Часы ускорялись. Мохито струилось по жилам.
– Осталось четыре минуты, – сказал ему Эд, – и надежный, проверенный яд доберется до мозга. Зачем ты соврал? – огорченно спросил он, и сделался кислым и желтым.
Совсем как лимон. Макс скривился.
– А я не предатель. Секретов врагам не сдаю, – хрипел он, и небо темнело в глазах. – Иди-ка ты, Эд. И будильник с собой забирай.
Стрелки мчались. В часах оставалось…
– Уже три минуты! – обрадовал Эд. – Хорошо, честный, правильный Макс. Объясни мне, зачем согласился? Зачем взял мои деньги, поехал на виллу и выпил мохито? Зачем?
И лукаво смотрел на часы.
– Потому что я жадный, – сказал ему Макс, и мохито стал острым, как нож, и вонзился в печенку.
И Макс застонал и заплакал, и Эд покачал головой, сожалея.
– Увы, две минуты! – вздохнул он, и чайки взвились над волной, белоснежные, ринулись к солнцу. – Увы. Макс, ты сволочь. Ты скоро подохнешь, и я заберу все, что дал тебе. Вот до чего довела твоя жадность. Признайся, тебя подкупили? – спросил он с мольбой. – Та контора, где ты разработчик – дала тебе больше?
Часы настигали.
– Минута! – прокашлялся Эд. – Остается минута. Макс – ты идиот или гений? Ответь.
И секунды осыпались прахом, и Макс не успел – ни послать его к черту, ни крикнуть. Все сгинуло, съелось, распалось. Все стало мерцающе-черным. Как небо. Как море ночное. Как смерть.
Макс увидел себя в толстом кожаном кресле. Он спал, вскинув голову вверх, и эй-ди разгонялся по жилам, и давал ему долгие сны.
Мягкий, сладкий, надежный эй-ди.
***
Макс заныривал в формулы. И выплывал. И опять погружался. Они были подобны лесам, лабиринту, змее. Точно Эрос и Логос, Омега и Альфа. На белом, как снег, бесконечном экране – текли. Макс очень устал. Макс подумал о пляже, шезлонге, мохито… Потом вспомнил сон. Сон был гадок. Во сне его подло убили. Потом закопали в песок под раскидистой пальмой. И чайки кричали над ним, и шипела волна… А потом он проснулся, пустой и холодный, и встал, и пошел на работу.
Строить формулы.
Нужных веществ.
Разрабатывать.
Надо!
…сказал себе Макс и едва не заплакал от смутной тоски. Он мог бы покончить со всем этим. Сразу, сейчас. Зачеркнуть эту жизнь, как нелепость. Начать все сначала.
Смартфон прогремел, как труба. Трубы Судного дня. Макс с опаской взял трубку.
– Не думай, что сможешь от нас ускользнуть, – угрожающе рявкнул смартфон. – Мы достанем тебя, где угодно. Хоть в бункере. Хоть на Луне. Макс, даю тебе шанс!
И смартфон замолчал со значением.
– Ну чего тебе, Эд?
Макс подумал, что все это скучно. И глупо. И он должен что-то сказать, ну а тот, что в смартфоне – ответить.
– Даю тебе шанс… за «RS»-технологию. Крохотный шанс. Макс, не дай все испортить! – взмолился смартфон. – Знаешь, как меня дрючат сейчас за твои выкрутасы? Макс, ты – сволочь.
Макс выпил воды. И подумал. И мысли его были сонны, долги и тоскливы.
– Ага, знаю. Эд, давай так. Еще двадцать пять миллионов – и я снова в деле, – сказал он и громко зевнул. – Я устал. Очень много работы. Хочу белоснежную яхту, и виллу, и кучу мулаток на ней.
И нырнул с головою в разработки. И они поглотили его, точно сель. И разверзлись рабочие бездны, и Макс падал в них, упоенный, счастливый, и что-то пиликал смартфон, и тогда Макс швырнул его в стенку.
И смартфон замолчал, и в молчанье его было что-то зловещее.
Солнце катилось по небу, как спелый, оранжевый плод. День стремился к финалу. Тревогой надкушенный день.
«Все имеет конец», – так сказал себе Макс, и ему стало очень спокойно. Он смотрел на горящее солнце, что сочилось сквозь жалюзи. Цвет его был бордово-кровав. А потом он закрыл ноутбук, дверь, и что-то в себе – что-то очень колючее, острое. Точно репей на одежде. Макс снял его с ворота и раздавил.
Во дворе было лето, было небо и сонм облаков, были сосны, дождями прибитая пыль и репейник. Макс сел в BMW. Тот послушно завелся и вез его прямо. Быстрей и быстрей…
И дорога вильнула, туда, где меж сосен мелькала река, а в реке были шустрые рыбки.
Макс взял из багажника сумку, открыл, и достал долговязую удочку. Сел, запинаясь ногами о камни. Река бормотала свое. Рыбы были юрки, серебристы, хвостаты. Вились вокруг удочки. Думали – взять или нет. Макс был богом для них, вездесущий и сильный. Кидал на крючок миллионы и яхты. Рыбы робко следили. Глаза источали мольбу.
Макс дернул за удочку. Тотчас – взыграла река, точно молот, ударила в берег. Макс поднял глаза – на большой теплоход, что скользил по реке, будто айсберг, ленивый и белый. Бежал, нагоняя волну.
Макс встал на ноги. Макс помахал ему. Вслед – помахали ответно, а после – послышался гром, отголоском минувшей грозы. И ударило в грудь. И ничком повалило на камни.
Послышался смех. Теплоход удалялся. Макс лежал на камнях, и ему было больно. Небо было тяжелым и красным, и остро давило в груди. Макс поднес руку к сердцу. Рука стала мокрой от крови.
– Неправда, – сказал он кому-то в своей голове. Гадко-бледному, с кислым лицом. – Вы меня не убьете. Я очень живуч. Я приму свой эй-ди – и воскресну. Я буду смеяться над вами.
И встал на колени. И полз. И достал свою сумку. В ней был бесконечно надежный, крылатый, выше всех облаков, больше всех теплоходов – эй-ди. Макс поднес его к правой ноздре, потом к левой.
Эй-ди воспарил. И симфонил органно, и был фиолетов, и тепл, и колюч. Стал его перетруженным сердцем. Стал дивной сосной у реки. Стал бабочкой возле сосны, и травинкой под ней, и мерцающей рыбой на дне океана.
Эй-ди забирал. Это было сейчас основное.
– Спасибо, – сказал ему Макс. – Мне уже совершенно не больно. Могу умереть.
И действительно умер.
***
Это был лабиринт Минотавра. В нем были отвесные стены, и холод, и мерно сочилась вода. Макс шел, и в руке его был ноутбук – путеводной, зовущею нитью. Макс шел, а за ним по пятам – шло что-то большое и страшное. Гулко звучали шаги. Ноутбук загудел, и большое-ужасное громко ответило:
– Ма-акс… вот и все…
И завыло, как буря, и прыгнуло точно вперед.