Помоги проекту - поделись книгой:
С выпивкой подошел Харви. Сплошь скотч. Я вылакал. Почему это жужжанье разговаривающих людских существ бывает таким бессмысленным? Я заметил, как женщина, которую мне представили как мать невесты, светит много ноги, и выглядело это вовсе недурно, весь этот долгий нейлон с дорогими каблуками-шпильками, плюс маленькие драгоценные кончики возле носков. У идиота от такого началась бы чесучка, но я же только полуидиот.
Я встал, подошел к матери невесты, резко задрал ей юбку на бедра, быстро поцеловал в прелестные колени и взялся пролагать поцелуями путь наверх.
Свечи помогли. Всё.
– Эй! – вдруг проснулась она. – Вы что это такое себе
– Я из вас всю срань выебу, я буду вас ебать, пока у вас из жопы говно не западает! Чё на эт скажете?
Она толкнула, и я грохнулся навзничь на коврик. Потом я валялся на спине, биясь, пытаясь подняться.
– Проклятая амазонка! – завопил на нее я.
Наконец, три или четыре минуты спустя, мне удалось встать на ноги. Кто-то засмеялся. Затем, обнаружив, что стопы мои снова плоско стоят на полу, я направился в кухню. Налил выпить, опустошил. Затем налил добавки и вышел.
Вот они: вся эта чертова родня.
– Рой или Холлис? – спросил я. – А чего вы не развернете свой свадебный подарок?
– Ну да, – сказал Рой, – почему бы и нет?
Подарок был обернут в 45 ярдов станиоли. Рой просто разворачивал фольгу все дальше. Наконец распутал.
– Счастливого брака! – закричал я.
Они все это увидели. Комната очень притихла.
То был гробик ручной работы, изготовленный лучшими умельцами в Испании. У него имелось даже розовато-красное фетровое донышко. Он был точной копией гроба покрупней, вот только, наверное, делали его с большей любовью.
Рой одарил меня взглядом убийцы, сорвал этикетку с инструкцией, как ухаживать за полировкой дерева, швырнул ее внутрь гробика и захлопнул крышку.
Все стало очень тихо. Единственный подарок успеха не снискал. Но они вскорости взяли себя в руки и вновь понесли всякую херь.
Я умолк. Я на самом деле очень гордился этой маленькой домовиной. Много часов искал подарок. Чуть с ума не сошел. А потом увидел его на полке, совсем одного. Потрогал его снаружи, перевернул вверх тормашками, потом заглянул внутрь. Цена была высока, но я платил за совершенное мастерство. Древесина. Петельки. Всё. В то же время мне требовался какой-нибудь аэрозоль от муравьев. В глубине магазина нашел какой-то «Черный флаг»[26]. Муравьи свили себе гнездо под моей парадной дверью. Все барахло я отнес к прилавку. Там стояла юная девчонка, я сложил все перед ней. Показал на гробик.
– Знаете, что это?
– Что?
– Это гроб!
Я открыл его и показал ей.
– Эти муравьи меня с ума сводят. Знаете, что я сделаю?
– Что?
–
Она рассмеялась:
– Вы мне весь день спасли!
Молодежь нынче на мякине не проведешь; они совершенно высшая порода. Я расплатился и свалил оттуда…
Но теперь, на свадьбе, никто не смеялся. Вот от скороварки, обмотанной красной ленточкой, они были б счастливы. Или нет?
Харви, богатей, наконец оказался среди них самым добрым. Может, потому, что ему по карману была доброта? Тут я вспомнил кое-что из своих чтений, что-то из древнего китайца:
– Ты бы предпочел быть богатеем или художником?
– Я б лучше был богатым, потому что художник, похоже, вечно сидит на ступеньках у богатея.
Я сосал свою квинту и мне уже было до лампочки. А потом вдруг раз – и все закончилось. Я был на заднем сиденье моей собственной машины, Холлис опять ее вела, бородища Роя вновь трепала меня по лицу. Я сосал квинту.
– Слышьте, ребята, а вы мой гробик выкинули? Я вас обоих люблю, знаете же! Зачем вы мой гробик выкинули?
– Гляди, Буковски! Вот твой гробик!
Рой протянул его мне, показал его мне.
– А, прекрасно!
– Хочешь его назад?
– Нет! Нет! Мой подарок вам! Ваш единственный подарок! Оставьте себе! Пожалуйста!
– Ладно.
Дальше ехали сравнительно спокойно. Я жил в переднем дворе недалеко от Голливуда (конечно же). Машину пристроить – убой. Потом они отыскали место где-то в полуквартале от дома, где я жил. Поставили мою машину, отдали мне ключи. Затем я увидел, как они идут через дорогу к своей. Понаблюдал за ними, повернулся идти к себе и, пока еще глядел на них и держался за остаток квинты Харви, зацепился башмаком за край штанины и рухнул. Пока падал навзничь, первым инстинктом моим было оберечь остаток той доброй квинты, чтоб она не раскололась о цемент (мать с младенцем), и, пока падал спиной, я пытался удариться плечами, держа и голову, и бутылку повыше. Бутылку я сохранил, а вот голова запрокинулась назад в тротуар, ТРЕСЬ!
Они оба стояли и смотрели, как я падаю. Оглушило меня почти до бесчувственности, но я умудрился завопить им на всю улицу:
– Рой! Холлис! Помогите мне дойти до моей парадной двери, пожалуйста, я ранен!
Они мгновенье постояли, глядя на меня. Потом сели в машину, завели мотор, откинулись на спинки и клево так отъехали прочь.
Мне за что-то отплачивали. За гроб? Чем бы ни было оно – использование моей машины или меня самого как шута горохового и/или свидетеля… употребление меня исчерпалось. Человеческая раса всегда была мне отвратительна. По сути, отвратительными их делала эта болезнь семейных отношений, куда входила женитьба – обмен силой и выручкой, – которая болячкой, проказой становилась затем: твоим ближайшим соседом, твоим кварталом, твоим районом, твоим городом, твоим округом, твоим штатом, твоей страной… из глупости животного страха все цапают друг дружку за жопы в улейных ячейках выживания.
Я все это и получил, я понял это, когда они меня бросили, умолявшего их.
Еще пять минут, подумал я. Если мне удастся пролежать тут еще пять минут и никто меня не потревожит, я встану и доберусь к себе, попаду внутрь. Я последний изгой. Пацан Билли[27] рядом со мной – пшик. Еще пять минут. Дайте мне только добраться до моей пещеры. Я починюсь. Когда меня в следующий раз позовут на какое-нибудь их мероприятие, я им сообщу, куда его засунуть. Пять минут. Больше мне ничего не нужно.
Мимо прошли две женщины. Повернулись и посмотрели на меня.
– Ох, ты глянь на него. Что случилось?
– Он пьян.
– Он не болен, правда?
– Нет, посмотри, как он держится за эту бутылку. Как младенец.
Ох блядь. Я заорал снизу на них:
– Я ВАМ ОБЕИМ МАНДЫ ОТСОСУ! МАНДЫ Я ВАМ ОБЕИМ ОТСОСУ ДОСУХА, ПЁЗДЫ!
– Ууууууу!
Обе они вбежали в стеклянную жилую многоэтажку. Через стеклянную дверь. А я остался снаружи не в силах подняться, свидетель чего-то. Мне нужно только добраться до себя – в 30 ярдах, а дотуда три миллиона световых лет. Тридцать ярдов до арендуемой передней двери. Еще две минуты, и я б сумел встать. Всякий раз, как ни попробую, я все больше креп. Старому пьянчуге всегда удастся, если предоставить ему довольно времени. Одну минуту. Еще одну минуту. Я б сумел.
И тут вот они. Часть безумной семейной структуры Мира. Психи вообще-то, едва ли задающиеся вопросом, что заставляет их делать то, чем они занимаются. Свой двойной красный огонь они оставили гореть, когда останавливались. Затем вышли. У одного был фонарик.
– Буковски, – произнес тот, что с фонариком, – у вас, похоже, никак не получается не нарываться, правда?
Он знал мою фамилию откуда-то, с других разов.
– Послушайте, – сказал я, – я просто споткнулся. Ударился головой. Я никогда не теряю чувств или связности. Я не опасен. Чего б вам, ребята, не помочь мне добраться до моей двери? До нее 30 ярдов. Просто дайте мне рухнуть на кровать, и я все засплю. Вам не кажется вообще-то, что это будет очень достойный поступок?
– Сэр, две дамы сообщили, что вы пытались их изнасиловать.
– Господа, я б
Один легавый все время светил мне в лицо своим дурацким фонариком. От этого у них мощное чувство превосходства.
– Всего 30 ярдов к Свободе! Вы это понимаете, парни?
– Вы самое потешное зрелище в городе, Буковски. Предоставьте-ка нам алиби получше.
– Ну что ж… вот это, что распростерлось перед вами на мостовой, – конечный продукт свадьбы, дзенской свадьбы.
– Хотите сказать, что какая-то женщина в самом деле пыталась на вас
– Не на
Легавый с фонариком двинул мне им по переносице.
– Мы просим уважать офицеров правопорядка.
– Извините. На миг я забыл.
Кровь текла мне по горлу, а потом к рубашке и на нее. Я очень устал – от всего.
– Буковски, – спросил тот, кто только что применил фонарик, – почему у вас никак не получается не нарываться?
– Хватит уже этого навоза, – сказал я, – давайте просто поедем в тюрьму.
Они надели браслеты и швырнули меня на заднее сиденье. Все тот же печальный расклад.
Ехали медленно, беседуя о различных возможных и безумных штуках – вроде того, чтоб расширить переднее крыльцо, или бассейн выкопать, или лишнюю комнату пристроить сзади для Бабули. А когда дошло до спорта – это же
Потом меня проволокли через мукомолку. После того, как до моей двери оставалось 30 ярдов. После того, как я побывал единственным человекообразным в доме с 59 людьми.
Вот я опять в этой долгой очереди как-то виновных. Молодые ребята не знали, что грядет. Они спутались с этой штукой под названием КОНСТИТУЦИЯ и их ПРАВА. Молодые легавые как в городском трезвяке, так и в окружном на пьяных тренировались. Нужно же показать, что чего-то стоишь. Пока я наблюдал, одного парня посадили в лифт и катали его вверх и вниз, вверх и вниз, и когда он оттуда вышел, едва ли уже можно было понять, кто он или кем был, – черный, орет о Правах Человека. Потом они взяли белого парня, тот что-то вопил о КОНСТИТУЦИОННЫХ ПРАВАХ; четверо или пятеро их взяли и поволокли его так быстро, что сам он идти не мог, а когда его принесли обратно, то оперли о стену, и он просто стоял, дрожа, по всему телу красные рубцы, стоял, трясся и дрожал.
С меня опять сделали снимок. Снова взяли отпечатки пальцев.
Отвели меня в трезвяк, открыли ту дверь. После того все уже свелось к тому, чтобы отыскать место на полу среди 150 других в камере. Один толчок. Повсюду блевотина и ссаки. Я отыскал местечко среди своих собратьев. Я, Чарльз Буковски, представленный в литературных архивах Университета Калифорнии в Санта-Барбаре. Кто-то там считал меня гением. Я растянулся на досках. Услышал юный голос. Мальчишеский.
– Мистер, я вам отсосу за четвертак!
Им полагалось забирать всю твою мелочь, купюры, доки, ключи, ножи, тому подобное, плюс сигареты, и потом тебе выдавали квитанцию на личное имущество. Которую ты либо терял, либо ее у тебя крали. Но деньги и сигареты всегда болтались.
– Прости, парнишка, – сказал ему я, – у меня забрали все до последнего пенни.
Четыре часа спустя мне удалось поспать.
Ну вот.
Свидетель на дзенской свадьбе – и спорить готов, они, жених с невестой, в ту ночь даже не поеблись. Но кто-то точно это сделал.
Из «Почтамта»[29]
В постели передо мной что-то маячило, но сделать с ним я ничего не мог. Лишь пыхтел, пыхтел и пыхтел. Ви была очень терпелива. Я все старался и колбасил, но выпито оказалось слишком много.
– Прости, малышка, – сказал я. Потом скатился. И уснул.
Затем меня что-то разбудило. Ви. Она меня раскочегарила и теперь скакала сверху.
– Давай, малышка, давай! – сказал я.
Время от времени я выгибал дугой спину. Ви смотрела на меня сверху маленькими жадными глазками. Меня насиловала верховная квартеронская чародейка! На какой-то миг это меня возбудило.
Затем я ей сказал:
– Черт. Слезай, малышка. У меня был долгий тяжелый день. Настанет время и получше.
Она сползла. Елда опала, как скоростной лифт.
Утром я слышал, как она ходит. Она все ходила, ходила и ходила.
Примерно 10:30. Мне было худо. Я не хотел сталкиваться с ней. Еще пятнадцать минут. Потом свалю.
Поделиться книгой: