– Да зачем же мне твоя кукуруза, Ермолаевна? У меня своей полно! – спокойно отвечал сосед.
– А то ты не знаешь!!! – Нюрка не стала долго выяснять отношения, увидела соседку, которая по мнению её настраивала мужа своего против нее. И Пошла врукопашную. Сосед еле разнял их. И оскорбленная Нюрка ушла домой, а когда спесь прошла, поняла, что челюсти вставной нет. Потеряла в бою. И решила идти просить помощи у другого соседа, дальнего родственника.
– Ой Ваня, сто было-о-о! Ой сто было-о-о! Я ее курку по горбу лупила палкой! Так дрались, так дрались! Сто шелюсть мою уставную потеряли, обышкалася, нигде нету. Там пару жележных жубов было, можеть Шашка твой поищит?
Иван, отойдя от смеха, решил помочь соей тетке, пол дня искали челюсть. А к вечеру пропажа нашлась. Принес тот самый сосед. Каким образом так получилось, что во время драки ее челюсть зацепилась за его штанину, никто не понял. Так он с челюстью проходил весь день, только в к вечеру обнаружил сюрприз от Нюрки. Сколько раз мирили, объясняли. Все равно, он оставался виноватым, пока Нюрка не переехала.
– Рассказывал как-то сын мой, про друзей из города! – Фомич закурил папиросу и начаа рассказ.
Приехали к нам как-то гости. Друг с работы, с женой Лариской и дочкой Катеринкой.
– Петька, я слышал, что у матери твоей, вся деревня и полгорода мясо, да яйца покупает еще. Хвалят! Продай, а?
– Да я тебе и даром отдам! – говорю, – Только сходить надо, узнать, есть или все распродала уже. А она с работы в пятом часу приехать должна.
Пока ждали, посидели за столом, «поговорили», пока жены шторы разглядывали, да моя экскурсию по дому проводила. Кто их баб поймет, одна увидела шторы у другой! Надо такие же! И давай мужу плешь проедать!
«Наговорились» до такой степени, что мои ноги уже категорически отказывались идти к матери, а раз пообещал, то надо. Лариска своего за шиворот и в машину, хорошо, хоть сама за рулем. Моя кричит, подождите, свекровь приехала сейчас все будет.
– Катюша, сходи к бабушке Тане, возьми яиц, а тебе мороженного, мно-ого куплю! – стоило только сказать про мороженое, дочку, как ветром сдуло.
Спустя пару минут, из-за угла появилась мать, что-то ворчащая себе под нос, перед ней вприпрыжку Катюшка. Спустя несколько секунд нытья, дочка отвоевала пакет с яйцами и понеслась к нам.
Не успели сказать осторожней, как под ногу попался предательский камешек, и, размахивая пакетом, как пропеллером, она полетела на дорогу, и со всей силы стукнула пакет о землю, а потом еще и сама на него упала.
Лежа на пакете, с вдребезги разбитыми яйцами. К.тюшкаа выпучила глазенки, думала ругать будем. Лежала долго, видимо придерживаясь принципа «Лежачего не бьют».
Жена побежала ее поднимать. Лариска начала причитать, да милому своему подзатыльники отвешивать:
– Приперся, яиц ему мало! Дите разбилася! Тебе кабану здоровому несла!
Одна бабуля оставалась спокойной, тихо вздохнула, и, заглядывая в пакет, сказала:
– Чего переполоху навели! Ну, ничого, теперча яичницы нажарим!
Так оно и было.
3. Пьяные байки Фомича
Фомич, как любитель пропустить рюмочку для настроения, сейчас не злоупотреблял выпивкой и часто вспоминал, какие приключения может принести «Зеленый змей». Слышал много примеров как нельзя пить, да и что греха таить, сам в молодости этим делом баловался.
Есть у меня друг, Василь зовут. Любитель пропустить рюмочку, да закусить соленым огурчиком. Да так что бы ни дома это было, а где-нибудь на природе, гурман он у нас. Для этого и прикупил себе запорожец, чтобы на природу выезжать или порыбачить с друзьями. Красный, намытый и начищенный как медный пятак, запорожец стоял в ожидании своего хозяина, который метался по дому в поисках удочек и рыболовных снастей.
– Чего это Василь машину намыл так? – спросил я его внучку, Леночку, которая возилась в песочнице.
– Деда на рыбалку собрался! – радостно заявила она.
– Вот, как. А что ж это он меня не позвал! – раздосадовался я в душе.
– Так он завтра собирается, а сегодня сказал, рыбкам телевизор поставит! – Леночка хихикнула, – Деда Фома, а что рыбки по телевизору смотреть будут? Мультики?
– Ох, не знаю, Ленуся. Сейчас у деда спросим! – улыбнулся я, и направился в дом к другу.
– О, Фомич! Здравствуй! – он поднял седую голову и протянул руку для приветствия.
– Здорово, Василь! – ответил я на рукопожатие, – А ты куда собрался?
– Да, поеду сети поставлю, а завтра на рыбалку с утреца, с удочкой. А то с одной удочкой сытым не будешь! – поднял палец кверху друг.
– А меня чего не позвал? – возмутился я.
– Дык, завтра и поедем. А сегодня, чего ты валандаться будешь, со своей больной ногой. Я сетей много набрал, рыбы и тебе и мне предостаточно будет! – спокойно ответил Василь, продолжая складывать в большую сумку сети, которые он с любовью называл «телевизором».
– Василь, я с тобой! Моя Матрёшка послезавтра только от детей приедет, скучно мне!
– О, что ж ты сразу не сказал! Давай с ночевкой? Костер разведем, ухи наварим, под рюмочку? – Василь довольно потер руки.
– А, давай, сейчас я только соберу вещи! – и я, предвкушая небольшое приключение, пошел, домой насвистывая песенку.
Собрав все необходимое: удочки, сети, накопав опарышей, бутылочку и харчей, я заскочил в огород, чтобы сорвать немного лучка, да петрушки в уху. Благо, что уже своё выросло. И довольный, как слон, я направился к Василю.
Как, оказалось, собирался он ехать не на пруд, как я подумал изначально, на речку, километров за пятьдесят от нашего села. Видите ли, он слыхал где-то, что там клёв хороший. Ну, что делать, согласился.
Ехали мы долго, мало того, что его запорожец в пути поломался пару раз, но рукастый Василь, каждый раз его чинил без проблем, так он еще решил в город заскочить, чтобы докупить беленькой.
Уже ближе к вечеру, когда начало темнеть, мы вырулили на проселочную дорогу. А вдалеке послышался гром.
– Вот чего еще не хватало! – пробубнил я.
– Да, не переживай, он далеко! – довольно сказал Василь, а я чего-то переживал сильно, как оказалось не напрасно, спустя минут двадцать, припустил такой дождь, что нам пришлось остановиться. Как дырка в небе прорвалась, такой силы был дождь, что в метре от машины ничего не было видно. А вскоре и совсем потемнело. Василь, недолго думая, достал с заднего сидения бутылку, и пару раз отпил прямо из горлышка, занюхав рукавом, передал мне со словами: «Для согреву!»
Где-то просидев в темноте час, уничтожив одну бутыль из запасов, и все соленые огурцы, мы решили продолжить путь.
– Фомич, не переживай ты так! – Василь, как всегда был спокойный и довольный, что мне его по голове захотелось огреть, желательно чем-нибудь тяжелым.
– Да, ну тебя! – тяжко вздохнул я, – Хоть дождь прошел, уху на завтра наверно придется отложить!
– Посмотрим! Немного осталось, и будем на месте! – Василь, почесав затылок, завел мотор, включил фары, и мы поехали.
Запорожец кряхтел, елозя колесами в грязи, которая разлеталась в разные стороны от машины. И вскоре мы выехали на асфальтную дорогу. Чтобы не терять ни минуты, Василь прибавил газу, до упора вжав педаль в пол. Подлянки никто не ожидал, асфальтная дорога резко закончилась, и мы попали в грунтовую глиняную жижу, вперемешку с грязью. Что произошло в тот момент в голове Василя, я не понял, толи примерещилось что, толи дорога поплыла перед глазами. Он дал по тормозам и резко вывернул в сторону руль. От чего бедный запорожец, задрав нос, полетел вверх. И прилично встряхнув нас, заглох и завис в воздухе. Как потом сказал Василь (сам этого не помню), я, выпучив глаза вместо того, чтобы открыть бардачок и достать фонарь, дернул ручку двери и с характерным звуком, падающего мешка с дерьмом, рухнул вниз. А хитрый Василь, поняв, что происходит что-то неладное, добрался до фонаря, и осветил лобовое стекло. Каково было его удивление, когда он понял, что запорожец висит на березе, он не мог передать словами, только матерился, на чем свет стоит. Ловкий, не смотря на свой возраст и больные суставы, он вылез из машины и как-то умудрился спуститься по дереву вниз. Где нашел меня в беспамятстве и привел в чувства.
– Фомич! Надо друга железного спасать, как же я без него? – причитал Василь.
– Может, до села ближайшего дойдем? Там мужиков попросим помочь? – предложил я, потирая ушибленную голову, видимо на нее приземлился, когда из машины вывалился.
– Да пока мы дойдем, его или на металлолом распилят, или он рухнет вместе с деревом! Надо рубить! – с отчаяньем в голосе выдал Василь.
Но, увы, все инструменты и еда и теплые вещи остались в багажнике, запорожца. А все попытки его открыть, успехом не увенчались. Любое резкое движение, раскачивало дерево, оно тяжело скрипело, готовое в любой момент рухнуть. Но нашему счастью, вместе со мной из машины вывалился нож, как я на него не упал? Наверно Бог отвел. Так вот, вместо ароматной ухи, с петрушечкой, мы пилили березу. И не абы как! А ножом, в час по миллиметру, чтобы не дай Бог, любимый запорожец Василя не рухнул. Ближе к рассвету, неприятно хрустнув, дерево завалилось набок, благополучно спустив железного друга Василя. Он и причитал над ним, и гладил по капоту, и рукавом стекла протирал. Я, конечно, умилялся, но с Василём, с тех пор, зарекся ездить.
– Алёшекнька, а ты когда-нибудь был заграницей? – Фомич с серьезным видом скручивал папиросу, только что набитую ароматным табаком.
– Бывал пару раз по работе! – я пожал плечами, не вдаваясь в подробности.
– А к нам когда-то американец приезжал, Ильиничны дочка привозила. Так мы его, это, встретили, что он до сих пор вспоминает русский, как же это слово-то новомодное? А, русский экстрим!
В девяностых дочка Ильиничны закончила институт, и уехала жить в Москву, с супругом. Жили бедно, инженеры в то время не нужны были, поэтому они крутились, как могли, и на рынке торговали, и уборщицей работала. А потом постепенно все наладилось. С зятем открыли фирму свою, и потихоньку начали подниматься. Приехал к ним на переговоры, какой-то важный гость из Америки. И все бы ничего, да узнав, что у них есть родня в деревне, изъявил желание увидеть «Настуоящий русский диврэвня».
– Мэри-я! – на ломанном русском заявил он.
– Да, Джон? – Мария, дочка Ильиничны, была декой хваткой, и не могла упустить важного клиента, схватывала его настроение на лету.
– Я ныкогда не быль в русский диврэвня. Вы можете показать экскурсия? – он поправил очки, – Я все оплачивать!
– Мама, выручайте! – это первое, что сказала дочка по телефону, когда сказала, что какой-то американец решил приехать в гости.
Как не причитала, как не ворчала, Ильинична, дочь стояла на своем, мол, потерпите три дня.
Вся деревня с нетерпением ждала приезда, американского гостя. Местная самодеятельность уже и песни величальные приготовила, и каравай испекли, костюмы русские народные нашли. Все, как нужно. Не хватало, только балалайки и медведя.
Американца решили поселить к Ильиничне, поэтому ее муж бегал по дому с молотком и прибивал, полочки, шкафчики. Все что раньше Ильинична с любовью приклеивала скотчем. Сама же хозяйка дома наварила борща, настирала и накрахмалила простыни, соседка натирала до блеска бутыль с самогонкой и художественно складывала квашеную капусту, другая добротными кусками резала сало, узорами складывая стебельки лука.
– Никитична, ты натюрморт решила написать? Давай уже беги за ведром с тертой морковкой. – Феня, любезная моя, это же обычный человек, вы его, как на убой накормить решили?– проворчал проходящий рядом супруг.
– Ничего, завтра доедим, и вообще, надо сделать все так, чтоб за державу не было обидно.
Муж махнул рукой и поплелся делать навес на дворе, чтобы в случае дождя можно было посидеть, в доме-то вся улица не поместится.
И вот этот знаменательный день настал, к дому подъехало несколько иномарок, из первой выскочила дочка, что-то объясняя большому накаченному мужику с чемоданом в руках.
Вскоре из машины вышел, маленький и щуплый мужчина, с огромными глазами, и искренней улыбкой, как у ребенка.
– О, май гад! Раша! Настоящий русский диврэвня и крестьяне! – вылепил он на одном дыхании, при упоминании крестьян толпа, которая собралась поглазеть на американца, ехидно захихикала.
– Хай, житэли русский диврэвня! – он улыбался и чуть ли не прыгал на месте.
После минутного восхищения, он наконец-то обратил внимание на женщин в сарафанах, с красными щеками, и улыбками похожими на оскал.
– О май гад! Матрешки! – он схватился за голову.
– Он непутёвый? Кого он там гадом называет? – тихо прошептала Ильинична.
Матрешки запели, начали водить вокруг гостя хороводы, потом передали ему каравай.
– Мэри? Это что? – он с ужасом смотрел на огромный хлеб с косичками, в середине которого стояла маленькая чашечка с солью.
– Джон, это каравай, его нужно окунуть в соль и съесть! – пояснила Катя.
– Окей! – недолго думая он оторвал корочку, и что есть силы, зачерпнул соли и съел. Отплевывался, конечно, долго, но боевое крещение прошел.
После шумной встречи, он захотел в душ. А душ летом, какой, на улице, бочка с водой, да деревянный каркас, оббитый железом. Муж Ильиничны пару минут объяснял, как им пользоваться.
Спустя полчаса, Джон пришел, укутавшись в теплое полотенце, и заявил, что горячую воду отключили.
– Да не, – по-простому начал он, – Это теплая вода у тебя закончилась, я тебе из колодца долил.
Настал вечер, вся улица собралась на посиделки, за столом. Мужики наперебой рассказывали истории, то про медведей, то, как голыми руками ловили рыбу, чуть ли не в два метра длиной.
После очередной рюмки «русский водка», а в действительности шестидесяти градусного самогона Ильиничны, кто-то решил напугать гостя и одевшись в старую шубу, с ревом выскочил из темноты. Иностранец не испугался, а что-то бормоча на своем, ринулся в бой.
– Я убить медвед! – с воплем бросился мужика в шубе.
– Убьет Иваныча! – мужики бросились спасать «медведя».
Пока американец дубасил половником Иваныча, мужики орали : «Прикинься мертвым!», бабы спрятали половину самогона..
– Я победить медведа, фото с трофей! – американец достал камеру.
Машка, дочка Ильиничны, сделала пару кадров, хорошо, хоть в темноте не было выпученных глаз Иваныча, которого американец придавил ногой. На этом успокоились. Застолье пошло по новому кругу, выпили за медведя, потом обнаружили, что выпить-то нечего, и кто-то принес на пробу свой самогон. И пошло, поехало. Дегустировали до четырех утра.
Нашим-то мужикам ничего, привыкшие. А этого потом отхаживали полдня.
– О май гад! Май гад! Я умирать!! ( Машка сказала, что это он так Бога зовет). Вы просто не победит народ, после вчера банкет, сегодня вы бодры или, как это называт? – с ледяным полотенцем на голове, он лежал на кровати, периодически, что-то бормотал на своем языке.
К обеду он отошел, покушал манки, ополоснулся ледяной водой. И решил осмотреть дотостопримечательности. Его так поразила деревня, что он гостевал у нас почти неделю.
– Алёшенька, я тут давеча у Федора Никитича был, дочка его, Ленка, замуж вышла в соседнюю деревню, тут километров десять, не больше. Как к нам из города ехать, не на право, а прямо надо ехать. Так вот чего хотел рассказать. У Никитича сват, человек удивительный, во-первых, везучий на приключения, во-вторых, любитель выпить, а в-третьих, его чувству юмора мог бы позавидовать сам Петросян. Так вот, вид у свата немного доходящий, как он сам говорит ни крови, ни кожи. Высокого роста, с блестящей, как зеркало, большой лысиной. Долго сосед не пил, пока повод не появился. Свадьба старшего сына. Невестка, Ленка, добрая, всем всегда поможет, подскажет.
После недельного гуляния, сват естественно отходил долго, и остановиться не мог. Хоть и безобидными концертами, нор родню сильно донимал. Каждый вечер играл на баяне и пел частушки. Свекровь и муж уехали в город по делам, и приказали Ленке пьяного свекора из дома не выпускать.
Сначала он любыми способами и ухищрениями просил невестку его выпустить, дошло и «до звезды с неба». Девушка была непреклонна. Потом грозился биться головой в дверь, но невестка его быстро успокоила. Когда все попытки были исчерпаны, сосед решился на побег. Невестка не будь глупой, пока он пытался, открыть замок, заколотила дверь досками, и, схватив из летней кухни сковородку, с грозным видом, стала поджидать у окна.
На это представление собралось пол улицы. От смеха полегли все, когда смелый и уверенный в себе сосед, не обращая ни малейшего внимания, на окружающих, открыл двухстворчатое окно и пятой точкой вперед начал выползать, а когда случайно обернулся и увидел невестку со сковородкой, с криком «Я понял! Я сам!», пулей влетел обратно, закрыл окно и исчез из поля зрения. Пить сосед не перестал, но Ленку побаивается.