Помоги проекту - поделись книгой:
Так он просидел около пяти минут, ничего не произошло, спор мужики проиграли, герой собрался идти к будке сторожей в колхозе.
– Ну вот! И ничего тут страшного! Тишина и спокойствие! – громко сказал он.
– Ага, хорошо! – раздалось сзади, – Спокойствие…
Петро успел побледнеть, посинеть и позеленеть за секунду, дар речи пропал, как у первобытного, мог только издавать звуки, а ноги и руки отказали сразу. Спустя пару секунд начал себя мысленно успокаивать, мол, показалось. Начал вставать, а подняться не может, за бурку кто-то назад тянет. Он набрался наглости давай тянуть на себя, а не ту-то было, за бурку дернули, Петро аж пошатнулся.
–Затянет к себе в могилу! Спаси Господи! – перекрестился Петро, сбросил с плеч бурку и пустился наутек.
Дома под чутким руководством жены, которая не понимала в чем дело, накапал валерьянки, прочитал не раз молитву и закрылся на замок.
А спустя какое-то время в дверь начали стучать.
–Пришел за мной! Домой! Марьянка, прячься куда можешь! – тихо сказал он своей жене.
–Ты куда залез! Что за тобой ночью приходят! В карты играл? – схватилась супруга за полотенце.
–Это покойник! Нечисть! – прошептал он.
–Пить меньше надо! – жена разозлилась и ухватив скалку потяжелее, пошла открывать дверь.
– Привет Марьяна! – раздались знакомые голоса.
–Проходите, ваш друг совсем плох стал! – ответила жена.
Когда в комнату вошли, гадко посмеиваясь, Серега и Иван с буркой в руках, все стало на свои места.
Оказывается, два этих чудака, пришли раньше, подпитые, пока ждали Петро, в голову пришла больная идея подшутить над другом. Сначала хотели просто, с криком выскочить из-за забора, но потом им показалось, этого будет мало. И пока Петро философствовал, придавили его бурку.
Марьяна хохотала до слез от рассказа друзей, а Петро сначала хотел броситься в драку, а потом и сам рассмеялся.
– А вот еще вспомнил! Дождь, собака навеял! Это мне кум рассказывал! – Фомич закурил самокрутку с крепким табаком, и, откашлявшись снова начал рассказ.
– Жил у нас в деревне кузнец, Николай звали, человек с золотыми руками, чего только не делал и цветы из железа, и палисадники, да был у него один недостаток – пил он. Пил долго и безбожно. Да тут и горе у него случилось, брат умер. Он с ним, редко виделся, родители разошлись, еще когда они маленькие было, лет по пять-семь. Разъехались по разным городам, и сыновей разделили. Так и дожили, считай до старости, а хоронить брата пришлось Николаю, так как родни у того больше не было. Кузнеца, это совсем подкосило, и он начал допиваться до таких зеленых чертей, которые его сопровождали к белке в гости. И в один прекрасный день, белка все-таки пришла к нему сама.
Декабрь не задался, и вместо солнечных и морозных дней, почти на полмесяца в наших краях засел дождь. В этот день он лил как из ведра, не прекращаясь ни на минуту. Ближе к вечеру начал срываться долгожданный снег, и столбик градусника стремительно пополз вниз. Николай уже сбился со счета, когда открывал очередную бутылку, чтобы залить свою тоску. И приключилась с ним горячка. В одном исподнем белье, ни с того, ни с сего, понесся на кладбище. Хорошо жил не далеко.
На могиле брата завывал, так что местные собаки в будки прятались. Выл, пока не стемнело, потом видать от холода протрезвился и сообразил, что холодно, сам не дойдет. А люди сейчас с электрички идти будут, может, кто и доведет до дома, руки и ноги совсем окоченели. Тело сковало от холода.
Потом начал выть уже от того, что замерз ни рукой, ни кого пошевелить не может.
Через какое-то время электричка пришла, люди, укутавшись в шарфы и воротники, неспешно шли домой. Когда услышали завывания с кладбища, прибавили ходу. Наблюдая за тем, как люди отдаляются, Николай, испугался, что здесь так и замерзнет, что есть силы, рванул с места, не замечая, что вместо крика «Помогите!», у него получается только нечленораздельное мычание.
Что было, когда люди, обернувшись в темноте, увидели нечто белое, летящее со стороны кладбища, да еще и воющее, так что в жилах стыла кровь. Толпа бросилась наутек, приведение не отставало. Так добежали все вместе до дома Николая. Он, высоко подняв нос, зашел в ворота, на прощание, бросив толпе:
– Так и помереть можно! Никакой помощи! – он хлопнул дверью.
Это он куму рассказал, когда тот его лечил. Застудился Николай, с воспалением легких, три недели пролежал в больнице. Пил только по праздникам, да и прожил еще много лет, и внуков помог вырастить, и правнука!
Фомич был в хорошем расположении духа, много шутил, сегодня его любимая футбольная команда выиграла. Убежав от своей Матрёшки, он направился ко мне. Сегодня у нас был вечер просмотра фильмов. Его выбор показался мне странным, из всех фильмов, которые я ему предложил он выбрал американский ужастик «Кладбище домашних животных».
– А почему этот? – спросил я.
– Дык, интересно, как там, на западе скотину хоронют! – пожал плечами Фомич, – О, как раз у тему, мне вчера Матрёна рассказала, как соседки на прошлой неделе учудили!
Сидели как-то вечером девчонки преклонного возраста, на скамейке. Беседовали на светские темы, вроде того что вокруг молодежь сплошь наркоманы, да проститутки, лузгали семечки. Никого не трогали.
– Вон, гляди, какая цаца пошла! И шо то за одежда такая, срам не прикрывает? – возмутилась Никитиша, справная женщина, при теле, – В нашу молодость такого не было.
– И не говори. Вот мы на танцы одевались, помню, платье у меня было белое, у черный горошек, косички лентой подвяжу, галоши на ноги и пошла! – поддакивала вторая женщина, постарше, с яркими губами и фиолетовой шевелюрой, Николаевна.
– Вот то ж! Я сейчас чего, напялють штаны, не поймешь, иде девка, иде мужик! Тьфу! – махнула рукой третья женщина, Сергеевна.
Так три девицы бы и продолжали сидеть под окном, да обсуждать молодежь, если бы к ним вскоре не присоединилась еще одна пожилая девчонка, по имени Валентина Ивановна. Женщина явно была в городе, так как шла гордо и при параде, поочередно размахивая то сумкой, то рукой. На голове красовался красиво уложенный пучок, волосы Валентина специально выкрасила в рыжий цвет, перед поездкой в город. Прорисовала тонкие брови, черным карандашом, и подкрасила губы малиновой помадой.
– О, идет! Гляньте-ка на нее! Морду задрала, и не здоровается даже! – проворчала дама с фиолетовыми волосами.
– Ивановна! Не проходи мимо! – крикнула крупная женщина.
– Ой, девочки, а я вас не увидела. Солнце в глаза светит! – спохватилась Валентина Ивановна, толи действительно не видела, толи сделала вид.
– Иде это ты такая нарядная была? – продолжила допрос Сергеевна.
– У город ездила, решила фотокарточку на памятник сделать! – сказала довольная Ивановна, громко поставив сумку на скамейку.
– Кому? – удивилась Никитишна, прекрасно зная, что соседка давно поставила родне каменные памятники.
– Себе! – довольно сказала женщина, – А то, как отойду в мир иной, а у меня и фотографии нормальной нет. А мои остолопы, найдут ту, где я плохо вышла, а мне потом что делать?
– Тьфу, ты! Чего удумала, – недовольно покачала головой Николаевна.
– Совсем сдурела! – вторила ей Никитишна.
– Между прочим, правильно сделала! – внезапно поддержала ее Сергеевна.
– Покажи-ка!
Качеством фотографии подруги были удовлетворены, еще полвечера обсуждали эту тему. Ближе к ночи разошлись по домам, каждая обдумывая, что не мешало бы и ей сделать такую фотографию. Утром Сергеевна, уже ломилась в двери к Николаевне.
– Открывай, клюшка старая! – ворчала она в нетерпении.
– Чего ты кричишь? Иду! – ворчала женщина.
– Я в город еду, тоже решила фотокарточку сделать! – выдала с порога Сергеевна.
– И шо? – женщина с фиолетовой шевелюрой, пытаясь скрыть бигуди платком. Она тоже решила тайком от подруг сделать фотографию, поэтому всю ночь спала на бигудях.
– Поедешь? – Сергеевна буквально не могла стоять на месте.
– Погоди! – и Николаевна кинулась собираться.
Пока пожилые девчонки собирались, к ним присоединилась и Никитишна, которая успела к тому времени побывать у Сергеевны, где ей сказали, что та пошла к Николаевне. И втроем они отправились, покорять своей красотой, фотосалон в ближайшем городе.
Сделав несколько вариантов фотографий, подруги решили посидеть в тени, на скамейке, дожидаясь автобус.
– Ну, карточки на памятник мы сделали. А мне вот интересно, как мы будем выглядеть, лежа у гробу? – выдала хмурая Никитишна.
– Тьфу, еще одна! – выругалась Сергеевна.
– Значит, фотографию делать не тьфу, а тут тьфу? – удивилась Никитишна
– Девочки, а давайте фотографа позовем сюда, спросим, сколько будет стоить, а то ноги не идут уже, – Николаевна, ты помладше будешь, сходи, позови, а?
Женщина отправилась в салон и вскоре вернулась с взволнованным фотографом, который увидел ужасную картину: только, что делавшая у него фотографию женщина, бездыханно лежала на скамейке. Вторая стояла над ней и что-то бормотала.
– Как же так? Вот же жизнь, непредсказуемая штука! – подумал фотограф, – Вот только зачем ее прямо здесь фотографировать. Ну, это не мое дело.
Женщины перешептывались между собой, пока фотограф, сделав максимально серьезное лицо, фотографировал, развалившуюся на теплой скамейке Никитишну.
– Вот, готово! А вы скорую вызывали? – обеспокоенно спросил фотограф, поглядывая на женщин.
– Сколько ж это будет стоить? – прогремела грубым голосом Никитишна, со скамейки.
Онемевший от шока фотограф медленно начал оседать на землю.
Скороую вызвали, впечатлительного паренька долго откачивали, потому что когда он открывал глаза и видел лицо Никитишны, снова терял сознание.
– Как в воду глядел! – сказала она, глядя на бледного паренька.
2. Бытовые байки Фомича.
Как-то приехали к нам родственники из Казахстана, мой брат, с женой и детьми. Чтобы не ударить в грязь лицом, супруга на износ готовила весь день, так сказать показать наши русские блюда, и гостеприимство, правда чего там показывать я не знаю, брат в России всю жизнь прожил, только лет десять назад уехал. Ну, кто их, женщин, поймет?
Приезжают в гости каждый год, и каждый год супруга пытается их чем-то удивить. К столу всегда водку покупали, а на этот раз моя Татьяна Петровна, решила свояка самогонкой удивить. И пошла не абы к кому, а к бабе Шуре, известной самогонщице на всю деревню.
Гости после дороги уставшие, с удовольствием смели все, что было на столе. И самогонка пошла. Крякая перед каждой рюмкой, брат поучал жену: «Вот это я понимаю! Вот это …эх! Пей! Нигде больше такое не попробуешь!» Бутыль разошлась на ура.
На ура провели мы и вечер. Напробовались гости хорошо, просто замечательно. Таня, с племянниками, играли в скорую помощь и лечили Лариску, жену брата. А я как ужаленный бегал за братом, по всей деревне. Он хотел найти бабу Шуру, и заказать в дорогу еще пару бутылок.
Наутро следующего дня, Лариска отошла первая, сказала, что теперь ее очередь удивлять хозяев, и решила устроить день казахской кухни, показать, что научилась готовить.
Вечером мы снова собрались за столом. Без алкоголя, потому что всех, включая детей, воротило от одного слова. Еще бы всю ночь не спать! Лариска приготовила помимо традиционного плова, еще и бешбармак, это такая штуковина из баранины, говядины и еще кучи премудростей, подается с крепким бульоном.
Сначала, честно говоря, боялись, есть, потом увлеклись и наелись от души. Лариска хитрая баба, прищурив глазки, заявила, что после этого блюда, обязательно нужно пить горячий чай. Мы люди простые, и о каких-то подвохах и не подозревали. Какой там горячий чай, после такой еды, от специй ужасно хотелось пить. И недолго думая мы с Таней напились холодной воды.
Весь вечер о спокойствии можно было только мечтать. Теперь лечили нас. От спазмов в желудке хотелось лезть на стены, крышу или еще куда-нибудь повыше, лишь бы это прекратилось. Этой ночью в скорую помощь играли не только дети, но и взрослые. С довольной миной Лариска, бегала за нами и торжественно объявляла, что предупреждала нас. Такая вот, бешбармачная месть получилась.
Пошла как-то мода в деревне домового вызывать, на карандашах. Странное времяпровождение, но бабы наши так увлеклись, что вечером на скамейке, перебивая друг друга рассказывали, что, же им удалось узнать у хранителя домашнего очага, который и не подозревал о такой подлянке.
Однажды и мои клуши, жена с невесткой тоже решили устроить спиритический сеанс. Когда никого не было дома, кроме них и пятилетней внучки, они достали карандаши, и, сложив каким-то известным только им способом, начали задавать вопросы. Насколько я понял, ответы они тоже получали и долго восхищались. В то время в стране была неспокойная обстановка, поэтому, закончив с бытовыми вопросами, они перешли к политическим. Долго допрашивали бедного домового, да так что забыли о притихшей внучке. Очнулись только тогда, когда бедный и скучающий ребенок вышел с огромными ножницами в руках, отрезанной челкой, практически под корень и новой прической, отрезанными по плечи кудряшками, которые раньше заплетались в длинные косички до пояса. Потерявшие дар речи дамы, около минуты стояли, разинув рты, пока не поняли, что произошло. Бросив карандаши, наперебой начали причитать, отчитывая сначала ребенка, потом друг друга. Они вроде бы и не конфликтные, а тут сцепились, припоминая ситуации давно минувших дней. Их спор решила соседка своим истеричным смехом, которая подумала, что что-то у нас случилось. И прибежала на крики, но вместо чего-то страшного увидела, ругающихся дам, и довольного ребенка, который приклеивал к своей футболке красивый тканевый цветок, аккуратно вырезанный с подола супруги, аккурат на пятой точке.
На дворе стояла поздняя осень. Середина ноября бросалась из одной крайности в другую, то мороз, то дождь. Листва совсем опала, оставив деревья голыми, слегка покрытыми коркой льда. Я лежал с подвешенной ногой в больнице, размышлял и придавался унынию. Только я мог на ровной дороге, в трезвом состоянии и здравой памяти, сломать ногу в двух местах. Не только ноябрь, но и вся осень была мерзкой и сырой. Я возвращался после работы домой, и, отходя в сторону, от едущей машины, чтобы не обдала с ног до головы грязью, я решил сойти на обочину. Последнее что помню, это лужа, в которую я упал, поскользнувшись на грязи. Та самая машина и привезла меня в это злачное место, под названием больница. Но хорошо, что мое пребывание здесь подходило к концу. Всеми правдами и не правдами, я выпросил у заведующего отделением, что бы он меня отпустил, под мою ответственность. Оставалось только найти, того, кто сможет меня и мои костыли, отвезти домой. Супруга договорилась с соседом, что тот меня заберет и доставит в лучшем виде.
Настал день «икс», с раннего утра я уже сидел в ожидании. Готов был уже чечетку костылями выстукивать. И только к обеду из коридора донеслось долгожданное: «Илюхин, на выход! За тобой приехали!»
Окрыленный, с помощью медсестричек я вышел во двор больницы, и каково же было мое удивление, когда я вместо обещанного автомобиля, увидел мотоцикл, а рядом с ним довольного собой соседа. Честно говоря, в тот момент у меня было желание бить его костылями, долго и сильно.
– А ты чего… Мне Ирка сказала, что тебя выписывают? – удивленно пробубнил сосед, видя мое недовольно лицо, – Я специально на мотоцикле приехал, думал в пивнушку заскочить, отпраздновать!
– Меня-то выписывают, но ногу в гипсе еще неделю держать! И как мы поедем? Может такси вызову? – почему-то пришло мне в голову, как я раньше до этого не додумался, как говорится, умная мысля, приходит опосля.
– Да, не бойся, доедем. Вот тебе шлем, вот куртка, Ирка передала, держись за меня и все будет пучком! – хохотнул сосед.
Кое-как взгромоздившись на мотоцикл, нацепив шлем и теплую куртку, я был готов в отправке домой. Сосед, походив немного вокруг меня, не придумал ничего лучше, как привязать мою ногу в гипсе к мотоциклу, веревкой. Шумно газанув, как он выразился «повыпендривался перед молоденькими медсестрами», на всех скоростях рванул домой.
Недолго длилось мое внебольничное счастье, не доезжая пару километров до родного дома, уезжая от столкновения с автомобилем, мы резко свернули на замерзшую обочину. Я снова увидел приближающуюся к лицу лужу, но уже замерзшую. Крепко выразился, вспоминая не только матушку нечистого, ненадолго отключился. А очнулся уже в машине скорой помощи, которая снова везла меня в родную палату, я это понял потому как сосед с ссадиной на щеке и огромной шишкой на лбу, сидел рядом с фельдшером, с виноватым видом. Мой дорогой врач долго ржал, по-другому не назовешь, когда утром, на обходе зашел в палату, и снова увидел меня, лежавшего и злого с обеими ногами на вытяжке.
Летняя жаркая ночь, все семейство уже десятый сон видело, а Ленка досиделась допоздна и недавно легла спать. И не проспав и полчаса, проснулась от кошмара. Ей снился какой-то лохматый монстр, который скребся в дверь ее комнаты и рычал, капая слюной на пол. Ленка вскочила в холодном поту, с бешено стучащим сердцем. Кое-как уняв сердцебиение, она набралась смелости и решила сходить, попить воды. Цепляя стены, двери и пороги, она в темноте добралась до кухни, которая почему-то была освещена, как днем. Напившись вдоволь ледяной воды и забыв о ночном кошмаре, решила выглянуть в окошко, да так и застыла. Соседский дом полыхал, потрескивая шифером. Ленка как пожарная машина, включила сирену, да так что полдома перебудила, ухватила ведро и побежала спасать соседку. Ленка с диким воплем бежала по улице, благо колодец был не далеко от дома. На помощь с такими же воплями бежали бабы из соседних дворов, кто с ведром, кто с двумя. Выстроились в цепочку от колодца, начали передавать воду к очагу пожара. Огонь нехотя гас, и из двора валили клубы едкого дыма. Пока кто-то пытался вызвать пожарную, бабский батальон благополучно затушил пожар. А позже, оказалось, горела уборная, а не дом, поэтому спящая бабуля не сразу поняла, почему среди ночи у нее во дворе бегают бабы с ведрами. Внучка сигарету не затушила и спалила уборную.
Когда зашли в дом, проверить все ли в порядке, с соседкой, упали со смеху, все чумазые. Кто в ночнушке, кто в пижаме, лохматые, сажей перемазанные. В коридоре выстроили ряд ведерок. Ленка смеялась громче всех, когда увидела свое ведро, самое маленькое, впопыхах схватила трехлитровое.
– Алёшенька, ты Нюрку соседку не застал? – как всегда начал рассказ Фомич, – Да, не. Она отошла к праотцам, лет пять назад. Склочная баба была, прости, Господи! Не говорят плохо о покойниках! Наверно за счет того, что крови у людей попила, и прожила до девяносто восьми лет! Дык, вот чего я вспомнил то ее. У нас же как, все заняты, без дела сидеть не могут, с утра до ночи в огороде или в саду, а в перерывах за хозяйством приглядывают. Жила Нюрка, в первом браке далеко отсюда. Это лет в семьдесят пять она сюда переехала, поближе к детям. Так, вот, в той деревне, как она рассказывала, хто только не жил, от профессоров до алкоголиков.
Нюрка в селе была и политиком, и синоптиком, и пограничником. Ну и сказочником тоже. Как прибрешет, хоть стой, хоть падай. Со всеми она жила мирно, кроме одного соседа, который межу менял и себе больше земли захватывал. А для нее огород – это святое! Во всех греха Нюрка обвиняла соседа. Так было и в этот раз, после небольшой бури, летом так бывает и в нашей местности, после невыносимой жары. Резко холодает и без грозы и дождя с градом не обходится..
Встала Нюрка пораньше, чтобы в огороде, отставив пятую точку кверху, поработать. Вышла, да чуть сознание на потеряла. Кукуруза была повалена, граница между огородами уничтожена. Назревала война.
С улицы уже слышались завывания и причитания. Разбрасывая проклятия, Нюрка летела на всех порах к соседу.
– Мифка! Мифка! – взвыла она, направляясь, растрепанная, глаза по пять копеек.
– Нюра, что стряслось? – решил подыграть он, прекрасно зная, что она снова начнет пилить его по поводу межи, котору смыл дождь.
– Горюшко-то какое! Ой горюшко мне грешной! Что ж ты ирод усю кукурузу мне повалял! Усю! Вот тебе крест!
Поделиться книгой: