стал спускаться с горы.

Сейчас посмотри на Него хорошенько: вот шагает Господь всяческих, совсем один, босиком – посочувствуй Ему изо всех сил, почувствуй то же, что и Он. Вот Он подходит к Иордану. Иоанн, завидев идущего к нему Иисуса, показывает на Него пальцем и говорит: «Вот Агнец Божий, Который берет на Себя грехи мира (Ин 1, 29). Я видел, как на Нем пребывал Дух Святой, когда я крестил Его». И на другой день, когда Иисус прогуливался по берегу Иордана, Иоанн увидел Его и вновь сказал: «Вот Агнец Божий». Тогда Андрей и еще один из учеников Иоанна пошли за Иисусом. А милостивый Господь жаждал их спасения и, чтобы завоевать их доверие, обернулся к ним и сказал: «Что вам надобно?» А они говорят: «Равви, где ты живешь?» И Он повел их к дому, в котором остановился в тех местах, и они провели там с Ним целый день (Ин 1, 39). Потом Андрей привел к Иисусу брата своего Петра. Господь принял его с радостью, ибо знал, что сделает из него в будущем. И сказал ему: «Ты наречешься Кифа, что значит «камень» (Ин 1, 42). Так свел Он с ними знакомство и достаточно сблизился.

Затем, желая вернуться в Галилею к матери, Господь Иисус ушел из тех мест и пустился в обратный путь. Ты теперь посмотри на Него сочувственно и пройди вместе с ним весь путь. Вот Он идет, как обычно, в одиночестве, босой, по такой длинной каменистой дороге четырнадцать миль.

Когда Он добрался до дому, мать, увидев Его, несказанно обрадовалась. Вот она встает, выбегает ему навстречу и крепко обнимает Его. Вот сам Он почтительно кланяется ей и кормильцу Своему Иосифу, и остается с ними жить, как обычно.

Глава XVIII. О том, как Он открыл книгу в синагоге (Лк 4)

До сих пор, милостью Божией, мы касались жизни Господа Христа по порядку, не пропуская почти ничего из того, что с Ним случилось или сам Он сделал. Но дальше я собираюсь поступить по-другому. Потому что приводить тебе отдельное размышление обо всем, что Он сказал и сделал, было бы слишком долго, тем более, что, по обычаю блаженной Цецилии, мы должны, постоянно и ревностно размышляя о делах Христа, хранить наши размышления в тайне нашего сердца. Итак, выберем из Его деяний несколько, и о них станем прилежно размышлять, и так вплоть до Страстей Христовых: там уже ничего не следует пропускать.

Среди всех Его дел и слов есть такие, которые нам никак нельзя упустить; о них мы поразмышляем в свое время в своем месте. Однако я впредь не намерен трактовать каждое размышление подробно, разве что изредка. Тебе теперь хватит общего указания: всякий Его поступок и всякое слово помести перед своим умственным взором; побеседуй с Ним об этом; постарайся стать для Него своей, близкой и домашней. Самое большое наслаждение, и самое прочное благочестие, и, собственно, весь плод этих размышлений состоит в том, чтобы всегда и везде неотрывно смотреть на Него с благоговением, наблюдая за каждым Его действием: когда Он общается с учениками и когда говорит с грешниками, когда проповедует перед народом, когда идет и когда сидит, когда спит и когда бодрствует, когда ест и когда прислуживает другим за столом, когда исцеляет больных и когда совершает иные чудеса. Во всех этих случаях смотри на него внимательно, следи за каждым Его жестом и в особенности не спускай глаз с Его лика, если только сможешь вообразить его – ибо мне это кажется труднее всего. Будь внимательна, не пропусти момента, если Сам Он вдруг милостиво взглянет на тебя. Вот тебе наставление; применяй его впредь и возвращайся назад, чтобы поразмыслить подробнее обо всем, что я, может быть пропущу. Я стану рассказывать кратко, где-то сокращая размышления, где-то пропуская Его деяния, а ты потом возвращайся назад к этим местам, и довольно тебе.

Итак, приступим к дальнейшему повествованию.

После того как Господь Иисус вернулся с крещения, Он, Учитель смирения, повел свою жизнь так же смиренно, как и прежде. Однако то здесь, то там он проявлял Себя: кого-то наставлял, кому-то проповедовал, впрочем, не публично[80]. Ибо нигде не говорится, чтобы на протяжении следующего года Он открыто взялся за дело проповеди. От Его крещения до чуда на свадьбе в Кане прошел ровно год – день в день. Иногда Он где-то проповедовал, а ученики Его крестили, но ни сам Он, ни Его люди не начинали регулярной проповеди до заточения Иоанна в тюрьму, как они сделали это после. Тем самым Он дает нам еще один пример поразительного смирения. Как мы можем благочестиво заключить, Он смиренно уступал место проповедника Иоанну, неизмеримо низшему Себя. Итак, Он приступил к делу проповеди не с шумом и помпой, а смиренно и потихоньку.

Однажды в день субботний Он вошел в синагогу вместе с прочими прихожанами еврейской церкви и встал читать из книги Исайи (Лк 4, 16). И прочел место, где было написано: «Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня и послал Меня благовествовать нищим» (Ис 61, 1–2). И, закрыв книгу, сказал: «Ныне исполнилось писание сие, слышанное вами» (Лк 4, 20).

Посмотри на него: как смиренно Он берется исполнять обязанности чтеца, как читает им вслух с добрым и спокойным выражением на лице, как излагает Писание и как смиренно начинает заявлять о Себе: «Ныне исполнилось писание сие» (Лк 4, 21), то есть Я есмь Тот, о Ком здесь сказано. И глаза всех в синагоге были устремлены на Него (Лк 4, 20) – так сильно действовали Его слова, так прекрасен был Его смиренный облик. Он и вправду был прекрасней всех, Он был и красноречивей всех. О том и о другом было сказано у Пророка: «Ты прекраснее сынов человеческих; благодать излилась из уст Твоих» (Пс 44, 3).

Глава XIX. О призвании учеников (Ин 1; Лк 5; Мф 4; Мк 1)

И начал Господь Иисус призывать учеников и заботиться о нашем спасении, всегда сохраняя прежнее Свое смирение. И призвал Петра и Андрея, в три приема: сперва, как мы рассказывали выше, Он познакомился с ними, когда был на Иордане. Потом он позвал их с лодки, когда они ловили рыбу – об этом рассказывает Лука (Лк 5, 2 и далее). В тот раз они пошли с Ним, собираясь вскоре вернуться к своим занятиям; но начали слушать Его поучения. В третий раз – об этом рассказывает Матфей – Он нашел их на лодке и сказал: «Идите за Мною и Я сделаю вас ловцами человеков». И они тотчас, оставивши сети, последовали за Ним (Мф 4, 19 и далее). Подобным же образом Он призвал Иакова и Иоанна, в два приема; об этом рассказано в тех же двух местах, что и об Андрее с Петром. Иероним говорит, что Иоанна Он призвал со свадебного пира[81]; однако в тексте Евангелия ничего об этом нет. Еще Он призвал Филиппа, сказав ему: «Иди за Мной» (Ин 1, 43), и Матфея мытаря (Мф 9, 9). Как были призваны остальные, в Писании не сказано.

А ты поразмысли и посмотри, как Он ведет себя, призывая их, и как с ними беседует. Погляди, как ласково Он их зовет, как держит себя с ними просто, по-домашнему, как Он доступен и услужлив, как привлекает их внутренне и внешне: ведет домой к Своей матери, запросто приходит домой к ним. Он учит их и наставляет и заботится о них так, как только мать может заботиться о единственном сыне. Говорят, святой Петр рассказывал: когда они вместе где-нибудь ночевали, Он вставал ночью посмотреть, не раскрылся ли кто из них во сне и накрывал их одеялом с нежнейшей любовью. Ибо он знал, чтó сделает из них. И хоть были они люди грубой жизни и низкого рождения, Он намеревался поставить их во главе всего мира, полководцами в духовной войне всех верных. Встань на место Бога, посмотри, с кого началась Церковь[82]. Господь не захотел избрать мудрых и могущественных века сего, дабы деяния, которым надлежало совершиться, не были приписаны им самим; Он оставил это себе, и в Своей благости, могуществе и мудрости искупил нас.

Глава XX. О чуде претворения воды в вино, совершенном на брачном пире (Ин 2)

В точности неизвестно, чья была свадьба в Кане Галилейской; этого вопроса касается учитель в «Схоластической истории»[83]. Однако мы с тобой станем размышлять так, что это была свадьба Иоанна Евангелиста, как утверждает Иероним в Предисловии к комментарию на Евангелие от Иоанна[84].

На свадьбе была наша Госпожа, но была она там не как по сторонняя приглашенная, а как старшая сестра, как первая по рангу и достоинству, в доме сестры своей как в своем собственном доме, как устроительница и хозяйка брачного пира; такой вывод мы можем сделать из трех указаний. Во-первых, в Евангелии сказано, что мать Иисуса была там, а об Иисусе и Его учениках – что они были приглашены туда; то же следует понимать и обо всех остальных бывших там гостях. Когда сестра Госпожи, Мария Саломея, жена Зеведеева была у нее в Назарете, который отстоит от Каны на четыре мили или около того, она рассказала, что хочет устроить свадьбу своего сына, и Госпожа отправилась в Кану вместе с ней и пришла туда на несколько дней раньше, чтобы все приготовить, так что когда явились приглашенные гости, она уже была там. Во-вторых, об этом мы можем заключить из того, что она сама обратила внимание на недостаток вина. Значит, она не была одной из возлежащих гостей, но была распорядительницей пира, и потому увидела, что ей не хватит для всех вина. Ибо, если бы она тогда возлежала среди пирующих, разве поднялась бы почтительная мать со своего места рядом с Сыном среди мужчин? А если бы она была в другом месте, среди прочих женщин, разве заметила бы она нехватку вина раньше, чем любая другая? А если бы и заметила, разве встала бы из-за стола, где трапезничали женщины, и пошла бы к Сыну? Это очевидно несообразно. Поэтому наиболее вероятно, что она не возлежала с остальными. К тому же о ней говорится, что она была чрезвычайно услужлива. В-третьих, она сама велела слугам пойти к Сыну и выполнить ее поручение; из чего видно, что она там распоряжалась и управляла свадьбой. Именно поэтому она так встревожилась, что вина не хватит.

Итак, теперь посмотри: вот Господь Иисус ест вместе со всеми, как обычный человек из народа, и сидит Он на месте низком, не там, где большие люди – это мы можем понять из хода самого рассказа. Ибо Он не желал, по примеру гордых, возлежать за обедом на почетном месте, ведь Он собирался учить: «Когда зван будешь на свадебный пир, ложись на последнее место» (Лк 14, 10), а Он начал прежде делать, а потом – учить (Деян 1, 1).

Посмотри и на Госпожу – услужливую, деятельную, озабоченную, как бы успеть все сделать, и все успевающую, показывающую слугам, что и как подать возлежащим. И вот, когда пир уже близится к концу, возвращаются к ней слуги и говорят: «У нас нет больше вина, чтобы подать гостям». А она отвечает: «Я позабочусь, чтобы у вас было вино. Подождите немножко». И выходит к Сыну – а Он, как я уже сказал, сидел в конце стола, возле двери в комнату – и говорит Ему: «Сынок, у нас здесь вина не хватает, а сестра наша бедная, и я не знаю, как нам быть». А Он отвечает: «Что Мне и тебе, Жено?» (Ин 2, 4). Жестокий ответ. Однако Он отвечал так ради нашего наставления, как объясняет Бернард в шестой беседе на Богоявление:

«Что Тебе, что ей, Господи? – Но разве она не мать, разве Ты не Сын? Ты спрашиваешь, что ей за дело до того, что Ты благословенный плод чрева ее (Лк 1, 42) непорочного? Но разве не она зачала Тебя, не нарушив стыда, разве не родила Тебя, не осквернив девства? Разве не в ее чреве Ты оставался девять месяцев? Разве не ее девичьи сосцы тебя вскормили? Разве не от нее Ты сбежал в двенадцать лет в Иерусалиме и не к ней вернулся? А теперь, Господи, чтó Ты сердишься на нее, чтó говоришь ей: какое тебе дело до Меня? – Важное, с какой стороны ни посмотреть. Однако я уже вижу совершенно ясно, что Ты не сердился и не хотел смутить нежную почтительность Твоей матери-девы, когда сказал: «Что Мне и тебе?» Ведь просьбу ее Ты исполнил без промедления – когда по ее наставлению подошли к тебе слуги, Ты тотчас сделал то, что мать велела им у Тебя просить. Но зачем, братия, зачем Он так грубо отвечал ей вначале? – Исключительно ради нас, чтобы мы, обратившись к Господу, уже не тревожились о плотских наших родителях, чтобы мирские заботы и нужды не мешали духовному упражнению. Ибо пока мы от мира, мы, как известно, должники наших родителей. Но после того, как мы покинули самих себя и оставили все заботы о себе, мы тем более свободны от заботы о родственниках. Мы читаем о некоем брате, подвизавшемся в пустыне: когда пришел к нему его плотский брат просить помощи, он отослал его к другому их брату, потому что сам он, дескать, уже умер. Пришедший брат удивился и сказал, что тот третий их брат умер и помочь не может; на что пустынник отвечал, что он умер тоже[85]. – Итак, Господь преподал нам самый лучший урок, чтобы мы не беспокоились о наших родных по плоти больше, чем того требует религия, когда сам Он своей Матери – и такой матери! – ответил: «Что Мне до тебя, женщина?» Точно так же и в другой раз, когда Ему сказали, что мать Его и братья стоят у дверей, желая поговорить с Ним, Он сказал в ответ: «Кто матерь Моя и кто братья Мои?» (Мф 12, 48). – Где теперь те, кто так плотски и суетно заботились о плотских род ных своих, словно предстоит им жить вместе вечно и забота их не окажется напрасной?»[86] Вот что пишет Бернард.

Итак, мать, нисколько не разочарованная подобным ответом, но твердо уповающая на милость Его, возвратилась к слугам и сказала: «Ступайте к Сыну моему и сделайте, что Он вам скажет» (Ин 2, 5). Они пошли и наполнили кувшины водой, как велел им Господь. Сделали, и Он сказал им: «Теперь почерпните и несите к распорядителю пира» (Ин 2, 8). Тут ты прежде всего обрати внимание, как незаметно действует Господь и как скромно. Во-первых, он отсылает слуг к более почтенному мужу. Во-вторых, когда Он говорит: «Несите», – Он посылает их к сидящему далеко; значит, сам Он сидел не близко. Но распорядитель пира сидит на самом почетном месте, следовательно, Господь не захотел сесть на почетном месте рядом с ним, а смиренно выбрал Себе место низкое. И вот слуги налили вина распорядителю и прочим, и при этом, конечно, всем рассказали о чуде, ибо знали, как оно совершилось; и уверовали в Него ученики Его. А когда пир закончился, Господь Иисус отозвал в сторону Иоанна и говорит: «Отпусти эту жену твою и следуй за Мной: Я поведу тебя к браку более высокому». И тот последовал за Ним (Мф 4, 20).

Итак, Господь присутствовал на свадьбе; тем самым Он одобрил плотский брак как Божье установление. Однако Господь отозвал Иоанна со свадебного пира и откровенно дал ему понять, что духовный брак намного достойнее брака плотского[87].

И ушел оттуда Господь Иисус с намерением отныне прилюдно и открыто совершать дело спасения людей. Но прежде Он хотел проводить мать домой. И впрямь: подобной Госпоже подобало подобное сопровождение. И вот вместе с ней, Иоанном и прочими учениками пошли они в Капернаум, недалеко от Назарета, а оттуда, через несколько дней, в Назарет. Погляди на них, как они шагают по дороге парами. Вот смиренно идут мать и Сын, пешком, но с какой любовью друг к другу. О, что за пара! Никогда на земле такой не видано. Погляди и на учеников: они почтительно следуют за ними, прислушиваясь к словам Господа, ибо Он не бывает празден, но всегда и везде делает или говорит что-то доброе. С таким спутником и самый долгий путь не мог наскучить идущим.

Глава XXI. О Нагорной проповеди Господа (Мф 5)

Созвал Господь Иисус учеников своих и увел их с собой от многолюдства и поднялся с ними на гору Фавор близ Назарета, в двух милях от города, дабы напитать их своим красноречием[88]. В самом деле, подобало научить их прежде прочих, ибо Он намеревался поставить их над прочими учителями и вождями. Там учил Он их многому, и речь Его была великолепна и весьма содержательна, что не удивительно: ведь Господни уста составляли ту речь. Учил Он их о блаженствах, о молитве, о посте, о милостыне и о многом другом касаемо добродетелей: все это ты можешь найти в Евангелии (см. Мф 5, 6 и 7). Прочти внимательно, перечитывай почаще и выучи на память, ибо это вещи наидуховнейшие. Я же сейчас не стану это разбирать – получилось бы слишком долго; кроме того, такие проповеди не очень хорошо подходят для размышлений. Впрочем, ради твоего наставления я иногда буду вставлять подобные вещи, когда это мне покажется уместным, а также моральные рассуждения и авторитетные мнения святых.

Здесь же достаточно будет коснуться лишь того обстоятельства, что Господь начал свою проповедь с бедности, давая понять, что бедность есть первое основание всего духовного упражнения. Не может успешно следовать Христу – зерцалу бедности – тот, кто обременен временными вещами. Ибо не свободный, но раб тот, кто привязался душой к преходящим вещам. Поэтому сказал Господь: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное» (Мф 5, 3). Если я сердечно люблю какую-то вещь, я добровольно делаюсь ее рабом. Ведь любовь – тяжесть души, увлекающая ее туда, куда сама устремляется, как говорит Августин[89]. Поэтому ничего не следует любить, кроме Бога, разве что ради Бога. И поэтому справедливо бедный называется блаженным: любя Бога, он не ценит все прочее, и, значит, в большой степени уже соединился со своим Богом. Об этой бедности Бернард говорит так:

«Бедность – словно огромные крылá, на которых можно быстро взлететь к Царствию Небесному. За нею следуют прочие добродетели, но их обетование – в будущем. Бедности же спасение не обещается, а дается. Поэтому о бедных сказано в на стоящем времени: «Ибо их есть Царство Небесное». И немного дальше добавляет: «Случается нам видеть бедных малодушных и печальных; если бы они стяжали истинную бедность, они чувствовали бы себя как цари, более того, как цари небес. А есть и такие, кто хотят быть бедными, но лишь при условии, что ни в чем не будет у них недостатка. Они возлюбили бедность, но не желают терпеть никакой нужды»[90]. И в другом месте: «А я, если вознесен буду от земли, все унесу с собой (Ин 12, 32)[91]. И не сочтите, что я нагло, не имея на то права, присваиваю себе слова Брата моего, которому силюсь подражать. Пусть не думают богатые века сего, что братья Христовы обладают только небесными богатствами, раз им сказано: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное». Нет, они владеют всей землей, по слову Апостола: «Мы ничего не имеем, но всем обладаем» (2 Кор 6, 10). Они обладают всем, не попрошайничая, как нищие, но как подлинные хозяева; тем больше хозяева, чем меньше жаждут обладания. Для верующего человека его богатство – весь мир. Весь в самом прямом смысле, ибо все в мире, как приятное и счастливое, так и противное и враждебное, равно служит ему и содействует ему ко благу (Рим 8, 28). Человек алчный жаждет земных благ, как нищий; верный презирает их, как хозяин. Первый, обладая, нищенствует; второй, презирая, сохраняет для себя. Спроси любого из тех, кто ненасытным сердцем (Пс 100, 5)[92] жаждет преходящей прибыли, что он думает о людях, продающих свое имение и раздающих бедным (Мф 19, 21), чтобы за земные средства купить Царство Небесное, разумно ли они поступают, или нет? – и он, без сомнения, ответит: Разумно. Спроси его тут же, почему он сам не делает того, что считает правильным? – и он скажет: Я не могу. Почему? – Конечно же, потому, что хозяйка его, алчность, не позволяет. Ибо он не свободен; то, чем он, по видимости, обладает – не его; он сам себе не принадлежит. И вправду: если богатство – твое, потрать его с прибытком, поменяй земное добро на небесное. Если не можешь этого сделать, я скажу, что ты не хозяин своим деньгам, а раб. Ты сторож их, а не владелец»[93]. Вот что говорит Бернард.

Но вернемся к нашему размышлению. Взгляни на Госпо да, понаблюдай за ним там, на горе: как Он смиренно сидит прямо на земле, а вокруг Него ученики. Как Он стоит там среди них, словно один из них, и как Он говорит к ним – любовно, доброжелательно, прекрасно и действенно, ведя их к делам добродетели. И сейчас, как и всегда, как я уже говорил тебе в общем моем наставлении, попытайся увидеть Его лицо. Потом переведи взгляд на учеников: как почтительно, смиренно, сосредоточенно, изо всех сил напрягая ум, они смотрят на Него, вслушиваются в чудодейственные слова, запоминают их и наслаждаются великим наслаждением от того, что слышат и видят. И ты наслаждайся; смотри на Него, когда Он говорит; подойди поближе к ученикам – может быть, они тебя позовут; оставайся там так долго, как даст Господь. А когда Он закончит проповедь, смотри внимательно на Господа Иисуса, как Он вместе с учениками спускается с горы; как дружески беседует с ними; как потом шагает по дороге; как собрание этих простецов следует за Ним, подобно стаду, беспорядочно, не по чинам и должностям. Как они, словно цыплята, семенящие за курицей, стараются каждый поближе протиснуться к Нему, чтобы лучше слышать. Как позже побежит к нему навстречу восторженная толпа, неся с собой больных, чтобы Он исцелил их. А Он станет всех исцелять (Лк 6, 19).

Глава XXII. Как Господь исцелил раба сотника и сына царедворца (Мф 8)

Был в Капернауме один центурион, то есть командир сотни солдат, и был у него больной раб (Лк 7, 1–2). Полон веры, послал он за Господом Иисусом, чтобы тот вылечил раба. А Господь смиренно ответил посланному: «Хорошо, Я приду и исцелю его» (Мф 8, 7). Узнав об этом, центурион отправил посланного назад к Нему со словами: «Господи! Я не достоин того, чтобы Ты вошел под кров мой; но скажи только слово, и мой мальчик выздоровеет» (Мф 8, 8). Иисус же подивился его крепкой вере и не пошел дальше, и исцелил раба на расстоянии. И пока он был в том же городе, один местный царедворец пришел к Нему собственной персоной и просил Его пойти с ним к нему домой и исцелить его больного сына. Но Иисус идти не захотел, сына же исцелил (Ин 4, 46–54).

Здесь ты поразмысли вот о чем: как велика была в глазах Господа заслуга центурионовой веры; как смиренно согласился Господь идти к рабу, а от пышности царского дома уклонился. Еще поразмышляй о том, что мы не должны взирать на лица: ибо здесь Господь оказал больше чести солдатскому рабу, чем царскому сыну. Так и мы не должны делать ничего напоказ и не следовать требованиям внешней пышности. Служить надо всякому, кто нуждается в помощи, принимая в соображение не положение, а его намерения или то, хороший ли он человек; и не для того, чтобы угодить ему, а лишь из любви к ближнему.

Глава XXIII. Как Господь исцелил расслабленного, спущенного с крыши (Мф 9)

В том же городе Капернауме учил Господь в одном доме, и собрались там фарисеи и законоучители многие из всех городов Иудеи и из Иерусалима. И пришли туда какие-то люди и принесли с собой паралитика. Они хотели войти в дом, чтобы Господь исцелил больного. Но в доме было так много народу, что они не могли войти. Тогда они залезли на крышу и оттуда спустили паралитика и положили его прямо перед Иисусом. А Господь Иисус, видя веру их, сказал: «Отпускаются тебе грехи твои» (Мк 2, 5). Фарисеи же и учители закона наблюдали за Ним со злобой и говорили между собой, что Он богохульствует (Мф 9, 3), ибо один лишь Бог может отпускать грехи (Мк 2, 7). Он же, дескать, приписывает Себе Божие. Они ведь думали, что Он просто человек. Тогда Господь, добрый и милостивый, испытующий сердца и утробы (Пс 7, 10), сказал им: «Что вы помышляете злое в сердцах ваших?» (Мф 9, 4). И добавил: «Чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет на земле власть прощать грехи», – сказал Он расслабленному: «встань, возьми постель твою и иди». Он тотчас встал и, взяв постель, вышел перед всеми, так что все изумлялись (Мк 2, 10–12).