О чем ты думаешь?

– А где, неподалеку? – спросил я, с трудом соображал.

– Да неважно это, чо ты заладил? – старик поморщился. Почесал затылок, потом поросший седой щетиной подбородок, затем пришла очередь живота под грязным полосатым красно-синим свитером.

– Давай что ли к Ваське зайдем. Протрем тебе лицо то хоть.

– А как мне наверх попасть? – спросил я. – У меня квартира на первом этаже в третьем подъезде.

– В тре-етьем? – удивился Костя. – Эка ты шатался то по подвалу. Щас только по улице можно, а там дубак пиздец, так что не думай, пока одежду не найдешь. Чо ты там забыл то, в подвале?

– Кот убежал, – буркнул я.

– Чего? – протянул Костя. – Нахер он тебе сдался? Пойдем.

Я пошел за стариком между рядов машин.

– “Почему мир такой уебанский?” – расстроенно бормотал я. Голова наливалась пульсирующей болью. – Только хотел кота найти, теперь придется бросить поиск.

– “Если хочешь бросить, брось усложнять свою жизнь!” – грубо выдал Костя, вроде он был пьяный. Шел, обтирался о машины. – Ты как себя чувствуешь?

– “Все замечательно,” – ответил я. – “Просто хочется сдохнуть, вот и все.”

– “Жизнь ставит нам преграды для того, чтобы посмотреть, из чего мы сделаны,” – старик хромал и иногда оглядывался на меня – шел впереди. – “Досадно, когда у тебя забирают того, кого ты любишь, не так ли? Ты хотя бы пытался его найти – это уже больше, чем многие люди стали бы делать.”

– Наверное, я уже никогда не увижу Тимошу, – пробормотал я. Настроение упало на ноль – голод, холод, грязь, какой то заумный полубомж читает лекции. В башке еще тупая боль. – Найти его в таком огромном подвале жилого комплекса невозможно.

– “Да нехуй мне тут пиздеть про невозможное!” – разозлился старик. – “Препятствия только помогают расти.” Захочешь – найдешь!

Скоро мы дошли до укромного уголка, заставленного Газелями. Там за оцинкованными бортами мелькали отблески огня и тянуло дымком.

– “Эй, ребятки! Парадный вход заперт, так что я вошел сзади. Пардон за каламбур,” – выдал Костя, когда мы очутились на небольшой площадке за Газелями, в самом углу помещения парковки.

Здесь в пустой металлической бочке ярился огонь. Везде разбросаны перевернутые пластиковые тары. На двоих – пожилые люди, мужчина и женщина.

– Костя, – расстроенно сказала полноватая женщина в телогрейке. – Явился – не запылился.

– Привет, Васька! А мы тут с другом кота ищем, – заулыбался мой проводник и устало опустился на тару. – Он вишь ошибся и бродил по подвалу, искал его.

– “Мужики всегда ошибаются, поэтому изобрели женщин, чтобы думать за вас, придурков,” – ответила женщина Васька. Странно, подумал я и тоже сел.

– А мы тут елку украшаем – праздник все-таки! – Васька кивнула в темный угол.

– Хорошее дело! – с худого лица Кости не сползала улыбка. – Обмоем штоль? – подмигнул он.

– Я и шампанского принес! – старик вытащил из внутреннего кармана пуховика бутыль рома ноль семь.

– Да разливайте, монсеньор Константин! – подыграла Васька. – Вот и фужеры! – кивнула на поллитровые пластиковые стаканчики.

Бледный старик, сидящий рядом с Васькой, подал “фужеры” Косте. Он был сильно старый, но при этом широкоплечий и с мощными руками, с козлиной бородкой.

– Тебе наливать, Иванушка? – спросил его Костя.

– Обижаешь, бе – прошамкал старик Иван и сел обратно.

– Смотрю, все побочки тебя не отпускают, – бормотал Костя, разливая ром – “шампанское” и изображал шипение. – Ш-ш, говорили тебе – не пей с лужи то, Иванушка, тебе ж все неймется.

Возле огня было тепло. Я расслабился и слушал болтовню. Болтовня походила на дурдом, но я настолько устал, что мне было вса равно. Скоро Костя сунул мне стакан и сам встал.

– Ну, за сраный прошедший год и штоб все говно осталось там! – зычно гаркнул он тост. Ухнул, осушил стакан в два счета.

Все последовали его примеру. Я тоже, хоть и редко очень выпиваю алкоголь, но сегодня, видимо надо, а то день уж капец какой сумасшедший.

Набрал полный рот рома. Обожгло пряно, проглотил. Задышал, навернулись слезы.

– Закусывайте, Константин! – призвала Васька моего собутыльника. – У нас вот и оливье есть! – указала на баночку консервированной кукурузы.

“Ну и приколы у них,” – подумал я. – “Реально, а вдруг они с психушки сбежали?”

– Елкой то, елкой полюбуйтесь, господа! – Васька указала в темный угол.

Я оглянулся. Встал, подошел ближе, чтобы рассмотреть елку. Все вокруг – борта Газелей, пыльный пол – уже приятно покачивались в теплом оранжевом свете костра. Ром был хорош.

Возле огненной бочки захмелевший Костя изображал хлопушку движение пальцев, издавал звук “пух”. Васька смеялась.

Иванушка задумчиво глядел перед собой, зажевывал ром зеленым луком.

В углу стояла вешалка, видимо украденная из икеи. На ней двое пустых плечиков. Такая вот “елочка”.

Я поднял с пола пустую пивную банку и нахлобучил на верхушку вешалки – пускай будет звезда хотя бы.

– Мандарины поспели! Садитесь жрать, пожалуйста! – воззвала Васька.

Вернулся к огню.

Вася стояла у пылающей бочки и шурудила в ней длинными стальными щипцами. Летели искры, трещали дрова.

Женщина упорная. Кривилась от жара, но не сдавалась.

– Ага! – радостно вскрикнула. Щипцы сомкнулись на чем-то в углях.

Извлекла вверх, на свободу. Кинула мне – лови!

Черный раскаленный камень приземлился мне на колени. Печеная картошка. Я схватил ее и стал быстро-быстро перебрасывать из одной ладони в другую.

– Извиняйте, заливная рыба закончилась! – Вася извлекла еще одну картофелину, бросила Косте. – Но эти новогодние мандарины как раз по случаю праздника! Чистите и насладитесь цитрусовым ароматом!

– Отлично, Василиса! – оскалился Костя. – Премного благодарен!

– Бе.