Хранитель Восточных земель

– Дай ещё, мы всё равно будем вместе.

Не хотела лицунэ ещё дальше в мир людской заходить. Увидела достаточно. Претил он ей, но это был мир её любимого. Он родился здесь, вырос и обзавёлся семейство. Больно было Лю Ма, ничего поделать с этим не могла. Враждебны были люди и злы. Как они мучили детей, бедную женщину! На какие подлости способны! Их только золотыми копытами давить.

Нехотя брела лицунэ за любимым, знающего свои земли, как она Восток. Смотрела на дома, на засеянные поля, на мельницы. Всё отлично. И меньше радости на лицах человека. Не свободен он, догмами и правилами заполнен. Никакой гармонии с собой. Вздыхала Лю Ма, сверкала белизной излишней. Впереди них шла Эмиральда с детьми, понурая, злая и больная – любит мужа своего, верна ему была, а тут! Любовница супруга! Сходила с ума женщина от мысли этой, роняла слёзы страдальческие, спрашивала бога: “За что?”. И лишь в детях утешение находила.

Да, та была хороша, волшебна, но она – нечисть! Нецерковная, неграмотная, никаких приличий не имела, предстала обнажённой и с ума свела детей, не видящих никогда красоты такой! Боялась Эмиральда без мужа остаться. Строила в маленькой головке своей планы, решала для себя, какой хозяйкой будет, что требовать станет, какие заповеди бога мужу прочтёт. Одумается ли нет? За кем послать? Кому писать?

Добрели они до крепости. Отворили врата домашние, выскочили к ним остатки Моровской злобы. Зарычала за Эмиральдой Лю и вновь призвала молнии. Безжалостно били предателей, разрывали и в искры превращали, распугивая людей. Жались они, прятались и цену набивали незнакомке беловолосой. Жалась та к господину их, обнимала властно, никого не подпускала, глядя на всех с подозрением. Гордону предстояло много дел: восстановить власть свою, отдать наследство старшему сыну, не обидеть младших, обговорить судьбу его и детей с женой, матери на поклон прийти и показать ему Лю. И приготовиться к вечному житью в лесу.

Баб из темниц вытащили. Обласкали они и деток графа, и графиню, с осторожностью побрели к спасительнице. Зарделись так, увидев голую девицу, принялись возмущённо шептать за разврат, а Лю только и приходилось скалиться. Вела себя как напуганный, загнанный в угол зверёк.

– Лю, посмотри на меня, – взял в ладони лицо напуганной лисицы. – Никто тебя тут не обидит, а если посмеет, – обратился уже ко всему двору, – от моих рук падёт. Отдохни немножко в покоях, а я должен к матери подняться.

– Они злые.

– Они напуганы, как и ты. Доверься мне.

И позволила Лю набросить на себя ткань, скрывающую наготу, отвести себя в покои гостевые. Оказалась в комнате тёмной, лишь редкие узкие окна свет даровали. Душили её камни многочисленные, но согласилась она потерпеть немножко. Забралась на мягкие перины она, свернулась и уснула. Много сил потратила, чтобы гром и молнии вызвать.

.

.

Мать сына целовала. Дети обнимали отца. Жена стояла поодаль и не могла ничего сказать.

– Я должен кое-что сказать, – начал Гордон и принялся говорить о дне, когда его столкнули, как он выжил, кто ему помог, кого он полюбил всем сердцем. Смотрел на Эмиральду, терявшую надежду, на мать возмущённую.

– Побойся бога, – вспылила мать. – Спасла она, одарил бы. Но ты женат! Хочет быть с тобой? Любовницей сделай.

– Меня женили без меня, когда мне стукнуло пятнадцатая зима, матушка. Я был примерным мужем и отцом, и сыном своего отца, но я мёртв уже. Король об этом знает. Мир камням, графств не мой уже – нашёл себя на Востоке и там останусь жить.

– Гордон! – воскликнула Эмиральда и зарыдала во всю мощь.

– Я вернулся вас спасти и посмотреть, как жить вы будете без меня. Но это не значит, что после брошу вас, – трепал головку младших сынков своих и дочерей. – Моё место займёт Артур. Детям я наследство раздам. Эмиральда будет вдовой, а потому свободной станет – младших братьев больше нет у меня. Ты можешь выйти замуж, в монастырь уйти или остаться здесь – детей растить и нянчить внуков. Это – дом твой.

Надвигалась ночь. Тела убитых на полях тащили крестьяне на тележках. В стойле пил и ел конь с золотыми копытами. Приходили в себя домашние, привыкали к выбору хозяину, пойти против него не смели. Ожидал Гордон старших сыновей, чтобы волю свою сказать последнюю. Приказал слугам собирать вещи, от рубашек до кубков, чтобы быт в лесу устроить по его привычкам. Отпевал священник мертвецов, придавая на суд Господу. Оплакивала мать сына нерадивого, целуя в лоб его. А небо чёрное светлело, корабли облачные сходили с графства, открывая звёзды далёкие и светила ночные.

Обнимал Гордон Лю, ласкал ушки слегка заострённые, гладил по мягким волосам. Жалел её за свой несносный характер. Привыкал к ней под плач и утешение жены его, что в башне сидела закрытой и никого не желала видеть.

Почти неделю пробыла Лю в замке Гордона. Ощущала себя чужой: ела руками, не любила носить тяжёлые платья дам, скакала в платье ночном, румянец вызывая у слуг. Босыми ножками шаркала по камню. Разглядывала гобелены, картины, сносила высокомерие Эмеральды, ходящая горделиво и показывающее каждым движением превосходство.

– Не любишь ты никого, на самом деле. Сама ведь плакала, когда венчалась с ним, а теперь жить не можешь без него? – закричала Лю, когда кинулась баба в ноги лисицы. – Теперь же он мой, а ты не хочешь его отдать.

– Он не твой!

– Он мой. Он сам мне это сказал.

– Ты не его круга. Ты всего лишь оборотень.

– Я не хуже тебя. Да, я не понимаю этих знаков, – показывала на книги Лю, – но это не лишает меня достоинств и причин, чтобы любить. Если ты любишь его – пожелай ему счастье со мной и счастье своё найди сама.

– Не оставляй деток без отца! Прошу!

– А я не оставляю! Я не тюрьма и не закон, но дом теперь ему Восток, а замок – домик гостевой, – сверкнула синими глазищами хранительница и выбежала из библиотеки. С детьми столкнулась Гордона и увидела в них маленьких лисят. Как он могла оставить деток, когда сама была лишена и матери, и отца?

Вновь муку ощутила Лю Ма. Бросилась на грудь к Гордону и заголосила:

– Жестока ли я? Отрываю ли детей от тебя?

А Гордон лишь голову склонил. Упала на колени Лю Ма и заплакала горько.

– Не лучше людей я. Жадна я!

– Тогда что делать мне? У меня уже есть семья, но я люблю тебя. Покинуть Восток не смею, но часть моя большая и людям отдана. Получается, жить мне на границе людей и нелюдей, Лю Ма, коль велит судьба. Возможно, в этом предназначение моё? Стать мостом между мирами?

Возможно, Бог или Природа со Вселенной жаждали примерить два мира разных. Возможно, всё было дело случая, кто знал? Да только легче не становилось. Сидела Лю Ма перед Гордонам, слушала зовы матери его, сама темнела. Больно было сердце её. Уже готовилась оставить любимого. И умирала от мысли этой.

– Слышала я, что на базарах вещи нелюдей встречаются, – говорила старуха, понимая сына и двух невесток. Не могла она сына поделить на две половины, прогнать спасительницу не смела. Покорила её беловолосая лисица, на дьявола была не похожа. А как превращалась в лесное божество, так вообще затмевала всех. – Постройте деревню общую и замок заложите. Так не покинет лес Гордон, но сможет детей видеть своих, а они – его, а люди станут привыкать к нелюдям. И, возможно, не пойдут более огнём и мечом рубить вас.

Не давала согласие Лю Ма, это должен был решить весь народ восточный, могла лишь подумать и посмотреть границы, да на людей посмотреть. Но пообещала она, что письмами могут обмениваться любимый с замком.

.

.

Закладывались вещи, инструменты в сундуки. Закупались ткани для платьев Лю Ма, чтобы по лесу могла гулять и птицей, и лисицей, и человеком.

Отец наставлял своих детей, просил жить в мире, иначе они закончат так, как Мор.

Запрягли коней, во главе красовался огненный. Провожали домашние Гордона и его женщину, надеясь на скорое строительство деревни.

И покинула пара людей на время.

Часть 3

Проплывают облака по летнему небу Востока. Преет травушка, а на ней лежат животные, не в силах справиться с жарой непроглядной. Развалились они пузами к верху, мурчат, наслаждаются теплом, которое убавится с падением багровых листьев. На поляне зелёной, в травах высоких и сладких на вкус, лежат два лиса. Один пепельный, второй – белый. Первым был человеком, а второй – лицунэ. Лежали они, вздыхали, ждали, когда солнце перевалит за четыре вечера и можно продолжить строительство дома, где бы уместились и лисята, и люди. В большом доме с большими ставнями и широким двором, в отдалении от клана, где рядом и поля, и речка, где по прямой дорожке можно дойти до центра селения. Где во дворике будет срублены качели, о которых мечтала лисица, увидев такие у крестьян; на них дети катались и взрослые, вверх взмывали, как птицы.

А в доме будут множество комнат, для детей, для лис, спальня супругов, большой зал, соединённый с кухней, а там будет заложена большая белая печь, что будет наполнять теплом зимы. Где в ямах будут погреба. Думал человек об устройстве сыродельни, коптильни; не хотел он есть лишь одно сырое мясо или рыбу. Для этого нужно были чертежи и инструкции – посылал он письма в замок, общался так со семьёй. Не позволяла пока лисица приходить в лес, поэтому строить человеку приходилось одному вместе с теми лицунэ, заинтересованные таким крупным строительством. А пока стояла жара, они дремали, любили друг друга по-лисьи, и по-человечьи. Выторговала у вод обращения лицунэ волшебство для возлюбленного, чтобы он был и человеком, и при желании в лиса превращался – нравились ей мужские руки. Мурлыкала, когда Гордон пальцами ласкал за ушками Лю Ма.

Когда приходила беда – крупный пожар, наводнение или скандал – лисица подрывалась, оборачивалась в определённую сущность и могла пропасть на пару часов, а то и на неделю. В это время мужчина не находил себе места. Не мог толком есть и спать, ждал лисицу, чья шёрстка позеленеет от тины, чьё тельце могло заиметь много синяков после драк или обгореть во время спасения жителей Востока от пожара.

Самым страшным явлением для леса являлся необузданный огонь, приходящий после молний, осколков солнечного света и по неосторожности нелюдей. Тогда на тушения собирались все птицы и животные, они подбирали воду из рек, рыли рвы и помогали скрыться от движущегося огня молодняку или старикам. Впервые увидев это зрелище, мужчина и восхитился, и ужаснулся.

Горела осень. Горел лес. Огромные тёмно-бардовые языки пламени пожирали вечные деревья, проходили по чёрным венам и сжигали залежи торфа. Такого пожара по словам зверей не было двести лет. Когда только просачивался мерзкий дым тяжёлыми клубами Лю Ма жалась к любимому и сладко посапывала. Но вот – засвистели птицы, затрещала кора: очнулась лисица, вскочила на лапы и, не спрашивая мужа, даже не окинув его взглядом, нырнула на улицу.

– Лю Ма! – крикнул Гордон в ужасе, видя, как за несколько километров на тёмном звёздном полотне неба разгорался дьявольские огненные цветы. Птицы, звери, нелюди – все неслись подальше от пожара, боясь оказаться в объятии яростных огней, выжигающих дотла. И только Лю Ма да её сородичи бесстрашно обратились в птиц, мощными крыльями достигли небес и стали смотреть на горящую местность.

– Соберите всех. Мы обязаны потушить этот ужас! – рычал белый сокол. – Те, кто на земле, роют рвы и очерчивают пожар, – приказывала хранительница, голося по всем Восточным пространствам, подхватывали слова лицунэ и распространялись. – Те, кто в небе, летят к водоёмам, берут воду и за мной!

Мужественная лисичка не испугалась жжёных тел, обгорелых полян и ярко-красного пламени, опалявшего её нежные белые пёрышки. Стрелой пробилась к реке, за ней стаи птиц, оборотней – целый ворох живых существ открыл пасть, забирая воду. Поднялись они ровным косяком и принялись сбивать пламя каплями воды. Первый косяк. Второй косяк. Яркие меткие звёздочки сияли грозным светом, подавляющего прожорливый огонь. Всё больше и больше становились лицунэ, оборачиваясь. Медведями и кабанами рыли рвы, передавали бочонки с песком драконам лисьим, поднимающихся вверх и летящих в самый эпицентр зла. А за ними тоненькие змеи да волки проходились по горячей земле, собирая выживших нелюдей и зверей и скрывая их на безопасных пространствах.

Вытирал пепельный пот Гордон со лба: передавал он бочонки, смотрел вдаль и волновался за Лю Ма. И не мог отвести от падающих звёздами животными с каплями воды. Они бесконечными бомбочками придавливали языки огня, заполняя и небо, и землю. Мелкие капли воды, горячие, переходящие в пар, доходили и до него.

– Лю Ма, – шептал он животному дождю. Нет. Ливню. Раз за разом белая лиса, превращённая в белого водяного дракона, рассекающего по чёрному небу, бросалась в неутихающий пожар, устраивала ярусные фонтаны, стекающиеся мощными струями по телу, из пасти своей, заливая лес водой, пока сверху падали птицы, лицунэ, на кувшинках проплывали подоспевшие болотницы и озёрицы с искусными кувшинами воды и песка.

Извилистая, ловкая и обожжённая во многих местах пролетала, её мощный крик, призывающий к спасению, водопадам стекал по Востоку; отражался он в листьях драгоценных деревьях, рябью проходил по гладям озёр, стекал и затапливал норы. Прожорливый огонь, берущий силы из сухих стволов да огнеопасных залежей земельных, стойко сопротивлялся звенящим каплям, пугал решимостью трусливых белок, озёриц, ненавидящих пламя за свою природу, – уплывали они, тучами, далеко-далеко, как бы ухватилась искра за подол нежный. Округлялись глаза Гордона. Зрел на бедную и уставшую Лю Ма, надрывавшую лёгкие, дабы вытолкнуть из толстого подвижного тела воду, а после – песок. Не щадила себя хранительница и никому не позволяла сдаваться. Те, кто магией обладал, вставал кольцом, окружая огонь, подносил руки в сторону огненную и принимался шептать заговоры да заклинания. Стягивался дым, сверху продолжали кометными голубыми каплями падать звери да птицы, отрубали подземные существа доступ пламени к залежам…

Затихала уставшая земля. Поднималось солнце, просачиваясь через обгорелые и сухие деревья, освещало оно уставших зверей, всю ночь работавшим за дождь. Лекарки летали к пострадавшим, те, у кого остались силы, разгребали завалы и тушили возникающие новые очаги возгорания. Было разрушено множество шахт и поселений – предстояла грандиозная стройка и работа с лесом, а Лю Ма со старейшинами кланов обговаривала детали новой системы оповещения катаклизмов. Она выглядела ужасно, чёрная, с прорезями голой кожи. Прекрасный мех выгореть успел. Она не могла толком стоять, но взирала на спасшихся, на лес, следя, как бы снова ни пришлось подниматься в небо с пастью полной песка или воды. И не мог приблизиться к занятой Гордон. Молча помогал переносить на носилках раненых.

– Тебе больший уход нужен, – сетовал он на свою бесполезность.

Как бережно он прижимал лисицу, ставшей девушку вновь. Как аккуратно и осторожно обрабатывал ожоги, как говорили лекарки. И с каким благоговением рассматривал лицо спасительницы, упавшей от бессилия. Замоталась она за пару дней, толком не спала, а потому, к третьему дню, когда всё уже затихло, а слои пепла собирали чистильщики и фермеры на удобрения, а мужчина нагло выхватил её и поставил перед лекаркой, она-то и упала. И вновь превратилась в слабое существо, нуждающееся в заботе.

– Лю Ма, – звал Гордон любимую свою, открывшуюся только что глаза. Зашевелилась в тряпках девица, обмотанная повязками, встать захотела, но не смогла. Остановили мужские руки на плечах.

– Как все? Ничего не произошло?

– Всё позади, храбрейшая из женщин, – улыбнулся радостно человек и рассказал о чудесных образах, тушащих пожар. Как волновался за неё. И как был огорчён, так как не смог разделить ношу с любимой.

– Об этом не волнуйся никогда, у каждого существа есть роль своя, – ладошки легли на щёки Гордона. Взглянула ясными глазами в очи мужчины, нашла во взоре сомнения его, муку и огорчения. – Ты муж моя, а я – твоя жена. Заботься обо мне, как я забочусь о Востоке, – ещё пару фраз произнесла Лю Ма и оказалась стиснутой в объятиях.

– И буду, – гладил по спинке жену свою Гордон, улыбаясь. Права была лицунэ и в этот раз. Не стоило так много думать о слабостях, как учил отец: «Сильный растит всё лучшее в себе, слабак только говорит».

Долго любовалась лицунэ с Гордоном. Лежали они под звёздами, смотрели в небо и очень не хотели солнца, потому как с новым днём вернуться извечные обязанности. Глядели на жёлтую луну, на звёздные скопления под звук шелеста тёмно-красных листьев. А недалеко доносилось пение; гуляли лицунэ, как полагалось после тяжёлой работы.

– О вас слагают песни уже. Прекрасный лисий дождь… – ухмыльнулся Гордон, подвигаясь ближе к белой славненькой лисичке.

И вот, пожар в прошлом – все строились, в себя приходили. Собирали торф из земли. Строили укрепления, вырыли противопожарную систему. Лю Ма уже ходила по лесу и решала свои обычные вопросы: по строительствам новых деревень, по обустройству их с Гордоном дома, а также общего места. Место искала, которое не пропустит лишнего внутрь земель тайных, проверяла владения свои и очень уставала. Никто не понимал, что происходило с ней. Всё тяжелей ей было превращаться.

Вернулась после ещё одной огненной ночи, случившейся уже промёрзшим ноябрём, Лю Ма, пролезла в яму и упала человеком на возлюбленного.

– Я, наверно, больна, – запричитала она.

Посмотрел Гордон на любимую, опустил взгляд на живот и понял всё.

– А не думаешь ли ты, что скоро понесёшь?

– Что?

– Я не первый раз видел беременную женщину. У тебя живот круглый, – усмехнулся лис и лизнул щёку Лю Ма. И засветилась как бы изнутри лисица, прижалась к мужу и улыбнулась.

– Теперь ты точно не уйдёшь.

– Я не уйду.

– Правда?

– Не уйду, если только на границу буду ходить.

– Опять?

– И снова, – и клюнул в маленький носик мужчина. Любя. Радостно. Нежные губы опустились на губы мужчины, принявшего свою истинную форму. Сладкий трепещущий поцелуй начал их прекрасную ночь, полную любви и надежд. Совсем скоро они станут самой настоящей семьёй. Это осознание придало им больше сил и поводов для улыбок.

Эпилог

Восточные земли предчувствовали изменения. Белая лисица живым знаменем строила новые порядки, сохраняя и закрытость пространств, и открывая некоторые тайны людям. А подле неё находился оборотень-человек, попавший к лицунэ благодаря судьбе. Долго его принимали лицунэ и другие народы, но постепенно свыклись с ним, поглядывали на его хозяйство, в дома стали приглашать, а как понесла хранительница двух лисят – так чуть ли ни на лапах не стали носить. Возрождался род великих Ма. Благоприятный знак родился на небе вместе с близнецами: мальчиком и девочкой.

И до сей поры здравствуют лицунэ, некоторые из которых могущие в людей красивых превращаться. И слава ходит о любви истинной между человеком и белом лисой – хранительницей Лю Ма.

Группа автора: https://vk.com/creator_vol