По лисьим следам и хлебным крошкам

Дарья Прокопьева

По лисьим следам и хлебным крошкам

Красноносая мелкая девчушка вывернула из подворотни и, тяжело дыша, прижалась спиной к стене дома. Дом этот стоял на самой окраине деревушки со странным названием Разлей-Вода, а за ним начиналось раскинувшееся вширь поле. По осени оно обычно золотилось пшеницей, сейчас же было укрыто белым, едва ли тронутым снегом – только изредка ровное полотно пересекали следы маленьких лап.

Девчушка вдохнула поглубже и вся содрогнулась – воздух был ледяной, колючий, так и царапнул по горлу. Тут же захотелось закрыть варежками лицо, да только варежек не было: если присмотреться, девчушка вообще была одета пребедненько. Тулупчик на ней был явно с чужого плеча и, коротенький, не скрывал подола тонкого белого платьица. Валенки, наоборот, казались большими – тонкие ножки болтались в них, как ложка в стакане. А вместо шарфа и шапки из-под тулупа выглядывала одна только шаль, но тут уж добротная, тёплая и такая большая, что хватило и шею закрыть, и головку укутать.

– Она туда побежала, я видел! – мальчишеский голос раздался далеко позади, но разнёсся, казалось, по всей деревеньке.

Девчушка замерла и даже дышать перестала, прислушиваясь. В паре улиц отсюда троица парнишек остановилась на перекрёстке, заспорила. Преследуемая ими воришка довольно фыркнула: пока они решат, куда бежать, она уж точно успеет скрыться.

На всякий случай девчушка огляделась. Вокруг не было ни души, вся деревня сбилась в тесную церковку. На это воришка и рассчитывала, когда пробиралась к пекарне. Да только не учла, что мальчишки захотят улизнуть посередь службы.

– Хватит чепуху молоть, я же сказал – сюда!

Нужно было поторапливаться. Решительная, девчушка сбросила на землю узелок с ещё тёплым хлебом, скинула с плеч и положила поверх тулупчик и стянула шаль. Из-под серой шерсти вырвался на волю огненный всполох – пышная копна рыжих непослушных кудрей. Девчушка тряхнула головой, словно желала ещё сильней разбросать волосы по плечам, выпрыгнула из валенок и ступила босыми ногами прямо на снег.

– Эй, я, кажется, видел! – крик послышался ближе, чем можно было ожидать.

Но девчушки уже и след простыл. Там, где она недавно стояла, на снегу стояли валенки, рядом лежало скомканное платьице. А под тканью – она вдруг зашевелилась – обнаружилась маленькая востроглазая лисица.

Пыхтя, она выбралась из платья и деловито огляделась по сторонам. Мальчишек не было видно, но, судя по звукам, они уже подбирались к окраинам деревеньки. Не теряя времени даром, лисичка сунула голову в узелок так, чтобы он повис на пушистой шее, развернулась, подцепила зубами платьишко и с досадой поглядела на валенки – прихватить ещё и их не было никакой возможности. Такое добро пропадёт!

Лисица печально покачала головой и, скрепя сердце, всё же потрусила в сторону видневшегося вдали леса. К тому моменту как злосчастные мальчишки появились на краю поля, там уже никого не было – кроме валенок, вызвавших бурное обсуждение и не менее бурные споры. И никто не обратил внимания на следы на снегу, которых стало чуточку больше прежнего.

Также никто не догадывался о маленьком домике в лесу, верстах эдак в пяти от деревни. Когда-то он принадлежал лесничему, но после того, как в ельнике завёлся леший, желающих занимать эту должность поубавилось. Можно понять – людей тот не жаловал и развлекался тем, что запутывал для них даже самые короткие тропы.

С другой стороны, к животным и иже с ними леший относился благосклонно. Так что он не имел ничего против, когда в заброшенном домике поселилась семья оборотничек – лисиц, способных по желанию принимать человеческое обличье. Тем более, что и было-то их немного: одна взрослая, одна помладше и третья совсем уж кроха, больше похожая на комок шерсти. Среднюю звали Аглая, и это она сейчас, тяжело дыша, бежала к домику.

Выглядела она, как нетрудно теперь догадаться, сущей лисицей. Всё было при ней: острые уши, пышный хвост, рыжая шубка с белым воротничком. От обычной лисички Аглаю отличала разве что странная ноша – узелок с одеждой и хлебом и белая тряпка в зубах, подозрительно напоминавшая платье.

Не задумываясь, она вбежала на порог деревянного домика и боднула входную дверь. Та с негромким скрипом открылась, впуская лисицу в натопленную, тёмную гостиную. Сидящая в кресле-качалке женщина даже не обернулась, а вот ползающая по полу маленькая девочка оживилась:

– Глаша! – ткнула она пальцем в лисицу.

Та мотнула головой в знак то ли приветствия, то ли раздражения, и скрылась в одной из смежных комнат. Изнутри раздался стук, шорох, шуршание – шум доносился целых десять минут, прежде чем на пороге вновь появилась, но уже не лисица, а девушка.

– Ну здравствуй, кренделёк, – улыбнулась она, подхватывая на руки суетившуюся внизу сестрёнку. – Соскучилась?

– Ещё бы! – ответ последовал звонкий и незамедлительный.

Маленькая Лада уцепилась за шею Аглаи ручками и на секунду крепко-крепко прижалась. В нос той ударил запах дома: тепла, молока, сушёных трав и мазей, какими мама обычно лечила девочкам содранные коленки. На душе вмиг стало спокойно и хорошо.

– Я тоже тебя люблю, – промурлыкала Аглая в мягкие кудри сестрёнки и с сожалением, но всё же опустила девочку на пол. – Сбегай, посмотри, что я принесла.

Ладу не нужно было просить дважды. Аглая ещё не успела выпрямиться, а сестрёнки и след простыл – только и слышно было, что быстрый топот маленьких ножек. В тот же момент остановилось мерное покачивание кресла:

– И что же ты принесла?

Мама не очень любила вылазки Аглаи в деревню. Она считала их опасными, безрассудными и абсолютно ненужными – скрепя сердце, Аглая готова была с этим согласиться. Каждый раз, пробираясь в людские поселения, она вынуждена была скрываться: рыжих там не любили, подозревая то в оборотничестве, то в ведьмовстве, а воришек и вовсе терпеть не могли. Да и без хлеба и сладостей вполне можно было обойтись, дичи в доме вполне хватало. Но всё равно удержаться от побегов в деревню было категорически невозможно!

– Да так, взяла немного свежего хлеба, – Аглая уж постаралась, чтобы голос звучал как можно спокойнее, равнодушнее: мол, задачка была пуще лёгкого.

– И чем же ты за него заплатила?

– Ничем. Так взяла, – тут она приосанилась, скрестила на груди руки.

Мама нахмурилась, покачала головой недовольно, и это было намного хуже, чем если бы она прикрикнула и сжала подлокотники кресла. Огорчение и раздражение Аглая могла пережить, но сейчас в маминой позе виделось разочарование.

– Но ведь праздник! – выпалила девушка, не в силах вынести этого чувства.

– Какой праздник, о чём ты говоришь? – устало спросила мама.

Аглая вспомнила: та не бывала среди людей очень, очень давно. Мама не помнила шумных зимних посиделок и тягучих песен, даже про каравай, вон, не помнила. Наверное, потому всё это казалось ей лишним и глупым.

– Рождество, мама, – медленно проговорила Аглая, наконец подходя ближе к матери и опускаясь рядом с ней на колени. – Люди чтят своего бога, поют, а вечером едят всякие вкусности и ломают хлеб, как тот, что я принесла.

– Ну, а мы ж здесь причём? – «Мы не люди», не сказала она.

– Не при чём, – согласилась Аглая. – Но ведь весело же. Сядем за одним столом, пожелаем друг другу хорошего, устроим праздничную трапезу. Чем мы хуже них?

Выражение маминого лица неуловимо изменилось. Из разочарования в непонимание, из непонимания – в сочувствие. Она поглядела на Аглаю сверху вниз, погладила по волосам, как маленькую.

– Ну, чего ты, – почти проворковала она. – Ничем не хуже, просто у нас другие традиции. Зачем нам чтить чужого бога и отмечать чужие праздники?

– Потому что зимой нашего нет? – наобум спросила Аглая.

Мама вдруг рассмеялась. Аглая в последнее время не часто слышала её смех – тяжело быть радостной, когда живёшь почти что отшельницей и общаешься только с детьми да, изредка, с неразговорчивым лешим. На неожиданный звук из дальней комнаты высунулась Лада, воротник которой был усыпан крошками.

– Иди сюда, моя маленькая, – позвала мама, не оборачиваясь: шаги своих дочек она различала на слух. – Сядь рядом с сестрёнкой.

Лада послушно плюхнулась рядом с Аглаей, прижалась плечом к плечу. Мама наклонилась, смахнула с её одежды крошки, и только потом продолжала:

– Твоя сестрёнка говорит, что у нас зимой праздников нет. А я скажу, что это неправда – вот, совсем недавно, в начале декабря, был Карачун1, а сейчас – Коляда. Можно прыгать через костёр, по гостям ходить…

Тут она неловко умолкла: им-то ходить было не к кому. Не к лешему же, честное слово…

– Так ведь у них так же! – воспользовавшись маминым промедлением, выпалила Аглая. – Люди и по гостям ходят, и через костёр прыгают. Значит, и мы так праздновать можем?

– А где мы костёр разожжём, в лесу? – мама вновь покачала головой. – Опасно это, девочки, только внимание привлечём.

На лице Аглаи легко можно было прочесть разочарование. Да и Лада, казалось, расстроилась: только услышала про гулянья, и тут же узнала, что они для семьи под запретом – никакому ребёнку такого не пожелаешь! Вон, и губа нижняя дёрнулась, будто вот-вот заплачет.

– Ладно, – увидев это, смилостивилась мама. – Быть, Аглая, по-твоему.

Та просияла.

– Но осторожно! – осадила мама. – Отпразднуем, но тихо, без шума. Сходим, поздравим лешего. Ужин приготовим. У людей на базаре дичь продадим, сладостей вам купим. Орешки в меду в эти дни, пожалуй, можно себе позволить…

Тут уж Аглая не выдержала – кинулась на шею маме. Лада за спиной заверещала, бросилась к ним же в объятья. Мама опять рассмеялась – надо же, второй раз за день!

– Ну, хватит-хватит, – она аккуратно высвободилась из объятий девочек. – Надо хорошенько подумать, как это провернуть, чтобы нас не заметили. По-хорошему, послать бы кого-нибудь вместо нас торговать…

– Так ведь некого.

Мама задумчиво поглядела на Аглаю, но промолчала. Покивала только – мол, права ты Аглая, права. Но той показалось, что сделано это было как-то неискренне.

На следующий день Аглая проснулась позже обычного. Когда она открыла глаза, сестрёнки в спальне уже не было, а из большой комнаты доносился грохот посуды и голоса. Аглая нахмурилась: говорила не только мама.

Вставая и одеваясь, девушка продолжала прислушиваться. Постепенно она разобрала, что в комнате был какой-то мужчина. Это Аглая категорически не понравилось: чужие в их дом допускались редко, а чужие мужчины вообще никогда. Даже леший обычно топтался на пороге, хотя уж ему бы мама в визите не отказала – хранитель леса немало помог им при переселении, и сейчас частенько интересовался делами семейства. Вот только в обычный дверной проём он, бывший ростом с дерево, никак не прошёл бы.

– Мы будем слишком заметны, – меж тем, увещевала мама незнакомца. – И речь не о рыжих волосах, их-то мы можем и спрятать. Но представь, как будет выглядеть чужая женщина, которая невесть откуда является в деревню, да ещё и со связкой беличьих хвостов?

Аглая аккуратно приоткрыла дверь. В щелочку она видела край стола, всё остальное закрывала мамина спина. К кому она обращалась, понять было нельзя.

– Наконец проснулась? – мама едва заметно повернула голову, показывая, что вот теперь она говорит с Аглаей.

Скрываться больше не было смысла.

– Доброе утро, – она, смачно зевнув, вошла в комнату.

Благодаря печке, там было теплее, чем в спальне. Маленькая Лада спокойно сидела на полу, перебирая игрушки: деревянных мишек, зайчиков и волков – кого угодно, кроме лисичек. Мама суетилась у плитки, следя за греющейся водой для чая. А за столом, подальше у окна, сидел незнакомец.

– Здрасьте, – кивнула ему Аглая.

– Доброе утро, – мужчина доброжелательно, располагающе улыбнулся, отчего доверия к нему не добавилось ни на йоту.

Он был очень, очень подозрительным.

Во-первых, потому что был симпатичным – немного худощавым, но жилистым и в целом хорошо сложенным, с тонкими и немного лисьими чертами лица. Аглая могла бы принять его за своего собрата, если бы не тёмные волосы и зелёные, цвета хвои глаза.

Во-вторых, потому что был очень сдержанным. Говорил вроде бы вежливо, но без каких-то подробностей – вон, даже не посчитал нужным представиться. Сидел в открытой позе, рук не прятал, вертел в ладонях пустую кружку, а глазками по сторонам так и стрелял: явно видел, как исподтишка прислушивается к разговору Лада, как подозрительно поглядывает на него Аглая.

И, в-третьих, потому что явился сразу после того, как мама заявила, что за помощью их семье обращаться не к кому. А ведь мама от своих девочек обычно ничего не скрывала, даже самого постыдного – обе, например, знали, что их папа был человеком, что любовь с ним была нарушением закона, что именно из-за этого их семья оказалась изгоями. Но этого человека и Лада, и Агата видели впервые.

– Ну, чего замерла? – недовольно спросила мама.

От неё тоже не укрылось, как Аглая смотрела на гостя. Послушная до поры до времени, та отвела взгляд, села за стол и принялась изучать древесные узоры. Комната погрузилась в неуютное молчание, только булькала вода в кастрюле да поскрипывали половицы под мамиными ногами.

Вдруг крышка кастрюли застучала. Мама подхватила полотенце, сняла воду с огня и щедро плеснула в чайник. Засушенные листочки заплясали внутри – среди прочего, Аглая узнала листья пустырника, который обычно давали им для спокойного и крепкого сна.

– Пара минут, и будет готово, – мама улыбнулась и наконец-то опустилась на один из стульев, ровнёхонько между Аглаей и подозрительным гостем. – А ты скажи пока, что насчёт нашей просьбы?

Незнакомец ответил не сразу. Пожевал невесть откуда взявшийся в руках прутик, поглядел в потолок. Аглая уже готова была обрадоваться – вот он откажется, и тогда на базар и за хлебом пошлют её! – но тут мужчина перевёл взгляд на маму и медленно, с лёгкой неохотой кивнул:

– Можно. Мне и самому пора туда наведаться, да всё откладываю. Не люблю я людей, смотреть на них тошно.

Аглая коротко зыркнула в его сторону, удивившись – не человек. Принюхалась, пытаясь понять, с кем столкнулась, но не учуяла ничего, кроме запахов леса, через который незнакомец прошёл.

– Понимаю, но нам самим туда путь заказан, – мама, убедившись, что чай заварен, поднялась и принялась разливать его по кружкам. – Тем более, старшая моя там набедокурила…

– Мам! – сорвалось у Аглаи.

Незнакомец с любопытством поглядел на неё, и Аглая снова потупилась. Щёки от стыда загорелись: повела себя, как ребёнок, как дурочка, да ещё и мама – нашла, кому обо всём разбалтывать!

– Расскажешь?

Мама не ответила. Незнакомец больше ничего не сказал. Молчание затягивалось, и Аглая осторожно подняла голову – мужчина смотрел прямо на неё.

– Вы у меня спрашиваете?

– Никто лучше тебя не знает, что там стряслось.

Поразительно. У Аглаи никто обычно не выспрашивал подробностей её вылазок, даже мама – ей хватало пары фраз, чтобы найти, к чему прицепиться. Незнакомец же как будто не спешил осуждать Аглаю, а хотел выслушать её точку зрения. Нет, правда, поразительно.

– Ну… – протянула она. История вдруг показалась очень глупой, а собственные действия не совсем правильными. – Я, кхм, взяла в пекарне хлеб и чуть не попалась каким-то мальчишкам.

– Взяла? – он вскинул бровь. – То есть?..

– Украла, ага. Да, не очень хорошо получилось…

Аглая снова уставилась в стол. Рыжие кудри упали, закрывая лицо и пряча её от внимательного, видящего насквозь взгляда. Да что он за существо-то такое?

– Вину искупить хочешь? – вдруг спросил незнакомец.

– В смысле? – она зыркнула на него сквозь пелену волос.

– Ты выглядишь так, будто раскаиваешься, – мужчина пожал плечами. – Я подумал, тебе станет легче, если ты извинишься и сделаешь что-то для этих людей.

– Но вы же сказали, что их не любите.

– И что?

– Если не любите, то почему так хорошо относитесь?

– А это не хорошо, это справедливо. Пекарь с семьёй мне ничего плохого не сделали, и тебе, я думаю, тоже. Зачем с ними по-плохому поступать?

– Потому что у них хлеба много, могли бы и поделиться? – Аглая сказала наобум: она сама не была уверена, действительно ли так думает, или просто использует подходящую отговорку. Но незнакомец отнёсся к её словам всерьёз:

– У вас с семьёй много мяса, но если бы я просто пришёл и взял себе тушку – как думаешь, вы были бы рады?

Аглая знала, что нет. Мама каждый день выходила на охоту, и всегда возвращалась запыхавшейся, взъерошенной и уставшей. Она тратила много сил на то, чтобы достать им еды – каждая тушка дорогого стоила. Как, вероятно, и хлеб.

– Ладно, я поняла, – Аглая вздохнула. – Мама, что за учителя воспитания ты к нам привела?

Тут голос неожиданно подала Лада. Девочка тихо хихикнула – раз, другой, а потом вдруг залилась звонким смехом, тыча в Аглаю пальцем. Та непонимающе глядела на сестрёнку, пока та не успокоилась: