Помоги проекту - поделись книгой:
И после воображаемого хождения «туда», в предполагаемое «то» (доп. в Лествице), возможно предположение о том, что в последующем возникает стремление «окончательно оторваться от этого тут» и «остаться только в том»? А последующее «ощущение транзита» и «замечание транзита» – это вывих для «нормально-подключенного к тут»? И, возможно, «вывих» присутствует постоянно, но иногда «ощущение присутствия вывиха» усиливается в результате каких-то обстоятельств? (См. в работах соратников Гурджиева)
Субстанция субъекта и пустота рациональных конструктов
Если присутствует неизвестное «то», в котором наличествует постоянное погружение, то тогда где вот эта «автономная среда» самого субъекта? Как существует эта самость, которая почему-то и «часть того», и это также «неостановленное тут»?
И если, предположительно, наличествует «то», к чему подключен или в чем несознательно пребывает субъект, то что остается «для» субъекта? Что остается «у» субъекта? Что остается «от» субъекта?
И можно предположить, что действительно присутствует пройденное-пережитое-опыт, память, личность, свои мысли, желания, телесность…, то есть нечто лично-собственное, принадлежащее только субъекту, но так ли это?
Что означает «потерять себя», что означает «найти себя»? И как можно потерять то, чего нет, или то, что не обнаруживается?
И если нет никакой «субстанции субъекта», а присутствует только странная экзистенция между неустановленным «там» и неопределяемым «тут»; тогда что можно найти и что можно потерять?
И что это за субстанция, которая находится в становлении, изменении… А если ее нет, или нет никакой «субстанции себя»?
А если «субстанции нет», или отсутствует то, что куда-то движется, то уму, возможно, только кажется, что он устремляется куда-то?
И если дух нельзя обнаружить в виде остановленной субстанции, а только в качестве чего-то происходящего в бреду без остановки, тогда «действительность» – это какое-то между «тем и тут», то есть – это особый сон, без какой-либо возможности остановиться. Тогда что значит «быть в бодрствовании»? И что из этого сон, а что явь, и что иллюзия?
Но если ум вдруг вообразит, что ему «можно все», тогда он попробует проверить границы «можно». То есть проверить все пути, все возможности, а их столько, сколько сможет представить себе дух, но все такое останется особым представлением…
И слабое замечание себя только в виде тела приведет к тому, что кто-то попробует проверить себя в качестве именно телесности. Но сколько ни проверяй, «накормить» тело – невозможно. Удовлетворить телесные желания – это пустое. И условно-выделяемое «телесное» для ментального – бесполезность в качестве остановки. Условное телесное для ментальности – это «очередное тут», оно не останавливаемое, оно мелькает и исчезает…
И выдвигая цель – «получить окончательное что-то тут», после итогового осознания невозможности достигнуть предметного, слиться с ним, стать им, насытиться им – возникает неудовлетворенность, непроглядная пустота. А в итоге действительными становятся только сверхстрадания, что будет окончательно обнаружено после суммы сильных экспериментов в попытках обратить телесное в ментальное, что достаточно сильно проработано в философии буддизма (см. различные работы Пятигорского).
А после обнаружения бесполезности телесного ум (вместе со стоиками, неоплатониками…) может устремиться к производству позитивной метафизики, но и тут его ждет разочарование. Все схемы и «рациональные построения про то» – это слабый рационализм, и это только попытки придумать метафизику отсутствующего мира («Критика» Канта).
В результате разочарований в метарациональных конструктах, но и в присутствующем желании все же что-то узнать, могут возникать особые поиски, которые будут направлены на разведку специфических методов «узнать что-то о себе». Но такое – это всегда только сильная практика, а не «предположения ума лишенного рассудочных оснований» («Критика» Канта).
2. Позитивное отрицание «той стороны»
Что-то о слове «религия»
Возможно, латинское слово «религия» – это римское упрощение-понятие, с помощью которого остывающие римляне пытались обуздать нечто, ставшее для них уже чем-то совершенно непонятным. Граждане, города, народы, цари, магистратуры, территории, корабли, религии – все это происходящее многообразие, упорядоченное через абстракции с помощью различных слов. И очень возможно, «понти-фик» – это тот, кто устанавливает связь, создает мост.
И, возможно, «это странное» вначале владело и Римом, а после, в момент якобы расцвета, превратилось только в метку, а в последующем слово стало означать только специфический субъект права и объект налогообложения. А то, что прилагалось к нему или выдавалось за такое в качестве «культа императора» – являлось чем-то пустым, бесполезным. И, возможно, то, что случилось с Империей в итоге, и то, что возникло на руинах Рима – не нуждалось в «определении явления», потому как «возникшая связь» стала новым стержнем той особой цивилизации. И после окончательной гибели Империи – метка-слово осталась, и вновь оказалась востребованной после того, как «действительная связь», где-то между XV и XX веками, превратилась снова в слово.
И понять такое вроде бы явление, нечто неизвлекаемое, пытались в Новую эпоху, в эпоху, когда возникло мнение о возможности понять все это происходящее с помощью явленного мышления, что предполагает и определенное «позитивное знание о данном явлении». И обязательно основанием к такому могла служить конкретная «теология». Но задачи у позитивного знания и теологии – совершенно различны. «Теология» всегда опирается на «откровение», на то, что не может быть понято явленным умом, обычным мышлением. То есть «теология» никогда не пытается стать положительным знанием или изображать из себя «инструмент тождественного определения неопределимого».
В итоге в ХIX веке воспроизводится «позитивистское учение о религии», которое говорит различное, например о том, что «религия играет в нашем мире, жизни особую роль…». В таком «учении о религии» присутствует различное, допустим, «проблемы религии», «первобытные верования», «признаки религиозного учения», «история развития религиозных верований»… Также существует мнение о том, что наличествуют различные религии… И такие религии – это особое явление в истории человечества.
Но, увы, все произведенное таким образом «внешнее знание» не позволяет действительно вскрыть это «явление». То есть все подобные вроде бы похожие «явления» – пытаются, по какому-то внешнему признаку: понять, выделить в них что-то или обозначить в таком что-то различно-проявляемое…
И все это «знание о религии» – может и обладает правом быть…, но все же такое позитивное, внешнее – это, как и любое явленное мышление, в определенном смысле упрощение действительно-происходящего. И такое упрощение в обязательном порядке позволяет создавать и развивать «выделенное мышление-знание о чем-то происходящем» в виде «специфической погибшей упрощенной модели», но опять же – это «выдернутая остановленная остывшая мысль-модель о чем-то уже не существующему в действительном значении». Или акт явленной мысли и то, что происходит на самом деле, – не тождественны.
И для осознания несколько иного, нежели присутствующее схоластическое научное понимание данного вопроса, необходимо рассмотреть мысли, которые не пытаются представить такое происходящее в качестве модели, в виде инструментального знания, пытающегося создать модель для последующего использования такого в качестве объекта налогообложения.
– Когда религию пытаются представить в качестве «положительного знания о сверхъестественном», тогда могут возникнуть мысли о всеобщей эклектике. То есть о необходимости свести все предположенное «сверхъестественное» к всеобщему знаменателю, к «всеобщему сверхъестественному». А в последующем возникают мысли «о создании всеобщей религии», а затем и «рукотворной человеческой церкви», которая сможет в обязательном порядке стать чем-то особо-объединяющим для всех в такое положительное учение. Но то, что «дано в откровение» – «не присутствует в виде человеческого учения» (сломано было немало копий: Арианство, Монофизитство, Несторианство), или в качестве «представленного умом, выдуманного положительного знания о сверхъестественном». То есть любое «знание о таком» – это слабый разговор о том, что не существует в качестве «явленного мышления о себе».
– В итоге, любая выдуманная «всеобщая религия о сверхъестественном» – это положительный метафизический примитив, такой же, как и «богиня разума» Робеспьера, «софия» Соловьева. И судьба подобных конструкций разума всегда очень схожа – любое произведенное явленным разумом им же в итоге и опровергается. И любые «построения ума о том» – это и выдумки, и то, что завтра будет в очередной раз опровергнуто таким же голым мышлением, то есть его ожидает судьба очередной научной идеологии, любого материализма, и диалектического в том числе.
– Предположим, что нет «религий вообще», а слово «религия» – это только универсальное слово-упрощение для чего-то непонятного, неопределимого, невскрываемого умом. И в происходящем происходит то, что «невозможно подстроить под всеобщий знаменатель» через специфическое слово, понятие, упрощение. И упрощение позволяет объединить что-то непонятное в слове, в конструкции, в модели, но в итоге это только упрощение, которое не позволяет понять это действительное.
– Остывшее слово «религия». Возможно, то, о чем хочет, но не может сказать слово «религия» – это странная «неопределимая для ума связь». И такая «невыявляемая связь» – это внешнее для того, кто наблюдает за этим происходящим непонятным со стороны. Но когда такая «связь действительно присутствует», то для того, кто действительно включен в такое, – нет никакой «религии». А то «действительное» – это не явление, и это нечто что неопределимо явленным человеческим мышлением.
– И «думать о связи», и понимать ее умом можно – в качестве «выделенного в мышлении», в виде какого-то даже объекта. Но когда это происходит – это другое, это «особая связь». И наукообразные разговоры о «такой связи» – могут быть. Но это только специальное выделенное знание, то есть это нагромождение дат, статистики, фактов, определений, или это «внешнее собрание данных об этом скрытом», и такое «знание» – это только слабое внешнее.
– Конечно же, «религия занимает особое место в культуре, в цивилизации», но такое – это тоже очередные определения, которые ничего не говорят о действительной связи. А возникающий процесс секуляризации – это, в обязательном порядке, процесс «освобождения от связи».
– Но как может произойти «освобождение», если «связь» не существует в качестве «объекта мышления», а это только «нечто невыявляемое»? Можно сообщить, что «связь отсутствует», но что толку? Можно также утверждать и то, что у нас наличествует действительное знание о том, что происходит, но так ли это?
– И человек всегда присутствует в «особом погружении», «погруженный в особую связь», «действительную жизнь», «сильную экзистенцию», «реальное включение», и отрицать такое можно, но что толку – отрыв от такого невозможен, разве что в качестве фантазии.
– И любой предлагающий собственную теорию о том, что происходит, что будет после ухода, или о том, что «религия – это способ решения психологических затруднений», – это может быть. Но опять же, это только «явленное слабое мышление», а то, что «происходит на самом деле» – это что-то очень сильное.
– И подвергнутый очередной эмансипации может какое-то время ощущать себя чем-то всесильным, чем-то особо-освобожденным, очередным «канатным плясуном». Но после его ожидает сильное разочарование, и окажется, что его «сконструированное мышление», «его канат» – это только нечто выдуманное, нечто примитивное…, а после «собрания мигающих». А вне такого «выдуманного мышления» – слышен неслышимый гул бытия, нечто очень действительное, но что это?
– И всегда возникают те, кто противопоставляет понятию «религия» слово «вера». И слово «вера» «только указывает на связи», которые «только предполагают» нечто то, что может иногда наличествовать в качестве действительности. Но опять же, попытки создать «выделенное мышление о таком» – это «создание явленного конструкта», но это не вскрывает действительность.
Забвение бытия
– Всегда можно сказать, что присутствует только иллюзия присутствия тотального взаимодействия, сильной включенности, действительного бытия. Но считающие так и те, кто предлагает вместо присутствия «только разговоры», «конструкции мышления» – это те, кто «предает бытие забвению».
И все «определения», «освобождающие мысли» – не разрешают «проблему отсутствия оснований» и присутствия «тотальной неадекватности». И реальное положение дел – это именно «неопределимая умом действительность», о которой забыли «освобожденные». И такая «и действительность, и неопределенность» – все это не разрешается «здравым мышлением» и не преодолевается «рациональным конструированием», «научной уверенностью», «психологическими установками» или чем-то схожим…
И такие «освобожденные», мнящие себя чем-то особо-сильным, скорее всего, не знают или, возможно, забыли о «действительном присутствии в неадекватности». Но такое их незнание – не освобождает от «действительности присутствия», которая таких забывших-отрицающих – обязательно сильно опрокинет и ударит о действительную поверхность.
Примитивный эзотеризм и мнимое «то»
Поход к тому, что с «той стороны» – это всегда спекуляция. И, предположительно, любое «положительное знание про ту сторону» – это всегда негативность, лжеучение. И если, в обычном смысле, «о той стороне» – ничего знать нельзя, то «знание про ту строну» – это выдумка.
Что можно сказать о метафизике, которая что-то пытается сообщить «о том», создав «метафизическое построение того мира» – разве такое адекватно? И возможно, что никакой «рассказ о том, что с той стороны» – не является тем, что можно обозначить словом «достоверность». Конечно, в свое время все с этой стороны однозначно узнают, или не узнают, что с той стороны, есть ли та сторона, или…?
И, возможно, замечая нечто непонятное, и для понимания такого недоступного обычному восприятию, и для работы с этим неизвестным, могут предполагаться различные примитивные мистификации или способы изучения скрытого. И это также могут быть «псевдоучения» о том, как можно «общаться с ним», или о том, как «то» становится «объектом для изучения». Но тот, кто идет по такому пути, пытается через «то, что тут» измерять «некое то» – в итоге получает значительное разочарование. И поводыри такого «общения», чаще всего, – это или особо-невменяемые, или обычные невежды.
И такая спекуляция возможна потому, что «происходящее тут» – это нечто туманное, и никакого «остановленного предмета тут» – тоже нет, его невозможно обнаружить, выделить, зафиксировать. А то, что с «той-этой стороны», например сновидения, – это вообще не извлекаемое в качестве какой-то извлекаемой мысли7… Отсюда возможность для любого извращения всего такого, придания всему этому любой неадекватной гиперболы.
И конструирование «того мира» с помощью метафизического мышления можно увидеть у Ямвлиха в «Египетских мистериях», но такие построения – это не более чем негативное метафизическое мышление (или явленная языческая теология).
В итоге, большинство эзотериков приходят к выводу о бессмысленности своих «знаний» и распускают свои ордена. И такое «знание» не может стать чем-то сущностным, то есть быть «о том, что тут». А то знание, которое не является таковым явно-ложным – это очередная негативная метафизика или эзотерическое ничто. То есть это не «знание о том», а только пустой негативный слепок.
«Знание о том» – не может стать положительным знанием8. Возможно, «о том» – может быть только «особый косвенный опыт мистиков». Но «сущностный разговор о таком» – это всегда негативность, и переход от такого к следующему производству положительного знания – это очередная негативность, которая приведет к последующему разочарованию.
Различные выдуманные людьми «учения о том» – не предполагают никакой действительной «связи с тем». Но апологеты всего такого могут «определять подобное в качестве связи», но с «кем», и чаще всего – это ничтожно.
Конечно же, представление о том, что эзотерика – это нечто ложное, созданное с целью использования обманутых в пользу тех, кто создал такое, – это не совсем справедливо. Возможно, не всегда создатели подобных учений стремятся обмануть, то есть причины выдумывания «сущностного о том» и «практики взаимодействия с тем» – могут быть разными… И конечно же, и таковыми, которые связаны с различными корыстными целями различных псевдоучителей.
И все попытки «описать ТО» с помощью спекулятивной метафизики – это значительное разочарование для тех, кто понимает цену таковым построениям9. И возможно, у нас наличествует возможность «описывать это тут» с «помощью того»10, что может быть «взято оттуда». Но в обратную сторону это почему-то не работает.
Ментальные акты
И разговор о том, как «Я могу знать о Я», о том, как возможно различение «Я от Я», о «тождестве и различении», о «различении себя и другого» – все это достаточно глубоко проработано в немецком идеализме, в работах Фихте, Гегеля. В последующем вопрос отчуждения был развит в психологии, в политической экономии и в другом.
И если достаточно сжато вскрыть такой разговор, тот тут необходимо понять, что «проблема отчуждения» существует в качестве «акта сознания». То есть «отчуждение» присутствует как мгновенная возможность, а после завершения акта – все возвращается в исходную точку. И можно ли запретить, остановить акт отчуждения? Всегда можно, при наличии «можно», осуществлять любые ментальные акты, и отчуждения, и преодоления отчуждения, и затем следующего отчуждения.
А можно ли перестать отчуждать (различать, исключать, включать)? Можно ли в какой-то момент не отчуждать, а после снова… А может ли акт отчуждения быть чем-то большим, чем акт? Все такое – это, опять же, только голое вопрошание, и такое активное ментальное присутствует, но определить его можно только через действительный акт.
Конечно же, «явленные акты сознания» как-то связаны с «чем-то скрытым другим» через невскрываемое сильное включение. Но вскрыть такое скрытое для того, для кого «понимание всегда требует явленности» – невозможно. То есть явным для нас остаются «вскрытые акты», и на них можно только «указывать», говорить о том, что «акт был», но определить такое иначе, узнать «состав такого» – это, опять же, невозможно. Что утверждает непреодолимость между действительной жизнью и актами ума.
Замечания к «проблеме Я»
– Можно отрицать, что наличествует то, что связывает все эти «Я» «в нечто то», что может быть за этим «Я».
– И возможно, что «Я» – это только логическая связка.
– Можно видеть в этом психологическую функцию связывания, то есть только феномен психологии, или великую иллюзию сознания.
– Возможно, за «Я» существует нечто подсознательное, несознательное, но связывающее?11
– Возможно, «коллективное бессознательное»?
– Или где-то там присутствует особый физический предикат?
– А возможно, что это просто проблема лингвистики, языкознания?
– Или это словесная абракадабра, физикалистский выверт? Но какой?
– Или, возможно, «Я» – это социальный, исторический, эволюционный, естественный, биологический… феномен.
И «слов причин», которые позволяют сказать «только» – их достаточно… И «Я» может их через-включение постоянно воспроизводить…
«Мысленный эксперимент» или отсутствие такового
Иногда, в позитивизме или произошедшем от такого, принято называть мысленным экспериментом особые абсурды. Допустим, необходимо осуществить «моральный выбор»:
– горит здание, в нем «люди»12, различных возрастов и полов. И наличествует возможность спасти из всех конкретного человека13. И тут, вроде бы, возникает «моральный выбор», требующий определить, кого точно нужно спасать14. И такое, оказывается, и является «мысленным экспериментом». И такой абсурд предлагается в качестве «морального вопроса».
В действительности все такое – это нечто несущественное. И любой ответ на такой «моральный вопрос» будет и неправильным, и правильным, и моральным, и не моральным. Но почему? Возможно, потому что «морали» нет там, где нет «спасения живой души». Когда представленные в эксперименте сущности – это не живые души, а слова, тогда такие разговоры – несущественны. Операции над таким могут быть какие угодно, и все такое никак не будет связанно с действительной моралью.
Такие сущности-слова-вещи – можно спасать, жечь, уничтожать в качестве слов-вещей, но к действительной морали, морали в виде представлений «о присутствии человека в качестве запредельного», или «о постоянной скрытой связи в каждом действительно-присутствующем» – это не будет иметь никакого отношения. Тут, в таком слабом разговоре, идет уравнивание «действительно живого» и «мысли о нем». Тут идет отождествление «мышления о чем-то» и «происходящего».
И любые уверения, что «это не просто мышление», а «это про объективную реальность»15 – это только слова. И если в вашей реальности «человек» – это «физическая личность», то с ним можно производить любые вещные операции, как и с любым физическим16. Но никакая мораль, в таком операционизме, никак не просматривается.
И высокопарные разговоры «о грандиозной бесценности такой личности», но с маленькой буквы – это разговоры, мысленные эксперименты…, и практика без действительной морали после.
Физическая личность – это всегда предмет, объект. А слово «личность» в таком мышлении – это прилагательное или свойство такой особой вещи.
И такие «эксперименты» на самом деле подтверждают присутствующее отсутствие морали. То есть они вскрывают наличествующее «сведение живого к операциям» купли-продажи, использования, эксплуатации, выращивания, предварительной подготовки к употреблению… Но «живое» только в слабом значении стоит понимать в качестве биологического, тут все сложнее с понятием «живое».
Отрицание сильного присутствующего и бесполезность «морального» выбора
Путаница, отрицание присутствующего, которое больше чем факты; сведение мышления к явленному происходящему – все это производит сумму упрощений:
– «Я» – это телесная личность. Личность – сумма ментальных атрибутов, тело – сумма материи, телесности. Но если предположить, что «выделение тела в физическое» – это упрощение, и «выделение личности» – это допущение, то чем тогда являются такие разговоры? То есть такое мышление – это только примитив, или сведение действительно-происходящего к словам.
– Мышление – сумма первичных и вторичных знаков. Само мышление происходит на скрытом уровне, а слова – это уже явленный слой, но есть и физический, то есть нейронный слой, или другие, пока еще не вскрытые. И связи между словами, между тем внутри всего этого – это язык или мышление. А «таинственное целое», сознание, личность, а также и рекурсия, рефлексия, понимание – это только «эволюционный скачок знаковой системы», «гештальт». И для решения различных сложностей с таким «скачком» – можно выдумать «квали» в качестве инструмента несводимости ментального к физическому. Но, опять же, различения происходящего на физическое и не физическое – это только упрощение. И как быть с различным ментальным, чувственным, образным, понятийным, которое невозможно свести к упрощенным знаковым системам, аналогическому и другому упрощению? И возможно, что «ментально-духовное» – больше, нежели «мышление в словах», и не только в словах, но и больше любого явленного мышления?
– И такое формальное мышление коррелируется с тем, что истинно – ложно; хорошо – плохо; присутствует – отсутствует. А после из такого произошедшего «формального мышления» – необходимо «выбирать нечто», что и будет являться «действительным выбором». То есть, опять же, такая «мораль без души» – это только слова. Но, возможно, действительная мораль – это не о том, что «хорошо или плохо», и это не о «выборе несущественного». А действительно-живое, и действительный выбор – это всегда о чем-то сильно-происходящем, что будет связано с потом и кровью, с реальным быть или не быть, с моральным как быть, кем быть или не быть.
И негативное «моральное» мышление – можно развивать. Но «слова» и «действительное происходящее» – это разное. И «словесная негативность» – предполагает простое разрешение, то есть такой «серьезный мысленный эксперимент о моральном выборе» – является истинным только для тех, кто утверждает такое.
И для представления чего-то в качестве «прагматичных, утилитарных…. мысленных экспериментов», ну или «выдаваемого в качестве таких экспериментов» – может быть предоставлено «негативное символическое, дискуссионное множество». Что также может предполагать последующее «пустое словесное разрешение» таких экспериментов. Но все такое словоговорение – это дурная схоластическая позднесредневековая бесконечность.
Предположительно, такая позитивистская фальсификация морали и гуманитарной сферы – это желание использовать слово «эксперимент» для того, чтобы стать похожими на физиков, правильных ученых. Мечта «свести мораль к операциям» – это похвальное желание стать «настоящими учеными». Что, конечно же, позволит войти в «настоящее научное сообщество», стать полезными, обрести свое место под солнцем, получать гранты на почти исследования, стать частью научного производства… То есть стать пайщиком и дольщиком в мировых глобальных экономических процессах, но все же такое – это фальшивое мышление.
Всякая глупость может быть представлена в качестве существенного «мысленного эксперимента», который «что-то значит». Но для мышления «все что-то значит», «все уже эксперимент». И «все, что становится мышлением» – это уже и эксперимент, и мыслительный обязательно. Поэтому «разговоры про мыслительные эксперименты такого характера» – это «что-то», а точнее – это очередная схоластическая позитивистская фальсификация духовной жизни.
Такое «моральное мышление» – это попытки доказать «кому-то», что «какие-то вещи есть можно», и то, «что от некоторых из них будет несварение». Но к действительной морали это все никак не относится, и к философии в том числе…
3. Смысл и связь
Утратившие связь
Предполагаемое у Достоевского «Если Бога нет, все позволено» можно, в очередной раз, понять следующим образом: если присутствующее происходящее не предполагает глобальных оснований, не предполагает замысла, внутренней цели, связей внутри, а человек – это только случайность. То в таком случае, или тогда, какая разница, что он будет делать, как он будет поступать, к чему он будет стремиться, как ему жить, как уходить… – поэтому «можно все», или «все можно»!
Если на тебя не смотрят с той стороны, те, кто ушел, тогда ты сам по себе, и тогда тебе можно все…, можно быть кем угодно…, не стать…, а именно быть… – можно превратиться в любое существо. И ты ни перед кем не несешь никакой ответственности17. И ты – это великий, но слабоумный «революционер».
И позволившие себе все, отвергнувшие «связь» заканчивают свою историю через одно-два, три, ну а если повезет, то через четыре поколения. А возможно, они последние из своего рода, на них прервется длинная череда их предков, которые страдали, боролись, но побеждали, для того чтобы вырастить это бесполезное «завершение их» трудов. И этим последним, с «особыми улыбками», можно все…, а после них будут другие, но это не будет их продолжение… И в «Заратуштре» у Ницше «о последнем мигающем» сказано разное…
Определения и сильное присутствие
Мир поддается математическому описанию, но мир не тождественен этому описанию. Все математические измерения площадей – не соответствуют измеряемым площадям, что говорит о том, что математика – присутствует, но только в мышлении. И явленный ум может применять «свое содержание» для работы с миром, но почему-то неявленный мир – находится вне пределов конструкций. Но что тогда «тот-этот неявленный мир» на самом деле? А конструкции? Почему конструкции как-то соответствуют миру, но не являются им в сильном значении?
Присутствует непреодолимая граница между «конструкциями о мире» и «действительным миром», которому плевать на мои конструкции, он существует вне моих конструкций. Когда я трогаю руками стол, «я не знаю, что я трогаю на самом деле». Для определения этого у меня наличествует слово «стол», или что-то другое, разное: чувственные, умозрительные, телесные конструкции. И все происходящее «как-то связано» с моей скрытой самостью, выявляемое только через явленное мышление. Но моя рука, трогающая стол, тело в целом, восприятие этого, выявляемое «Я» и остальное, что я могу выделить в результате таких размышлений – что это на самом деле? То есть все это происходящее, и абсолютно ясное, и обыденное, и понятное, на самом деле – это нечто сверхнеизвестное. И астрологи, счастливые числа, вера в судьбу – не помогут преодолеть неопределенность. И только присутствующий, преодолевает неопределенность актом своего присутствия. То есть вот такой особый Акт, является тем, что создает реальность, которая никак не определена до такого действительного.
Да, я пребываю в этом, в этом состоянии, в этой различенной неразличенности, в этой исключенной включенности, я могу это как-то определять, понимать, осознавать…
– Но что присутствует в наличии, кроме определений? Определения?
– Но все присутствующее присутствует без моего желания на то, или как-то само по себе, и такое – это поразительно.
– Но как на самом деле оно существует, куда и почему оно существует и чем является это существование? А также как относится к такому существованию наше вопрошание и определимо ли оно?
Замысел и слабый принцип
В мире, в котором нет плана, замысла, цели… – гуманизм бесполезен. В мире, в котором присутствует хаос и случайность, несвязанные факты, в котором нет заданности – присутствует что угодно, но гуманизм в таком никак не востребован. Потому что какая разница, «кто (она) кого ест, с какой силой и почему…», что очень окончательно показано в антипрометеевском фильме Prometheus (облапошенные последователи «доктора», и Голем). В таком несвязанном присутствии все происходящее – это случайность, которая может быть понята как необходимость, или необходимо-происходящее.
Как может существовать мораль и ценности там, где нет представления о духе?18 Мораль и ценности тех, кто отрицает запредельное – это что-то пустое, что-то надуманное, или это внешние повеления и законы, которые требуют только принуждения. Но когда принуждение исчезает – все ценности становятся быстро преодолимым ненужным сдерживанием тех, кто впадает в скотство.
Поделиться книгой: