Месть ведьмы

Георгий встает и отвешивает Ивану пару подзатыльников. Затем расталкивает Афанасия.

Георгий. Вставай, заблудшая душа! А то бросим, и блуди по лесу до второго пришествия.

Афанасий. А не рано ли? Только небо посветлело.

Георгий. То-то и оно! Зайцам, как людям, в час этот самый сон. Пули не надо тратить, прикладом бить можно.

Леший невольно поднимает для удара руку, но, спохватившись, делает вид, что чешет себе затылок. Затем, повернувшись спиной к Георгию, чтобы тот не видел выражения его лица начинает затаптывать догорающее кострище.

Афанасий. (Глухо). И не жаль тебе их, добрый человек? Об эту пору зайчихи в аккурат на сносях ходят.

Георгий. Плодитесь и размножайтесь – это не про них было сказано, дурень! Что человек и заяц что? Несоразмерные величины! Я – божья тварь, а он?! Души в нем нет. Плоть одна.

Афанасий. А почему тогда заяц от боли плачет, как человек?

Георгий. Эк. невидаль, заяц может плакать! Но может ли он, как я, или даже ты, страдать?

Афанасий. Разное говорят. Слыхал я, в одной мудрой книге написано…

Георгий. А теперь меня послушай. Зайцев своей болтовней распугаешь – не взыщи. (Выразительно гладит приклад ружья). Иди следом, молчком да тишком, да не отставай. Или сам из леса выбирайся. (Обращается к охотникам). Айда, ребята!

Афанасий. (Со скрытой угрозой). Теперь-то я от тебя точно не отстану!

Охотники и леший уходят в лес. Затем они появляются снова, но Афанасия с ними уже нет. Время к вечеру, сгустились сумерки. Люди идут, пошатываясь от усталости, Иван волочит ружье по земле.

Иван. А ведь мы уже были здесь в полдень.

Георгий. Не ври, дурак! Чтобы я в лесу да заблудился?

Иван. А кто тогда на этой самой сосне вот этим самым ножом вырезал: «Великий и ужасный я был здесь»?

Петр. А ведь верно. Вот и моя банка. (Поднимает с земли пустую алюминиевую банку из-под пива). Я пиво пил! Последняя была.

Георгий. Вам только в курятник на охоту ходить!

Петр. Хватит тебе лаяться, Георгий! По всему видать, нас леший кружит. Как деда твоего. Сам рассказывал. Или забыл?

Охотники крестятся, и каждый трижды сплевывает через левое плечо.

Георгий. Оно и верно! Будто пелена с глаз спала. Дед мой покойный говорил, что насылает дух лесной на человека морок. И во всем человек будет лешему покорен, пока тот тешится.

Тихий до этого лес вдруг начинает грозно шуметь. В поднявшейся какофонии можно расслышать и плач, и свист, и уханье совы, и звериное рычание, и множество других звуков.

Иван. Георгий, что это?

Георгий. Лесной дух гневается.

Петр. А мужичок где приблудный? Всю дорогу семенил за нами, И вдруг исчез, как не бывало.

Георгий. То не мужик, а леший сам и был. Прислушайся – не узнаешь голос?

Петр. А ведь верно, старик. Теперь признал.

Иван. До полуночи бы домой вернуться. Полнолуние нынче!

Георгий. Не узнаю я здешние места. И на душе маета…

Иван. Георгий, а молитва? Святой молитвой прогоним нечистого!

Георгий. Сбрехал мой дед. С рассвета леший за нами шел, а разве боялся его? (Показывает крест, висящий у него на груди под рубахой). Ни крест, ни молитва нам не помогут. Вот разве испробовать мне пулю. Даже у лесного духа шкура есть таки! (Наводит ружье на лес). Коль ты не трус, то покажись, леший!

Шум вдруг стихает, из-за сосны выходит Афанасий. Раздаются два выстрела. Афанасий скрывается за деревом. Раздается волчий вой. Лесная какофония возобновляется.

Георгий. Промахнулся… Впервые в жизни… Видимо, и впрямь пришел мой смертный час.

Георгий ложится на спину на землю, складывает руки на груди, держа в них крест, и закрывает глаза. Иван опускается перед ним и кладет его голову себе на колени.

Иван. Георгий! Очнись! Не время умирать! Кто из леса-то нас выведет? (Обращается к Петру). Гляди-ка, Петр, он весь посинел! А вдруг помрет старик?

Петр. Уж лучше он, чем мы.

Иван. Ты о чем?

Петр. Стрелять он вздумал! Как можно, в нечистую-то силу?! Только взбесил духа. Так пусть леший с ним счеты и сводит. До нас ему какое дело? Бросим старика – про нас и не вспомнит.

Иван. Да пусть сдерут с меня живого кожу, но Георгия я в лесу умирать не оставлю. А лешему – попадись он мне только – плюну в рожу, да и все!

Петр. А ведь прав был Георгий – ты и впрямь дурак. Видать, не зря Иваном назвали. Из лесу леший нас живыми не выпустит.

Иван. Только бы ночи дождаться. Млечный Путь путь укажет. Затем Бог людям звезды и дал!

Петр. А знаешь что? Позабочусь-ка я о себе сам. С вами только беду наживать.

Иван. Одному мне старика не донести!

Петр наводит на Ивана ружье.

Петр. Рукой шевельнешь – спущу курок! Думаешь, шуткую?

Иван. Нет, не шуткуешь. По глазам вижу.

Петр. Не по пути нам. Прощай, Иван-дурак!

Иван. Еще встретимся, Петр.

Петр. Не на земле, так на небесах. Если только леший не утащит тебя в преисподнюю.

Петр уходит, не опуская ружья. Иван поднимает старика себе на плечи. Ружья мешают ему, и он отбрасывает их. Уходит.

Там, куда ушел Петр, раздается звук падающего дерева и следом крик человека о помощи. Выходит Афанасий, держа в руках переломанное надвое ружье. Оглядевшись, леший направляется было следом за людьми, но замечает брошенные ружья. Поднимает, переламывает их и отбрасывает, после чего поворачивается и уходит в сторону, противоположную той, где скрылся Иван.

Трижды торжествующе ухает филин. Лес наполняется радостными птичьими трелями.

Действие 2.

Крохотная церквушка, в которой всего два придела, один из них освящен в память образа Божией Матери «Неопалимая купина». Сама икона в серебряном окладе помещена  в алтарные врата. На стене напротив алтаря – фреска, изображающая явление Бога Моисею в горящем терновом кусте. На стенах многочисленные иконы Богородицы. Перед ними установлены подсвечники с горящими или уже потухшими свечами.

Вечер. Последняя служба закончилась, все разошлись, и придел пуст. Афанасий притаился в темном углу. К его одеянию прибавилась только сумка на длинном ремне через плечо, наподобие тех, что носят охотники. Входит Прошка, одетый в подрясник – длинное, до пят, одеяние с наглухо застегнутым воротом, длинными узкими рукавами и поясом. Он подходит к подсвечнику перед иконой «Неопалимая купина» и пальцами гасит догорающие свечи.

Прошка. (Ворчит). Просфоры в алтарь принеси… Кадильницу подай… В колокол ударь… Да храм прибери, когда все уже вечерять ушли… Да еще каждую недогоревшую свечечку считают, не утаил ли, мол. Боятся, обогатится Прошка на этих свечах. А какой это заработок? Так, смех один. Свечка – рублик… А кто и вовсе норовит к Богу задарма обратиться… У-у, богохульники! Одно слово – люди! (Замечает Афанасия). А ты кто такой? Вор? Обворовать святой храм хочешь? Совсем стыд потерял!

Прошка хватает Афанасия за ворот рубахи и подтаскивает к подсвечнику, где еще догорают несколько свечей.

Афанасий. (Кланяется в пояс). Будь здрав, добрый человек, многие тебе лета. Только не вор я. Нужда у меня великая. Помоги за ради твоего Господа Бога! (Падает на колени).

Прошка. (Внезапно узнает лешего). Аф… фанасий!

Афанасий. (Вскакивает на ноги). Прошка!

Прошка. Ты ли это? Или блазнится мне?

Афанасий. (С удивлением). В храме божьем?! Леший?!

Прошка. Обращенный леший. Или забыл? Человек я теперь. Поклон тебе за то земной! (Карикатурно кланяется).

Афанасий. Не я тебя обращал. По суду кара тебе. За грехи твои тяжкие против нашего мира.

Прошка. Кто из нас без греха. (Начинает творить крест, но, опомнившись, плюет на собственные пальцы, сложенные щепотью). Ты почто по божьим храмам шастаешь, дух лесной?

Афанасий. А ты?

Прошка. Я-то? (Важно). Пономарем здесь работаю.

Афанасий. Ты поди-ка!

Прошка. То-то, брат! Леший с головой и в городе не пропадет. Ты там, в лесу, так и передай… Сам знаешь, кому. Они думали, сгину я. А вот им! (Показывает кукиш).

Афанасий. (После паузы). По лесу скучаешь?

Прошка. (Возмущенно). Кто? Я?! (Меняя тон, тоскливо). В полнолуние разве. (Снова зло). А ты кто такой, чтобы меня выспрашивать? Подослал кто по мою душу?

Афанасий. Упаси сатана! Икону чудотворную разыскиваю.

Прошка. (Елейно). Ту, что чудесно мироточит?

Афанасий. Сказывали мне, что земная мать божественного сына слезами плачет о грехах рода человеческого. Слезы те великую чудотворную силу имеют. Мне бы каплю единую. О большем не прошу.

Прошка. В чем нужда?

Афанасий. Не для себя, для жены моей, Ульянушки. Бесплодна она.

Прошка. Эк, удивил! Проклятия божьего на род ваш никто не отменял. (Теряет интерес и снова начинает гасить свечи).

Афанасий. Будь милостив, Прохор. Помоги. Век помнить буду!

Прошка. (Зло). И я тебя и всю твою лесную нечисть век не забуду. (Неожиданно снова меняет тон на елейный). Впрочем, почему не помочь. Ибо сказано: «Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними». Только, леший, готов ли ты молитву святую сотворить?

Афанасий. Окстись, Прошка. Нечистый дух я. Разве можно мне святую молитву?

Прошка. Как знаешь. Но без молитвы не выйдет. (Указывает на икону). Вот она, чудотворная. Чтобы слезу уронила, надо помолиться ей от всей своей грешной души. Или что там у вас, леших, заместо оной.

Афанасий. А помолюсь ежели…