Теория адекватности. Поиск оснований. Часть I

Из чего присутствует это присутствие, что в нем есть, какие части, куда оно происходит, как оно происходит, что в нем присутствует всеобщего, что в нем есть определимого, а что неопределимого…?

Присутствующий замечает свою включенность, свои всеобщие пласты такого присутствия, различные оттенки, характеристики и свойства, различные нюансы включения, различные форматы присутствия, всю совокупную множественность происходящего включения и отдельные ее части… И такое можно замечать, понимать, объяснять, определять, раскрывать ее содержание. Но чем является это присутствие в своем последнем определении?

Существует мысль, что мы существуем отдельно от реальности, и о том, что мир, который окружает30 нас, – это что-то внешнее, а мы – индивидуальность вне этого мира, то есть какая-то автономная замкнутая единица. Но что на самом деле? Что?

Существует мнение, что мы обладаем автономным сознанием, но, как известно, те, кто оставлен в одиночестве на каких-то островах, через время сходят с ума31, потому что наше сознание не является замкнутым, наш интеллект существует только как часть другого Сознания, коллективного сознания, бессознательного, какого-то запредельного тут… Но как это можно понять, какие нужно провести эксперименты, чтобы разобрать такое?

Странное допущение, что сознание – это автономный объект! Вещь! Которая существует изолированно, невключенно в присутствующее. А может ли быть, что сознания в качестве автономии – нет, а существует только разлитая присутствующая включенность?

Человек – это индивидуальность, которая существует, как ему хочется и можется? Но разве человек не включен в происходящее? А эта включенность не предполагает отсутствия возможности быть этой индивидуальностью в формате отрицания включения? То есть индивидуальность – это поза, впечатление, аргумент, краткое состояние ума, а с другой стороны, всегда присутствует включенность. И это включенность не только сюда, в это онтопроисходящее, но и туда, откуда родом мышление (дух в качестве связи).

И те, кто хотят освободиться из этого тут, исчезают «физически», противореча «тому, что тут». Но, с другой стороны, отрицая свою включенность «туда, откуда родом дух», где оно возникает и где пребывает, такой индивидуалист сходит с ума, он трогается после (как бы) отключения, превращается в странное существо, а затем тоже погибает и для «тут». При этом ни то, ни другое отключение не происходит на самом деле после желания отключиться, оно все равно продолжает присутствовать…

Итак, индивидуальность в качестве «акта мысли» или в виде «состояния ума» – это присутствие для ума, но это не более чем такой «акт мысли». А с другой стороны, присутствует тотальное включение в происходящее, и «присутствие в тут» коррелируется с той свободой, которая предоставлена «включением в туда», и наоборот – это работает так же. Но а где же тут «индивидуальность», индивидуальность как цель? А может быть, цель – это то, что присутствие – это акт мысли, который присутствует, несмотря ни на что? Но, одновременно, присутствие – это всегда включенность.

Возможно, включенные являются не просто частью этого мира – они и есть такой мир, и не только «этот» мир, но и «тот» мир тоже32, а вместе с этим и другие миры33. Такое сложно осознать, а также и осознать, как такое положение вещей может быть. И, предположительно, присутствует возможность организовать сумму интеллектуальных экспериментов, для того чтобы «понять» такое как-то по-разному. Но «эксперименты» не доказывают ничего, а только «показывают» тому, кто их проводит, что такое присутствует, но не в качестве вещи, а в качестве мысли… (Гуссерль). И такое – это не просто, например, то, что мы существуем именно в данное историческое время в историческом контексте. Данный исторический контекст – это очередная мысль. Необходимо представить себе всю целостность присутствующего только «мира» и увидеть себя только в качестве «ничто в этом ничто», и таким же «нечто в таком бесконечном что». В качестве того, что уже произошло, уже исчезло, не возникло, не было и было всегда… В таком контексте необходимо вспомнить о «вечном повторении», о том, что то, что «сбылось еще сбывается», но и «сбылось в этом уже сбывающемся». И всегда необходимо удерживать мысль о том, что даже когда мы что-то «видим как понятое», за ним или в нем – всегда присутствует «все остальное» какое-то «тотальное непонятное».

– Можно упрощать «включение», например, сводить его к грамматической структуре или еще чему-нибудь, к духу, но все это упрощения. Возможно, включение – это целостный вход, и завершается ли он вместе с конкретным включением? И поддается ли он вещественному анализу? И такое «включение» можно, например, доктринировать или теоретизировать, но все это такое – производит в итоге только мертвую схему.

– Можно предположить, что каким-то образом можно выделить определенные уникальные, но и обязательно универсальные свойства любого включения.

– Можно предположить, что существует абстрактное включение, и такое включение – это точка входа в реальность для любого активного. Точка встречи чего-то активного и чего-то, куда это активное включается.

– Можно предположить, что мысли о включении или точке входа в-сюда – это, так сказать, бесполезная абстракция, но и такие мысли могут быть.

Каждое включение обладает «определенной уникальностью». И каждое конкретное включение обладает «конкретным характером». И, возможно, такой «характер» – это сумма различных «уникальных» свойств включения. И такое нельзя понять «рационально» через разложение, причем разложением на что? И такое частное воспринимаемое «свойство присутствия» достаточно ограниченно можно описать с помощью слова «квали». Но и к такому слову выдвигается множество вопросов, так как это тоже определенный примитив, упрощение, которое непреодолимо не вскрывает «то, что происходит».

«Запах» включения – это различное понятное только включенному, это могут быть, условные свойства, например: особенности языка, традиции, свойства самого включения, его исторические качества, понятные только включенному. И, предположительно, существуют те, кто тонко чувствует «свойства», их оттенки и умеет их определенным образом описывать34 – это писатели, поэты, художники. И эти «странные свойства включения» для каждого включенного обладают спецификой, но можно предположить существование «общих свойств», понятных тем, кто включен именно в эту конкретность. И художественный роман XIX века, повествующий, об античных греках, передает не ощущения греков, а особые состояния автора XIX века.

Возможно, что те, кто терял или менял включение, частично исключал себя, а затем возвращался во что-то – явно чувствовали разницу состояний до и после. А также резко чувствовали присутствие определенного «запаха», но, правда, через время после привыкания чувствование исчезает. Такое также можно понять как точку входа, а включение – как конкретный исторический мир, или включение в особый культурный мир, или включение в, так сказать, конкретную политическую реальность и другое. В итоге можно придумать классификацию включений, от самой бытовой включенности до каких-то сложных форм, которые связаны и с субъектией, или, возможно, с чем-то более значительным.

Но проблема в том, что нет никакого абстрактного включения, всегда существует только конкретное включение для конкретно-включенного. Невозможность изъять некоторые характеристики, которые позволяют выделить какую-то абстрактность, то есть условные время-сейчас, пространство-сейчас и другие-сейчас – они всегда конкретны для каждого активного.

Всегда возникает вопрос о жесткости включения – или включение не является жестким, и на дню можно по многу раз переключаться? Включение всегда происходит в какую-то субъективизацию. И такой субъективизацией может быть что угодно. Включение – это всегда процесс, это всегда дорога, всегда путешествие. Включение – это всегда цель. Включение – это всегда желание получить понятный результат. Включение – это всегда почему, зачем, и все остальное…

Тело наше, и от него нельзя уйти, уйти от его боли, от происходящего сейчас с ним, но другие – это то, что вокруг – это все другое не мое? Но могу ли я вырваться из того, что происходит вокруг? Моя самость – это не только мое тело – это также и то, где я присутствую. Это, так сказать, «историческое время», которое не есть абстракция – это жесткая данность моего включения. Точка моего присутствия тут и сейчас. Отрицание этого возможно, но от такого включение не изменяется.

Можно сколько угодно отрицать включение, но оно «есть»35. Пребывая во включении, человек задумывается, а что ему делать с происходящим, как ему быть в происходящем, как ему смириться с происходящим? Он не может его изменить в тотальном смысле. Он устает от происходящего. Происходящее не предполагает разрешения… Происходящее несправедливо, оно не приносит счастья. Жизнь приносит страдание… Жизнь – это страдание. Идущие за тобой тоже будут страдать. И почему-то присутствующее устроено именно так, что оно несправедливо с точки зрения однородности, неизменности, идеальности. Все это присутствующее – оно неодинаково, неидеально… Все люди разные, у них все разное, они по-разному расположены в этом мире. Во всем присутствует эксплуатация, болезни, старость…

И сам особый способ включения может быть понят по-разному, и, например, различные такие «способы включения» очень конкретно показаны в «Маленьком принце». Кто-то беспробудно пьет, не желая замечать бесполезное включение. Кто-то каким-то образом мается, кто-то в каком-то полузабытьи, кто-то давно тронулся, но продолжает имитировать адекватность, отвечая на вопросы «правильно». А кто-то не желает даже замечать какие-то намеки на присутствующее включение, и крутит свою планету в автоматическом состоянии, считая, что это его «кручение» – нечто очень важное, и такое важное (но никому не нужное) – обязательно позволяет находиться в здравости, но…

Как вырваться из всего этого? А нужно ли? Можно ли ожидать какого-то разрешения этой бесперспективной ситуации включения? Как избавиться от этого присутствующего неадекватного? Или, возможно, его можно изменить каким-то сильным образом так, чтобы это не было тем, чем оно является на самом деле? А если изменить себя (всех), свое состояние, то тогда и присутствующее станет совершенно другим?

И тут, возможно, нужна «сильная мысль о спасении от такого». Возможно, нужен спаситель, сильное учение о спасении, сам путь к спасению, способ спасения? Но от чего в итоге нужно спасаться? От включенности? Но в итоге тот же Экзюпери не дает «положительного» ответа…

«Первопричина» в качестве положительного основания и как фактор развития

Возьмем абстрактный конструкт Гегеля (упрощенный у Маркса)… История (Абсолютный Дух) – первопричина, пустое понятие, ставшее субъектом, творящая сила… Сила, производящая развитие. Или «развитие» – это предикат от Истории, а не некая самоцель, то есть это нечто, сопутствующее стремлению к чему-то, но к чему? К «вечному миру» Канта?

И можно предположить, что присутствующее тут не случайно, и оно предполагает действительные основания. И твое присутствие тут тоже – предполагает конкретную первопричину. И такая первопричина – это, возможно, особое нечто, но что? Упрощенно, или даже примитивно – это «начало», давшее толчок всему происходящему. Так можно думать, но это «привнесение своих мыслей о становлении на все-происходящее». Но, возможно, все присутствие содержит в себе совершенно другие причины и происходит по другой непонятной схеме. И наше присутствие, наша конкретность, которая будет существовать краткий миг, – как быть с ней? И для чего все это присутствие в целом?

Можно предположить, что присутствующее тут предполагает обязательное основание, первопричину, и эта первопричина – возможно, пустая сила, мыслящая субстанция, существование без сущности, акт36, ставший сущностным после реализации…

И такого «мышления о первопричине»37 может быть достаточно для определения оснований, а последствиями их может быть деизм, пантеизм или что-то другое подобное из Аквинского, Гегеля. Но чем будут являться такие мысли на самом деле? Каким-то упрощением, способом привнести понятную для ума механику в ту загадку, наблюдая которую, он не в состоянии что-то о ней понять окончательно, определенно.

Всегда можно предполагать «какое-то то» или «нечто то», что создало этот мир, в качестве моего тотального присутствия в таком мире, в качестве включения сюда в это.

И возможно предполагать, что это нечто, создавшее все это, может быть и злым, и добрым38, но почему злым или добрым? Что значит добрым, а что значит злым? Но, возможно, в таком или в другом предположении добро и зло – это только определители, которые я также привношу в этот мир в качестве конструкций-определителей этого определяемого? И таких злых и добрых причин может предполагаться какое-то множество, и их даже можно привлекать в качестве субстанций, противоположных (противостоящих) субстанций, «дэвов» из Авесты, в качестве чего-то того, что происходит на самом деле. Но чем являются на самом деле такие построения ума?

3. Необходимость оснований, или того, ради чего стоит жить

Что является тем, ради чего стоит жить? Что это может быть или чем оно может являться?

Возможно, разговор о таком не научен, бесполезен или не практичен? Ну что от него толку? Как его можно реализовать, сколько он стоит? А возможно, нужно «просто жить»? Ну жить – да и жить…, практически, прагматически, цинически, обывательски… Но а можно ли так жить, жить не зачем, не для чего – просто так? И как всегда, к тем, кто хочет «просто жить», из какого-то «рядом» всегда явятся те, кто живет по-другому, и…

Увы, но Человек не может «просто жить», он не животное. Конечно же, его можно попробовать преобразовать в животное, но что из такого получится в итоге? Скорее всего, те, кто попытаются воспроизвести такое, в результате обязательно тронутся и исчезнут, выбыв из нормальности. И ум, решивший так поступить со своим телом – что будет с ним, он точно переживет тело?

Конкретный поиск истины, поиск правды, поиск справедливости – это, возможно, то, ради чего стоит жить? А возможно, тем, ради чего стоит жить, будет являться желание отомстить или наказать ради восстановления справедливости? (Илиада, Одиссея).

Любой разговор о смысле, об основаниях, об адекватности, о «зачем все это?» и т.д. – это наиважнейший разговор, это альфа и омега присутствия тут. И все попытки избежать или игнорировать такой разговор никогда хорошо не заканчивались для тех, кто хочет действительно быть. И скорее всего, отрицание необходимости такого разговора – влечет за собой затухание и гибель включения, субъектии.

Тому, кто присутствует тут – нужны основания, ему нужны достаточно прочные или, возможно, даже метаоснования, те основания, которые уходят за горизонт и теряются в веках: в пройденном, в пережитом, в завоеванном, в выстраданном, в оплаканном, в потерянном, в найденном.

И такие основания должны быть основательнее бессмысленности, страдательности, ничтожности и смерти.

И когда основания, на которых стоит этот мир, мир именно этого человека, прогибаются или окончательно рушатся, то рушится все…

Древние традиции связи и «великое не то»

Зверь чутко прислушивается в лесу к различным звукам, пытаясь понять: что происходит, что наличествует, что будет происходить; и важным тут является не то, что понимает зверь и кто есть такой зверь, тут важен сам особый «акт замирания». И в «таком акте» лесной зверь чутко прислушивается к чему-то разному, неизвестному, и к какому-то себе, и к какому-то вокруг… Но человек, в особом «акте замирания», постоянно прислушивается к этому «тотальному происходящему», к включению в происходящее, к совокупному бытию. И в таком особом «акте замирания», конечно же, человек пытается особым образом «услышать это все» или услышать в «особом значении» голос-звук бытия.

Мгновенно возникающая из неизвестного источника, глобальная оценка бессмысленности всего происходящего «и того», как это поражает (угнетает, разрушает, давит, удивляет, дезориентирует), «и того», какие это вызывает последствия для всего происходящего, можно, обнаружить в древнеиндийском эпосе. И в данном священном тексте, в одном из его трактатов39, происходит итоговое прозрение участника войны родов (богов), понимание присутствующей бесполезности борьбы и тотальной бессмысленности всего того, что производит «бегущий в никуда включенный борец», и того, что все конечные стремления не позволяют обнаружить действительно присутствующее…

Но, одновременно, прозрение предлагает «определенную адекватность»40, которая как бы является тем, что возникает после заглядывания туда, в основания, или в особое их отсутствие, что и есть «одно и то же» на самом деле, только понять такое сложно в обычном состоянии.

Выявляемое присутствие – это «не то, что происходит на самом деле…». И после такого акта «не то», который всегда превышает возникающее после него «конкретное остывающее понимание», а после обнаруживаются явные сверхсилы, сверхсвязи и глубокие великие явные основания, вскрываемые, допустим, Одиссеем (Гомером). И затем, возможно, «определяемые в качестве…», и с чем будет в итоге «производиться взаимодействие…», и такое взаимодействие может быть разным, и из какого-то «рядом» оно может казаться сверхсвихнутостью…

И конкретное «итоговое обнаружение»41 – это «достояние» всех великих культур, и, возможно, всех уже неизвестных нам сегодня сверхпрактик, великих присутствий, обнаруженных мышлений, ставших затем сильной традицией, или конкретной цивилизацией.

Но, конечно же, такое «обнаружение» – это все вскрытое, но за ним присутствует «великое не то», от которого тот же мифический Одиссей, или Пандавы и Кауравыв в Бхагавадгите, постоянно получают особые удары (подзатыльники).

И многое из такого, то есть из различных древних поисков – это все для сегодня неизвестность. Но точно можно предположить, что «предоставленный сам себе» или находящийся в особом жизненном состоянии, обладающий определенными способностями, обязательно заметит то, что мелькающие образы вокруг – это не просто нечто не истинное, как у Платона, а, возможно, – это нечто совершенно другое, ускользающее и указывающее на «что-то», или…? А возможно – это присутствующее безумие, застывший хаос, наказание за…, проклятие от…, источник всевозможного бессмыслия, непонятный суррогат немышления, гибель богов, блики на серой стене… или? Или опять же – «великое не то»?

И любой путь «просвещенного» – это видение пути, следование пути увидеть «что-то то» и, возможно, понять «то» в этом видимом тут с помощью специфического увидения (услышания, общения с…). И, предположительно, такая практика – это и есть та единственная цель для действительной духовной практики, правильной жизни, в том числе и чистой (первой) философии. То есть основная цель особого путешествия – это получить «ведания о таком». И такая практика может быть оформлена совершенно по-разному – это может быть путь жреца, или путь воина, или что-то другое, – это не важно, но это всегда какая-то йога (особое состояние созерцания, а точнее, это конкретная жизнь), то есть это попытка «услышать великое не то».

Но пока включенный в это безумие бежит вместе с ним, то есть тотально включен в него в качестве потока, обнаружить свое отличие от него – это невозможность. И тут дело не в примитивной рефлексии (наблюдении за собой, своими состояниями, мышлением себя со стороны), а в более «глубоком обнаружении», вскрываемом в экзистенциализме или другой практике.

Такое «обнаружение» – это совокупное видение (ВЕДЫ) того, что это происходящее с каждым – это слабая ничтожность, которую невозможно понять в сверхтотальном значении (Абсурд). То есть как понять это происходящее с каждым, как его оценить, и зачем это присутствие в целом – если оно в итоге непонятно?

Возможно, тут может быть вывод о том, что происходящее предполагает особый странно-выявляемый смысл. И, возможно, включенность – это нечто более необычное, чем это может показаться на первый взгляд? И тут могут возникать поиски того, «что же это на самом деле?», через практики, медитации, «особые поиски» позволяющие обнаружить в итоге именно «великое не то», что, возможно, и замечает Одиссей, что, опять же, отправляет его к началу путешествия («колесо» или «возвращение» у Ницше).

И такая совокупная практика поисков обнаружила разное, и вскрыв его, привнесла это понимание сюда, а затем и объяснила с помощью такого это происходящее…

А дальше совокупная жизнь, совместное действие, искания, рождения, смерти, строительство, хозяйствование, войны, борьба субъектов, групп и субъектий… Но все это происходящее будет овеиваться, окуриваться адекватностью, обнаруженной там…, и теми… И такая происходящая адекватность затем, из будущего или рядом, может быть определена словом, например словом «цивилизация ХХХ».

И очередную традицию объяснения-обнаружения, возможно, кто-то обозначит словом «связи», и возможно, именно «такие связи» будет сложно понять из другой «системы координат», из какого-то рядом, где «традиция связи», и следующее за этим «утверждение оснований», производство адекватности, и «адекватное историческое присутствие после» – это все ощущается как-то иначе…

Неизвестность как основание и соприсутствующее ему тотальное завершение, самоуничтожение…

Предположение о том, что оснований нет – утверждает, что существует нечто, о чем можно говорить как о том, что «оно не есть как основание». Но а что «существует как до» основания, до какой-то…? До-основания – это древний Хаос, возможно, «неразличенность» Гесиода, или что-то посильнее? Какое-то «ничто» как основание? Тогда то, что уже после потом – это уже Гегелевское «нечто»? А затем снова Гегелевское «ничто». Но как окончательно понять такое взаимодействие? И как понять нечто то, что было до всех оснований и до всех становящихся ничто?

Возможно, присутствующее отсутствие оснований – это основание для порыва, скачка, то есть чего-то нового. Это основание основать любое новое основание, но это также и возможность перейти к завершению, бессмысленности, самоуничтожению?

Новое основание нужно обозначить, определить… Допустим так, как Александр Великий, бросив с лодки копье в «берег» Дария?

Всегда может быть позиция:

– я не знаю, но мне это неизвестное – интересно, поэтому я буду каждый день двигаться в этом уже определенном направлении.

Но может быть и другая позиция:

– я не знаю, и поэтому все это происходящее – бессмысленно, неинтересно, ничтожно, и потому его нужно завершить и уничтожить.

И каждый сам решает, сам по мере становления самости, какой из вариантов будет взят к исполнению, и таких решений в течение жизни может быть предостаточно, и каждое из таких «определений неопределенности» – будет становиться чем-то действительным, чем-то совершающимся, конкретным бытием.

Любое решение о том, «что мы старый мир разрушим», должно содержать в себе следующий вопрос: «и?». И если такого «и?» не предполагается, то произносящие «оду разрушению» – ничего не могут. Они не могут создать положительное бытие, они могут только вот «это», за которым следует катастрофа, угасание и гибель. А если такие «мы старый мир разрушим» говорят, что они не знают об «и?», но там, где-то там существуют те, кто знает – тогда они вестники окончательного завершения.

И только действительный путешественник (Одиссей) обладает способностью определять неизвестное, и каждое конкретное путешествие – определяет неизвестность. Но если ваше путешествие – это завершение путешествия, то никакого «и?» это не подразумевает, такое предполагает только путешествие к своему концу.

Основания отсутствуют, «и?», понятно, что любые основания отсутствуют, «и?». И за таким «и?» может следовать разное, совершенно разное. То есть это точка начала – или конца и начала чего-то другого. В каждом конкретном случае такое содержит определенное, но различное значение. Каждый понимающий может попытаться понять – это конец, или начало, начало конца, или конец, определяющий начало?

Но, возможно, не все так однозначно, и если представить, что наше мышление – это «не то, что происходит», хотя они и как-то связанны, то все становится неопределенностью, от которой только что пытались избавиться в результате решений, определений, пониманий, утверждений. И поэтому любое «установленное и?» – это всегда неразрешенность, нечто неуловимое. И часто те, кто разрешат какое-то «и?», спустя время могут ощутить себя дураками, которые разрешали то, что разрешать было бесполезно, а итог разрешения – это бессмыслица, нечто, потерявшее смысл. Но вокруг какого-то «и?», возможно, произошла целая жизнь, или нечто большее, и как тогда понять – «что не бессмысленно?» и «то, ради чего стоит жить» – что это?

Можно вообразить, что кто-то может быть настолько «мудр годами», что может «взять» основания, и с помощью них манипулировать теми, кто еще не заглянул в глубину, и не заметил там их особое отсутствие, и увидел там нечто другое, «туман оснований». Возможно, с помощью какого-то «и?» можно начинать42 путешествие – или завершать43. Но, предположительно, с помощью такого «и?» можно также отправлять кого-то «в никуда», в пустоту или по бессмысленному кругу. Но можно ли отказаться от необходимости в каком-либо «и?», или любое утверждение об отказе от «и?» – это автоматический переход к другому, противостоящему этому выдвигаемому, или, возможно, к совершенно иному?

Каждый живущий, вставая с утра, начинает «вращать педали своего велосипеда», но, возможно, «куда вращать», он не придумал сам? Конечно, он может считать, что он придумал, но, возможно, любое вращение – это результат значительного вчера, а его «педали» – это только инерция от такого? То есть его вращение – это результат вращения до него вчера, всех вчера, тех, кто крутил особые педали до него?

И любое представление о том, что каждый сам, только сам, и он действительно может оторваться от происходящего, от его инерции, от связи с тем, что было, и тем, что продолжается, но такой решивший, «что он только сам», скорее всего, может почему-то исчезнуть или перестать быть по другой причине, выбыв из этого предопределения. Любые «педали» обусловлены тем, откуда берет начало каждое конкретное путешествие, со всеми условиями, и со всеми последствиями, с непонятным «но», которое веет над всем этим предопределением, и это загадочное «но» – это мысль о возможности того, кто крутит свои педали в каком-то смысле, задуматься над таким «но».

Конечно, кто-то может воскликнуть: «Я знаю!», «Я сам знаю!», «Это я решил!» – но так ли это точно, точно ли он решил и точно ли он знает? Или, возможно, его знание обусловлено чем-то другим, тем, что было до этого вложено в него, тем, как его образовали и, возможно, предложили после конкретное «зачем».

Неизведанное манит, неизвестность заставляет идти вперед, каждый раз такая неизвестность предлагает неизвестное разрешение, нечто несбывшееся, наделенное запахом новизны. И произошедшее в результате конкретного разрешения пути путника – это его история, то, что можно попытаться проследить и понять после. Но то, к чему привстанет путник, и каким будет его итог – это всегда неизвестность. И нечто обнаруженное в результате пути может быть чем-то существенным, значительным, но возможно – это была неудача, которая станет причиной другой удачи. Но, возможно, пройденный путь – это бесполезность, и, осознавая веющую над всем бесполезность, как можно оставаться адекватным?

Интересным в таком размышлении является фантастический рассказ Франсиса Корсака «Львы Эльдорадо», в котором присутствует сюжет: цивилизации для ее завершения была навязана машина для предсказания будущего каждого, и такая машина завершила целый мир, уничтожила «неизвестность», которая являлась толчком для путешествия, энтузиазма, оптимизма, для желания пройти свой путь.

Конечно же, абсолютно предопределенный итог любого путешествия – это «завершение», но является ли такой итог тем особым основанием? Или, возможно, причина, почему возникает движение вперед – это «тотальное отсутствие оснований», неопределенность, странная незавершенность, которая противоречит любой определенности, а затем и попытки как-то определить такое. И как неопределенность соотносится с тем, что происходит, с тотальным происходящим? То есть происходящее постоянно находится в состоянии завершающейся неразрешенности, в состоянии несбывшейся завершенности…? Или такое мышление о происходящем – это только мысли… И каждый «шаг» – это «шаг к следующему», или…? И что значит двигаться навстречу страху, навстречу предопределенности, навстречу тому, что все равно уничтожит нас? И почему существует тот, кто должен жить вот так, в таком страхе? И почему такой «страх завершения» подавляет свободу, превращая дух во что-то другое?

Всегда можно предположить, что «разговор о зачем» – это бесполезность, но обязательную наличность такого стержня можно обнаружить в любом бытии. И отрицающего необходимость «зачем», в любой момент его бытия, можно спросить: «А если сейчас нужно уходить, то что тогда можно сказать о прожитом?» И вот, в такой момент ухода любой вменяемый, оценивая пройденное, всегда будет соизмерять «прожитое» с каким-то своим «зачем». А это его «зачем» – всегда производное от глобальной цели, от того, к чему он стремился, для чего жил. И «цель» «после ее измерения» – становится «сбывшимся смыслом», каким-то «затем».

3.1. Сверхцель в качестве основания

Возможно, что сверхоснованием может стать (быть, являться) выдвигаемая сверхцель, и стремление к ней и будет создавать необходимую явную адекватность44 для всего происходящего? То есть поход к особой цели и будет являться смыслом бытия тут. И все такое происходящее вокруг этого и будет создавать завесу нормальности, и все, что будет происходить в акте движения – будет казаться не столь безумным, или еще каким-то другим, что при переходе к следующему вектору после будет казаться абсолютно неадекватным в итоге.

Так, те, кто «живут на войне» и «идут к победе», «все происходящее» воспринимают как адекватность, но затем, когда все завершается и когда цель становится иной, все происходившее в тех условиях – может казаться странным безумием… И так со всем…, с важным в каком-то возрасте, или в подключении, в субъектии, в ситуации… И оценка того происходившего, того, что происходит, из другой системы жизни – это может быть, но включенность в то происходящее для тех включенных иная, она адекватна.

А тем, кто уже включен, нужно либо стать частью (пассивной, активной, отрицающей) процесса «пытайся либо выжить, либо победить», либо возглавить поход к…(жизни, не-жизни). Либо спрятаться на обочине, пережидая это все, либо выбыть, слететь с катушек, стать питательной средой, гонимыми, стертыми… И бывает так, что борьба за точку приложения вектора или за новый вектор – может стирать целые сосредоточения, субъектии, проигравшие группы…

При этом бывает, что возвращение к адекватности может быть не с помощью сверхцели, а наоборот, через остывание, через мелкие радости, бытовые цели, через спокойное течение жизни… Но такое остывание в итоге заканчивается бессмыслием, а в результате – и катастрофой…

Какое основание может быть искусственным, изобретенным, выдуманным, а какое – действительным, естественным, настоящим? Можно ли выдумать себе или другим основания, которые будут имитировать адекватность, например, «экологические цели», или…? Догадываясь, что «оснований нет», и что основания – это способ производства адекватности, создание процесса бытия, манипуляции кем-то, можно предположить, что таким основанием может быть разное, и такое разное может быть, в том числе, и каким-то сымитированным…

Когда происходит «куда-то», а затем для чего-то. Но для чего, зачем – это для чего? То есть в такой момент возникает то, что упрощенно можно определить в качестве рефлексии. Но в более понятном варианте – это определение тотального отсутствия остановки, основания, смысла, понятности, нормальности и … И тут всегда может возникнуть «стабильное мышление для чего»45, а вместе с ним и вывих46, который всегда живет внутри определенной нормальности, и всякая нормальность – это абсолютная ненормальность, выдаваемая за свою противоположность. И только поэтому внутри нее существует то, что делает ее адекватной, то есть неадекватной. И почему-то присутствующему тут приходится жить в таком состоянии, постоянно балансируя внутри ненормальной нормальности.

Что может быть взято в качестве сверхцели?

1. Возможно, глобальная борьба за выживание – это древняя сверхцель, и обязательным в таком представлении является именно продолжение твоего рода, что затем может быть определено по-разному в качестве особой цели в «пункте 2».

Вероятно, таким может являться особое желание заполнить собой реальность, своим громким римским кличем победителей, каким-то «как надо» или поздним «Nobiscum Deus!». И такое, в последующем, может предполагать конкретное решение в качестве воссоздания потомства-последователей-победителей (рода, на-рода), и римской правильной жизни затем. И если не будет тех, кто будет после, тогда зачем весь этот мир, кто в нем будет жить в последующем? И в чем тогда суть той особой борьбы, и для чего тогда боролись те, кто был до тебя, сотни тысяч таких же до тебя? Отсюда, в качестве сверхблага, может быть предположен сверхдревний нарратив «плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над …» (Книга Бытия 1:27,28).

2. А возможно, таким великим стремлением, или для реализации нарратива, может предполагаться мечта о создании особого сильного царства благоденствия (Конгресса, Собора), особого царства сверхсправедливости (для стабильного строительства благой жизни), которое в итоге позволит не просто выжить, не просто победить, но и достигнуть чего-то более значительного. И в лоне царства (благой жизни), в «здании конгресса», будет взрастать нечто новое, нечто грандиозное, и Новый Свободный Человек в том числе. И такой освобожденный дух будет воспроизводить: философию, науку, музыку, архитектуру, торговлю, искусство в целом…, новую цивилизацию…

Но после, в результате многовекового остывания того очередного модернити, можно будет уже говорить только о каком-то правильном общежитии или устроении Нормального Мира, Законного Pax. И, возможно, все сильные попытки – обречены, обречены тем, что тот, кто тут, стремится к субъективизации, к слитию в нечто и к чему-то еще, но одновременно он всегда существует самостоятельно (автономия и субъективизация)… И остановка всего этого разного – возможна только с помощью жестоких ограничений. То есть он и волк (lupus), вскормленный волчицей, и противоположное… А кроме такого, проникшая сюда мысль, становящаяся конкретностью, всегда подвержена остыванию, и окончательному окоченению, и гибели в итоге.

И в границах стремлений к сильному могут предполагаться размышления Гегеля о господстве (господин и слуга), то есть для «реализации сверхцели» может быть взято стремление к особому господству. Но всегда особое первородство может восприниматься по-разному: и как установление тысячелетней тьмы, и как пришествие царства света, то есть превосходство – это всегда «для чего господство?».

И как понять покорение, завоевание, освоение, захват, облагораживание, привнесение и все подобное? И тут может быть множество якобы положительных коннотаций, то есть покорение природы, освоение космоса… Но тут также могут быть восприняты в другую эпоху или теми, по отношению к кому будут осуществляться такие действия, как отрицательность, как зло, как отрицательное завоевание, разрушение природы. То есть «предложение» всему миру чего-то «…» может в итоге восприниматься (теми, кому такое будет привноситься) в качестве акта порабощения, а не получения ими благ, тем более когда такое будет связано с различными формами ограбления, насилия…

И предложение остальному миру особого улучшения, особого «как надо», особого римского образа мышления и жизни, то есть устроения какого-то очередного сильного Pax Romana – это всегда может быть понято в качестве сверхцели. И, возможно, в другую эпоху те, кто был героем-титаном, создателем и строителем нового мира-вчера, Ромул, Корнелий, Юлий (Асканий), Октавий и другие, будут восприниматься завтра на краткий миг через интересы другой правящей группы в качестве антигероев. Но затем свежие Франки явятся из-за великого вала, Рейна или стены Адриана и… Или два древних гегемона могут истощить себя в последней схватке за мировое господство, но из пустыни с юга вдруг явятся те, кто завершит несостоявшийся спор между Хосровой II и Ираклием…

3. И в какой-то момент все это перестанет быть существенным, и все важные-мнимые цели-смыслы, а после бессмыслицы – достигнут своего вырождения, так как все такое должно предполагать другое сильное основание. И такое должно быть связано с чем-то другим, с тем, что говорит о другой адекватности, не о «тут и сейчас» интересе, не о выживании, не о корысти и жадности, и даже не о мести и справедливости. И все это неадекватное происходящее требует связи с чем-то сверхадекватным. Но с чем? С той «странной музыкой»? Или «огнями-плясками» …?

3.2. Прорыв оттуда

Надежда, вера и любовь – и предопределенность

Действительные основания – это то, на что можно опереться, но что это такое? Предположительно должны наличествовать значительные основания у того, у кого нет достаточных оснований, что предполагает блуждание на грани адекватности. Но что может быть основанием? Что может быть причиной каждый день брести в бессмысленность? Возможно, такими основаниями могут быть, например: надежда, вера и любовь…

Возможно ли, что любовь противоречит физике, или сухой предопределенности происходящего? И на что указывает такая любовь, а вместе с ней и вера, и надежда, и…? Такие проявления естества (духа) указывают на что-то запредельное, на связи. На существование того, откуда родом вся эта загадка. Или того, где (в чем) все это постоянно находится, действительно пребывает, иногда не замечая этого.

И если то, что «тут», как думается, не противоречиво, в нем нет «кротовых нор», тогда любовь – это, возможно, кротовая нора, и не только любовь. Но и другие акты духа, любое воспламенение духа – все это, возможно, противоречит холодному происходящему безмолвию.

И тут всегда возникает мысль о других особо сильных проявлениях: о ненависти, несправедливости, лжи, и различных последствиях такового. Но что это, что из этого является добрым, а что злым, что из этого является проявлениями той или другой стороны, что из этого хорошо, а что противоположное таковому? И когда различные проявления происходят в виде слов – это все различимо слабо, а когда это поступки, то такое различимо значительнее. Но когда это конкретные «состояния духа», тогда такое становится совершенно ясным и различимым для воспринимающего: что из этого есть что. И такое понятное духу различение положено где-то глубже, нежели правила, установки, условности, договоренности, привычки, законы, стороны, позиции…

И такое «предзнание» (априорность) – можно отрицать, слов тут может быть предостаточно, но «оставшись наедине», дух всегда знает правду, даже, возможно, внешне отрицая это свое обязательное знание. И тут можно обратиться к диалогу Платона, в котором речь идет «о предзнании математических истин». А по аналогии, дух через разное: через нечто выраженное в словах, в вопросах, в поступках, выраженное в «…» – всегда может вернуться туда, где все уже присутствует, все открыто, все решено, и может через такое скрытое в себе прикоснуться к истине и узнать правду…

Другой в качестве Цели

Кант был уверен в том, что «моральный закон» подтверждает присутствие того, что превышает заданность определенного. И если такого закона нет, то все человеческие законы – это выдумка, и тогда нет свободных поступков, нет преступления, и не нужно наказание, так как все предопределено, так же как в классической физике, от «начала» мира…