Помоги проекту - поделись книгой:
– Прекрасно! – похвалил юноша.
– Надо бы сеточкой покрыть, господин Агафокл, чтобы до вечера не растрепалась причёска.
– Сеточкой? – Агафокл всё ещё рассматривал своё отражение, – подожди.
Он поднялся с табурета и направился к одной из колонн, что подпирала свод просторного помещения. Эта колонна отличалась от других тем, что была выполнена из чёрного мрамора с золотыми прожилками. Все четыре стороны колонны были отшлифованы, и их гладкие поверхности служили ещё одним зеркалом, в котором можно было увидеть себя в полный рост. Края лёгкого домашнего одеяния распахнулись от быстрых движений молодого человека, но он, совершенно не смущаясь своего голого тела предстал перед каменным зеркалом, крутился так и этак, рассматривая себя со всех сторон. Каламистр всё это время с почтением ждал.
– Ну что ж, давай свою сеточку, – наконец, вымолвил он.
После того, как локоны были аккуратно уложены и подвязаны, хозяин дома напомнил парикмахеру:
– Перед симосием приди, чтоб возложить венок.
– Слушаюсь, господин Агафокл.
– Будешь уходить, найди управляющего, он тебе заплатит.
– Благодарю, господин Агафокл.
– Помнишь ли, когда мне волосы снова осветлять?
– Помню, господин Агафокл, через декаду.
– Хорошо, ступай, – махнул рукой молодой человек.
Агафокл повернулся к мраморной колонне и снова придирчиво осмотрел себя. Он был достаточно крупным, выше среднего роста, но тело его не получало необходимых физических нагрузок, так необходимых юношам его возраста. Вялость натуры, мешавшая ему продолжать дело своих предков и здесь играла свою отрицательную роль, его не привлекали спортивные и военные состязания. Из всех необходимых, для свободного мужского населения навыков, он в должной мере овладел лишь верховой ездой и только потому, что это была ещё одна возможность покрасоваться, восседая на дорогом, редкой масти коне, ослепляя зевак сиянием драгоценной сбруи. Понимая, что ему не выдержать соперничества в играх со своими сверстниками, Агафокл решил примерить маску эстета. Он окружил себя молодыми бездельниками, которые всегда в изобилии появляются вокруг обременённых богатством, но не умом, людей. За возможность проводить дни в праздности и веселье, эти пройдохи с удовольствием поддержат любую сумасбродную выходку своего товарища. Но Агафокл не замечал этого, он искренне считал всех, кто приходит к нему на пирушки, своими друзьями. Ведь эти друзья неоднократно доказывали ему свою верность. Когда он в противоположность новой моде – стричься по-военному коротко, решил отращивать волосы, его товарищи поддержали его. Обычная одежда городских юношей – короткий льняной хитон с шерстяной накидкой через плечо, была по мнению Агафокла, примером дурновкусия, поэтому он со своими друзьями носил длинную многослойную одежду из тончайших тканей, а зимой плащи, подбитые мехом. Редко кто из мужчин в городе украшал себя чем-то кроме перстня-печатки, но взбалмошный Агафокл и тут отличился, не каждая знатная женщина могла похвастаться таким обилием золотых и серебряных побрякушек, что он навешивал на себя.
Агафокл пытался философствовать и сочинять поэмы, но ни к тому, ни к другому таланта у него не было, поэтому он предпочёл быть «другом» философов, покровителем молодых дарований в различных видах искусств. Но сейчас, придирчиво рассматривая себя в чёрном зеркале, Агафокл думал не о гостях, приглашённых на сегодняшний сипосий, не об обещании, данном тётушке, и даже не о всегда недовольном господине Идоменее. Он думал о Пирре, прекрасной золотоволосой и златоглазой гетере, которая прибыла в Прекрасную Гавань с первыми кораблями из Милета. Он увидел молодую женщину ещё в каламайоне на празднике в честь Аполлона и Артемиды – покровителей жаркого лета. Её волосы золотыми волнами струились по спине, над высоким лбом зелёным колдовским светом переливался крупный камень, золото диадемы сливалось с золотом волос… Агафоклу удалось приблизится к прекрасной незнакомке настолько, чтобы заглянуть ей в лицо. Глаза женщины, по-кошачьи чуть приподнятые на висках, были цвета золотистого электрона с россыпью зелёных искорок. Молодой человек не успел налюбоваться на красавицу, как толпа разъединила их, больше он её в тот день не видел. С той встречи он много узнал о ней, женщину звали Пирра, она была скифянкой, проданной много лет назад на городском невольничьем рынке. Её увезли на один из островов Эгейского понта, где она жила в доме своего господина, потом, то ли ей удалось выкупиться, то ли хозяин сам отпустил свою наложницу на свободу. Этой весной она вернулась в Прекрасную Гавань и стала вести жизнь гетеры, поклонников у Пирры было много, где бы ни встретил её Агафокл, она всегда была окружена толпой вздыхателей. На записки, которые влюблённый юноша посылал ей в корзинах с цветами и фруктами, она ни разу так и не ответила. Но Агафокл, проявляя несвойственное ему упорство, ждал своего часа, он верил, что сможет завоевать расположение золотоволосой гетеры.
«Она должна увидеть это», – подумал Агафокл, проведя кончиками пальцев по гладкой поверхности чёрного мрамора, зеркальная колонна стоила баснословных денег, он один во всём городе владел таким сокровищем. Вторая колонна находилась в Тритейлионе, в покоях его тётушки. Не зная, как привлечь к себе внимание красавицы, юноша решил идти проторённым путём, он отправил своего управляющего к гетере с чистым листом пергамента, чтобы она сама вписала сумму, за которую согласна прийти к нему на симпосий. В волнении прошли несколько дней и Агафокл уже начал сомневаться, что получит ответ. Пирра, наконец, вернула пергамент, сумма была огромной, но истомлённому Агафоклу уже было всё равно.
– Господин…
Агафокл вздрогнул от неожиданности и обернулся, в двух шагах от него, склонив голову, стоял раб, исполняющий в его доме обязанности агонотета.
– Всё готово, господин.
– Идём, – сказал Агафокл.
Когда они вошли в пиршественную залу, Агафокл на мгновение потерял дар речи. Он просил, чтобы зал был украшен наподобие скифского шатра, хотел сделать приятное для самой дорогой, во всех смыслах, гостье. Агонотет призвал на помощь всю свою фантазию, и теперь помещение невозможно было узнать – тонкие деревянные колья, согнутые дугами, образовывали полусферу поверх которой был натянут не войлок, а тонкая ткань, расписанная сценами из быта кочевников. Внутри шатра вместо пиршественных лож расстелены шкуры, поверх них разбросано множество подушек с пёстрым рисунком, низкая жаровня со звериным орнаментом имитирует очаг. Широкий, почти вровень с полом, стол ещё не заставлен яствами, напротив входа в шатёр – сцена для выступления артистов, границы её обозначены медными лампионами, их зажгут, как только появятся первые гости. Взгляд Агафокла остановился на полосатой тигриной шкуре, и он усмехнулся про себя, вряд ли в скифском шатре можно найти такую редкость. Агонотет понял усмешку хозяина дома по-своему и быстро заговорил:
– Ещё будут музыканты с инструментом: арфой, костяной флейтой, бубном и барабанами.
– Неплохо, – кивнул Агафокл, – мне нравится.
– Стараюсь, чтобы угодить вам, господин…
– Если праздник пройдёт как надо, я щедро вознагражу тебя, – сказал Агафокл, а про себя подумал: «Всё пройдёт хорошо, если только она согласится прийти на ложе, всё только для неё…»
– Господин, – снова тихий голос раба вывел Агафокла из задумчивости.
– Что ещё?
– Боюсь, что симпосий будет шумным, не нажалуются ли соседи, как в прошлый раз?
Агафокл не потрудился ответить – махнул вяло рукой, мол, не твоё дело. Не впервой ему выслушивать жалобы городских стражников, то шумные пирушки, то нескромные. Та сумма, что вносил он в казну общины, заставляла умолкнуть все недовольные голоса. Так было много раз, так будет и впредь. Перед выходом из пиршественного зала он оглянулся: «Нет не на ложе, здесь, на тигриной шкуре он овладеет золотоволосой красавицей».
Меньше часа оставалось до начала праздника, на небе зажглись первые звёзды. Бесшумными тенями скользили рабы, неся посуду с угощеньем и сосуды с вином. Агафокл приказал не разбавлять вино водой, пусть всё будет согласно скифским обычаям. Хихикнул, для многих это, будет сюрпризом. Всё вроде бы готово, но какая-то мысль назойливой мухой крутилась у него голове. Он направился в свои покои, чтобы переодеться. Раб бережно держал тонкого полотна красную рубаху, расшитую золотыми стрелками и широкий блестящий персидский халат, Агафокл решил, что в такой одежде ему будет удобнее, возлежать на подушках, чем в штанах и узком скифском кафтане. Вошёл управляющий, чтобы узнать не будет ли каких поручений. Агафокл хотел было отослать его, но неожиданно вспомнил о последнем разговоре с тётушкой, прошло уже несколько дней, а он так и не взялся за выполнение своего обещания.
– Послушай, Кодр, – сказал он рабу, что управлял его домом, – нужно срочно найти ребёнка, девочку. Не моложе пяти лет, но не старше девяти. Она должна быть сообразительной, послушной, с приятной внешностью. Будет очень хорошо, если она говорит на нашем языке. Заплачу щедро… Что ты так смотришь на меня? – спросил Агафокл, перехватив непонимающий взгляд мужчины.
– Простите господин, – закашлялся раб, – что значит срочно?
– Срочно – это как можно быстрее!
– Но где найти такого ребёнка?
– Не знаю, – Агафокл пожал плечами, – на рынке… или может быть, какая-нибудь нищенка пожелает получить деньги в обмен на дитя.
– Детей на рынке очень мало, господин, нет спроса, что касается продажи ребёнка родителями, то городской Совет запрещает…
– Найди! Остальное я улажу.
– Слушаюсь, господин, только боюсь, что быстро не получится. Ещё осмелюсь спросить, господин, для чего нужен ребёнок?
– Моя тётушка, госпожа Федра, желает взять себе в дом воспитанницу, а я хочу сделать ей подарок, – проговорил молодой человек и тут же возмутился, – ты смеешь меня допрашивать, раб?
– Простите, господин, я хочу лишь уяснить… Будут ли ещё какие-нибудь пожелания? Например, цвет кожи, волос?
– Хм, пожалуй, лучше, если дитя будет светловолосым, или, скажем, рыжеволосым.
– Понимаю, господин, – Кодр опустил глаза, чтобы не выдать насмешки.
В доме все слуги знали о страсти господина Агафокла к рыжей скифянке. После того, как гетера согласилась принять ухаживания хозяина, управляющему пришлось бежать к ростовщику, готовому ссудить необходимую сумму. Красавица поставила условие, что все деньги должны быть выплачены золотом, пришлось обещать заимодавцу тройную цену – золотые статеры были редкостью в Таврике.
Монеты золотым дождём текли с серебряного блюда, золотоволосая гетера даже не взглянула на звенящие у её ног статеры. Серебристо-голубой наряд с тончайшей драпировкой выгодно оттенял золото волос красавицы. В кудрях словно светлячки мелькали дымчатые топазы, длинные серьги подчёркивали стройность шеи и изящность плеч. Она неотрывно смотрела на Агафокла своими колдовскими глазами, в которых плясали зелёные искорки, а он не мог пошевелиться, обессилев от её красоты и близости.
– Всё ли так? – едва дыша произнёс он.
– Да, мой господин, – ответила гетера, опустив длинные ресницы.
Ни начала, ни середины симпосия Агафокл почти не помнил, боялся отвести взгляд от своей драгоценной гостьи – вдруг исчезнет. Неразбавленное вино оказало на него странное действие, тело отяжелело, но голова оставалась светлой и ясной, несмотря на это, он упустил момент, когда Пирра скинула своё одеяние и осталась в тонкой прозрачной рубашке. Он с жадностью разглядывал её, отметил высокую грудь с тёмно-розовыми подкрашенными сосками, плавный изгиб талии, тонкую складочку кожи у живота. Рывком поднялся с подушек, положил руку ей на бедро. В ответ на ласку Пирра приблизила своё лицо к лицу юноши, легко коснулась губами его виска потом щеки. Агафокл задохнулся от восторга и желания, всё, что он хотел в этот момент, это остаться с Пиррой наедине. О, боги! Сделайте так, чтобы умолкла эта заунывная музыка! Чтобы все исчезли, и я, наконец, смог насладиться любовью этой женщины! Сжигаемый страстью, Агафокл не заметил, что говорит вслух. Словно по волшебству шатёр опустел, с тихим шелестом упала ткань полога, мелодия резко прервалась. Стук двух сердец и прерывистое дыхание, треск разрываемой ткани. По тигровой шкуре разметались пряди золотых волос, кожа у гетеры молочно-белая с золотистым отблеском. Последняя мысль Агафокла: «Кто дал ей это дурацкое имя Пирра? Она не рыжая, она золотая!»
Струя фонтана оскудела настолько, что не текла, как обычно, а капала редкими крупными каплями, оставляя на дне чаши тёмные влажные следы, которые почти сразу испарялись под жарким солнцем метагейтниона – последнего летнего месяца в Таврике. Все занятия отложены до вечера, обитательницы школы гетер, разморённые жарой, попрятались, кто в тени сада, кто в комнатах первого этажа. Плитки дворика раскалены яростным солнцем настолько, что можно обжечься, если наступить босой ногой. Налетевший было ветерок запутался где-то в кронах высоких деревьев.
Снежка лежала прямо на траве в тени большого дерева, щурилась от солнечного света, пробивающегося сквозь густую листву. Теперь она не Снежка, Семела приказала всем звать её Левкеей, ей не нравится новое имя, но если на него не отзываться, то можно схлопотать затрещину от Семелы или от рабынь, что приставлены к ней и другим воспитанницам. Снежке так и не удалось подружиться с девочками, стоит ей приблизится к ним, как они дружно замолкают и ждут, когда она сообразит, что нужно уйти. Из-за вынужденного одиночества ей никак не даётся этот чужой непонятный язык, те слова и фразы, что проговаривают на занятиях, без повторения совсем не держатся в голове. С трудом привыкает она к здешним правилам и порядкам, никто ничего не объясняет: смотри как делают другие и повторяй. Не успела, не поняла – будешь наказана. Её ещё, как самую маленькую, щадили, остальным девочкам доставалось за малейшую оплошность. Несмотря на кажущуюся солидарность в неприязни к ней, между собой девочки тоже не ладят, ссорятся, обзываются и даже дерутся. Над всей этой склокой, гордо и невозмутимо царит Рода, стравливая или, наоборот, примиряя противниц. Прекрасную женщину, выбравшую Снежку на рынке, девочка почти не видит. Обычно хозяйка не выходит к своим воспитанницам, предпочитает наблюдать за ними из окна одной из комнат. Изредка снисходит госпожа до разговора с Родой, больше никто из воспитанниц не удостаивается её внимания.
Жизнь в этом доме была непонятной для Снежки – здесь никто никого не любил, никто никому не сочувствовал. За всё время её привязчивое сердечко так ни к кому и не потянулось, ей всё чаще казалось, что она тут временно, и если не завтра, то послезавтра покинет эту негостеприимную обитель. Она тосковала по жизни в становище, по простору, которого здесь не хватало. В скифской низенькой кибитке тоже было тесно, но стоило откинуть полог, и весь мир перед тобой. В этом доме с маленьким двориком и садом в десяток деревьев, окружённым высоким каменным забором, она задыхалась. Куда не повернись, наткнёшься на стену. Даже ветер, свободно гулявший от края до края в степи, сюда не заглядывал, словно боялся угодить в ловушку, лишь иногда он задевал макушки деревьев и летел дальше по своим делам. Ветер! Унеси меня далеко, далеко… Как ей хотелось быть ветром, а ещё: облаком, птицей, бабочкой! Шустрый жучок с блестящей спинкой быстро бежит вверх по стволу дерева, если бы она была таким жучком, то продолжила свой путь к ветке, что достаёт до забора, перелезла на каменную стену, а там… там, за стеной – город, про который ей рассказывал Агар. Но про Агара лучше не думать, даже мысли о родных не причиняли ей столько страданий, как воспоминание о его предательстве. Она вновь принялась наблюдать за жучком, но глупое насекомое вместо того, чтобы воспользоваться возможностью побега, резко развернулось и, спустившись с дерева, скрылось в траве. Снежка закрыла глаза, представила, что она дома, в полутёмной лесной избушке, слышит писк новорождённой сестрёнки, открывается дверь и, пригнувшись, чтобы не задеть низкую притолоку, входит отец, от него пахнет лесом и снегом. Этот запах она ощущает так явно, что ноздри её трепещут, а губы шепчут: «Ещё, ещё!». Своей широкой шершавой ладонью отец поочерёдно взъерошивает волосы братьев, а затем осторожно проводит пальцем по её щеке, она хватает его руку своими ручонками и прижимается к ним лицом, он целует её в макушку. Снежка не хочет отпускать отцовскую длань, но отец осторожно высвобождается, чтобы подойти к матушке и взглянуть на младенца. Присев рядом с постелью роженицы, он с любопытством смотрит на шевелящийся свёрток. Снежке кажется, что слишком долго смотрит, она подбегает к отцу, снова ластится к нему, он обнимает её и смеётся, но Снежке не до смеха – непонятная грусть теснится в её груди, она чувствует обиду на отца, на мать, но ещё больше на маленькую сестрёнку. Отец догадывается о её переживаниях и прижимает к себе крепко-крепко. Матушка тоже тянется к ней и целует в висок, братья срываются со своей лежанки и наваливаются сверху, хватают отца за шею и виснут на нём, он, не выдержав такого натиска, заваливается на пол, все хохочут. Так было бы, если, в то зимнее утро она не пошла встречать отца на окраину леса, так было бы…но, никогда уже не будет.
С самого первого дня, следуя приказу своей госпожи, Семела присматривала за новенькой, но так и не смогла разглядеть у неё никаких особых талантов. Вроде послушна, но особым прилежанием не отличается, делает всё лишь бы избежать наказания. Всего раз Семела заметила у Левкеи огонёк интереса в глазах, когда та любовалась танцем Ефросины. Юная танцовщица, польщённая вниманием новенькой, даже снизошла до разговора с девочкой, но вскоре девушке пришлось покинуть школу госпожи Исмены и отправиться в далёкий Пергам. После отъезда Ефросины, Левкея снова бродила по саду в полном одиночестве, эта неспособность подружиться с остальными воспитанницами немного тревожила старую служанку. Она помнила, что вредная Рода в первый же день натравила девочек на новенькую, но прошло уже три месяца, а отношения между воспитанницами так и не наладились. Было видно, что «беляночка», как называла Левкею госпожа Исмена, сама не стремится завоевать расположение обитательниц дома. Возможно, нрав у ребёнка такой – нелюдимый и безразличный… И вот новость – одна из рабынь убираясь в комнате девочек нашла узелок с кусочками засохшего хлеба. По платку, в который был завёрнут хлеб Семела определила, что узелок принадлежит Левкее. Уж не готовится ли девчонка к побегу? Странная находка несколько обескуражила старую служанку, значит эта маленькая дикарка по-своему хитра, не протестует, не бунтует – тихо ждёт своего часа. «Глаз с неё не спускать!» – приказала Семела рабыням. Нашла глазами белокурую головку Левкеи среди зелени сада, подумала: «Неужели осмелится? Куда же ты побежишь, глупышка?». Конечно, уйти ей далеко не удастся, но переполоху будет много. Страшно подумать, что на это скажет госпожа. Семелу снова терзали мысли – рассказать или нет Исмене?
Незаметно наступил вечер. Резкий металлический звон нарушил тишину – рабыня созывала учениц на занятие. Снежка встала и, пошатываясь, побрела к дому. Семела, потная, распаренная, кричала и сердилась больше обычного. Девочки вялые ото сна, нехотя уселись перед женщиной, начался урок. Снежка не столько слушала Семелу, сколько старалась не совершить какую-нибудь оплошность и тем обратить на себя внимание. Видимо этим вечером усердия не хватало, не только ученицам, но и учительнице, к облегчению всех, занятие долго не продлилось. Проверив как запомнили девочки предыдущий урок, старая служанка, обмахиваясь платком удалилась в свои покои, приказав рабыням заняться с девочками гимнастикой. Снежка быстро освободилась от своего нехитрого одеяния – серой коротенькой рубашонки без рукавов, бросив быстрый взгляд на нагих девочек она тихонько вздохнула. Занятия гимнастикой были ещё одним поводом для уныния. Все девочки казались ей дивными красавицами. Стройные, длинноволосые, они лёгкими непринуждёнными движениями, почти синхронно, сбросили с себя одежду и встали в ряд. Их волосы, освобождённые от лент, упали на плечи как накидки. Маленькие груди, похожие на короткие рожки, широкие у основания, острыми своими кончиками указывали куда-то вверх, в небо. Плавные изящные изгибы девичьих тел, упругие груди, вздрагивающие в такт движениям, летящие пряди волос, сосредоточенность, словно девочки совершают сложный обряд, смысл которого понятен только им – вся эта непостижимая слаженность, восхищает и завораживает маленькую дикарку, она чувствует себя неуклюжей, некрасивой и потому лишней в этом строю. Снежка стесняется своего короткого тела с плоской грудью, то и дело касается рукой неприкрытой волосами шеи. Семела, повинуясь прихоти хозяйки, приказала подстригать девочку раз в месяц, и сейчас её волосы постыдно коротки. Стараясь не отставать, она скоро выбивается из сил, наконец, рабыня хлопает в ладоши и заканчивает тренировку. Скудный ужин – кусочек сыра, яблоко и несколько слив завершает ещё один день в школе гетер.
Семела, убедившись, что после вечерней трапезы все воспитанницы отправились в опочивальню, вышла во двор. Прошлась вокруг дома, заглянула во все углы, не обнаружив ничего подозрительного, остановилась напротив открытого окна, наблюдая как девочки укладываются спать. Заметила недоумение Левкеи, не нашедшей под своей лежанкой заветного узелка, усмехнулась: «Так-то, милая! Не впервой мне ваши загадки разгадывать! Много тут всяких перебывало». На смену торжеству пришла досада, спать ведь будут с открытым настежь окном. Как его закроешь в такую душную ночь? Надо приказать одной из рабынь, лечь снаружи! А толку? Они спят – Зевс-громовержец не разбудит. Что же делать? Хоть сама ложись! Пожилая женщина почувствовала страшную усталость, Рода со своим непростым характером, теперь ещё и Левкея. Впрочем, трудности с воспитанницами были всегда, но, видимо, раньше она была моложе и легче переносила неприятности. «Пора, пора на покой», – покачала женщина головой.
Всю ночь Семела крутилась на своём ложе, прислушиваясь к звукам во дворе, перед рассветом сон сморил её, но поспать не удалось, только сомкнула глаза, а солнечный свет уже высветил щель между ставнями. Наспех привела себя в порядок и бегом во двор, прошла совсем близко мимо спящей под окном рабыни, та даже не шелохнулась. В комнате девочек все на местах, Левкея, сбросив с себя простынь, совершенно нагая разметалась на своём тюфяке, в сумраке опочивальни её тело белее мрамора. При свете дня страхи, что девочка сможет совершить побег, немного развеялись. Семела снова обошла дом и сад, в саду осмотрела каждый куст, вдруг девчонка там устроила ещё один тайник, готовясь к побегу. К концу осмотра успокоилась – убежать через сад невозможно, если только Левкея не обзаведётся парой крыльев, чтобы перелететь через забор. Покинуть дом можно через калитку, чтобы до неё добраться, нужно миновать ещё две двери, ключи от них есть только у неё и госпожи Исмены. «Пора на покой», – фраза, родившаяся в голове женщины прошлым вечером, возникла вновь. Семела решила вернуться в свою комнату, чтобы пересчитать все деньги, что ей удалось отложить за время службы в школе гетер. «Нужно быть готовой», – говорила она себе, – «чтобы не вышло как в прошлый раз». Походя пнула спящую под окном рабыню, но девушка спала так крепко, что понадобилась ещё пара толчков, чтобы её разбудить. Приказала рабыне поднимать воспитанниц, и поспешила к себе. Убедившись, что за ней никто не наблюдает, Семела достала из укромного места несколько мешочков с монетами, радостно вздохнула ощутив их тяжесть.
Снова знойный полдень, одиночество и скука. Трава под деревьями совсем иссохла и неприятно колет тело, Снежка хотела бы перебраться в дом, на свою лежанку, но в жару в комнате отдыхают девочки. Даже сюда, в глубину сада доносятся их высокие, похожие на щебет птиц, голоса. Как она не старается, ей не удаётся не обращать внимания на насмешки Роды и её подруг. Снежка уверена, это они украли узелок, но почему девочки не разоблачили её перед Семелой? Не поняли зачем она собирает хлебные корки? Ну нет! Рода точно догадалась! Она такая умная! Семела не ошиблась, Снежка действительно мечтала о побеге, но все её планы были очень далеки от реальности, слишком мала она была, чтобы самостоятельно осуществить их. Молчание девочек и Роды смутило Снежку. Может быть, они хотят застать её в момент побега и выдать Семеле? Или, наоборот, как и она, строят планы, чтобы покинуть этот дом? Снежка знала, что остальным воспитанницам тоже здесь несладко, только Рода благоденствовала под покровительством хозяйки школы. Вот если бы они вместе убежали! Вместе не так страшно, как одной! Девочка бросила взгляд на ствол дерева, под которым лежала, и вздохнула, ей уже было известно, что нижние ветки у деревьев находятся на недосягаемой для неё высоте. Снежка поднялась и медленно пошла вдоль забора, пальцы её руки скользили по шершавому камню, словно пытались нащупать невидимую глазу брешь. Нужно совсем немного отклониться от маршрута, чтобы обойти густые заросли лианы, плети которой зелёным водопадом струятся по стене. Снежка смотрит, и не верит своим глазам! Как же так? Сколько раз она видела эту лиану, и ей даже в голову не пришло, что можно попытаться перелезть через стену с помощью этого растения. Девочка осторожно потянула один из стеблей, чтобы проверить на прочность. Гортанный крик какой-то невидимой птицы заставил её вздрогнуть, она выпустила стебель из рук и с беспокойством огляделась, в оконном проёме спальни появился девичий силуэт – это Рода, она смотрит куда-то поверх забора, даже из сада видно, как блестят её чёрные колдовские глаза.
Прошла декада после того, как рабыня нашла узелок с хлебными корками в опочивальне воспитанниц, за Левкеей приглядывали, но поведение её не вызывало никаких подозрений. Окончательно уверовав, что сбежать из дома невозможно, Семела успокоилась. Конец лета – время сбора урожая и заготовок на зиму. Каждый день Семела в сопровождении одной из рабынь отправлялась на рынок за покупками. Госпожа Исмена присылала большие корзины с различными плодами из своего сада. Сразу после утренних уроков обитательницы дома принимались за работу: резали, солили, сушили, вялили. К ночи все валились с ног от усталости, поэтому вечерние занятия пришлось отменить. Рабыни вычистили погреб и почти каждый день окуривали его специальными травами, готовили место для закладки корнеплодов. В один из дней раб принёс огромную корзину со свежей рыбой, её нужно было разделать для дальнейшей засолки. Самую грязную работу выполняли рабыни, девочки в основном мыли и раскладывали тушки. От запаха рыбы Снежку подташнивало, за время, что она жила здесь, ей так и не удалось привыкнуть к блюдам из морепродуктов. Эта еда казалась ей отвратительной, в основном из-за резкого запаха, только задержав дыхание, она могла заставить себя проглотить хотя бы кусочек. Снежка гадала, как скоро жизнь в доме вернётся в прежнее русло, не то чтобы она скучала по занятиям… её занимало другое – когда она пыталась проверить крепость стеблей лианы под листвой она заметила кое-что интересное, но не успела ничего толком рассмотреть. Зловещий крик неизвестной птицы испугал её, и она убежала из сада. Больше крики не повторялись, но уединится в саду не получалось, работа, что кипела все дни в доме, требовала её постоянного участия.
Роду, как обычно, заботы школы гетер не касались, пока все трудились, она сидела со свитком или прогуливалась в тени деревьев. Семела решила не тратить время на споры с дерзкой девчонкой, тем более, что, по слухам, её брат, вождь керкетов, вот-вот должен был прибыть в Прекрасную Гавань, чтобы выкупить сестру. «Когда она нас покинет, я в благодарность принесу жертву всем двенадцати олимпийцам», – поклялась служанка.
В тот день Семела, как обычно, возвращалась с агоры в сопровождении одной из рабынь. Девушка с трудом несла тяжёлую корзину с продуктами. Женщина, занятая своими мыслями, не обращала внимания на пыхтевшую от усилий помощницу. Не дойдя немного до поворота на свою улицу, Семела остановилась, и рабыня со вздохом облегчения поставила корзину на землю.
– Дальше пойдёшь сама, – сказала ей Семела, – дорогу помнишь?
– Да, госпожа.
– Дойдёшь до калитки и будешь ждать меня там.
– Слушаюсь, госпожа.
Постояв немного и убедившись, что рабыня свернула в нужный проулок, Семела направилась к дому госпожи Исмены. Старая служанка знала, что хозяйка не любит, когда к ней приходит кто-нибудь из школы, обычно она сама выбирала время, чтобы проведать воспитанниц. Но дело не терпело отлагательств, и Семела надеялась, что госпожа не рассердится на неё.
Быстрым шагом хозяйка дома вошла в комнату, на ней было свободное домашнее платье, волосы заплетены в косы и уложены вокруг головы. Эта причёска придавала женщине царственный вид. Опасения Семелы оказались напрасными, Исмена не только не рассердилась на свою служанку за внезапный визит, но, казалось, ждала её. Хозяйка дома принимала Семелу в те же самых покоях, что и в первый раз. Ещё не предложив своей гостье присесть, Исмена выпалила:
– Ты уже знаешь о ней?
– О ком, госпожа? – не поняла Семела.
– О Пирре!
– О Пирре?
– Да! О нашей Пирре! Ну же, Семела! Пирра – это та рыжая девчонка, что была нашей самой первой воспитанницей. Помнишь, как мы с ней намучились?
– Конечно, госпожа, припоминаю. Дикарка из племени скифов, рыжеволосая и кожа вся в веснушках, её увезли куда-то на Крит.
– Нет, на Эвбею.
– Что же с ней случилось? Почему вы о ней вспомнили, госпожа?
– Она вернулась, сейчас она здесь, в Прекрасной Гавани.
– Надеюсь… она не сбежала от своего господина? – осторожно спросила Семела.
– О нет! Она теперь свободна и богата. Все мужи города бьют поклоны у её ног. Говорят, молодой отпрыск одного очень богатого семейства, просто сходит от неё с ума. Осыпал девушку золотом с головы до ног и утверждает, что она на самом деле ожившая золотая статуя.
Семела вгляделась в лицо Исмены, уж не жалеет ли бывшая гетера о привольной и весёлой жизни? Но хозяйка дома тут же развеяла подозрения своей служанки, заговорив о другом:
– Пирра в городе давно, но так и не соизволила прийти ко мне, – проговорила Исмена с обидой, – а ведь благодаря мне…, – женщина посмотрела на Семелу и исправилась, – благодаря нам она живёт как царица. Кем была эта скифянка, если бы я не купила её, не воспитала? Кочевала бы по степи в своей провонявшей дымом кибитке, да терпела бы грубости от своего дикого муженька. Неблагодарная!
– Да, госпожа, – поддакнула Семела, думая о своём.
Она хорошо помнила Пирру, как, впрочем, и остальных воспитанниц, что покинули школу гетер и отправились в чужие земли к своим новым хозяевам. Исмена старалась не оставлять своих выпускниц в Прекрасной Гавани и даже в Таврике. О судьбах уехавших девушек Семеле ничего не было известно, и вот одна из них вернулась… Служанку несколько смущало негодование Исмены, вроде её госпожа всегда считала нужным скрывать, что школа принадлежит ей. С чего вдруг она бранит Пирру? Неужели тщеславие, что она вырастила самую востребованную в городе гетеру, превысило осторожность?
– Для школы было много пользы, если бы в городе узнали, что Пирра наша воспитанница, но с другой стороны… неизвестно, как поведут себя родственники моего покойного мужа, вдруг они наговорят что-нибудь моему мальчику или, того хуже, запретят ему приходить ко мне.
Исмена ещё некоторое время расхаживала по комнате, сетуя на то, что не может открыто гордиться своими успехами. Наконец, она умолкла и остановилась в задумчивости у раскрытой двери ведущей на небольшую террасу. За террасой начинался великолепный сад, с цветниками, лужайками и плодоносными деревьями. Исмена тратила большие деньги на поддержание сада в таком же превосходном порядке, что был при жизни её супруга. Пока хозяйка дома любовалась видами, Семелу одолевали сомнения, она вдруг поняла, что не хочет сообщать Исмене новость, с которой пришла в её дом. Возможно, впервые в жизни женщина осознала, что несёт ответственность за судьбы своих воспитанниц. Она догадывалась, почему Пирра не хочет видеть свою прежнюю хозяйку. Юная дикарка, вырванная из своей привычной жизни, отчаянно сопротивлялась, попав в школу гетер. Она отказывалась есть непривычную еду, спать на непривычной постели, носить чужую одежду, произносить непонятные слова. Бить своих воспитанниц Исмена запрещала, не из жалости – боялась испортить их внешний вид, поэтому для усмирения непокорных использовались иные методы. И если Исмена гордилась триумфом своей бывшей ученицы, то Пирра, скорее всего, помнила совсем иное – унижения и страдания через которые ей пришлось пройти. Пока Семела размышляла, как ей распрощаться с хозяйкой дома, Исмена очнулась от своей задумчивости и спросила:
– Что за дело привело тебя ко мне, Семела?
– У меня для вас важная новость, госпожа, – нехотя вымолвила женщина.
– Говори.
– Была сегодня на агоре, встретила там Бута.
– Бут – это тот торговец, у которого мы купили Левкею?
– Да госпожа, это он, – подтвердила служанка.
– Ну, и что этот Бут? – спросила Исмена усаживаясь в кресло, – хочет предложить нам что-то из своего товара?
– Нет, госпожа, он расспрашивал меня о Роде.
– Рода? Зачем она ему?
– Спрашивал, какую цену вы за неё хотите, госпожа.
– Ты сказала ему, что её собирается выкупить брат?
– Сказала, госпожа. Он очень сожалел, что эта девушка не продаётся, говорил, есть у него покупатель готовый заплатить хорошие деньги.
– Он может выбрать любую другую, – заметила Исмена.
– Я сказала ему об этом, госпожа, но ему нужна именно керкетская девушка.
– Не понимаю…
Поделиться книгой: