И сморщился, и опрокинул бокал. И заел его долькой лимона. Кисло-желтого, словно тоска ожидания.
– Да, уж я доработаю, – выдохнул Макс.
Желтый цвет раздражал. Точно память о льдистом, искристом эй-ди, что однажды, во сне, в страшном, утреннем сне, вдруг пришел в гости к Максу. Макс был кошкой, он крался во тьме на щекочущий запах мышей – серый, терпкий и стойкий. Только вместо мышей – его встретила пасть с частоколом зубов, острых, как у акулы, и очень голодных. И стекала слюна, и ужасная пасть распахнулась на Макса. И клацнула. Макс побежал. И бежал, и бежал, и за ним по пятам мчался кто-то проворней его, настигая, пугая. И с неба низринулась сеть. Тонко взвизгнула, и оплела собой зубы. И пасть онемела, и выла. И стоны ее расшатали собой темноту. Тьма ушла, а в литом, ослепительном свете – Макс увидел цветок, что возрос из горошины. С дивным запахом мыши. Макс был кошкой. Он крался к цветку. Он пришел и сложил в восхищении лапы. «Я видел тебя, бесподобный», – сказал ему Макс. А потом он проснулся, открыл ноутбук и записывал формулу. Правил. Записывал снова. Чтоб вечный, секретный, мышиный эй-ди долго жил. Дольше, чем Фудзияма. Чем Макс. Чем паук в паучином углу и его недалекие сны.
– Так, – и Эд снизил голос, – нам сейчас интересен «RS». Все его наработки. От самых истоков – к финалу… Макс, знай – я на связи! В этом баре. Как штык. В девять вечера. Макс, я всегда в тебя верил!
И он прослезился. Слеза была мутной. И скуксился, точно отжатый лимон.
– Ну, окей, – Макс кивнул. В его мыслях был нож, из молекул, подобных песчинкам. Он собрал его в том долгом утреннем сне. И отрезал цветок. И прервал аромат его, серый, густой аромат. А потом записал его формулу – тонких звенящих ножей, что звенели под утро и громко будили его. А потом – изготовил таблетки. И эй-ди был бессилен, зовущий и нежный эй-ди, разбивался о нож, как вода, как лимон, истекал своим соком, когда Макс принимал их…
…и он принимал. И не так чтобы редко.
– Окей. Не впервой, – подмигнул Макс.
И выпил мохито.