Помоги проекту - поделись книгой:
– Почему формально?
– Можно сказать, меня отстранили от участия во всех мероприятиях, – последовал ответ.
Мне показалось, что Кальман не очень-то хочет распространяться на эту тему, и я из вежливости не стал устраивать допрос, а решил сначала немного ее разговорить:
– А как вы попали в эту организацию? Вас кто-то туда привел?
– Нет, совершенно случайно оказалась там. Просто пришла к председателю и предложила свою помощь. Сказала, что немного разбираюсь в компьютерах, что есть организаторский опыт.
– Вы предложили бесплатную помощь?
– Конечно, это же некоммерческая общественная организация… Так мне казалось… – она снова напряженно замолчала.
– И что же, долго вас испытывали, прежде чем взять на работу?
– Приняли сразу. Первоначально выполняла работу члена комиссии. Потом мне предложили самостоятельно составлять отчеты, писать годовые планы…
Я немного бесцеремонно перебил ее:
– Скажите, а какое место среди краевых отделений занимал центр до вашего прихода?
Кальман красноречиво махнула рукой.
– Ой, об этом даже нечего говорить.
– И все же, какое место он занимает теперь?
– Первое, – с гордостью ответила она.
– Понятно. И все это время вы работаете бесплатно, так? – не выдержал я.
– Понимаете, это очень неприятный момент… – сказала она и замолчала.
Похоже, о чем ни говори про центр, везде приятного мало. Я выжидающе посмотрел на Лию Кальман, а потом снова вернулся к прежней теме:
– Хорошо, а почему, вы говорите, вас отстранили от работы и никуда больше не приглашают?
Она тяжело вздохнула, но все-таки ответила:
– Да я и сама постепенно охладела и к этим людям, и к тому, чем они занимаются. Они перестали делать реальную работу. Им нужны только липовые отчеты да показуха – «художественный свист», как это называет Липа.
– Это ясно, но назовите, пожалуйста, конкретную причину отстранения, которую вам озвучили в центре?
– А мне никто ничего не говорил. Я просто постепенно стала узнавать от разных людей, якобы им сообщили в центре, что теперь Липа с Козиным сами будут всем заниматься, а не я.
– Понятно, сплетни – это единственное оружие Липы против вас. И что же вы, никак не отреагировали?
– Почему же?! Я написала докладную на президиум, что меня необоснованно отстранили от исполнения должностных обязанностей, – спокойно ответила она.
Я кивнул в знак одобрения.
– Все верно, надо бороться.
Кальман ответила:
– Честно говоря, я уже стараюсь не появляться в центре лишний раз. Козин всем такое обо мне говорит…
– Кстати, а кто такой Козин? Случайно, это не такой угловатый… – Я изобразил руками робота.
– Да-да, это он, – рассмеялась Кальман, узнав по моим жестам «товарища генерала». – Член президиума, помощник и второй зам председателя центра.
– Ага, знаю я таких помощников… – саркастически ухмыльнулся я. – А вот скажите, Лия Микаэльевна, почему на всех мероприятиях вы в буквальном смысле остаетесь за кадром, ведь вы все-таки действующий председатель комиссии? Отдали бы фотоаппарат, скажем, бухгалтеру – пусть поснимает. Между прочим, они сегодня в один голос заявили, что в центре коллективный труд.
– Да что вы… – Лия Микаэльевна снова отмахнулась.
– Не понимаю, почему бы вам не быть на снимках вместе с этими пятью… – я так и не смог подобрать приличного слова, поэтому вышла заминка, – или вместо любой из них?! – закончил я и показал на фамилии, переписанные в блокнот с Ритиного списка.
– Потому что, как говорит Липа, меня никто не знает. По этой же причине она от своего имени отправляет в край все моим планы, отчеты и другие тексты, – ответила Лия Микаэльевна и невесело улыбнулась.
«Это же абсурд», – подумал я, а вслух произнес: – А как она это объясняет: почему вас никто не знает?
– Потому что у меня нет ни одного звания.
– Как нет?! Вы что, даже не «Ветеран труда»? – не поверил я и озадаченно начал листать блокнот в поисках краткой справки о Кальман, собранной в Интернете. – Вы же столько лет проработали в детском санатории.
Она усмехнулась:
– Не хватило буквально пары лет стажа.
Наконец я нашел то, что искал.
– Постойте, вот же в «Здравницах Горноморска» было напечатано, что вам одной из первых в городе присвоили высшую квалификационную категорию. Как же так вышло, что вы после этого не «Заслуженный педагог»?
Мое недоумение, видимо, отразилось на моем лице, и Лия Кальман пояснила:
– Понимаете, когда уже абсолютно все наши подхалимши получили «Заслуженных педагогов», а краевое министерство все спускало каждый год новые звания, осталась только я одна. Конечно же, меня все-таки выдвинули. Но я не пошла на это лицедейство. Заведующая тогда вспылила и отменила награждение, а я взяла и ушла из санатория.
– Достойно ушли, – добавил я. – Теперь мне понятно, почему вы не стали «активом» центра и не «заслужили» там никаких наград… И слава богу, что не «заслужили».
Улыбка Лии Микаэльевны была искренней и не выражала никакого самодовольства. Дальше я поинтересовался ее планами на будущее.
– Ничего особенного не планирую, – ответила она. – Буду работать, пока работается.
– Или пока не выживут… – печально добавил я.
Лия Микаэльевна усмехнулась:
– Липа как только уже ни пыталась. Последний раз даже грозила вынести на общественность…
– Что-что? – не понял я. – Вынести на общественность? Это как?
– Так она это называет. То есть на заседании президиума «обсудить», говоря иначе, осудить неугодного человека.
– Ясно… А давайте лучше поступим вот как: что если я «вынесу ее на общественность»?! Это, конечно, не в моих правилах – нарушать договоренность с заказчиком, – но, черт подери, как же она мне осточертела, эта Липа!
– Боже вас упаси, Сёмен Давидович, это ни к чему не приведет.
– Да… К сожалению, вы правы. – И все же не понимаю, как вы с ней находите общий язык?
– Да никак не нахожу. Просто в последнее время я стала проще ко всему относиться – с юмором, что ли. К примеру, однажды Липа нагло начала требовать у меня фотографии последнего мероприятия. Я не выдержала и говорю ей: «Нет фотографий, цыгане украли». – «Как так?» – не верит она. И я рассказываю, «как было дело»: «Представляете, – говорю, – приготовила вам на флэшке все фотографии, иду через рынок, а там – цыгане. Окружили меня гурьбой, кричат, шумят, у самих глаза хитрющие, и одна говорит мне: "Позолоти ручку – погадаю". Ну я, конечно, отказалась и пошла дальше. Да только прихожу в центр, вставляю флэшку в компьютер, гляжу: пустая – все фотографии цыгане украли». – Липа багровеет от злости, а я про себя смеюсь. Вот так и общаемся.
Я вытер выступившую от смеха слезу и спросил:
– Ну а если серьезно, как вы ее терпите, она ведь сквернейший человек?
– А если серьезно… Знаете, я очень люблю русскую классическую литературу, и всегда приучала к ней детей: и своих, и чужих. Это богатейшее наследие, доставшееся нам от великих поэтов, писателей, мыслителей. Многие с гордостью заявляют, что «еще в молодости все прочитали», а я вот не только перечитываю, но еще и стараюсь прислушиваться к мудрым советам. Поэтому и Липу «терплю» по-гоголевски: «Нельзя ни от кого отворачиваться: каков бы ни был человек, но если земля его еще носит и гром Божий не поразил его – значит, он для того и держится на свете, чтобы кто-нибудь помог ему и спас его. Ведь половину зол он делает от грубости и неведения».
Я согласно кивнул, вспомнив слова Николая Васильевича.
На небе уже сгущались синие сумерки. Завершая интервью, я сердечно поблагодарил Лию Кальман за интересную беседу, мы тепло попрощались и пожелали друг другу всего самого хорошего. Вот такая любопытная информация появилась у меня в блокноте после встречи с «пассивом» центра заслуженных работников «Курортздравсервиса».
Я шел через сумрачную лесополосу, ориентируясь на огни Промзоны, и размышлял о центре, о столь разных людях, волею непостижимого закона космического равновесия всяческих противоположностей сошедшихся в одном месте – паразите и альтруисте, – и об их странном симбиозе.
От всей этой истории я испытывал смешанные чувства: с одной стороны, во мне кипел праведный гнев из-за циничного вероломства Липы. Но, с другой стороны, я был восхищен силой характера Кальман, а также отношением к жизни и мудростью этой великодушной женщины – теми ее завидными качествами, которые она проявила в условиях непростой жизненной ситуации. От мыслей же о Липе мне хотелось поскорее отряхнуться, как от заразных насекомых, но, к несчастью, мое расследование только начиналось, и я вернулся к обдумыванию своих дальнейших действий.
Интересно, думал я, выйдя к «Молл-граду», если такая вопиющая несправедливость царит в каком-то несчастном центришке, то что же творится у остальных претендентов на грамоту? Это была хорошая мысль, и я остановился возле освещенной витрины, чтобы сделать в блокноте соответствующую пометку.
Свет был слишком ярок, и я невольно заглянул внутрь торгового павильона. По салону магазина электроники важно расхаживал упитанный парень и оживленно жестикулировал руками. За каждым его движением подобострастно следили двое таких же откормышей и время от времени смеялись в ответ на его реплики. На бейджиках у всех было указано название магазина – «Гаджетмаркет», а вот должности отличались: если первый с гордостью носил звание «суперсликера», то двое других были простыми «гризиджерами». За их спинами четвертый работник расставлял на витрине мобильные телефоны. На его форменной рубашке поло никакого бейджика не было.
Какое-то время я стоял и смотрел на открывшуюся картину, и во мне крепла решимость: нельзя допустить, чтобы и в остальных учреждениях отбор претендентов на награждение грамотой был таким же несправедливым, как и в центре заслуженных работников «Курортздравсервиса», никак нельзя…
Глава 8
Ровно в десять семнадцать утра я в приподнятом настроении вошел в офис, проветрил помещение и сел за стол – руки чесались поскорее «пощупать» лауреатов предстоящего награждения. Я уже полез было в нижний ящик стола за списком, как дверь резко распахнулась, и в офис ввалился нагловатый тип. Постояв на пороге, он обвел взглядом комнату и цыкнул зубом – похоже, обстановка ему не понравилась. Затем он молча вошел внутрь и без приглашения уселся на стул, напротив стола. Ни стука в дверь, ни «здравствуйте», ни «разрешите войти» – ничего не скажешь, хорошее воспитание.
Внешне посетитель чертовски смахивал на сморщенную устрицу без раковины. Хотя нет, «раковинка» все же была: он был одет в темно-синий деловой костюм – и это в такую-то жару! – а на лацкане пиджака красовался маленький значок в виде триколора. Он был невысок ростом и щупловат. На вид ему было лет сорок, но сохранился он значительно хуже многих своих ровесников, которых мне доводилось встречать. Его лицо было как будто дубленым, с резко прорезанными морщинами под глазами, как бывает от регулярных алкогольных отеков.
Внешность непрошенного гостя показалась мне подозрительно знакомой, но я не мог сосредоточиться и припомнить, откуда я его знал – сильно нервировали его пустые глаза, не выражающие никаких эмоций, кроме злобы, которыми он неотрывно смотрел на меня в упор.
Прошло некоторое время, пока посетитель понял, что я могу разглядывать его бесконечно долго, и только тогда он как-то манерно загнусавил:
– Так, значит, это ты и есть?!
– Согласиться с вами, было бы равносильно тому, чтобы подтверждать очевидное, что нелепо, а опровергнуть – значило бы, погрешить против истины, что так же нелепо. Как ни крути, кругом сплошная нелепость, – провел я ему кратчайший курс современной теории познания, продолжая тыкать острием карандаша в подушечку пальца.
Не думаю, что он понял хоть слово, поэтому и ответ последовал соответствующий:
– Че, умник, да?
– Ответ тот же, – машинально ответил я, а сам вспомнил, что буквально позавчера мне уже делали такой же лестный комплимент.
– Засунь свой ответ, это самое, знаешь куда?
Было очевидно, что он намеренно провоцирует конфликт, и я решил слегка направить нашу беседу, пока мы не зашли черт знает куда.
Четко проговаривая каждое слово, я спросил:
– Вы сейчас сюда пришли, зачем?
– Ты че так со мной разговариваешь? – неожиданно зашипел он на меня, вытянув губы дудочкой и округлив глаза.
Я посмотрел в окно, чтобы отвлечь его внимание от себя – он непроизвольно проследил за моим взглядом. После этого я заговорил очень спокойным, мягким голосом, как говорят психиатры с беспокойными пациентами:
– Ваш вопрос слишком сложный. Давайте лучше вернемся к простому – моему: зачем вы сюда пришли?
Мой «пациент» явно не ожидал, что я не буду грубить в ответ, поэтому немного успокоился, но – то ли насморк у него был, то ли хронический гайморит? – гнусавость не убавил, скорее, наоборот.
– Это самое, мне тут пожаловались, что ты хочешь написать что-то плохое об, этом самом, очень хорошем человеке.
Снова в памяти вспыхнула какая-то искорка, но я решил не отвлекаться на припоминание, а продолжать следить за беседой. Поскольку сейчас я вел только одно расследование и пожаловаться пока что мог только один человек, я поспешил успокоить нервного посетителя:
– Вы неправильно ее поняли. Все наоборот: я напишу о ней только самое лучшее.
Он решил, что дело сделано, но напоследок все же предупредил:
– Короче, это самое, пожалеешь, если статья мне не понравится. Понял?!
И тут неожиданно я его удивил.
– Хорошо. Давайте посмотрим, что вам может понравиться.
Я для вида покопался в верхнем ящике стола и достал оттуда первую попавшуюся газету. Выбрав какую-то публикацию на развороте, я протянул ему газету, показывая пальцем на абзац.
– Вот, прочитайте, что здесь написано.
Он напряженно уставился в нее и затих – мохнатые брови сдвинулись на переносицу, лицо сморщилось, напряглось и начало краснеть.
– Вслух, пожалуйста, – попросил я.
И тогда он забубнил, читая некоторые слова по слогам, постоянно запинаясь и делая ошибки там, где их нет:
– С биласнеш-жнай каланады аткры-крывается панар-раманый вид на свиркающ-щии-щее и искрясь-щисия тысичами бликов море. Каскадная лестница с абзо-бзорными плащ-щадками спуска-итца вниз к залатому пи-ща-наму пляжу. Сотни изнежа-жных тел изголо-да-дались за зиму по солничнаму типлу и жадна ловят каждый лучик бледнай кожай…
– Достаточно, – остановил я его. – А теперь перескажите своими словами.
Поделиться книгой: